я слышал, что мир прекрасен

      Остаток дня у Чимина идет по наклонной плоскости. Он искренне пытается веселиться вместе с Тэхеном и Чонгуком, но быстро понимает, что с каждой минутой становится третьим лишним на этом празднике жизни. Младший по-прежнему пытается отшить Кима всеми правдами и неправдами, но Тэхен же упрямый, как тысяча баранов, и наблюдать за этим уже даже скучно. У них по кругу одна и та же шарманка с кучей недопониманий, но Паку со стороны видно и оттаявшее сердце Чона, и характерное покусывание губ у Тэхена, и их скромные переглядки украдкой — все, что можно вместить в понятие «нравится».       Чимину не хочется им мешать, хотя на самом деле мешают они ему. Он отвлекается от праздной болтовни, пытаясь воспроизвести в памяти образ Юнги как можно более детально, разрисовывает в альбоме лист за листом, и никак не может понять, почему наброски не оживают в его руках. Он знает, что определенно упускает что-то очень важное, именно поэтому портрет не получается, но сделать с этим ничего не может. Тэхен с Чонгуком заинтересованно косятся на увлеченного товарища, но когда Пак с раздражением вырывает очередной лист и комкает его с тихими ругательствами, парней прошибает от удивления. Ким, наверное, раза два в жизни слышал от Чимина поток нецензурщины, а для Чона это событие так вообще на грани необъяснимого.       — Ты сегодня со своим Юнги окончательно с катушек съедешь, — умно подмечает Тэхен, а Паку дико стыдно признаться, что он рехнулся с того момента, как увидел силуэт старшего в окне. Мистика, не иначе. Наваждение. А с личной встречей оно только усугубилось, и это пугало студента еще сильнее.       Чимин извиняется и оставляет сладкую парочку в комнате, приземляясь за кухонный стол и делая глоток уже давно остывшего кофе со сливками. Он закрывает глаза и прокручивает в голове те мелкие отрывки, когда мог хотя бы частично разглядеть лицо Юнги, и тут же отражает все кадры на альбомной странице. Так проходит час, два, а то и три… Громкий голос Тэхена сменяется бурчанием, а потом и вовсе замолкает. Чимин подозревает, что ребята уснули, и даже не показывается в комнате, отсчитывая шагами по коридору долгие секунды ожидания неизвестно чего. Сон? Нет, не слышал. Зато сломанный карандаш и пальцы, испачканные крошкой от грифеля, очень даже знает и практикует.

