Коршала Адун

Мягкие чёрные полосы касались тела, будто лёгкий бархат одежд или длинные бесцветные перья неведомых птиц. Рука слегка продвинулась вперёд, и сгустки дыма разошлись и вновь сомкнулись, повторяя движения. Пощекотав пространство перед собой когтями, потревожив спокойствие тьмы из любопытства, девушка была едва не сбита с ног внезапным порывом ветра. Холодный, пронизывающий каждую клеточку тела тысячами мелких осколков, он впился сквозь изящную броню прямо в чувствительную кожу, но при этом ни одним дуновением не потревожил смог, что нависал и нависал, всё плотнее и плотнее. «Холод Пустоты», – внезапно поняла она и резко развернулась, с ужасом всматриваясь в пространство. Что-то подобное, в гораздо, гораздо меньшей степени ощущалось ей при виде теневого танца неразимов: их непривычная энергия пронзала эфир, заставляла невольно вздрагивать – конечно, усилие воли помогало преодолеть мимолётную слабость, но всё же отпечаток её оставался. Шелест Кхалы в голове, как всегда, успокаивал... и беспокоил. Она вслушивалась в чужие голоса, но не могла разобрать слов; чужие удивление, возмущение перерастали в гнев и страх, поддерживались другими и даже ей самой. Она попыталась связаться с ними, коснуться сознания, но натыкалась на мягкий и упругий барьер, что посылал собственные ментальные призывы обратно ей в голову. Кто-то беспокойно звал, кричал, и она попробовала позвать по имени; в конце концов поняла, что не может выговорить и собственного. Просто не знала. Она попыталась бежать, но Пустота была безграничной, а с каждым движением её щупальца всё ощутимее хватали за ноги: сначала лёгкими шлепками, а после – впивались клыками, рвали плоть, пробиваясь к кости. Есть ли это смерть? Но она всё ещё чувствовала бесконечную усталость и пульсирующую боль в боку. Она послала в Кхалу вопрос, хоть уже и понимала, что ответа не получит, остановилась и пригнулась, касаясь поверхности земли – что бы это ни было! – подушечками пальцев. Но ответ поступил. Скрипящий, язвительный, басистый голос ударил в голову и зычно рассмеялся; из-за нахлынувших чужих криков она не могла сложить слова в предложения, с силой сдавила виски и зажмурилась, будто бы это могло спасти от ментальной атаки. Чужая, чуждая протоссам ярость пронзила сознание и растеклась по телу, парализуя, заставляя падать на холодный пол, чтобы затем метаться и вторить крикам. Когда волна отступила, она с трудом перевернулась на спину, приподнялась, пытаясь сконцентрироваться изученным приёмом. Почти слышала полузабытые слова наставника, непоколебимо истинные, о том, что всегда нужно продолжать сражаться. Вспомнила восторженный и строгий – так ей казалось тогда – небесно-голубой взгляд его, сконцентрированный на ударах и выпадах ученицы, сопроводивший её первое уверенно выпущенное лезвие пси-клинка, и далее служивший ей маяком и помощью. Наставник всегда готов был оказать ей поддержку, но всегда ожидал от неё самостоятельных решений и не навязывался. Она пыталась поблагодарить его за все годы, что он вложил в неё и её таланты, помогая ей cамой выйти на верный путь. Стала той, кому он смог бы доверять в непростое время, отдавая долг, хотя он всегда считал, что она сама придумала эту обязанность, и упрекал с лёгким смешком. Она уважала его, но всё больше отдалялась, а сейчас не могла вспомнить и имени его. Ничего не задерживалось в удушающей Пустоте, и тьма вытягивала из её тела жизнь. Желание бежать и преодолевать всё угасало. Пока её не позвали по имени. – Селендис?.. Девушка удивлённо подняла голову, едва различая среди сгустков тьмы чей-то силуэт. Хромая, хватаясь за собственные локти, направилась навстречу ему, пока не