***
Хорошо, что дома не закончился чай — я заварила его с листочками мяты. Обожаю мяту и надеюсь, что Анна тоже оценит. Судя по времени и по уже почерневшему небу, гостья останется у меня на ночь, даже если изволит воспротивиться. Я же не так давно научилась стоять на своём — надо это, всё-таки, применять. Прошёл час, а подруги всё ещё нет. Начинается невольное волнение и приходит желание позвонить. Ещё ничего не произошло, а у меня уже трясутся пальцы, пока набираю её номер. — Алло, — ответила та почти сразу, немного задыхаясь, видимо, от быстрого шага. — Ну, где ты? — попутно наливаю в кипятильник воду и достаю чашки, чтобы успокоиться. — Волнуешься? — Ещё и смеёшься? Я уже собиралась тебя встретить, мало ли ты где-то потерялась. — Я же не маленькая. К тому же, подхожу к твоему дому. Не переживай, а распахивай двери, милая! «Пожалуйста, переведите кресло в вертикальное положение!» — Хорошо, заварю чай. — Давай, только сильно не красней. — Да ну тебя, Анна! Снова смеётся, повторяет, что уже подходит и кладёт трубку. Да чтоб её, эту девчонку. Пойду в окошко подышу. Звонок в дверь. Чай уже был разлит по чашкам, поднимая горячий мятный дым. Пока я шла к входной двери, поймала себя на том чувстве, когда тебе лет пять, а за порогом Санта Клаус с подарками. Однако, в этот раз он решил войти через дверь, так как мой камин не настоящий. Тем не менее, дух захватывает почти также. Открываю дверь, и за ней показывается хитрый зелёный глаз. У Анны слишком заразительная улыбка, которая выглядывала из-за массивного терракотового шарфа. — И снова здравствуйте, — рыжая с порога заключила в крепкие объятия. От её куртки и волос пахло уличным воздухом и начинающимся морозом. — Пойдём, холодно на пороге. — Не могу отцепиться, — сказала она мне в плечо. — Ладно, — я просунула руки между нами, чтобы расстегнуть молнию на её куртке. После этого я обвила руками её талию под верхней одеждой, и она выдохнула мне в шею. Была бы я физически сильнее — занесла бы её в квартиру без лишних вопросов. — Чай уже заварился. — Угу. Мы нехотя расцепились, и я взялась искать тапочки, пока она раздевалась. — Сильно замёрзла? Анна снимала ботинки и, откинув волосы назад, подняла глаза на меня: — Может быть, но кое-кто поспособствовал быстрому оттаиванию , — она улыбнулась, но я заметила, что ей трудно управиться с обувью. — Рука ещё болит? — она едва заметно поморщила нос. — Ничего, пройдёт. — Давай я помогу, — я присела на корточки, чтобы помочь развязать шнурки. — Ну что ты, я справлюсь! — Позволь за тобой поухаживать, — она в смущении отвела взор в сторону. А меня давит улыбка от умиления. Раньше не доводилось замечать, что её ступни такие маленькие. Может, это и глупо, но мне захотелось не только разуть её, но и надеть тапочки, как туфли на Золушку. Тогда наша сказка может называться «хрустальные тапочки». Надевая тапок на её ногу, почувствовала прикосновение к макушке и поняла, что это её губы. Чувствуешь? Эти мурашки от головы, затем по всему лицу, потом по шее и плечам, а затем вдоль всего тела, вдоль позвоночника и до самых пальцев ног. Только это не те холодные мурашки, что вылезают иглами из-за страха. Эти мурашки тёплые, пробуждающие все твои эрогенные зоны и на две секунды перекрывающие доступ к кислороду. Твоей спине щекотно, но ты терпишь, молчишь и смакуешь это лёгкое прикосновение, будто это может больше никогда не повториться. Я осторожно поднимаю лицо, чтобы не стукнуть её головой по подбородку: — Если что, ванная – по коридору, первая дверь