Сгорим дотла

Мети восхищенным взглядом проводил хрупкую девушку, застывшую посреди поля и сосредоточенно наигрывающую неслышимую на таком расстоянии мелодию, и обернулся к своей соседке. — Точно никаких шансов? Таня флегматично пожала плечами и, наверное, уже в десятый раз за последний час ответила: — Думаю, никаких. Но можешь попытаться. Война меняет людей. К тому же, мы не виделись с ней много лет. Может, О-Фея-Ли-Я стала мягче по отношению к мужчинам. Я не в курсе. Стадион был полон. Маги и волшебные создания, прибывшие на войну поддержать Тибидохс и изрядно заскучавшие в ожидании битвы, теснились на лавочках и даже стояли в проходах. Всем хотелось посмотреть, как невысокая блондинка, каких увидишь только в журналах мод, будет с помощью железной дудочки управлять древними и мощными ящерами. Под куполом, кроме О-Феи-Ли-И и драконов, были и их тренеры, готовые в любой момент перехватить инициативу на себя и предотвратить драку. Очередную. Драконы, известные своим «дружелюбием» по отношению к себе подобным то и дело делали попытки отгрызть видовому родственнику то хвост, то крыло. Пока обходилось без травм, но все были наготове. С трибун не было заметно, что по вискам, шее и спине блондинки ручьями стекает пот. Она раз за разом подносила флейту к губам, а уставшие пальцы то и дело соскальзывали на соседние клапаны и тем самым рушили волшебную чарующую мелодию. Управлять сразу и всеми не получалось. Удавалось пока хоть ненадолго, но заставить драконов вести себя мирно в обществе себе подобных. Тогда тренеры, на свой страх и риск, подводили своих питомцев ближе друг к другу, чтобы те изучили союзников на ближайшее время. К тому же, выпустили всего половину, вторая дожидалась своего часа в ангарах, временами издавая то ли грозные, то ли тоскливые рычания. — У нас есть, как минимум, один общий интерес — драконы! — не унимался Мети. Гроттер чуть дернула плечом и глотнула вина прямо из бутылки. После этого утра ей всё время хотелось пить, причем что-то алкогольное. Разговор надоел ей еще на втором круге повторения, но в нём был определенный плюс — в нём не было недомолвок, скрытых намеков и всяких прочих мелочей, присущих разговорам с, например, некромагами или магами-стихийниками. Откровенно говоря, Таня злилась сама на себя. Отсчет до битвы шел уже едва ли не на часы, а она думала не о будущем сражении, а о двух мужчинах, боровшихся за её сердце. Древнир подери, она словно опять на старших курсах Тибидохса! — Сколько мы знакомы, она всегда была игроком, а не работала с драконами. С другой стороны, как иначе назовешь того, кто играет в защите и управляет ими? Пусть это было и невежливо, но дальнейшие слова Мети Таня уже просто не слушала. И так знала, куда заведет его логическая цепочка. Вместо этого она запрокинула голову и уставилась на солнце. Упрямо смотрела до тех пор, пока перед глазами не расплылось, а по вискам не потекли слезы. Как бы она ни пыталась отвлечь себя разговорами со старым другом, мысли упорно возвращались к сегодняшнему утру, куда менее теплому и расслабляющему. — Еще раз, — выдохнула она. Тело отчаянно отказывалось делать очередную попытку, но разум брал над ним верх и заставлял сосредоточиться на ощущениях внутри. — Может, хватит? — Финехас, стоявший у дальней стены, сделал шаг вперед. Его взгляд переместился с Тани на Бейбарсова и значительно охладел. Настолько охладел, что некромагу пришлось встряхнуться, чтобы сбить с одежды тонкую корочку льда. — Еще! — повысила голос Гроттер. Когда Глеб прикоснулся к ней тростью и что-то прошептал, она вновь закричала. И сбилась со счета, в который раз её кости перемололо в муку. Кровь кипела в жилах, обжигая легкие и мешая дышать. Да и дышать было нечем — казалось, сам