стали видны массивные плечи, алые ткани одежд и безупречно-белый металл брони. Почти вспомнила его имя. Протосс что-то сказал ей, но голос вновь исказился в эфире, обращаясь в стон. Дошло через долю секунды: Селендис бросилась к вздрогнувшему тамплиеру, пытаясь схватить его за плечи и успокоить, но он резко дёрнулся, вонзил когти в собственную грудь и дико, страшно заорал от боли, ужаса, тоски и ярости. Что-то пронзило его тело, обрубок тенью спал с его плеч и распался в пыль. И следом за ним рассыпался сам протосс, и напрасно Селендис попыталась ухватиться за утекающие из-под когтей пески. В бессилии рухнула, наблюдая, как прямо перед ней во тьме растворяются белые блёстки – был, и нет. Когда иллюзии от потрясения канули в небытие, она невольно задержала взгляд на точке перед собой и вздрогнула. Её тёмно-синие глаза были кроваво-красными. Поблёскивающий в свете заката небольшой корабль, тихо вибрируя расплывчатым звоном, опустился к земле, едва не касаясь тлеющего камня золотистым краем; с трудом распрямился и развернулся лопастями вверх, подобно цветку, и только круглое "сердце" оставалось неподвижным. Пепел взвился в воздух и лёг обратно аккуратным ровным слоем, придавленный псионным полем, а затем вновь хаотично ринулся вверх, как только металлические стопы коснулись его поверхности. Амун наблюдал за высадкой пехоты, недавно заключённой в стазисном поле Призмы искривления, глазами одного из кхалаев. Протосс слегка щурился и пригибался к земле, вслушиваясь кожей в её движения и волнения от постоянных взрывов: зеленоватый огонь плясал на останках разрушенного оборонительного сооружения, в последний раз выплюнувшего белую молнию в направлении транспортного средства. Призма за спиной протосса затрещала и разлетелась десятками белых осколков, похоронив вместе с собой и пару слишком медленных Перворождённых. Амун презрительно хмыкнул, кхалай повторил его жест, а затем с захлёбывающимся криком бросился вперёд, когда сознание господина оставило его. Сотни лезвий обжигали воздух, врезаясь друг в друга снопами искр и электрических разрядов; но пока жалкие воины Иерарха достигали борющихся союзников, те уже бездыханно лежали на земле. Амун усмехнулся, глядя, как в голубоватых глазах проносится искра страха – он знал, как неустойчива и свободолюбива бывает эта маленькая искра, обрекая сознания на пожар. Рёв его гордого детища – гибрида, раздался со стороны каменных возвышений, и ядовитая вспышка клыкастого исполина обожгла чёрный нексус предателей в центре. Присоединение тал'даримов к остаткам дэлаамов стало для Тёмного Бога, как бы он тщеславно не отрицал, лёгкой неожиданностью. Но что поделать, видимо, протосская ересь неизлечима. Зато есть более удобный и приятный подход – выжечь. Боковой проход всё ещё сопротивлялся – Амун услышал в Кхале проклятья в собственный адрес от умирающих пилотов и командиров "Ураганов". Он приказал одному из гибридов-опустошителей выступать вместе со своей стаей к месту крушения и предполагаемых укреплений. Новые игрушки Артаниса – некие чистильщики казались Амуну слишком скучными, пускай роботы и остались последними сопротивляющимися на территории перед храмом. Ядовитые клыки безмозглых хищников рвали их металл, пробивали обшивку, вклинивались в их хаотичные внутренности, но бездушные машины не чувствовали ни боли, ни усталости, так сладко разъедающие живых. Визг насекомоподобных тварей раздался в унисон с надвигающимися кораблями "Золотой Армады"; Амун в какой-то мере восхитился получившимся единством звуков и действий двух рас. Впрочем, их скорая смерть принесла больше неудовольствия. Тёмный Бог неторопливо присоединялся к сознаниям своих