слева, — сказала я, вставая с корточек. Да, колени уже не те. Такими темпами дотянуть хотя бы до тридцати, — Я пойду поищу чего-нибудь к чаю. Тебе нужна помощь? Анна посмотрела на свою забинтованную кисть: — Да всё в порядке. Если что, помою только торчащие из повязки пальцы, — ответила она и ушла в сторону ванной комнаты. Чай уже хорошо заварился, а печенье я решила выложить в красивую мисочку, купленную по акции. Приятная находка. Вдруг моя спина и икры сзади почувствовали трение, будто кто-то протискивается между людьми в общественном транспорте. — Ох, как же тесно тут, — «возмущалась» Анна, вытираясь об меня и обжигая шею горячим дыханием. Между прочим, между кухонным гарнитуром, где я раскладывала печенье, и обеденным столом довольно приличное расстояние. Я заулыбалась на её уловку: — Тесно, не тесно, а вам придётся оплатить проезд. — А поцелуем можно? — она обвила руками мою талию со спины. Я вцепилась пальцами в тумбу. — Девушка, если будете продолжать в том же духе, ваш чай остынет. По моей хитрой ухмылке было понятно, что я тоже играюсь, на что Анна фыркнула, ущипнула меня за бок и пошла за обеденный стол. На всю кухню пахнет чаем с мятой. — Как хотите. Моё дело предложить, — невозмутимо сказала она, поигрывая бровями. Её пальцы уже пристроились на одной из дымящихся чашек, — Ох, горяченький, хорошо. Не представляешь, какая там холодрыга! — Воображаю. То есть, твоё всё ещё красное лицо говорит само за себя. — Хм, ты думаешь, оно от холода красное? Эльза, ты всё ещё себя недооцениваешь. — Хочешь сказать, ты покраснела из-за моего присутствия? Это, скорее, больше похоже на меня, чем на тебя, — ставлю миску по акции с печеньем на стол. Электрический свет делаем белые полупрозрачные занавески на окне жёлтыми. — Неправда. Если я не прячусь от тебя, это ещё ничего не значит, — Анна бегает глазами по стенам, будто она тут не при чём. Но чтобы из-за меня кто-то краснел? Чтобы Анна краснела? Не-е-ет, это точно мороз. Хотя… нет, точно мороз. Но это приятно… Просто мороз! — Это… очень мило, — неловко улыбаюсь, усаживаясь напротив неё. Она смотрит на меня. Рассматривает моё лицо. Её подкрашенные тушью ресницы едва подрагивают. Затем она берёт мою руку и начинает поигрывать с моими пальцами. Иногда проводит линии по ладони и запястью, вызывая щекотку. Она смотрит на мою ладонь, а я смотрю на неё. На распущенные волнистые волосы, лицо, опущенные глаза, нижнюю губу, которую Анна закусила. На её фиолетовый свитер, который она надевала тогда после душа. Я всё ещё помню, как он пахнет, ведь тогда я вдыхала его запах до тех пор, пока не кончался воздух. Помню его на ощупь. Такое чувство, что я не видела её сто лет. Анна приходит в мою голову каждый день. Я постоянно рисую в фантазиях наши встречи, беседы, мечтаю о её присутствии рядом, но такой возможности в последнее время было всё меньше. Но сейчас она сидит прямо передо мной. Всё такая же. Такая же милая, очаровательная, красивая и даже родная. Она передо мной — только руку протянуть. Анна раскрывает мою ладонь «изнанкой» вверх и кладёт на неё свою щёку. Прямо на стол и на мою ладонь. Я чувствую вес её головы и большим пальцем вывожу узоры на её щеке. Её волосы разметались рыжей гривой по столу и моей руке. Её глаза закрыты, и мы будто обе понимаем, что даже этого достаточно. Можно было бы поговорить о чём-нибудь, но оказывается, даже такое, возможно, другим непонятное занятие уже вызывает удовольствие. Да и плевать на других. Мы медленно поглощали чай и если и говорили, то ни о