я слышал, что мир прекрасен

      Юнги в сладкой дреме. Он видит сон, в котором все вокруг играет неописуемыми красками закатного солнца: небо разливается мягкой голубоватой глазурью, а к горизонту переходит в нежно-розовый градиент, едва ли потревоженный проплывающими пористыми облаками. Он наблюдает все это так живо, что даже не замечает отчетливое дыхание рядом. Только когда чьи-то теплые пальцы обхватывают запястье, Мин оборачивается назад. А сзади Чимин заливается лучезарной улыбкой, точно нет на свете ничего более яркого — он даже блики светила затмевает. Юнги любуется винным цветом прядей, чуть смугловатой кожей и глазами в лукавом прищуре. Будто всегда так и было, будто именно это и правильно.       Но в идеальную тишину начинают вмешиваться посторонние звуки: шуршание пакетов, хлопок двери, чье-то тихое ругательство. Мин не понимает, откуда они, и картинка перед глазами начинает постепенно меркнуть, сменяясь бледной серостью. Он отчаянно цепляется за чужую руку, пытаясь не потерять, только все тщетно. И улыбка напротив испаряется буквально за несколько секунд, отчего у Юнги неприятно щемит сердце. Ему хочется вернуться, но темнота постепенно заполняет пространство, а веки отчего-то тяжелеют на целую тонну.       — Эй, Мин Юнги, просыпайся! — парень слышит знакомый, но отдаленный крик, который окончательно расставляет все на свои места. Перед ним, как и прежде, залитый свинцом мрак, привычные звуки на кухне и комок одеяла, который он обнимал во сне.       Он снова вернулся туда, где ему нет места. Но воздух пахнет как-то иначе, да и настроение меланхолично-расслабленное. Непривычно. Около минуты Юнги воспроизводит в памяти вчерашний день, вслушиваясь в звуки, а потом резко вскакивает с места. Чимин. Он же здесь. А что если Сокджин заметит? Мин начинает на ощупь пробираться по кровати, пытаясь обнаружить спящего Пака, но окружение отвечает неосязаемой пустотой. Может, ему все это приснилось? Блондин тянется дальше и тут же обессиленно падает на подушку, скрючившись от резкой боли в пояснице. Нет, нихуя не приснилось.       — Ну вставай же, я тут три часа болтаюсь без дела! — Сокджин замирает при виде абсолютно голого и измученного Юнги, но решает не спрашивать. Мин вообще странный парень, мало ли, чем он там занимался ночью. Да и не сокджиновское это дело. Гораздо важнее рассказать, как он вчера провел вечер с Намджуном.       — А где художник? — парень резко прерывает праздную болтовню друга, потирая затуманенные глаза. Нет, ничего не изменилось, все та же темнота.       — Чимин-а? А он был тут? Я его не видел, хотя пришел рано, — Джин пожимает плечами, продолжая делиться с сонным блондином впечатлениями о новом бойфренде. Надо же с кем-то радостью поделиться.       На фоне быстрой речи Кима у Юнги внутри что-то обрывается. Он сгребает одеяло, заворачиваясь в позу эмбриона и больно закусывает нижнюю губу. В голову быстро врываются самые ужасные мысли, от которых все органы словно сдавливаются в один нервный комок. Сбежал? Снова? Трахнул, воспользовался, а потом не соизволил даже попрощаться. Просто-напросто слился и даже не понял, что натворил. Испугался? Пожалел? А ведь обещал… Мину захотелось зареветь навзрыд, как вчера. Потому что ничего не изменилось. И ничего не будет хорошо. Он все такой же инвалид, который не может рассчитывать на чье-то милосердие. Мин, вроде бы, уже привык к людскому равнодушию, смирился с ним и даже не надеялся на что-то иное. Но почему же сейчас так больно?       — Сокджин, завали ебало, — Юнги чуть ли не вскрикивает, когда рассказ друга доходит до кульминации, в которой все непременно потрахались и были счастливы. Он не может это слушать. Он не может радоваться даже за близкого. В душе лавой растекается раздражение и много чего еще: слишком негативного, жалящего, как хвост скорпиона.       — Оу, полегче! Я не виноват, что у тебя с утра плохое настроение! — Ким недовольно протягивает, уж было собираясь развернуться на пятках и захлопнуть дверь, но отчего-то остается на месте. Просто видит состояние товарища и не может пошевелиться. Спрашивать бесполезно — все равно не расскажет, только сильнее обозлится. В ушах у Джина отголоски тысячи догадок, но ни одной аргументированной теории.       — Свали к черту!       — Это неприятно, знаешь ли, — старший хмурится, а потом делает несколько глубоких вдохов. Незачем сердиться, Мин просто волнуется. — В любом случае, у тебя сегодня важный день. Я выполню свой долг, как друга. Приведи себя в порядок, пожалуйста.       — Да ну нахуй! — отзывается Юнги, вырывая из-под головы подушку и кидая в сторону, где предположительно стоит Сокджин. Но дверь уже давно закрыта, и он остался наедине с собой, со своими демонами. Со своей тупой болью. Как всегда один.       Важный день…

