Сгорим дотла

Лена Свеколт всегда была девушкой аккуратной. Одежда возвышалась в её шкафу одинаковыми стопками, предварительно выглажена и выложена по цвету. Обувь выставлена у входа едва ли не под линейку, с педантичной точностью. На книжных полках старинные тома соседствовали в алфавитном порядке. На кухне и в самый разгар готовки было сложно увидеть грязную посуду, а пыль даже за шкафами не нашел бы и самый опытный и дотошный следопыт. В своем почти маниакальном стремлении видеть вокруг чистоту и порядок, Леночка дважды в неделю, рискуя свернуть себе шею (благо, некромага такой мелочью не убить), лезла на стремянку, чтобы протереть карнизы, а затем испытывала удивительное умиротворение, когда до блеска натирала окна. Единственной проблемой чистоплотной ведьмы был её кавалер и, в смутных надеждах, совсем скоро будущий муж. Как и многие гении в истории магов и лопухоидов, в моменты очередного исследования, которое должно было перевернуть мир с ног на голову, Шурасик полностью прекращал обращать внимание на бытовые мелочи. Пространство вокруг его стола постепенно обрастало чашками из-под кофе и грязными тарелками, когда Лене вдруг надоедало бесконечно курсировать между кабинетом и кухней с горой посуды в руках – в такие дни Шурочка, потакая активно работающему мозгу, которому требовалась постоянная подзарядка, ел едва ли не больше Гуни Гломова. Впрочем, такое сравнение с некоторых пор утратило актуальность – Гробыня решила, что её муженьку не помешает сбросить «пару-тройку лишних кило», а потому перевела всю семью на диетическое питание. Гуня тихо зверел, ведь громко звереть рядом с дражайшей супругой не удавалось ни на первом году совместной жизни, ни на пятом. Однако с неделю назад Шурасик улетел на какую-то очередную научную конференцию в Магфорд, а потому Лена наслаждалась идеальным порядком, чистотой и одиночеством. Временами она чувствовала, что где-то в душе её подъедает червячок обиды – как-то так вышло, что её мужчина углубился в науку, а его имя на очередном научном трактате заставляло оппонентов и просто конкурентов скрипеть зубами от зависти. Её собственное имя у них тоже особой радости не вызывало, однако женщине-ученой куда сложнее застолбить себе место в мире мужчин. Однако идеальный день треснул по швам, когда любимая кружка вылетела из рук Лены и разбилась у её ног, ошпарив кожу свежезаваренным кофе даже сквозь колготки. Виной всему стал испуг из-за неожиданно появившегося прямо посреди её кухни Бейбарсова. Свеколт махнула рукой, склеивая осколки в первоначальную форму, и удрученно уставилась на своего друга: – Глеб, ну как так можно? Почему не в прихожей? Теперь мне здесь всё мыть по-новому! Быстро иди разувайся и жди меня в гостиной! Некромаг почувствовал смутную обиду, пока стаскивал с себя ботинки военного образца (позже, по пути в гостиную Лена поправит их, чтобы стояли ровно) и шел в гостиную. Свеколт появилась спустя десять минут в уже куда более радушном настроении и чистых колготках: – Чай или кофе будешь? – мужчина отрицательно качнул головой. – Глупый вопрос, но тебя можно поздравить? – она устроилась рядом и легонько коснулась его плеча. Будь здесь более эмоциональная Жанна, она бросилась бы обнимать его, а после, присев рядом, закинула бы ноги на его колени, как нередко делала еще во времена учебы в Тибидохсе. Это было нечестно по отношению к Аббатиковой, но Глеб испытывал слабую радость, что первой увиделся с самой рассудительной и спокойной из их троицы. – Говоришь так, словно это не вы с Жанной уговорили Мамзелькину. Чего вам это стоило, если не секрет? Лена лишь пожала плечами и тепло улыбнулась: – Да какая уже разница? Ерунда всё это. Главное, ты снова с нами. И как тебе ощущения? – с явным любопытством ученого спросила она. В голове