чём. Это был вечер, когда мы ещё глубже знакомились друг с другом, узнавая интересы и предпочтения. Анна удивилась, что я умудряюсь совмещать прослушивание классической музыки и тяжёлого металла. А мне её любовь к старому джазу показалось очень эстетичной и загадочно прекрасной. Сразу вырисовывается что-то вроде: сидеть с Анной осенью у настоящего камина, пить какао с корицей и слушать джаз. В такие моменты хочется становиться губкой и впитывать всю информацию. А на вопросы других в стиле «зачем» есть ответ: чтобы знать, каким подарком или поступком можно удивить человека по-настоящему. Я считаю это очень ценным, но, к сожалению, таким редким явлением в нашем мире. Чаще подарки дарят «как попадёт». — Я хочу с тобой поспать, — бормочет она, — в смысле, буквально. В смысле, заняться сном. А то ещё подумаешь чего. — Признаться честно, именно это «чего» я и подумала. — Поэтому я уточнила, — её щека двигается на моей ладони, она улыбается, — Только можно у тебя душ принять? — она приподнимает голову и смотрит на меня щенячьими глазами. — Ага, — я подпираю своё лицо другой рукой и не могу сдерживать улыбку до ушей, — Я подготовлю постель. Анна улыбается, медленно покрывает тыльную сторону моей руки поцелуями, затем встаёт, и мы продолжаем пить чай. Кожа на моей руке немного влажная после поцелуев. Рыжая ест печенье так много, будто только что вышла из тюрьмы, где её не кормили. Крошки от печенья часто остаются в уголках её рта. Из ванной комнаты слышно, как струи воды градом бьются о пластиковую занавеску. Картина, где эти струи с напором бьют в обнажённую спину Анны, приходит в голову сама собой. Я стянула покрывало с кровати и взбила подушки. Достаю из шкафа чистые наволочки, и по комнате разлетается вкусный запах кондиционера для белья. А ещё из ванной доносится еле слышное пение, скорее, намурлыкивание. Я стою под дверью и подслушиваю, как рыжеволосая русалка напевает одну из новых хитов, а потом звонит мой телефон. Мы с Анной успели уже много раз проклясть этот закон подлости, когда телефоны портят самые важные моменты в жизни. Подробнее о важном: подслушивать поющую купающуюся девушку, стоя под дверью ванной. На экране написано «Хлоя», хотя я уже подумываю переименовать на «тарантул» или просто «паучиха». Можно ещё «чёрная смерть». Снимаю трубку, рассчитывая, что наш разговор закончится раньше, чем Анна выйдет из душа. Благо она туда только вошла. Хлоя едва может говорить. Бессвязно бормочет, что, возможно, что-то пошло не так, но она только что выдула половину упаковки таблеток. «Как она поняла», это снотворное, но не точно. Представьте картину: та Хлоя, которую я знаю, та невозмутимая, холодная персона с королевской осанкой, сейчас мечется по своему дому в разные стороны и причитает, что она умирает, выпив неизвестно что. Я уже настолько привыкла к её выходкам, что меня даже это не особо впечатляет. Хотя, я обычно нутром чувствую, когда должно случиться что-то плохое. Сейчас это чувство отсутствует напрочь. — Так я не совсем поняла: ты не придёшь? — мямлит она с трудом. Ощущение, что она не только под таблетками, но и под спиртным. Может, она запивала снотворное, которое «не точно», именно алкоголем, — То есть, тебя это не впечатляет? Потому что я умираю на полном серьёзе. Если ты хочешь насладиться этим зрелищем — тащи сюда свой зад прямо сейчас. — Спасибо за чудное предложение в поздний вечер, — говорю я, — Но у меня запланирована чистка зубов. К тому же, я не знаю, где ты живёшь, — держу телефон между ухом и плечом, расправляя