войск, слегка корректируя движения, перепроверяя расклад сил или просто наслаждаясь запахом чужих душ, уходящих в Пустоту. Каждая из них становилась той нитью в бесконечном сплетении, что наполняла его силой, являлась средством к существованию. Такую судьбу он определил для всего сущего, и всё должно было лишь питать его, поддерживать жизнь и множить могущество. Однажды он подарит Вселенной спасение, всеобъемлющий огонь, что поглотит каждую её частичку, чтобы затем воплотить в новый, совершенный вид. Осталось лишь перешагнуть маленький сор, противно вцепившийся тупыми шипами. За дымом расколовшегося нексуса виднелась горстка силуэтов, мечущихся среди огня. Их судьба была решена им, и теперь они присоединятся к бездумным собратьям в Пустоте, может, моля о пощаде. Хотя такой роскоши Перворождённые редко позволяли себе, в отличие от испорченных и незавершённых терранов, но их крики не доставляли большего удовольствия. Ради него Амун порой сам вступал в битву – в теле слуги, конечно – и наслаждался моментом убийства. Наверное, бывает такое, что кукловоду по душе какая-то одна, самая блестящая или проверенная кукла, которую не заменит ни одна из новых. Так и сейчас он плавно рассёк сеть сознаний, обращаясь в тело той, которой выпала честь говорить от его имени чаще других. Что-то обожгло лицо в районе щёк, Селендис коснулась кожи рукой, но никаких изменений не ощущалось. Зеркальная поверхность дёрнулась и исчезла, оставляя её один на один с мыслями об увиденном. Одурманивающий гнев, беспричинный, внезапный, завладел её сутью, и она в слепой агонии замахнулась когтистой рукой, пронзая тьму перед собой. Щупальца распались на несколько частей, но вскоре вновь срослись, давая лишь больше пространства для бессмысленной – она понимала это в душе – атаки. Под гнётом фальшивой эмоции пробивались на поверхность правдивые, но те слишком плотно слились и слиплись, чтобы можно было различить хоть одну, не вторящую гневу. Рассудок упорно заставлял её думать, рассуждать, составлять логические цепочки, чтобы не погрузиться в безумие – до такого несложного управления эмоциями она дошла сама, но не считала это особым достижением. Всплывающие эмоции – откуда? Что послужило почвой для их возникновения? Старые воспоминания. Ненужный мусор, отодвинутый на самую дальнюю полку. Вернее, она так считала. На самом деле каждое воспоминание несло за собой перечень эмоций и реакций, после составивших личность. Возможно, некоторые из всплывающих образов были важны, чрезвычайно важны, просто она сама не хотела думать об этом. Само её существование оставалось... странным. Отпечатывалось в разумах других, как нечто необычное, хотя законно имело место быть: женщина-тамплиер. Ни разу за всю историю женщины не входили в собрание Конклава, и среди воинов встречались редко, однако сознательный выбор давался каждому. Селендис сама решила встать на путь защитника своей Родины и её интересов. Ей послужило помощником происхождение из племени прирождённых воителей, из семьи с завидным титулом, и, хотя её выбор озадачил многих, они вскоре смирились, не в силах похоронить отголоски удивления. Иногда она чувствовала это и в сознательном возрасте, когда, вроде, всё стало привычкой, должно было стать. Но Селендис не собиралась сдавать позиции. Она шагнула вперёд, выше, преодолев барьер, что поставили не только кхалаи, но и она сама. Конечно, успехам её была причиной не только она сама, но и ощущение поддержки от самых близких и доверенных: она немногих пускала себе в душу. Кто-то сказал или же сама пришла к выводу: долг выше личной привязанности. Проще, когда её меньше. Но и вовсе попрощаться с ней невозможно и