Сгорим дотла

Шаг. Еще шаг. Кроссовки быстро промокли от росы, покрывшей молодую траву. Весна уже давно захватила Буян, безжалостно и безоговорочно вытеснив морозы, промозглые ветра и желание натянуть на себя всё, что только можно, чтобы согреться. Солнце растопило глубокие сугробы, пробудило травы и деревья, окрасило едва ли не каждый сантиметр острова в зелень. Таня вдохнула свежий воздух со слабой примесью запаха океана и почувствовала, что вернулась домой. Она специально приземлилась подальше от замка, чтобы пройтись по Заповедной роще и дать себе время сформулировать как мысли, так и вопросы. Первые были хаотичны, они мешались и бились в её черепной коробке, вызывая лишь мигрень; вторые не складывались так, как положено, то и дело перетекая в единственное «Это ведь неправда?» Чехол от контрабаса привычно бил по левой икре, пока Таня неспешно приближалась к каменной громаде, в которой прожила долгие, не всегда счастливые, но большей частью беззаботные годы. Знала ли она тогда, что вновь вернется сюда, лишь услышав слово «война»? Нет. Сначала Гроттер казалось, что прочная нить, почти материнская пуповина между ней и Тибидохсом никогда не порвется. Когда Ванька их совместным решением остался в прошлом, она на некоторое время даже вернулась в школу – но двух недель зализывания ран и мыслей о том, как жить дальше, хватило, чтобы понять: останется здесь еще хоть на сутки – и уже никогда не улетит прочь, не станет чем-то большим. Сколько прошло с момента их истинной разлуки, когда Таня вышла сквозь огромные двери дипломированным специалистом, а затем почувствовала упругую волну Грааль Гардарики? Пять лет. Пять лет, за которые она столько раз успела изменить свою жизнь и окружение, что уже и не знала точно, где её дом. Наверное, в Ирландии, рядом с Патриком и драконами, в тихой деревне, где каждый день прекрасен своей вторичностью – она знала, каким будет завтра, следующая неделя, прохладное лето. И упивалась этим спокойствием и предсказуемостью, которых так не хватало в школьные годы. Но Таня снова здесь. Не рассчитывала ведь прилетать раньше встречи выпускников в июле, но будет ли она теперь? А девушка вдыхала знакомый воздух, соединяла образы замка с теми, которые, кажется, навеки отпечатались в её памяти, искала и находила отличия – жизнь здесь не остановилась, и каменная громада незримо, но менялась. И ветер пленил её, заставляя вспомнить ту себя, которая ходила по этим коридорам, выглядывала в эти окна, смеялась в этих залах. Сражалась. Почти умирала. Никогда не сдавалась. И вновь в Тибидохс её привела беда. Таня нахмурилась, вспоминая, зачем пролетела тысячи километров и половину континента. Ей нужны были ответы – когда еще не начавшийся кошмар закончится, она позволит воспоминаниям затопить себя; или не позволит, чтобы не пускать в свою жизнь сожаления и сомнения, всё ли сделала правильно – чтобы избавиться от них ушел не один год. Дожить сначала надо, потом уж решать, нарушать ли хрупкое внутреннее равновесие. Уже почти дойдя до подвесного моста, Таня обернулась, осматривая Заповедную рощу и синеву океана вдали. Может ли быть такое, что вскоре выгорят тысячелетние деревья, лишив защиты и дома сотни видов зверей, что зелень молодой травы сменит пепелище? Девушка прикрыла глаза, пытаясь представить вражескую армию перед собой – и не смогла. Какие бы испытания не встречались ей на пути, Тибидохс всё равно оставался её тихой гаванью, в которую она сбегала от ненавистных родственников, напористых ухажеров, себя самой. И кошмар на букву «В» просто не мог стать частью этого её мира, навсегда забронировавшего место в её сердце. Пельменник на посту благополучно дремал. Таня не стала его будить – несомненно, циклоп узнает её, но в своем рвении выполнять работу идеально (по крайней мере, в бодром состоянии) он временами становится фанатичен, и пришлось бы ждать кого-нибудь из учеников, чтобы послать к Сарданапалу за пропуском. Потому девушка без зазрения совести прошмыгнула