у Свеколт вдруг мелькнула мысль, что Бейбарсов – уникальный случай, и неплохо было бы его изучить. В конце концов, он единственный известный ей некромаг, который, во-первых, лишился силы, не передав её другому человеку, что и так уже было неслыханно, но и, во-вторых, получил её обратно. Причем от самой Аиды Плаховны, что было тем самым «в-третьих». Поддразнивая её природное любопытство и тягу ко всему неизученному, Глеб точно так же пожал плечами: – Да сложно сказать… – Лена шлепнула его по руке и, обиженно нахмурившись, отвернулась. Чувствуя нечто вроде благодарности и чувства долга к той, чьими силами он вновь стал некромагом, Глеб поспешил загладить свою вину: – Не злись ты. На самом деле, Мамзелькина кольнула меня косой, чтобы вернуть магию, – глаза повернувшейся к нему Лены недоверчиво расширились – в то время он ведь еще был человеком и должен был испустить дух от таких манипуляций. Бейбарсов, не глядя на неё, продолжил: – Ощущения были такими, словно я умираю. Мне казалось, что я весь горю изнутри – думал, что мои органы просто поджарятся, а кровь свернется прямо в венах. Знаешь, говорят, перед смертью человек видит всю свою жизнь – так я не мог ни думать, ни воспринимать ничего. Только адскую боль. Знаешь, после такого опыта я не слишком хочу в Тартар, – криво усмехнулся темноволосый мужчина, однако веселья в этой ухмылке не было никакого. – А потом вдруг пришла магия. В смысле, она захватила меня. До этого мне казалось, что всё моё тело охвачено огнем. Так и с магией. Сначала она заморозила меня изнутри, потушила тот адов огонь. А потом я почувствовал, будто сила током течет во мне, возбуждает каждый нерв, заставляет биться сердце. Мне казалось, я сам сотворен из магии, а тела никогда и не было. – А сейчас? – тихо, едва слышно прошептала Лена. Что-то странное всколыхнулось внутри неё: как ученая она хотела бы испытать всё это на себе, понять на собственном опыте, о чем он говорит. Некромаг внутри неё тоже не противился этому желанию: из их троицы Глеб всегда был самым сильным, но прежде он никогда не говорил, что чувствует магию внутри себя. Она просто была его частью, неотъемлемой, делающей его таким, какой он есть. Как не чувствуешь бег крови по венам и артериям, просто знаешь и воспринимаешь как должное. – Это всё еще со мной. Слабеет с каждым часом, но я всё еще соткан из силы… Знаешь, это напомнило мне, как я соединился с Танталом – то же ощущение… безграничности, что ли? Только тогда внутри меня была борьба наших сил, и это рвало меня на части. Но здесь я словно заполнился, был пустым, а потом в меня разом влили то, что прежде отняли – только не похоже на то, как воду в чайник набираешь из-под крана. Скорее, представь, что в тот же чайник махом опрокинули ведро – не ручей, а целое цунами. Лена кивала головой в такт его словам, не перебивая и пытаясь хотя бы отдаленно представить, о чем он говорит. Фантазии для этого хватало, но Лена вдруг поняла, что у неё едва ли не ноют мышцы во всем теле, желая испытать что-то хотя бы отдаленно похожее. Она вновь улыбнулась, решив, что тему лучше закрыть – она чувствовала себя диабетиком, перед которым махали самой вкусной в мире конфетой. – И что ты теперь собираешься делать? – Ну, свою квартиру я спалил, – тихо рассмеялся Глеб, и даже Свеколт не удержалась, чтобы не хмыкнуть. – Да я вряд ли в ближайшее время захочу возвращаться к чему-то хотя бы отдаленно лопухоидному. К тому же, я кое-что обещал Мамзелькиной. Девушка понимающе кивнула, сразу сообразив, о чем идет речь: – Участие в войне, я так понимаю. Собственно, это был один из главных аргументов в твою пользу. Бейбарсов язвительно усмехнулся и даже шутя поклонился: – Спасибо, конечно. Короче, общими стараниями моё ближайшее будущее определено. С другой