Сгорим дотла

Баб-Ягун ругался на все лады. Новые дорогущие фильтры, заказанные на прошлой неделе на Лысой Горе и шедшие почти пять суток, забились едва ли не раньше, чем он успел взлететь. Продавец магазина, язвительно улыбаясь, возврат делать отказался – гарантия действует только до первого полнолуния со дня покупки, которое наступило три дня назад. На все возмущения лопоухого комментатора он лишь пожимал плечами и вытирал лицо, если до него долетали капельки слюны, когда вошедший в раж мужчина начал плеваться в экран зудильника. Разговор закончился ничем: продавец расплылся в совсем недружелюбном оскале и быстро попрощался с фразой «Обращайтесь к нам еще», а Ягун выразился в такой форме и таким тоном, что сидевшая в магпункте первокурсница подпрыгнула от неожиданности, а сам он получил подзатыльник от бабуси. Катя реагировать на происходящее не спешила. Она обижено поджимала губы и вспоминала, как неделю назад уговаривала своего мужа не тратиться на эти «самые новые фильтры с функцией самоочищения». Её главным аргументом было то, что «всё, что покупается на Лысой Горе – полная фигня». Тогда они почти разругались после заявления Ягуна, что «ни черта она в технике не понимает и, вообще, пусть не лезет в мужские дела». То, что пылесос у Кати исправно работал, в отличие от множества его собратьев комментатора, уже многие годы он упорно в расчёт не брал. Более того, он был свято уверен, что полетный инструмент его жены всё еще жив только его стараниями, полностью упуская тот факт, что при малейшей попытке усовершенствовать её пылесос, в девичестве Лоткова, а вот уже три года как Ягунова, его вежливо, но требовательно изымала и прятала с глаз механика-любителя долой. Вот и теперь очередное вложение мозолей в чудо российской полетной техники перекочевало в шкаф к не менее важным и нужным тратам, вроде трубы для ускорения, новомодного шнура с функцией навигатора и прочего «хлама этого балбеса», как выражалась Ягге. Баб-Ягун молчать не любил. Более того, больше всего он ненавидел такую гнетущую тишину, особенно в исполнении его жены. Наконец, он не выдержал: - Мамочка моя бабуся, да ладно тебе, Кать! Ну ты же сама знаешь, как важны фильтры в пылесосе! Ягунова кивнула: - Знаю, конечно, но покупать их надо в проверенных магазинах! А не в каких-то конторках, в которых фильтры клепает мертвяк, а запчасти собирают на свалках! - Но в твоих так называемых проверенных магазинах всё гораздо дороже! – лопоухий мужчина чувствовал, что отчаянно проваливается со своими аргументами. Чувствовала и Катя. - Зато их хватает на несколько месяцев, а при должном уходе и лет! Но, конечно, зачем переплачивать, если можно купить подешевле и через день выкинуть! Ягге тактично выпроводила первокурсницу за двери магпункта, вежливо кашлянула, напоминая о своём присутствии, а затем скрылась в своей комнатке. Этой минуты, впрочем, отходчивой Кате хватило, чтобы остыть, сесть рядом с Ягуном на кушетку и даже погладить его по голове. - Когда это прекратится, а? Нам о будущем думать надо, а не об очередной примочке для пылесоса. Баб-Ягун взглянул на неё не слишком довольно. Всякие мысли о будущем вызывали в нём чувство ответственности, с которым природа слишком легкомысленного мужчины боролась всеми доступными способами. К чему планировать следующее десятилетие едва ли не по минутам, когда можно жить сегодняшним днем? Лопоухий комментатор уже давно усвоил, что запоминается спонтанность, а не методичное следование расписанной схеме. Катя думала иначе. Ей хотелось быть уверенной, что через год, пять, десять или пятьдесят у неё всё будет хорошо, а для этого нужно было начинать что-то делать уже сегодня. - Нам надо поговорить. - Эта