воздух превратился в огонь. Низ живота скручивала адская боль, хуже любой из тех, которые Таня испытывала прежде. Словно ей медленно, без обезбаливающих и анастезии, капают прямо в пупок кислотой, а затем запечатывают всё это расплавленным воском. — Это бессмысленно! Я только мучаю тебя! У нас не выйдет! — Бейбарсов подхватил её под руку и достаточно резко поставил на ноги. Только теперь Таня поняла, что лежала на полу. Но тело так было сосредоточено на боли, что просто не замечало ни холода, ни твердой поверхности под ним. — Подожди, что-то было, — хрипло откликнулась Гроттер и только сейчас заметила, что всё её лицо мокрое. Интересно, почему? — Опиши, — коротко приказил Глеб, но Таня замешкалась. Как объяснить то чувство, когда внутри медленно, но верно поднимается нечто темное, древнее и безжалостное, гораздо могущественнее её самой? Когда оно капля за каплей окрашивает её кровь в черный, добирается по тонким венкам к кончикам пальцев, искорками боли вспыхивает на краю каждого волоска на её теле? Когда что-то внутри в районе сердца, что-то бесконечно маленькое, светлое и нужное для жизни, а не существования, испуганно жжется и не подпускает к себе это жуткое нечто? — Еще, — повторила Таня, игнорируя предыдущий вопрос. Не может она на него ответить, просто не может! Да и не хочет. Это слишком личное. Она мысленно сосредоточилась на том, чтобы уговорить маленький огонек внутри неё не сдаться, но подпустить врага ближе. Так нужно, она обязательно всё исправит, но позже. Некромаг скривился и вновь подчинился. Тане вдруг вспомнилось, что когда-то давно, кажется, в другой её жизни, Глеб запрещал ей прикасаться к своей трости. Кажется, она то ли убить на месте должна была светлого мага, то ли эйдос отобрать… Гроттер не помнила точно. Все слова мальчика-вуду она тогда делила на сто двадцать пять, но теорию с тростью не проверяла. Теперь она, кажется, начинала понимать, о чем он тогда говорил. Одно прикосновение, контролируемое Бейбарсовым, выворачивало её наизнанку, тащило из глубины её души то, с чем она всегда боролась. И причиняло такие муки, что многочисленные переломы и ушибы после драконбольных матчей или очередных битв со злом теперь казались полнейшей ерундой. Это как, ударившись мизинцем о тумбочку у кровати, реветь и жаловаться на эту боль тому, что потерял все руки и ноги. Волна боли смыла все мысли из её головы, словно цунами маленькую прибрежную деревушку. И Таня так сосредоточилась на окружавшей её тьме и агонии, что едва не упустила тихий смех. Услышала. Удивленная чему-то новому, она потянулась на звук. Словно слепая, тянула руку, стремилась всем телом на странный звук, который становился всё громче. Она, кажется, уже знала, кого увидит в финале. Рывок. Глаза обжигает от света, хотя в комнате только узкие бойницы и все еще царит сумрак. Бейбарсов недаром выбрал именно это место и именно на рассвете. Кажется, он водил её сюда в школьные годы. Пустое помещение, стены, пол и потолок исписаны древними темными рунами. Такими сильными, что даже Сарданапал из-за их завесы не почувствует, что здесь происходит. Не ночь, иначе тьма просто сожрала бы её. Не день, когда у света было бы больше сил на сопротивление. Нечто среднее, раннее утро, когда ночь сменяется днем и устанавливается хрупкое равновесие. Таня проморгалась, зрение постепенно восстанавливало резкость. Она с минуту просто лежала и смотрела в потолок, пока кровь не перестала греметь в ушах. А затем повернула голову. Глеб с Финехасом стояли в стороне, явно готовые вновь затеять драку. — …достаточно попробовали! — египтянин почти срывался на рык, пока Таня гадала, что происходит. — Это не тебе решать! — Мне, раз уж из-за вашего плана может сорваться наш с