стороны, скучать не придется. Да и Мамзелькина обещала за мной приглядывать, чтобы не халтурил. На несколько минут в комнате воцарилось молчание, которым, впрочем, никто не тяготился. Еще в землянке старухи они нередко вот так сидели в тишине, когда выдавались спокойные минуты, чувствуя поддержку и не так сильно ощущая одиночество. Так было в те годы, когда они еще не слышали друг друга – хотя тогда они упорно учились читать по губам, и усилилось уже потом, когда уже знали друг друга настолько хорошо, что слова стали уже не нужны. Минутная стрелка медленно ползла по кругу. Лена скользила взглядом по книжным полкам. Глеб следил сквозь идеально вымытое стекло за красным кругом, медленно исчезающим за крышами высотных домов. – Я должен сказать «спасибо», Лен. И тебе, и Жанне. За то, что все эти годы не забывали про меня и пытались помочь. Вместо банального «пожалуйста» девушка только легонько сжала его ладонь и улыбнулась: – Ты счастлив? – Бейбарсов коротко кивнул. – Это главное. Спустя еще полчаса, согласившись-таки выпить кофе и отставив опустевшую кружку, Глеб начал собираться. В планах было еще осчастливить своим визитом Жанну, а затем наведаться в старую землянку и на кладбище, чтобы собрать всё необходимое для новой трости. Уже стоя возле дверей и наблюдая, как обувается некромаг, Лена всё же решилась спросить о том, что мучало её еще с того дня, когда они договорились с Мамзелькиной: – Глеб, я хотела у тебя кое-что спросить, – некромаг поднял голову и кивнул. Знала ведь Свеколт, что может спрашивать у него что угодно, вот только всё равно почему-то стеснялась. Лена глубоко вздохнула и, собравшись с мыслями, едва ли не протараторила, опасаясь, что ещё миг и её решимость дрогнет: – Скажи, ты будешь её искать? Бейбарсов чуть нахмурился, сразу сообразив, о ком идет речь. Все пять лет Таня Гроттер преследовала его во снах, виделась в каждой рыжей девушке. Её огненные волосы он видел в обыкновенном пламени камина. Она была недостижимой мечтой, растворившейся в годах. Пусть ею и остается. – Нет, Лен, не буду. Видеть, как она счастлива с валенком, свыше моих сил. Он поспешно дошнуровал ботинок, желая сбежать от этого разговора. Мысли о Гроттер стали едва ли не первым, о чем он подумал, когда, наконец-то, смог уложить в своей голове, что магия и правда вернулась. И он всеми силами гнал её образ прочь; слишком много времени прошло с их последней встречи. Ему дали второй шанс – и он не станет вновь творить глупости в попытках добиться хотя бы улыбки этой ведьмы. Слишком высок риск того, что всего от одной встречи ему вновь напрочь снесет голову. Лена понимающе кивнула, следя за тем, как эмоции сменяют одна другую на лице некромага. Боль, смирение, злость, вновь боль. Она читала его как открытую книгу и впервые захотела избавиться от этого знания. Если бы был хоть один шанс, что Гроттер однажды ответит ему взаимностью и сделает самым счастливым мужчиной на свете, Свеколт уже давно сама летела бы к ней хоть на другой конец света. Бейбарсов шагнул за порог, когда девушка, мысленно проклиная себя на все лады, всё же не сдержалась: – Она рассталась с Валялкиным несколько лет назад. Глеб едва слышно выдохнул сквозь зубы. Чертова Гроттер! Столько лет морочить ему голову со своей любовью к этому ветеринару, чтобы потом расстаться с ним? Видимо, стало просто скучно, когда исчезла необходимость бесконечно доказывать кому-то и, главное, самой себе, что она любит этого идиота. Бейбарсов вдруг понял, что с такой силой вцепился в наличник двери, что мог бы вырвать его с корнем, сделал глубокий вдох и собрал все силы, чтобы ответить короткое: – Мне всё равно. Лена вздрогнула, когда дверь с грохотом захлопнулась перед её носом. Внутри царила пустота и ощущение, что она сделала ужасную ошибку.