фраза вызывает во мне панику и ужас, женщина, и ты об этом знаешь и подло этим пользуешься, мамочка моя бабуся! Говори, пока твой муж не лишился разума от беспокойства, потому что меня-нормального и так мало кто воспринимает, что же случится со мной-сумасшедшим? Людям придется делать вид, что всё нормально, смущенно отводить взгляды, что, несомненно, нанесет непоправимый вред их хрупкому внутреннему здоровью. Наше безумие будет распространятся подобно ветрянке! Кстати, ты болела ветрянкой в детстве? Так вот, от моего безумия уже не будет иммунитета! Катя выдержала монолог со стоическим спокойствием. На самом деле, она давно научилась абстрагироваться от слов любимого, но чересчур болтливого мужа и просто пропускать его словно мимо ушей. Когда дыхание у Баб-Ягуна иссякло, и он взял паузу, чтобы вздохнуть, девушка успела вставить короткое «Я беременна». Случаи в истории Тибидохса, когда Ягун замолкал, не в силах подобрать слова, можно было сосчитать на пальцах одной руки. И данный конкретный случай, несомненно, занял бы лидирующее место в топовой пятерке, если бы кто-то озадачился её составлением. Внучек Ягге почти на минуту замер, то открывая, то закрывая рот. В итоге, ему удалось сформулировать короткий вопрос: - Какой срок? Катя была напряжена, как струна гитары. Она всё еще не поняла, рад ли Ягун – он ведь и сам еще совсем ребенок, а тут на голову грозится свалиться такая ответственность. - Четыре недели. Комментатор вновь замолчал, стараясь уложить эту информацию в голове. Как-то вдруг не вовремя мелькнула мысль, что его обманули – даже девяти положенных месяцев у него нет, чтобы свыкнуться с новой ролью. А потом он вдруг расхохотался, схватил жену подмышки и начал кружить посреди магпункта. Катя мгновенно расслабилась и почувствовала, как от такой реакции мужа наконец-то отступило напряжение, которое держало её в кулаке уже неделю, пока девушка морально готовилась озвучить эту новость. Явно услышав, что голоса в магпункте изменились из почти скандалящих на радостные, Ягге вышла из комнаты, ворча явно приличия ради: - Ну и по какому поводу шумим? Ягун аккуратно поставил Катю на пол, а затем подлетел к Ягге, набрасываясь с объятьями уже на неё: - Ты скоро станешь прабабушкой, мамочка моя бабуся! Старая богиня выглядела довольной, но не удивленной. Она хитро покосилась на Катю и счатливо улыбнулась: - А я-то всё думала, когда ты решишься сказать. Не прошло и месяца! Ягун удивленно взглянул сначала на бабусю, а затем на Катю. На его лицо медленно, но верно проступало выражение обиды на весь мир. - Значит, вы обе всё знали! А мне не сказали! Впрочем, Катя выглядела не менее удивленной. Только Ягге всё так же хитро щурилась: - Да не говорила она мне ничего. Только неужто ты думаешь, что я могла не знать о таком? Думаю, что поняла даже раньше Катюши. Ну, иди ко мне внученька, - Ягге раскинула руки, и Катя бросилась к ней в объятья. Камень с души упал окончательно и бесповоротно. Она была просто счастлива. Ягге заставила её чуть нагнуться, чтобы прошептать на ухо: - А если захочешь, то и пол могу сказать. Девушка лишь весело рассмеялась, отрицательно качнула головой и вернулась к мужу: - Думаю, мы подождем. Пусть будет сюрпризом! Ягге понимающе кивнула: сама когда-то была такой же. Глядя на счастливую пару самых дорогих для неё людей, старушка невольно перестала улыбаться и нахмурилась. С неумолимостью лишившегося тормозов поезда к ним приближалась война. И это не лучшее время для беременности. Но говорить она ничего не стала, решив, что пусть пока радуются – а защиту она им и сама даст; Ягун с Катей изменившегося настроения Ягге просто не заметили, уже увлеченные спором, как назвать ребенка.