губительно. Селендис слегка усмехнулась, прежде чем схватиться за голову в приступе мигрени. Да, самое время для самокопания и ностальгии, пока она сходит с ума в этой... Пустоте. Хотя, что ещё оставалось делать? Изящные ноги легко касались земли, почти неощутимо отталкивались от поверхности песка, оставляя едва заметный след, но мощными рывками несли вперёд. Тонкое женское тело одновременно растворялось в массе воинов, но и выделялось: её движения были более стремительны, а удары ног быстры. Амун слегка поддался назад, позволяя телу инстинктивно сделать прыжок, опираясь на выступающий камень в земле, а затем вновь наполнил собою сознание, хватаясь за отростки хранящихся в Кхале воспоминаний. ...Партнёр в спарринге был гораздо выше и больше юной ученицы и несколькими мощными атаками "в лоб" смог легко опрокинуть её. Селендис тяжело прижалась к земле, опираясь на одну руку с выставленными напоказ когтями – мало чем они могли помочь, но что-то бессознательное утвердительно кивнуло на эту идею. Селендис покачала головой, отгоняя внезапно нахлынувшие воспоминания, но за это её тело сдавила резкая боль, будто вонзающийся в спину шип; она замерла, скривившись, выставив вперёд руки, словно защищая лицо. ...Но побеждавший зилот зря, очень зря кривился, приближаясь в хищной позе, сбросив со счетов силы ученицы. А её силой против крупного противника послужила... ловкость. Собрав остатки воли и энергии, девочка совершает рывок к противнику, а затем резко хватается за его предплечье когтями, увернувшись от удара, используя его, как рывок, отталкивается от широкой спины и переворачивается в воздухе, возвращаясь, но уже с обнажёнными клинками. Две блестящие огненные дуги раскалывают ветер пополам, а затем взрываются белыми искрами: пси-клинки пронзают доспехи в районе лопаток, одновременно двигаясь по спирали вниз, касаясь плоти. Тяжёлая золотая подошва обрушивается следом, лишая протосса равновесия и впечатывая в землю, чтобы затем добить свободной левой рукой, целясь прямо в сердце. Правая же взмывает в воздух, отражая настигающий собственную спину удар. Резко дёрнувшись, вырывая наруч из ещё горячего трупа, тело плавно несёт назад, только для того, чтобы сильнее оттолкнуться, поразить хрупкие щиты, ещё раз перекрестить с врагом клинки, а затем отшвырнуть и отсечь кусок плеча. – Кто ты?! – что есть силы завопила девушка, завернув стопы и широко расставив ноги, чтобы не рухнуть на колени, когда упивающийся чем-то смех снова пронзил Кхалу и вызвал в ней переполох. – Сейчас я – ты, – ответили ей, но уже не в общем эфире, а глубоко в затылке, полушёпотом, будто говорящий охрип. Грубые нотки смешивались с внутренним голосом сознания, и непонятно было, мужской прозвучал голос или женский. Может, её собственный? Холодное щупальце из тьмы пронзило голову насквозь, не причинив боли, но принося нарастающее беспокойство, оцепенение, чужое шевеление в мыслях. Настоящие сознания в Кхале могли бы поддержать её ментально, но сейчас сами перепугано и раздражённо выкрикивали и хрипели, как сквозь сон. Лёгкое неудовольствие коснулось груди, но тут же отпало под давлением Тёмного Бога. Он заставил тело ринуться вперёд и сделать выпад, а затем легко отступил, когда волна синих молний окатила протосса с ног до головы, избежав ненужного неудобства. Дождавшись, пока Перворождённая придёт в себя, он оглянулся через плечо Высшим тамплиером, прервав танец молний из-под его когтей, но узрев, как двух других псиоников швырнула в стороны высвободившаяся энергия от неудачного слияния. Вновь ухватился за сознание бывшего Вершителя, колким ударом вспарывая полупогасшие щиты и ткань на животе. Багровой полосой прервав