ней уговор! — Что происходит? — собственный голос оказался хриплым и слабым, и Тане пришлось прокашляться и повторить свой вопрос, прежде чем её услышали. На мгновение в помещении стало тихо, а затем Бейбарсов скривился: — Твой красавчик считает, что лучше меня разбирается в некромагии! На мгновение девушка почувствовала досаду, но тут же затолкала её внутрь. Не за что обижаться. Глеба можно понять: она практически ответила ему взаимностью той ночью, чтобы на следующее утро он узнал, что она пообещала себя другому словно товар. И, вероятно, даже не сообщила бы об этом, если бы не обстоятельства. Так имеет ли она право злиться на резкий ответ и неприятные слова? Нет. Она должна быть благодарна уже за то, что Бейбарсов разговаривает с ней. — Моя Мерит, на сегодня хватит, — Финехас опустился рядом с ней, тепло и участливо улыбнулся и протянул руку. Новая вина кольнула сердце Тани, когда она заглянула в его глаза. Он просто добивался своего, пусть и грубыми методами. Помнится, в свое время и Бейбарсов не гнушался использовать её слабости против неё самой. Следующая мысль отрезвила девушку и заставила раздраженно нахмуриться. Между Глебом и Финехасом разница всё же была и глобальная: Глеб любил её. По своему, иногда жестоко, иногда извращенно и странно, но им двигали настоящие чувства. Но Финехасом владела страсть. Таня не обманывала себя: она желанная игрушка, велосипед, которого не было у взрослого в детстве, даже если теперь есть деньги на сотни шикарных машин. Египтянин не успел прикоснуться к ней — в считанных миллиметрах от её лица рука остановилась, а запястье оказалось сжато в чужой ладони. Глеб оказался рядом, смотрел свысока и едва заметно усмехался. — Это был бы отличный шанс избавиться от тебя, но, раз ты нужен для плана, лучше не прикасайся к ней. — Почему? — Столкновение взглядов. Чёрные глаза в другие чёрные, схожие разве что плескающимися в них тьмой и яростью. — Если бы ты был хоть на сотую часть настолько умен, насколько считаешь, ты взглянул бы на магические потоки вокруг Тани. Она ещё не некромаг, но вокруг неё уже такая аура смерти, что на тебя хватило бы. Финехас явно собирался ответить в своей ехидно-вызывающей манере, но прежде глянул на девушку. Его лицо моментально преобразилось, став сосредоточенным и если не напуганным, то напряженным. К удивлению, он не стал отвечать. Бейбарсов опустился на колени с другой стороны, и Тане пришлось повернуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Это оказалось не так просто. — В последний раз что-то изменилось. Что это было? — Я что-то услышала, — Таня нахмурилась и восстановила в памяти тот момент, когда тянулась сквозь мрак. — Смех. Далеко, в темноте. Я, кажется, знаю, кто там… Бейбарсов побледнел и понимающе кивнул. — И кто же? — но вопрос Финехаса остался без ответа. Гроттер закрыла глаза, готовая к очередной порции боли. Что-то и правда изменилось. Тело всё ещё чувствовала медленную, сводящую с ума агонию, но разум словно отключился. Он уже целенаправленно тянулся во тьму, прислушивался, искал знакомый звук. Ничего. Ничего-ничего-ничего. Звенят на пределе нервы. Сердце с хрустом пробивает ребра. Легкие с шипящим визгом выдавливают из себя воздух, а сердце из последних сил заглатывает и выплевывает кровь. Есть. Тихий смех. В этот раз он ближе, чем прежде. Таня вглядывается в абсолютную черноту, но нет даже тоненького лучика, чтобы что-то увидеть. «Это моё сознание. Покажись!» А затем всё изменилось. Типичная замлянка некроведьмы, стены плавно переходят в низкий потолок, по бокам шкафы и полки с книгами, неприятного вида банками, костями, травами и чем-то таким, что Таня и идентифицировать не может. В воздухе витает тонкий, едва заметный аромат смерти — смесь гниения, крови и земли. Но прямо сейчас всё это не вызывает отвращения. Сама девушка сидит по-турецки прямо на земле. И ей почему-то кажется, что где-то в другой, параллельной реальности всё это уже было. Или будет. Есть ли разница? Чума-дель-Торт сидит точно так же всего в метре. Её отрубленные руки мирно лежат на коленях и временами расправляют складки давно истлевшей юбки. — Вот так сюрприз, — вместо приветствия прошелестел старушечий голос. — Ты — Чума? — Чума — это болезнь. Выражайся яснее, девочка. И повежливее. — Ты — Чума-дель-Торт, — уже не вопрос. Удивительно, но Тане не было страшно. Она сидела напротив той, кто убила её родителей и не раз пыталась покончить с ней самой, но впервые испытывала не ужас, а любопытство. Губы старухи дрогнули в подобии ухмылки. — И да, и нет. Я часть Чумы, которую она передала тебе. И я часть той тебя, которая приняла меня как равную, сделала единым целым с остальными частями. Мы с тобой — стороны одной монеты. — Ошибаешься, — Таня чуть прищурилась и склонила голову, разглядывая существо — не женщину — перед собой. — Тогда почему я внутри тебя? Почему ты зовешь меня, когда тебе нужно, и я откликаюсь? Если я не часть тебя, откуда ты знала, где меня искать? Чудовище усмехнулось почти тепло. Таню передернуло от омерзения. Но куда больше её пугало то, что она одновременно знала и не знала ответы на все эти вопросы. — Я не знала, — наконец, соврала она. И попалась. — Врешь, — прошептали сухие губы прямо у неё в голове, и Гроттер вскрикнула. — Ты знала, где искать. И знала, кого именно. Хочешь доказательств? — Едва заметный кивок. — Посмотри шире, не только на старую немощную старуху. И Таня послушно отвела взгляд. Кое-что в землянке изменилось. Незначительная деталь, на которую она прежде и внимания не обращала. Прямо перед ней стояло зеркало. И в нём улыбалась Чума, сидя так же по-турецки, с заправленной рыжей прядью за ухо, со сверкающими, хоть и уставшими зелеными глазами. Она больше не была старухой. Она была собой, самой Таней — ими обеими. Они обе были. — Теперь ты знаешь, что надо делать. Таня кивнула. — Так что? Гроттер дернулась и тряхнула головой. Она сидит на трибуне, рядом — Мети, всматривающийся в её лицо с некоторой обидой и удивлением. Нет ни Чумы, ни Бейбарсова с Финехасом. И сама она уже не в мрачной комнате, полной темной магии. Над головой — солнце, за тонкой, но прочной магической стеной — драконы, а вокруг — тысячи магов, которые надеются еще не раз встретить рассвет. Может, у них получится. Может — это если у неё выйдет. — Прости? — Таня на мгновение прикрыла глаза, возвращаясь в реальность, а затем открыто и прямо посмотрела на друга. Тот казался встревоженным. — Ты сегодня какая-то другая. — Не выспалась просто, — отмахнулась девушка, внутренне содрогнувшись такой правильной формулировке. Другая — это сегодня точно про неё. — Нет, — Мети отрицательно качнул головой, — я не про это. Ты сегодня совсем другая. Я знаю тебя, ты мой друг, но сегодня я словно встретил тебя впервые. И ты холодная, — он, словно в подтверждение своих слов, коснулся её предплечья, а затем отдернул руку, словно обжегся то ли огнем, то ли холодом. Девушка поежилась на ветру и впервые за утро почти легкомысленно улыбнулась: — Даже для России здесь всё еще холодно, не удивительно, что тебя знобит. Во взгляде Мети было такое недоверие, что Таня поспешила ретироваться. — Я лучше пойду, дел еще много, а я, кажется, и правда не выспалась. Того и глядишь усну, слушая нашу Фейку. Она поспешно встала и пошла прочь. В спину ей прилетел слабенький, почти дружеский сглаз, выданный короткой трелью О-Феи-Ли-И. Она крайне не любила, когда над её именем издевались. Но этот посыл Таня даже не заметила.