***

      — Пак Чимин, ты опаздываешь! — Тэхен, вообще-то, сам горазд задерживаться на добрые полчаса, но сегодня прямо-таки сама пунктуальность. Наверное, рядом стоящий Чонгук на него положительно влияет.       Мальчишка слишком торопился в университет. Проспал к чертям все свои многочисленные будильники, которые, кстати, даже включить вечером забыл.       Да и когда тут думать о телефоне? Юнги в руках плавился: казалось, что проникал под кожу и смешивался с кровью, заставляя Пака эволюционировать в какую-то совершенно новую форму живого организма — наполненного животной страстью и тягучей нежностью к одному единственному человеку. Слишком прекрасная ночь, чтобы быть правдой. Только вот это все же случилось, отчего Чимин весь день светился всеми цветами радуги.       Он не хотел будить Юнги, поэтому, когда осознал, что опаздывает на учебу, словно мышка скитался по чужой комнате и подбирал разбросанные вещи. Наспех одевался, наспех прихорашивался, наспех каждый раз тянулся к спящему Мину для прощального поцелуя в щеку, но всегда отстранялся. Боялся нарушить его покой, потому что сонная улыбка старшего — настоящий утренний подарок.       Весь день он не мог сосредоточиться на учебе, но всех преподавателей сражал наповал своим миловидным личиком, сияющим неподдельной радостью. И однокурсники, вроде как, успокоились — с вечным ангелом, кажется, теперь все хорошо. После учебы он договорился встретиться с Чонгуком и Тэхеном, чтобы вместе пойти домой. С каких пор его квартира стала домом Кима — решительно неясно, но Чимин не был против. Ведь стремится он совсем не туда.       — Хен, ты кажешься таким счастливым. Что-то случилось? — любопытство Чонгука все же пересилило привычную молчаливость, отчего даже Тэхен удивился не на шутку. Он быстро вцепился в руку младшего, показывая всем своим видом, что теперь этот высокий парень — его собственность, а это значит, что «браток, каким бы радостным ты ни был, не смей забирать у меня улыбку Чон Чонгука». Пак это прекрасно понимал, отчего едва давил язвительные смешки. Все-таки Тэхен еще такой ребенок.       — Я его вчера видел в дверной глазок, он к вашему соседу ходил, — бесцеремонно вмешавшийся в разговор Ким заставил Чимина залиться легким румянцем. И правда что, у дружка везде глаза и уши — ничего не скроешь. Но немой вопрос «какого хера ты пялился из МОЕЙ квартиры в дверной глазок» художник решил оставить при себе.       — О, правда? И как оно? — Чонгук все еще надеялся добиться ответа именно от соседа, едва ли пытаясь стряхнуть Тэхена со своего плеча. Попытки, впрочем, не увенчались успехом.       — Все хорошо, — кротко ответил Пак, улыбаясь как-то непередаваемо удовлетворенно. Ведь все действительно очень хорошо. Даже слишком.       — Стой, — и только Тэхен, почему-то воспринял это буквально, резко замирая на месте и заставляя Чонгука отшатнуться назад. — Ведь он серьезно болен, кажется. Нужна ли тебе такая… — Чон замешкался, подбирая наиболее подходящее слово ко всей этой ситуации, — обуза?       Чимин от подобного вопроса аж поперхнулся колой, которую хотел отпить из банки. Обуза? Юнги-то обуза? Он впервые задумался об этом серьезно только сейчас. Ведь действительно, не каждый сможет быть с больным человеком — только сильный и очень любящий способен вынести такую ношу. Был ли таким Чимин? Нет, совсем нет. Он, как и любой подросток, хотел весело проводить студенческие годы, не думая об ответственности о себе, не говоря уже о ком-то. Только вот.       — Он не обуза, — тихо сказал парень, зло глянув на друзей. — Он тот, ради кого я хочу рисовать всю жизнь. Рисовать только его, будучи самым преданным автором своей музы.       — Рисование — это одно, но не жизнь же, — а Чонгук продолжал свою навязчивую философию, отчего у Пака с каждым словом сильнее дергались пальцы, пытаясь сжаться в кулаки и засадить младшему по челюсти.       — Вы ничего не понимаете.       Они и правда не понимают. Чимин всю жизнь видел образами, искал свою личную идеальность в сотнях лиц и миллионах звезд на небосклоне, и только одна из них смогла его заворожить. Мин Юнги. Какая к черту разница, болен он или нет? Разве человека за это любят, вопреки этому? Нет, все гораздо проще. Со всеми недостатками, с противным характером и кучей других стоп-факторов, Юнги — то самое, что Пак искал. Это не просто рисование. Это в стократ больше. Только юноша не умеет иначе выражать свои чувства, а говорить громкие слова не привык, поэтому сравнивает свои чувства к старшему с самой важной частью своей жизни — изобразительным искусством. Есть ли в этом что-то зазорное? Возможно, только у каждого свое понимание любви. У Чонгука — игнорирование во благо. У Тэхена — наглое присутствие в чьей-то жизни. У Чимина же все намного поэтичнее.       — Ну да, куда уж нам, — Ким пожимает плечом и сильнее прижимается к младшенькому. У них, наверное, тоже любовь, просто не такая — Пак это понимает. Так почему же они не могут понять его?       Чимин опережает сладкую парочку, даже не оборачиваясь и не дожидаясь. Все тело ломит от обиды и какой-то стремной пустоты, настроение портится, и единственная спасающая мысль «сейчас я обниму его и все забуду». Друзья примут рано или поздно, это же друзья. Они, по правде говоря, неглупые и очень чувствительные, а это значит, что непременно поддержат его выбор. И, судя по грустным вздохам за спиной, они уже все поняли.       Он машет ребятам рукой, когда те, уже веселые, желают ему удачи и скрываются за входной дверью. Пак же идет в противоположную сторону, заглядывает под коврик, но ключа не находит. Наверное, Сокджин-хен пришел. Звонит в дверь раз двадцать, но в ответ лишь мрачная тишина. Стучит, зовет, практически скребется — никакой реакции.       Важный день…