***

Таня залпом допила остатки виски и скривилась, почувствовав, как обожгло горло. Ничего, пусть лучше физический дискомфорт, чем душевный. Потому что как ей удалось пережить этот день она до сих пор не понимала. Похороны она почти не помнила. Только перед глазами всё еще стояло лицо Патрика, белое и удивительно неподвижное – Таня не могла вспомнить, чтобы прежде он так замирал. Её мужчина всегда много улыбался и смеялся. Даже во сне пляска эмоций не прекращалась на его лице. И Гроттер никак не могла поверить, что этот человек в гробу – тот же, которого она любила. Так не бывает. Вроде, даже не плакала. Старушки посматривали на неё с возмущением во взглядах: невеста хоронит своего жениха, а ведет себя так, словно ей наплевать. И Таня рада была бы разрыдаться, чтобы боль, наконец-то, хоть частично вышла из неё, но душа словно покрылась ледяной коркой, не позволявшей пробиться ни одной эмоции. Гроттер не слышала молитву священника, не слышала и собственных слов, которые машинально зачитала с бумажки, не чувствовала своего тела, которое будто бы онемело. После третьего стакана виски в голове, наконец-то, появился долгожданный туман. Таня откинулась в кресле, где они прежде нередко сидели вдвоем, и прикрыла глаза. Эринн сидела тут же, так же пытаясь хоть на миг забыться. Девушка вдруг обратила внимание, что глаза у сестры Патрика красные и опухшие – ей вдруг стало стыдно, что сама она заплакать так и не смогла. Словно кто-то щелкнул переключатель внутри неё, отключив эмоции, пока мозг постепенно примет случившееся за реальность. Это произойдет со временем – наверное, тогда и накатит боль. – Как это произошло? – чуть хрипловатым голосом спросила она. До этого не было сил и смелости спросить, но Таня вдруг поняла, что вряд ли пробудет здесь еще достаточно долго, чтобы откладывать этот вопрос – скорее всего, она прыгнет на контрабас, едва протрезвев, чтобы пережить своё горе там, где каждая мелочь не будет вызывать в сердце еще большую боль. – Американцы. Им нужны были наши драконы. Они заявили, что Магфорд разрешил взять драконов для войны. Патрик отказал им, – голос звучал глухо и апатично. Таня молча кивнула, не желая слышать конец этой истории. Она и так всё поняла. Но оставался еще один вопрос, на который она хотела услышать ответ. Хотела – и боялась до ужаса. – А что в итоге с драконами? Эринн скривилась и щедро плеснула им обеим еще по порции виски. Таня хотела было отказаться, но представила, как тяжело будет засыпать. Лучше напиться, лучше забыться хотя бы на несколько часов. – Они забрали взрослых. А детенышей убили, чтобы наказать нас. «Преподать нам урок», как они сказали. – Эринн вдруг стукнула стаканом по столу, отчего расплескалась янтарная жидкость. Тане вновь почудилось, что её ударили чем-то по голове. Как и в тот день, когда она узнала о смерти Патрика. – Всё эти чертовы англичане! Они веками считали нас рабами, а теперь раздают наших драконов направо и налево! Ненавижу! – почти прошипела девушка. Гроттер её почти не слышала. В голове пульсировали другие слова. «Детенышей убили». – Апалала? – тихо произнесла она лишь одно имя. Эринн лишь отрицательно качнула головой и накрыла Танину ладонь своей. Слёз так и не было, только щемящая боль внутри. Гроттер вновь не хватало воздуха, и она сделала крупный глоток, стараясь заглушить ощущение, будто кто-то методично, без наркоза отрезает от её сердца по кусочку тупым ножом. Патрик, Апалала… Всё, что было таким важным для неё, отняли, растоптали, уничтожили. И так же, как и этот, они собирались разрушить и другой её мир, в котором она выросла. Она ненавидела. Ненавидела всей душой, чувствовала, как внутри разгорается пламя, которое, в итоге, либо выжжет её саму, либо превратит в золу тех, на кого она его направит. Вызовет из глубин своей души хаос, этакий подарок от Чумы, который годами давила в себе, старалась загнать так далеко и глубоко, чтобы не чувствовать искорки древней и могучей ярости на кончиках пальцев. Это уничтожило бы её, но Таня вдруг поняла, что готова пойти на эту жертву – когда придет время, она сделает всё, чтобы превратить своих врагов в кучки пепла, даже если это грозило смертью ей самой. Словно почувствовав, о чем думает девушка, Эринн спросила: – Что ты собираешься делать дальше? Таня перевела на неё тяжелый взгляд. В глазах мелькнуло что-то такое, что сестра Патрика едва сдержалась, чтобы не отшатнуться. – Пока не знаю. Но они ответят за то, что сделали.