***

Добраться до комнаты, забрать контрабас и улететь подальше от всех на побережье — а именно таким и был план — не удалось. В холле её отловил Поклеп, уставший и удивительно приятно пахнущий. В смысле, от него привычно не разило рыбой на полкилометра. Именно из-за потрясения таким изменением Таня и замешкалась, чтобы моментально попасться завучу в руки. — Отлыниваешь? — прищурил он глазки-сверла. Гроттер привычно поставила блок и согласно кивнула: — Отлыниваю. На миг Поклеп Поклепыч замешкался. Он явно не привык к таким прямым и наглым ответам. Но вскоре нашелся: — А вот зря призналась, — почти доверительно сообщил он. — Раз заняться нечем, пойди в гостиную тёмных — и можешь не кривиться, я в курсе, кто в свое время кувшинчик-то разбил — и проверь, чтобы наши шалопаи со старших курсов там не пили всякое запрещенное. А то повадились они у бойцов из лагеря алкоголь на пирожки менять. — На пирожки? — уточнила Таня, пока, как не любительница хлебобулочных изделий, не уловившая суть обмена. — Именно, — выдохнул Поклеп. — Бойцы жалуются, что от мяса на костре да печеной картошки у них желудки уже стоят, хочется салатиков да выпечки какой. А мы не можем им этого дать. У нас и так молодцы с ларца с ног сбиваются, а три скатерти уже объявили, что уходят в отставку. Ну, или в отпуск. Короче, устали они готовить на такую толпу. Если расчет у них — сто персон за раз, то тысячу уж никак не потянут. — Проблему поняла, детвору проверю, — хмыкнула Таня и уже поднялась на первую ступень Большой лестницы, но остановилась. — Простите, Поклеп Поклепыч, а можно вопрос? Завуч недобро прищурился: — Личного характера? В последнее время приходилось так много врать или умалчивать, что Таня просто не выдержала — и сказала правду: — Личного. Поклеп обдумывал её честный ответ с минуту. Покусывал губы, недоверчиво щурился и вообще подозревал во всех смертных грехах. Но в итоге смилостливился. — Да вроде не чужие люди и не школьница ты уже, чтобы шпынять. Спрашивай. Таня сама удивилась такому ответу, но упускать шанс не стала. — А Вы Милюлю отправили куда-то? Мужчина устало смахнул капельку пота со лба и с привычным недоверием прищурился: — А ты откуда знаешь? Таня замешкалась. Не говорить же, что теперь на весь этаж рыбой от него не пахнет! Вместо этого она ответила, аккуратно подбирая слова. Стоило отметить, что ложь её строилась лишь на догадках и проколоться было легко. — Да вот русалок не видела в пруду. Думала, попрятались, а потом решила, что Вы Милюлю без подруг её не оставили бы… И Гроттер внутренне взмолилась богам, чтобы Поклеп не вспомнил курс нежитеведения. Вот Медузия её точно раскусила бы, еще и взбучку устроила бы за такое незнание нравов русалок. Их же проходят на третьем курсе! Как можно этого не помнить?! У русалок нет друзей или подруг. Все русалки — словно сестры, которые бранятся-ссорятся, но в конечном счета каждая за себя. Но Поклеп был так зациклен на одной единственной русалке, что совершенно не обращал внимание на нюансы их межрасового поведения. — Да, я и правда отправил их подальше. Когда будет битва, тем более с драконами — им не сдобровать. Озера пересушат — и грейтесь, девочки, на солнышке да под пламенем. Спасибо Ваньке твоему, он весточку с лешими передал да мне посоветовал, как русалок обезопасить. Таня невольно залилась краской. Они с Ванькой уже много лет как не вместе, но завуч всё еще воспринимает их как пару — наверное, так увлечен своим собственным романом, что на чужие и внимания не обращает. — Надеюсь, с Милюлей всё будет хорошо, — пискнула Таня и поскорее побежала наверх, чтобы избежать неловкого разговора.