мимо, едва не стукнув Пельменника чехлом по огромному колену – вот был бы прокол! – и оказалась в величественном холле, наполненном стариной, прохладой и магией. Удивительно, но младших учеников почти не было – Таня было усомнилась, суббота ли на улице, если бы не мрачный окрик Поклепа Поклепыча на одного из старших ребят: – Захаров, что за халтура? Для этого заклинания нужны две красные икры, а не одна полудохлая розовая! Такую защиту они пробьют на раз! Гроттер, ты почему бездельничаешь? Таня замерла, сообразив, что последняя фраза относилась к ней. Она удивленно вскинула брови, не обратив даже внимания на то, что претензии к Захарову, да и сам факт того, что Тибидохс дополнительно защищают, подтверждали её худшие опасения. В итоге она вспомнила, что уже пять лет как не ученица и перед грозным завучем уже можно, по сути, не робеть: – Так я только прилетела, Поклеп Поклепыч! И я тоже рада Вас видеть! Мужчина на несколько секунд впал в ступор, а потом вдруг неожиданно смутился – кажется, до этого дня Таня не видела эту эмоцию в его исполнении, хоть и проучилась в Тибидохсе добрых семь лет: – Точно, Гроттер, ты же выпустилась. Но это не дает тебе права бродить тут и подрывать рабочий дух! – Слушаюсь, Поклеп Поклепыч. Я как раз собиралась к Сарданапалу. – Таня развернулась, больно заехав себе чехлом от контрабаса по ноге, и двинулась в сторону Большой лестницы, когда её остановил оклик. – Кстати, Гроттер, я тебя тоже рад видеть… – Таня уже во второй раз удивленно вскинула брови, но радушие и теплоту в голосе Поклепа он сам же быстро и остудил: – Раз ты здесь, может, у нас и есть шанс. В конце концов, теперь мы точно будем знать, на кого свалятся все неприятности. Рыжая постаралась выдавить улыбку, но получилась только какая-то болезненная гримаса. Очень смешно! Прошло пять лет, а Поклеп до сих пор видит в ней только магнит для проблем, а не звезду драконбола и состоявшуюся личность. Хотя на грозного завуча обижаться не стоило – вряд ли многие ученики за всю историю Тибидохса удостаивались даже такого относительно «теплого» приема. Потому девушка лишь вздохнула и согласно кивнула: – Рада, что теперь всем будет дышаться спокойнее, – и, не дожидаясь ответа, поспешила наверх. Сфинкс совсем не величественно вылизывал лапу, которую вчера обжег, стараясь отхватить кусок мяса средней прожарки от жар-птицы. Та себя в обиду давать не привыкла, да и завтраком, обедом и даже ужином для древнегреческого гибрида женщины, льва, орла и быка собираться не становилась. Итогом стал ожог и выговор от Медузии ученикам, устроившим тотализатор. Впрочем, тем же вечером долги были розданы, а те, кто поставил на жар-птицу, вполне довольны. Сфинкс оторвался от своего занятия и хмуро уставился на незваную гостью, которая собиралась нарушить покой его хозяина. – Ну что, старый друг, к академику пустишь? Сфинкс недовольно махнул хвостом, со свистом разрезав воздух, но, в итоге, отошел в сторону, то ли признав в Тане свою, которая раньше нередко подкармливала его котлетами со своим другом в желтой майке, то ли решив, что приключений для одной недели вполне достаточно – миновали уж те года, когда один его вид вызывал в людишках трепет и ужас; теперь он был лишь нежелательной преградой на пути к достойнейшему из величайших, которую, увы, сбоку не обойти. Но горький опыт того, что преграду, в принципе, можно и банально снести, сфинкс усвоил давно и, кажется, навсегда. Таня постучала в дверь, испытывая едва ли не тот же трепет, как в день, когда сделала это впервые, и, выждав приличия ради с минуту, вошла в кабинет. Сарданапал сидел в своём неизменном кресле и что-то быстро писал на традиционной русской бересте; узнав вошедшую, он едва ли не спрыгнул с кресла и быстрее, чем можно ожидать от старичка его комплекции, оказался рядом, заключая в объятья бывшую ученицу: – Танечка, как же я рад тебя видеть! Как же ты похорошела, вылитая Софья стала! Да что ж ты стоишь, верно, устала с дороги? Садись давай, сейчас