***

Таня спрыгнула с контрабаса, мгновением позже привычно спасая его от удара об землю, и огляделась вокруг. Следуя не самому радужному настроению и поддаваясь тревоге, связанной с приближающимися событиями, она почему-то ожидала, что Лысая гора встретит её дождем и опустевшими улицами. Но на чистом небе светила луна и мелькали, похожие издали на крупных птиц, гарпии, а местные маги пока и не думали прятаться по домам – вечер только начался, и можно было не спешить, пока мертвяки только выползают из своих могил. Разве что на улицах стало больше подозрительных личностей, продающих сомнительного качества амулеты и обереги. Их – торгашей – и раньше хватало, но теперь они торчали на каждом углу. Таня сначала вежливо отказывалась от их услуг, а затем начала просто игнорировать как предложения, так и проклятья, звучавшие в спину потенциальной покупательнице. Один из представителей этой профессии даже схватил девушку за рукав, стараясь всучить ей талисман везенья, суть которого была в том, что на одну удачу приходилось сразу три мелких неприятности, а в силу он вступал, едва коснувшись голой кожи. Таня отбилась, даже не произнося заклинание – из её кольца просто посыпались несколько зеленых и красных искр, которые прожгли карман торговцу, из которого тут же выпал и пополз к своему хозяину, стоявшему в нескольких метрах, кошелек. Завязалась нешуточная драка, из которой девушке удалось выбраться невредимой лишь благодаря собственному, а не магическому везению. В общем, здесь знали о войне, и Лысая гора готовилась к ней в своей оригинальной манере. Гроттер брела по улице, мыслями возвращаясь к последним словам Эринн: – Отомсти за него, Тань, – в глазах её уже не было слез, а в голосе был явственно слышен звон металла. Затем сестра Патрика вдруг смягчилась и притянула рыжую к себе: – Только оставайся в живых. Даже если ради этого придется отказаться от мести. Он бы понял. – Обещаю, – выдохнула Таня, но даже для себя не поняла, что именно пообещала – отступиться и выжить или любой ценой умыть руки в крови тех тварей, сломавших её маленький, но любимый мир. Дом Гломовой она нашла скорее интуитивно, чем по памяти. Пришлось, правда поблуждать по окрестным улочкам, но в итоге она замерла перед зданием без двери и поняла – это здесь. Её худшие опасения не оправдались – в окнах уютно горел свет, а значит Гробыня или Гуня, если не оба сразу, были дома. В отсутствии двери, в которую можно было бы постучаться, или звонка Таня шепнула заклинание, создавая морок, и прислонилась к стене в ожидании, пока её менее плотная версия донесет послание. Потребовалось всего пару минут, прежде чем, отряхивая от искр многострадальную мантию для телепортаций, перед ней с тихим хлопком появилась не то чтобы славноизвестная магведущая. – Сиротка, – изменяя всем традициям, она сжала Таню в объятьях, - какими судьбами? Давай быстро в дом, холодно же. Еще один хлопок, и Гроттер громко сглотнула, борясь с секундным ощущением тошноты – телепортацию она переносила плохо, предпочитая более безопасные, пусть и длительные методы перемещения. Она не испытывала ни малейшей радости от ощущения, когда тело на миг распадается на атомы, а потом собирается вновь – вдруг часть из них потеряется по дороге? Выбрать, какая же из собственных конечностей для неё наименее ценная, девушка не могла, как ни старалась. Гробыня вновь заключила её в объятья, куда более крепкие и теплые, чем когда-либо прежде, а затем отстранила и, возвращаясь в образ, скептично фыркнула, осматривая подругу: – Гроттер, ты не меняешься. Убей меня, если это не тот же свитер, который ты таскала на пятом курсе! Рыжая закатила глаза – обижаться на подобные комментарии она перестала еще на третьем курсе, а на четвертом стала просто пропускать их мимо ушей. – Температура тропосферы тоже не слишком меняется, так что приходится утепляться. Гробыня лишь отмахнулась: – Выключи режим Шурасика, сиротка! Меня не интересуют все эти сферы и прочая хиромантия. Глом! – неожиданно громко закричала она. – Натягивай штаны и тащись сюда, к нам любители-музыканты пожаловали, концерт дают! Из глубины дома послышалось шарканье тапочек по полу и недовольное бурчание: – Какой, нафиг, концерт, Гроб? Накатила, а? – На ходу натягивая видавшую виды майку, в дверном проеме появилась гигантская