Эстетика нищебродства

      Толпа расступилась, и моему затуманенному слезами взору предстал мужчина средних лет в цветастом костюмчике, напоминающем облачение уличного фигляра. Внимание привлекла огромная позолоченная серьга в левом ухе. Мужчина поглаживал рукой в чёрной перчатке свою слегка похожую на козлиную бороду и пренебрежительно рассматривал меня, притопывая ногой. От этого надо мной поднялось маленькое облачко пыли, и я чихнула, ещё больше извазюкавшись в грязи.       — Кто приволок сюда эту девку?! — вызверился мужик на толпу.       — Она проникла на территорию Двора Чудес, она нарушила законы нашего города, — ответил «безрукий».       Да что ж ты такой злопамятный…       — Повесить её! — не унимался «безрукий» и схватил меня за волосы. Ай, больно, между прочим. Но сейчас есть дело поважнее.       — Пусть мне вернут мой ошейник, — взвыла я, — он мне очень-очень нужен, он ничего не стоит, там только кожа и железо.       Мужчина в цветастых тряпках свистнул, и от толпы отделился маленький вор, стащивший столь необходимый мне аксессуар. Мужик требовательно протянул ему руку, и мальчишка с видимой неохотой положил украденное имущество на протянутую ладонь. Бродяга внимательно осмотрел ошейник и усмехнулся.       — Зачем ты носишь ошейник, словно собака? — спросил он меня.       — Я бы вам ответила, сударь, если бы только мне позволили подняться.       До одури надоело изображать тюленя на лежбище.       — Ладно, отпустите ее, — велел бродяга.       Нищие нехотя слезли с меня, «безрукий» отпустил волосы, чему я была особенно рада. С трудом поднявшись на ноги, я, наконец, ответила на заданный вопрос, вернее, попыталась ответить. Правду я сказать все равно не могу.       — Понимаете ли… Простите, а с кем я имею честь беседовать?       Может, если я как-нибудь уболтаю этого чувака, меня не повесят. Бродяга приосанился.       — Перед тобой Клопен Труйльфу, король Алтынный, преемник великого кесаря, верховный властитель королевства Арго.       Я слегка ошалела от этого потока громких титулов в устах простого нищего. Красиво звучит. В моей родной России человека его «профессии» непременно звали бы каким-нибудь Ванькой Сидоровым. Хотя, может, он сам себе имя придумал…       — Красивое имя, — польстила я человеку, от которого зависит в данный момент моя жизнь и мой ошейник, — а меня звать Кассандра. Можно просто Сандра, если угодно.       — Мне плевать на твоё имя. Для чего тебе этот ошейник? Отвечай!       Ну и зачем так орать.       — Понимаете ли, мсье Труйльфу, неделю назад у меня была собака. Она была очень дорога мне, но она умерла. Да, её мальчишки забили камнями, — я врала с такой самоотдачей, что на глазах выступили слёзы, словно я и в самом деле горюю по безвременно ушедшему животному, — этот ошейник принадлежал ей, и теперь я ношу его в знак своего глубокого траура.       Клопен заржал. Самым бессовестным образом. Моя проникновенная речь не смогла задеть его за живое.       — Чуднáя ты девка, — заявил «король», — это ж надо придумать. Носить траур по собаке, да ещё и таким образом. Мне вот только любопытно, кто же будет носить траур по тебе?       Я насторожилась.       — Надеюсь, что по мне ещё долго не нужно будет носить траур.       — Ошибаешься, ведь этой ночью ты будешь повешена. Забирай свой кусок кожи, если хочешь, я могу вздернуть тебя в нем.       Клопен швырнул мне ошейник, который я тут же поспешила застегнуть на своей шее. Слава Богу…       — А может, не нужно меня вешать, — жалобно протянула я.       — А для чего ты ещё годишься? — гаденько ухмыльнувшись, спросил бродяга, — вы, порядочные парижане, цените свою жизнь очень высоко и воображаете о себе невесть что. Но, когда дело доходит до нас, вы не думаете: «Может, не нужно этого бродягу вешать», нет. Вы делаете это не раздумывая. Так отчего же должен раздумывать я? Как вы поступаете с бродягами, когда мы попадаем в ваши руки, так и мы поступаем с вами, и если меры наши суровы, это не наша вина. А теперь отведите её на виселицу.       Клопен дал отмашку, в меня снова вцепились и потащили, не трудно понять, куда.       — Но послушайте! — закричала я, — вы все верно говорите, но при чём здесь я? Разве я устанавливаю законы, разве я вешаю бродяг, разве я убила хоть одного человека в своей жизни? Посмотрите на меня, мсье Труйльфу, и убедитесь, что я такая же бедная бродяжка, как и все обитатели Двора Чудес. У меня нет ни гроша, я простая уличная артистка. Пою в переулках, чтобы как-то прожить, не более того. У меня нет крыши над головой, я всего лишь искала себе ночлег и случайно забрела во Двор Чудес. Неужели я должна поплатиться за это жизнью?       Клопен подошёл. В какой-то момент мне показалось, что он прикажет освободить меня, но вместо этого он, по примеру «безрукого», отвесил мне затрещину.       — Жалкая ты двуличная тварь! Такие, как ты, собираются на Гревской площади поглазеть, как казнят нашего брата. Это ведь такое занимательное зрелище! Что ж, сегодня мы полюбуемся на твою тушку. И будь благодарна, что я не приказываю наказать тебя плетьми перед смертью.       Он повернулся ко мне спиной и занял место на высокой бочке, словно король на троне. Это конец. Этот человек ненавидит меня, хотя и сам точно не знает, за что. Он здесь распоряжается, и некому защитить меня. Господи, ну за что? И почему я только вчера не сняла ошейник.       Меня подтащили к огромной виселице, поставили на скамью, одели на шею веревку. Труйльфу был готов подать знак, чтобы у меня из-под ног выбили скамью.       — Ну, по моей команде…       И тут меня осенило.       — Возьмите меня кто-нибудь замуж! — завопила я на весь Двор Чудес.