и опасный ритуал, и ток жизни в теле протосса. А затем ноги вновь забарабанили по камню, минуя сражающихся и кричащих в агонии – удовольствие приносило даже эхо их криков, смешивающееся с попутным ветром. Амун быстро переместился сквозь Кхалу и разумы гибридов, сцепив усилия двух стай, перегруппировав через Исполинов звено "Разведчиков" гордой "Золотой Армады" и глянул на поле битвы с высоты полёта какого-то флагманского корабля. Сопротивление продолжалось лишь в центре: отдельные группы – он отдал приказ об их окружении – размахивали оружием, почти упираясь союзникам в спины. Среди силуэтов Перворождённых он заметил несколько особенно блестящих – лидеры фракций, представители племён, Вершители, как бы их не называли сейчас. Однако самого важного элемента разрушающейся под его натиском системы он не обнаружил ни в толпе перед заветным холмом, ни на выступах у основного нексуса протоссов. Зато нашла она. – Селендис! Сознание опять покалывало, но уже как-то иначе: то было неподдельное влияние иного разума или иной энергии, а не того, что усмехалось и хрипло отвечало на её проклятья. – Услышь меня! Она сильно сдавила виски, силясь вспомнить, кому принадлежал этот голос – ровный, едва переходящий в низкий, всегда громкий и теперь отчаянный. Она привычно коснулась Кхалы, но не нашла в ней ни ответа на свой вопрос, ни обладателя голоса, хотя могла поклясться, что он и Кхала непреложно связаны. Охнула от боли и потрясения, от галлюцинаций и глотка свежего воздуха в расступившейся на долю секунды картинке мира, прерванной вновь чужой яростью и, неужели, страхом. Почувствовала, как ментальный вздох множится и переправляется куда-то... на свободу, и вот она сама, живая, настоящая, не окутанная тьмой и Пустотой, но осквернённая тёмной энергией, охает и щурится, через силу возвращая контроль высшему уму. А затем её поглотил свет. – ..кем мы... станем без Кхалы?! – услышала Селендис собственный надрывающийся голос, вскинула голову и встретилась глазами с застывшим Иерархом. Почти обретая связь с реальным миром, закончила сама, – Что нас ждёт?! – Свобода. Ради тех, кто отдал жизни за светлый миг, за надежду. Ложь, принесённая еретиком, каким он всегда был! Ради тех, кто ещё надеется и живёт, кто слаб и растерян, она должна стать примером. Мы все едины в Кхале! А его руки в крови, в нашей крови! Руки слегка вздрогнули, коснувшись неровной поверхности чёрных нервных узлов. Но она не должна дрожать, должна быть сильной, чтобы пошли за ней и за ним. Ради Айура! И синяя вспышка вонзается в её сознание, в её жизнь, в её сущность бесконечной, затмивающей все чувства болью всех оттенков и красок, всех типов и мастей, и обуглившиеся нейронные узлы падают в пыль под раздирающие грудь и голову крики. Но они больше не полны отчаяния. Она смотрит на свою потерю, на часть себя, часть сути. Бессильно вонзает когти в землю, едва держась в реальности от горя, не беспокоясь ни о стёртых ладонях, ни о рваных ранах на теле – сознание вновь проваливается в Пустоту. И только чужая поддержка, больше никогда не выходящая на тот прекрасный уровень, что был отнят, чужая огромная когтистая рука помогает ей не сойти с ума прямо здесь, прямо перед отчаявшимися воинами. Она принимает помощь Артаниса – как и всегда, даже сквозь барьер забытого имени – с честью и с новой, расцветающей в груди надеждой. Надеждой, которую подарил, нет, которой стал именно он не только для неё, но и для всей расы протоссов. И поэтому, под возгласы одобрения, она вскидывает руку, преодолевая себя и свою боль, обнажает очищенный небесно-голубой клинок и что есть силы, вкладывая всю душу, озаряет Айур победным кличем. Эн таро Артанис!