чай сделаю! – И почти насильно усадив Таню в кресло, бросился к шкафу, чтобы найти там запылившийся магический самовар. Девушка украдкой рассматривала кабинет, но, в отличие от меняющегося замка, здесь жизнь, кажется, замерла. Всё те же книги на полках, та же клетка с особо опасными их представителями. Птица Сирин тихо дремлет на жердочке, не обращая на гостью никакого внимания. Поблёскивают ножны на стене, которыми в своё время заинтересовался Бейбарсов – от воспоминаний о нём Таня болезненно скривилась, ощутив, как иголочка вины кольнула прямо в сердце; столько лет она жила спокойно, но стоило переступить порог школы, чтобы воспоминания, которые она годами день за днем подавляла в своей голове, вновь вернулись в полной мере и захлестнули её. – Да ты не стесняйся, рассматривай всё. Человеческое любопытство естественно, особенно к тому, что прежде было неотъемлемой частью его жизни, а потом вдруг отступило с пути будущего. Куда больше опасений и волнения вызывает человек, равнодушный к своему прошлому – такие, как правило, уже похоронили себя, не успев умереть. Вдохновленная таким напутствием, Таня перевела взгляд на самого академика. Тот заметно постарел, хотя изначально девушка этого не заметила: вокруг глаз и возле носа прибавилось морщин, словно в последнее время Сарнаданапал много хмурился; он так и остался кругленьким старичком, но если прежде он всегда держался величаво и прямо, то сейчас сутулился и словно бы весь осунулся. Таня невольно перевела взгляд на руки, которые теперь состояли, словно, из складок кожи. – Постарел, да? – весело улыбнулся академик, и Таня, вздрогнув, смутилась. Подзеркалил или у неё все по глазам видно было? Впрочем, Черноморов всегда отличался особой проницательностью. Вот и теперь он задорно подмигнул и поднес девушке чашку с травяным чаем, в которую та вцепилась так, словно представитель посуды мог спасти её от неловкого момента: – Да ты не смущайся, Тань. Все мы рано или поздно стареем. И я старею медленнее, чем многие другие. Так что изменения меня даже радуют: значит, я не застыл на месте, а продолжаю двигаться к следующей стадии жизни. – Что за следующая стадия жизни? Вы имеете в виду жизнь после смерти? – Гроттер невольно подалась вперед, уже не скрывая интерес. Ей вдруг вспомнились такие вот разговоры и дискуссии на Теории белой магии, которую вел у них Сарданапал в аспирантуре. В ответ академик только пожал плечами: – Не знаю, Тань. Об этом лучше нашу Мамзелькину спросить, да не факт, что она знает. Вроде как есть же Эдем с его стражами света и Тартар со стражами мрака, а значит, есть рай и ад. Да вот только не думаю я, что всё так просто. Иначе обе стороны уже давно нашли бы, как использовать тех, кто попал к ним. Какие мысли по этому поводу? Таня на миг замешкалась, словно сидела на экзамене. Но, как и с Поклепом, она вдруг вспомнила, что давно уже закончила магспирантуру и, если ошибется, ругать её никто не будет. – Я всегда представляла жизнь после смерти как какой-то параллельный мир. Вроде того, где все отражения сливаются в одно, и больше нет войны с самой собой. Где просто спокойно, и человек наконец соединившись с другими своими частями, становится действительно цельным, так что ему уже не приходится сомневаться или сожалеть. Сарданапал склонил голову набок и мягко улыбнулся: – Знаешь, а мне нравится эта теория. Кажется, что-то подобное я уже читал, но там было просто сравнение с параллельными мирами. Но твоя теория мощнее: если умирает одно отражение, умирают и остальные. И все они, в итоге, сливаются в одно целое. Не обидишься, если я запишу? – Таня отрицательно махнула головой, ничего не имея против. Пожалуй, курсе на третьем-четвертом она бы в экстаз впала, если бы академик вдруг решил записать её слова. Затем она поняла, что в этом нет ничего такого – академик просто записывает интересные мысли, не обязательно новые или безумно умные – только те, которые дают толчок к последующим размышлениям. – Расскажи лучше, как