одеяло. — Да ладно? Я разве не говорила? Сейчас, подожди, — спустя паузу слышу звон чего-то стеклянного, ударившегося об пол, но это «что-то», не разбилось, — Твою ж… Из-за твоего скептического настроя пролила пиво. Так ты придёшь? — Ты пьёшь пиво? Мне казалось, такой утончённой натуре вроде тебя полагается исключительно красное полусладкое. — Утончённая тут ты, а такому сквернослову, как мне, полагается пиво, — если бы она правда умирала, то не имела бы сил разговаривать со мной. Хотя, было забавно слышать, как она выговаривала такие сложные слова как «сквернослов» языком, будто заклеенным со всех сторон двусторонним скотчем. — Ты не сказала, почему решила, как ты упоминала, умереть на полном серьёзе. — А тебе-то что? А хотя, спроси Линду, если найдёшь. Скажи ей всё, что я про неё думаю. Хотя, не надо. То есть, ты не придёшь, — на этот раз это было утверждением, — Ну и ладно. Умереть можно и под болтовню из телевизора. Лишь бы было что смотреть, — отвечает она и кладёт трубку. Почему-то, после окончания разговора мне стало немного не по себе: что если она правда наглоталась таблеток, и завтра утром мне позвонят, чтобы улыбчивым голосом пригласить прийти на опознание тела? Почему мне приходится скрывать это от Анны? Может, стоит ей сказать? Всё-таки, Хлоя её подчинённая, а завтра рабочий день. — Кто звонил? — Анна зашла в спальню босиком, с её ног стекали капли воды. Тело было обмотано махровым полотенцем. Моим полотенцем. Анна стряхивала руками капли с мокрых кудрявых волос. Щёки и плечи розовые и распаренные. Она принесла за собой запах шампуня. Моего шампуня. Это уже смахивает на безумие. Мне нравится подмечать эти детали: она касается каких-либо моих вещей в доме, и они становятся особенными. — Эгей, — она щёлкает пальцами и улыбается, а я замечаю, что открыто пялюсь на неё, — Кто звонил, говорю? Я колеблюсь, но думаю о том, что от ответа может зависеть жизнь человека. Может, Хлоя там действительно при смерти, пока мы тут разговариваем. — Хлоя звонила, — отвечаю я. — Что хотела? Есть ещё полотенце? — спрашивает она, закусывая губу. — А, да, — достаю из шкафа полотенце. Она благодарит, берёт его и начинает промакивать им волосы, — Сказала, что умирает. На полном серьёзе. — Чего? — Анна изогнула бровь, — Так и сказала? — Да, перевожу дословно. Сказала, что выпила много таблеток. — Может, она просто выпила? — Анна криво улыбнулась. Оба полотенца впитывают влагу и покрываются мокрыми пятнами. — Я так и подумала, потому что говорила она крайне несвязно. Однако, чисто по-человечески, мне не спокойно. Шути шутками, а мало ли. — Думаю, это её очередное выступление. Она уже вытворяла подобное, названивая моим сотрудникам. Теперь позвонила тебе. Эльза, я понимаю, что ты добрая и чуткая, но, — она подошла ко мне и обняла за шею, и я чувствую жар от её распаренной кожи и запах шампуня, — нельзя верить всему и всем подряд. Мышцы расслабляются сами собой. Возможно, она права. Я часто перехожу из крайности в крайность: то никому не верю, то всем. — Завтра мы придём на работу, и если её не будет, я ей позвоню, хорошо? Только не переживай, такой ведь прекрасный вечер! — Я приготовила тебе одежду, — шепчу я и указываю на стул, на спинке которого висит мои домашние штаны и кофта, — Всё чистое, только не переживай. Она смеётся. Очаровательно и завораживающе. Берёт одежду, разворачивается ко мне спиной и тянет руки к полотенцу, обмотанному вокруг тела. — Анна, давай я хоть отвернусь, чтоб не смущать…, — полотенце «случайно» соскальзывает