фигура, в народе именуемая просто «Гуня». Заметив гостью, он перестал бурчать и расплылся в радостной улыбке: – Танька! Небезосновательно опасаясь за целостность своих костей, рыжая испуганно пискнула, оказавшись в кольце крепких, как медвежьи лапы, рук. Оказавшись на свободе, Таня потянулась, на деле проверяя себя на наличие поломанных костей. Таковых не обнаружилось, и девушка расслабилась: – Гуня! В школе я думала, что ты самый огромный мужчина на планете. Теперь я в этом совсем уверена! Гломов довольно улыбнулся, польщенный специфическим комплиментом, а Гробыня хохотнула и легонько пихнула мужа острым локтем в бок – тот, кажется, и не заметил. – А всё правильное питание, да, медвежонок? – сладко улыбнулась она, заметив, как скривился Гуня при воспоминании о навязанной диете. – Не кривись так, ты из просто мужика, вызывающего опасения, превращаешься в лицо криминального типа. Лучше открой бутылочку вина, праздник всё-таки – Гроттерша пожаловала. – Итак, не то чтобы я не была рада тебя видеть, но за что такая радость? – Спустя пятнадцать минут Гробыня восседала прямо на барной стойке, попивала вино и макала в мед спешно нарубленный сыр. Таня примостилась рядом на барный стул, прежде успев протереть контрабас после полета и умыться в ванной. Гуня почти сразу удалился – при всей его простоте он как-то почувствовал, что подругам надо остаться вдвоем. А у него по зудильнику шел бокс. – В смысле, столько лет ни ответа, ни привета, ни открытки на праздник, а тут такой сюрприз. – Рыжая хмыкнула – подруга явно преувеличивала: временами они созванивались, пусть и не слишком часто. Несомненно, Таня в последние годы отстранилась, но не Гломовой, улетевшей навстречу будущему сразу после пятого курса, её судить. А отвечать всё равно было нужно, и Гроттер вздохнула, соображая, с чего начать. Молчание неприлично затянулось, но Гробыня проявляла удивительные для неё тактичность и терпеливость. – Помнишь Патрика? – Таня вдруг поняла, что если не заговорит сейчас, то может не заговорить никогда. Подруга кивнула. – Он был не просто моим боссом. Мы встречались полтора года. Он заметил меня сразу же, как только я прилетела и начала у него работать, а я почти полгода сопротивлялась его вниманию, прежде чем уступила, – рыжая вдруг замолчала, собираясь озвучить страшный приговор. Гломова не удержалась от улыбки: – Только ты, Гроттер, могла полтора года держать парня в тайне от лучшей подруги! Доверяешь, однако. – Теперь он мертв, – отрезала Таня. Гломова тихо ахнула. Ей потребовались около минуты, а её гостье – большой глоток вина, прежде чем последовал ожидаемый вопрос: – Как это произошло? – Патрик не хотел отдавать драконов американцам. Думаю, про приближающуюся войну ты в курсе. Подруга вновь кивнула и протянула было руку, чтобы успокаивающе погладить Таню по плечу, но последняя лишь отрицательно махнула головой, мол «не стоит, справлюсь, всё нормально». На несколько минут в кухне вновь воцарилось молчанье, пока обе девушки старались привести в порядок мысли и эмоции. – Спасибо, Тань, – вдруг глухо произнесла Гробыня. Рыжая недоуменно вскинула брови. Её-то за что благодарить? – В смысле, я ценю, что ты прилетела именно ко мне. В этом дурдоме забываешь, что такое «настоящие друзья», – Гроттер понимающе улыбнулась – такое было не только на Лысой горе. Где бы она ни жила, она не могла найти людей, которых назвала бы чем-то большим, чем просто приятели и знакомые. Ирландия стала исключением, которое, в итоге, в очередной раз разбило ей сердце. – А знаешь, что, сиротка? – Гломова вдруг расплылась в улыбке, почти насильно разгоняя мрачную тучу горя, невидимым грузом нависшую над их головами. Это, несомненно, был ее талант – не унывать даже в те минуты, когда кажется, что выхода нет и ничего хорошего больше произойти не может. Тане, которой были свойственны душевные метания по делу и совершенно не к месту, порой завидовала такому оптимизму и умению брать себя в руки. – Оставайся жить с нами! Места хватит, а мне порой не хватает наших разговоров, как в Тибе. Отдохни, и вместе придумаем, что делать дальше. Таня вдруг не к месту рассмеялась. На какой-то миг с её плеч словно спала огромная гора. – Сама тебя о том же попросить хотела! – Вот и прекрасно! За это стоит чокнуться! – Я тебя расстрою, Гроб, но ты уже давно.