жила, – отвлекся Сарданапал от записей. Таня вздрогнула и вдруг поняла, что улетела мыслями куда-то очень далеко. Точнее, в страну, где её ждали и любили, и всё еще не знали, почему она так задержалась после матча – если бы всё было хорошо, она уже несколько часов нежилась в родной и уютной постели в не менее родных и уютных руках. Гроттер пожала плечами, не желая вдаваться в подробности. Что интересует академика? Как она разошлась с Ванькой? Как живет сейчас? Четыре года между этими точками отсчета? В свое время Сарданапал пытался влиять на её решения – невольно вспоминался разговор перед тем, как Таня назвала имя на локон Афродиты. Тогда его мнение было едва ли не словом Бога. Теперь Гроттер достаточно выросла, чтобы никого не пускать слишком глубоко и быть способной тонко улыбнуться: – Много путешествую. Везде ищу, чему можно научиться. Академик постарался взглянуть в неё тем проникновенным взглядом, который всегда заставлял её чувствовать себя виноватой и раскаиваться в грехах, но случилось неожиданное: вырвавшись из золотого зажима зеленый ус с умением настоящего домушника вскрыл замок на зажиме правого, а потом они вместе ринулись в бой, стягивая очки с носа Черноморова. Тот щелкнул сначала по одному, затем по другому. Но момент был упущен. Таня вдруг задумалась, скажет ли академик ей правду. Он так часто пытался ею манипулировать, наставлять её на «путь истинный», как считал он сам, мешал сойти с дорожки светлых… И Таня не злилась. С возрастом она поняла многое из того, что говорил Сарданапал, но было слишком поздно что-то менять. Прошлое должно оставаться прошлым – в конце концов, Танечка Гроттер, сидевшая здесь после длительного перелета от Дурневых до Тибидохса, и она теперяшняя – слишком разные люди, чтобы одни и те же слова действовали на них одинаково. – Я ведь прилетела для другого, академик. Я хочу знать правду. Сарданапал откинулся в кресле и вмиг стал гораздо серьезнее: – Тогда спрашивай, Тань. Ты ведь знаешь, здесь ты всегда можешь задавать вопросы. И если на них нет ответов, то ты можешь хотя бы найти, где их искать. Гроттер прикрыла глаза, впервые в жизни едва ли не проклиная Черноморова за ненужные слова и общие фразы. Он, фактически, подготовил её к тому, что соврет, если вопрос ему не понравится. Но попробовать стоило. – Это правда, что вскоре в России начнется война? Академик резко подался вперед, заглянув ей в глаза. Даже усы успокоились и, будучи на свободе, не пытались причинять неудобства. – Что ты знаешь? Вопросом на вопрос. Это, на самом деле, лучший ответ, но Таня решилась всё же озвучить чужие слова: – Гурий сказал мне, что американские войска приплыли в Британию. Думаю, это ради того, чтобы не привлекать внимания. Корабли могут быть лопухоидными, а вот тысячи магов в воздухе заметить легче. Сарданапал тяжело вздохнул, а Таня вдруг поняла, что принесла дурные вести. Она замолчала на несколько минут, ожидая ответа, который уже, в принципе, был и не нужен – невольно в голове всплыл Поклеп, гоняющий учеников, чтобы те возводили защитные заклинания. Здесь знали о войне, причем задолго до её прибытия. – Да, Тань, – голос академика вырвал её из собственных мыслей, - скоро начнется война, и никто не сможет остаться в стороне. Мы думали, у нас больше времени. Спасибо тебе, что сообщила, где они. Таня испытала почти жгучее желание погладить Сарданапала по седым волосам – в этот миг великий маг казался лишь усталым стариком, который пытается найти выход, но не может. Девушка дернулась вперед, но слишком не вовремя зазвенел зудильник, спрятанный всё в тот же чехол от контрабаса. Мелькнула мысль не отвечать, но Гроттер решила, что есть слишком мало людей, которые могут её тревожить просто так. И они, в случае чего, не обидятся, если она пообещает перезвонить. Глаза у Эринн были красные от слез. Таня замерла на миг, вглядываясь в них и пытаясь понять причину без слов, когда женщина, едва сдерживая рыдания, выдавила из себя: – Таня, Патрик мёртв.