на пол, распахивая занавес, за которым пряталось это горячее тело с каплями на лопатках и распаренной молочно-розовой кожей, — …тебя. — Какая я неуклюжая, — её плечи и локти покрыты веснушками. Она медленно тянется за одеждой, и под кожей шевелятся мышцы, лопатки и позвоночник. Я намеренно рассматриваю её спину, потому что то, что ниже спины — это выше моих сил. И мягче. — Роскошная, — слово как-то само приходит на ум, — То есть, я имею ввиду, что… ладно, именно это я и имела ввиду. Анна снова хихикает и решает на этот раз меня пощадить, так и не повернувшись ко мне передом, пока не надела одежду. Ей очень даже идут эти вещи. Мои вещи. На которых останется её запах. Мы лежим с ней под мягким одеялом. Анна умоляла оставить хоть какой-то источник света, так как боится спать в полной темноте. Чтобы угодить этому внутреннему ребёнку, оставила ночник у окна, чтобы сильно не светил в глаза. Она прижалась лицом к моей грудной клетке, обвив руками талию. Я обняла её за плечи. Как долго я спала в этой кровати одна, думая о ней. Что Анна где-то там и почему-то не здесь. Но теперь она здесь, со мной. Лежит рядом. Настоящая, реальная и осязаемая. И она пахнет моим шампунем. — А что у тебя случилось? — спрашиваю я полушёпотом, — Когда ты позвонила, у тебя был грустный голос. — Да ничего особенного. Просто устала, — пробубнила Анна в мою грудь. Она уснула чуть раньше меня, а я, прежде чем успела провалиться в сон, услышала звон пришедшего на телефон сообщения, после чего сразу оповещение о том, что батарея разряжена. Видимо, прочитать то, что там написано, я смогу только утром, когда его подзаряжу.***
В кукольный магазин мы добирались на автобусе. Обычно, я, хоть и не подаю вида, очень злюсь внутри, когда приходится толкаться в этой консервной банке в час-пик. Но ехать полчаса, прижатой к Анне, когда вокруг так много людей — очень волнительно и даже пикантно. Особенно, когда чья-то рука скользит по ноге к внутренней стороне бедра. Я запаниковала, пока не увидела у рыжей улыбку на одну сторону и нарочито отведённый взгляд. — Что? — спрашивает она полушёпотом, поймав мой взгляд. — Я буду кричать, Анна, — улыбка сама расползается по лицу. — Кричи, — она приблизилась к моему уху губами, — Люблю, когда ты кричишь. Почему-то именно в этот момент на весь автобус раздался чей-то громкий голос: — Откройте окно, совсем нечем в салоне дышать! Анна прошла чуть вперёд, чтобы открыть магазин. На крыльце уже стояли Артур, курящий сигарету, и Софи, пьющая кофе из картонного стаканчика с крышкой. Хлои не было. — Доброе утро всем, — жизнерадостно поздоровалась Анна, доставая ключи. — И вам не хворать, — ответил Артур, как обычно широко улыбнувшись. Судя по всему, такое общение у них норма. Я ещё не привыкла к подобному, так как на бывшей работе всё было иначе. Много пафоса, а по факту — ничего. Все присутствующие, включая меня, быстро забежали внутрь, чтобы согреться. Колокольчик над дверью звякал до тех пор, пока Артур не докурил последнюю сигарету. Анна, на ходу снимая верхнюю одежду, направилась в свой кабинет, а мы в зону персонала, где есть и раздевалка. Обычно, всё это происходит под аккомпанемент шуток и колкостей между Софи и Артуром, но сейчас бейджики мы надевали в тишине. И с моими коллегами вдруг что-то не так. Анна уже ждала нас на пятиминутке. Мы встали рядом друг с другом. Все мы, кроме одного: — Кто-нибудь знает, где Хлоя, — поинтересовалась Анна. Ребята немного замешкались, будто не зная, что ответить. — Ну…, — начала Софи, почёсывая