***

      Чимин стоит напротив входной двери соседней квартиры, сгибая в руках набор картонных листов. Он думает, что Юнги из-за своего недуга не заметит, как студент будет рисовать его с натуры во время напряженных бесед, поэтому можно даже не предупреждать. Это подло, Пак прекрасно все понимает, но старший вряд ли согласится на подобное добровольно, а сам Чимин просто не может иначе. Сейчас ему достаточно несколько набросков, потом он обязательно перенесет их на холст и, наконец-то, заполнит красками.       Парень забирает из-под коврика ключ и тихонько проскальзывает в квартиру, а потом несколько минут прожигает взглядом закрытую дверь комнаты Юнги, не решаясь войти от страха быть изгнанным. Только не сейчас, когда он нашел музу в человеке, с которым его ничего не связывает. Он медленно и плавно скользит пальцами по холодной деревянной поверхности, хотя готов царапать ее, словно домашний кот, лишь бы его впустили самостоятельно и без произнесенных вслух просьб. Голову мальчишки разрывает от противоречий, но ладонь как-то сама ложится поверх дверной ручки и отворяет дверь почти что настежь. Чимин в шоке от собственной наглости, но любопытство пересиливает и заставляет его пройти в плен четырех выбеленных стен.       А там Юнги дышит почти не слышно, свернувшись под одеялом и комкая руками подушку во сне. Пак в то же мгновение понимает, почему наброски не получались. Память имеет нелинейную структуру, и чаще всего сознание фиксирует только общую картину, избегая ненужных подробностей. Как, например, глубокие и очень острые внутренние уголки глаз, едва заметная линия светлых ресниц на нижнем веке, нежный розовый румянец на бледной коже, опущенный кончик носа, а в противовес ему — едва вздернутые вверх уголки тонких губ. Чимин пытливо изучает каждую крошечную линию, а потом опускается на колени перед кроватью и спешно зарисовывает увиденное.       Он старается быть предельно бесшумным, чтобы не спугнуть момент, чтобы не нарушить нежную дрему старшего, чтобы не спалиться бессовестно прямо во время созерцания. Но так увлекается, что не замечает, как Юнги потягивается, а потом прислушивается к росчеркам по бумаге и улавливает запах шампуня с цитрусами.       — Кто здесь? — блондин приподнимает голову, а Чимин чуть ли не давится кадыком, когда от испуга ударяется локтем об угол прикроватной тумбочки.       — Чимин это! — измученно скулит Пак, потирая травмированный локоть и пряча альбом за спину, будто бы Юнги может его заметить. Это все так глупо и по-детски, что пареньку разрыдаться хочется прямо вот сейчас — ему страшно, что незрячий хен все равно увидит его насквозь.       — А, художник, — старший опускает голову на подушку, потирая пальцами закрытые веки. — Который сейчас час, что ты здесь делаешь, и как долго ты дрочишь на беззащитного инвалида, извращенец? — у него по утрам голос какой-то слишком заглушенный и монотонный, Чимин бы сравнил его с серо-металлическим цветом, обязательно матовым.       — Эй, все не так! — Пак не может найти слов для оправдания, ведь только что он таки действительно откровенно залипал на старшего. Правда, себя в мыслях останавливал тем, что это только творческое вдохновение, не более и не менее. — Десять часов утра, меня Сокджин-хен попросил поторчать с тобой до вечера. И нет, я не извращенец, я просто ждал, когда ты проснешься.       — Господи, ну до чего же ты скучный! — Юнги возмущается слишком показушно, Чимин это замечает и ни капли не сердится, только сдерживает пробивающуюся улыбку. Пусть хен еще тот зануда и сам ни капли не юморист, но ведь совсем не злой и очень даже симпатичный. Когда спит.       — Тебе сделать чай?       — Нет, лучше проводи меня в ванную, хоть какая-то польза будет от твоего присутствия в моей квартире, — Юнги садится, на ощупь поправляя футболку и недовольно хмурясь чему-то в своей голове.       Чимина не надо долго просить, он прихватывает слепого за локоть, и тот поднимается, не сопротивляясь. И, о, как же нелепо осознание того, что студент понятия не имеет, где в этой квартире ванная комната, и на кой-черт ему вести в нее старшего, если он, вообще-то, тут живет и каким-то макаром обходится без Сокджина ночами. На щеки мальчишки накатывает пунцовый багрянец от всевозможных мыслей, а Юнги лыбится так язвительно, словно слышит напряженную работу чиминовских извилин. Да еще и ведет сам, а потом перед носом захлопывает дверь, будто так и принято в этом доме.       — Расскажи мне о себе, — Пак слышит, как в ванной включается кран и вода ударяется о фарфоровую поверхность раковины, поэтому не уверен, что Мин хоть что-то услышит из его повествования.       Тем не менее, рассказывает. Как отучился полтора курса в полиграфическом лицее, рискуя провести всю жизнь за эскизами книжных обложек. Как решился покинуть родной город две недели назад, гонимый мечтами о славной карьере художника и пинками лучшего друга. Кстати, про Тэхена тоже рассказывает. И про Чонгука тоже. Как мило вместе они смотрятся, как нелепо выглядят их ссоры, и как на фоне этого Чимину сложно подобрать место для уединения. Как учителя отзываются о его работах, насколько сильно ему нравится рисовать городские пейзажи, и каким же противным бывает остывший кофе. По ту сторону журчит вода, и слышно, как Юнги кряхтит по-старчески от непривычной прохлады. Пак прислоняется спиной к двери и льнет ухом осторожно, будто ищет хоть какой-то случайный отклик на свои высокопарные речи. А потом решается задать главный вопрос, который мучает его с вечера прошлого дня.       — Хен, можно я тебя нарисую? У тебя такая странная внешность, я хочу отдать эту работу на конкурс. Там солидное вознаграждение за победу, я отдам тебе половину, ты не думай… — студенту так неловко от всего происходящего, что он невольно съеживается, рассчитывая, что в ванной этого не услышат и реакции не последует. Будь, что будет. В крайнем случае он и вправду может провернуть это все и без ведома натурщика. Только совесть замучает в итоге.       Вода резко выключается, и сердце Чимина пропускает тяжелую паузу. Там тишина еще на несколько жутких моментов, паренек решает отойти подальше и правильно делает, потому что дверь тут же распахивается и выходит Юнги. С мокрых светлых прядей на пол спадают несколько капель воды, добавляя в соленое море безысходности Чимина лишний груз.       — Я все равно не увижу этого позора, делай, что хочешь. Только не смей просить меня раздеться, а то я вас знаю.       Пак не верит своему счастью и тут же подпрыгивает на месте, забывая, что Мину по стенке возвращаться в комнату совсем не в кайф. Юнги хрупкий, прозрачный и легкий, словно перо белой голубки, поэтому подхватывать его под руку и доводить до излюбленного окна не так уж и сложно, как думалось вначале. Он не отбивается и не противится, податливо доверяя ослабленное тело крепкому Чимину, который, между прочим, занимается спортом в университетском зале три раза в неделю.       — Почему ты так часто стоишь у окна, ты же ничего не видишь? — Пак решает, что после сцены у ванной он может задавать хену любые вопросы, пусть даже несколько личного характера.       — Я скучаю по солнечному свету и небу, по деревьям, что растут на той стороне дороги, и по красному почтовому ящику. Его покрасили в другой цвет, так ведь? — Юнги ведет пальцами по стеклу, как будто пытаясь хотя бы ощутить описанное осязанием, но тут же замолкает, опуская голову. В его глазах абсолютная темнота, через которую не проступают даже образы, рождаемые фантазией, а ведь Мин всегда умел мечтать. Чимин кивает в ответ на вопрос, но поздно понимает, что этот жест бесполезен рядом со старшим.       — Да, он теперь грязно-желтый, — Пак встает рядом и цепляется взглядом за мимику Юнги. В ней столько восторженности, трепета и отчаяния, что студента пробирает дрожь до пяток.       И где-то между сменой эмоций с сожаления на желание помочь парень ловит себя на осознании, что нашел идеальный сюжет для картины.       Юнги. Окно. И большая пропасть в восприятии мира между зрячим и слепым. Да, пожалуй, это именно то, что необходимо запечатлеть на холсте. Желательно, чтобы навечно.