затылок, — Она уже вчера себя неважно чувствовала. — Нам даже показалось, что она убежала в туалет. Причём, так, будто ей очень плохо, — добавил Артур. Они оба выглядели странно. Видимо, это заметила не только я. — Она вам потом звонила? — спросила Анна, всматриваясь в них почти так, как это делают следователи, — Или, может, она говорила что-то вчера до того, как закончился рабочий день? Ребят, скажите как есть. Артур, похоже, решил взять право ответа на себя: — Я помню, что Хлоя была какой-то подавленной. Мы всего лишь предложили ей провести с нами время, так как нас очень насторожило её состояние в последнее время. — А оно как-то отличалось от её обычного состояния? — продолжала рыжая. — На удивление, да, — вдруг заговорила Софи, — Поэтому мы и предложили сходить куда-то вместе с нами, но… Хоть мы и привыкли к ней, вчера она была очень подавленной и более грубой, чем обычно. Мы решили её не трогать. — Понятно. То есть, после этого она никому из вас не звонила? — уточнила Анна, вытаскивая телефон из кармана. Софи и Артур посмотрели друг на друга и отрицательно покачали головой. Анна еле заметно покивала, делая какие-то выводы, и молча прошла в свой кабинет. Мы с ребятами немного постояли в замешательстве, А потом Софи прошла к входной двери, чтобы повернуть табличку с надписью «открыто». Покупателей, как правило, нет в такую рань, поэтому мы занимались очередной проверкой витрин, протиранием пыли, поправлением ценников — и всё в молчании. Только чуть позже Артур стал пытаться как-то разряжать обстановку, и нас с Софи тоже кое-как удалось раскачать. Краем глаза я увидела, что Анна выглядывает из своего кабинета и рукой меня зовёт. Я прохожу к её кабинету и сажусь на тот самый стул, где произошло наше первое признание. В кабинете, где мы впервые поцеловались. — Что-то случилось? — у меня было нехорошее предчувствие. — Ребята сказали, что Хлоя им не звонила, — она обошла вокруг своего стола и села в своё кресло, — Однако, она звонила тебе. И снова это чувство вины за то, что даю повод для ревности. Хотя, причём тут я, если брюнетка сама названивает мне по ночам? Тем не менее, лицо Анны было не осуждающим, а, скорее, беспокойным. — Я сейчас не хочу разбираться, почему так, — говорит она, отмахиваясь руками, — Но, как видишь, что-то нехорошее происходит. И, вполне возможно, она возьмёт трубку только если ей позвонишь ты. С моего телефона и с рабочего она не отвечает. Я вспомнила, что, всё-таки, забыла подзарядить телефон. — Боже, ну почему мой телефон сел именно в этот момент? — А зарядка есть? — Только дома. Я вспомнила, что он разряжен, только в пути на работу. Анна шумно выдула воздух. Походила вдоль окна туда-сюда, а потом выдала то, что я никак не ожидала от неё услышать: — Так как телефон будет заряжаться долго, — говорила она рассудительно и серьёзно, — То тебе придётся поехать к ней. — Что? — я опешила от такого поворота, — От тебя ли я слышу это? — Прости, что ставлю в тупик, но я не вижу другого варианта. После вчерашнего звонка, который ты мне пересказала, мне правда стало не по себе. Личные отношения могут выясняться тогда, когда это не касается здоровья и жизни человека, — она кусала то верхнюю, то нижнюю губу, почёсывая лоб под чёлкой. — Ну да, логично. Мне прямо сейчас поехать? — я всё ещё удивляюсь, как она так легко отпускает меня домой к той, к которой смертельно ревновала. Анна видела мой взгляд непонимания, но старалась сохранять серьёзность. — Думаю, да. Ты хотя бы просто посмотри, жива ли она. — Хорошо, я просто проведаю её самочувствие и сразу обратно, не переживай, — я обошла её стол и обняла, — Хорошо? — Хорошо, — она зарылась носом в мои волосы и крепко обняла в ответ.***
*** Мне никогда не давался поиск места, если нет навигатора. Но телефон безнадёжно валялся в кармане выключенным. А в руке была уже смятая бумажка с адресом Хлои, написанный Анной. Пришлось спрашивать у прохожих дорогу. Ненавижу контакты с незнакомыми людьми. Каждый раз это выбивает из колеи. На улице всё заметнее холодало, так что руки пришлось прятать в карманы. Наконец, я нашла нужное здание — высокий небоскрёб. Хотя, я сказала бы, высоченный. Жутко новомодный, в стиле хай-тек. Да, у Хлои губа не дура, только любопытно, где она взяла столько денег, чтобы поселиться в подобном домишке. Да ещё и на двадцать шестом этаже, судя по бумажке. Ну что ж, я надеюсь, что она откроет мне дверь или хотя бы пошлёт к чёрту, не впуская внутрь. Всю дорогу не покидала мысль о таком решении Анны. Слишком резкая смена её поведения, будто её подменили. Хотя, может, она просто взрослеет? Внутри здания всё было не менее стильно и роскошно. Боюсь предположить, какие тут квартиры. Лифта было два. И каждый раз в него заходили хорошо одетые люди. Видимо, тут живут только богачи. Хлоя, конечно, создаёт впечатление не бедной девушки, но она о роскоши никогда не упоминала. Я поднялась на двадцать шестой этаж. Лифт ехал мягко, будто парил, но от набирающейся высоты было слегка не по себе. Широкий коридор с дверьми квартир, напротив которых располагались большие стеклянные окна от потолка до пола. Там же были и стеклянные двери с выходом на балкон. Идеально для Хлои и её неукротимого желания курить. Вышел так на балкон и куришь, взирая на город. Я позвонила в дверь квартиры Хлои. Потом ещё раз. Потом постучала — и ничего. Из соседней двери вышла зрелая женщина. — Она куда-то вышла, — сказала она, проходя мимо. — Надолго ли, не знаете? — Хм, когда я выходила выбрасывать мусор, она тоже вышла и, вроде бы, без верхней одежды, — в её руках поблёскивала лаковая дорогая белая сумочка, — Значит, должна скоро вернуться. Вы подождите, — она развернулась и пошла дальше. Я решила выйти на балкон, так как вид и правда потрясающий. Открыв стеклянную дверь, я вдохнула холодный воздух, пахнущий морозом и пылью дорог. Куртку пришлось застегнуть, так как на большой высоте всегда холоднее. Если бы я курила, то непременно узнала бы, что это за удовольствие: медленно выпускать дым перед таким красивым видом на город. Я рассматривала улицы, казавшиеся такими маленькими, как вдруг перед глазами что-то промелькнуло. Что-то тёмное. С испуганным белым лицом в паутине чёрных волос. Угольные распахнутые глаза успели встретиться с моими. Спустя секунду до меня дошло, что это человек. Я перегнулась через парапет балкона и видела, как человек пробивает своим телом стеклянную крышу автобусной остановки. Я рванула вниз на автомате. Я только что видела падение человека и судорожно вызывала лифт, чтобы успеть на помощь, если она понадобится. Надо признаться, что я мчалась из-за страшной мысли, возникшей в голове и пришедшей в голову, когда я уже выбегала из здания. У остановки столпились люди. На земле валялись осколки, а на расколовшейся крыше остановки лежала девушка в чёрной водолазке. Кисти рук были переломаны, а остального тела не было видно. Окровавленное лицо было еле различимо из-за спутавшейся копны чёрных волос. Я окаменела на месте, так как, уже спускаясь, каким-то шестым чувством знала, что это Хлоя.