Эстетика нищебродства

      На четыре года… Как это убийственно неромантично! Никаких тебе «пока смерть не разлучит вас». Хотя фиктивный брак и не должен быть на всю жизнь. Вот никогда не думала, что выйду замуж по расчету, хотя мой папа об этом мечтал. Ну, на самом деле номинальный супруг, которого хотел для меня мой дорогой родитель, должен был иметь чешское гражданство и жилплощадь в Праге. И с этим я папá обломала, но обо всем по порядку.       Начнём с того, что я типичная жертва амбициозных родителей. Если быть точнее, амбициозного папы, который всегда мечтал «свалить из Рашки». Самому свалить не получилось, значит надо выпнуть из Рашки дочь, нехай кровиночка пускает корни в богатой и процветающей Европе. Сначала меня хотели депортировать в Америку, но я уперлась рогом и заявила: «Если к америкосам что от меня и поедет, то только мой труп». Папуля поорал, поорал, да и предложил другой вариант «процветающей Европы» — Чехию. Тут я сдалась: во-первых, потому что я натура впечатлительная, а папуля очень красиво пропагандировал мне европейский рай. А во-вторых, потому что славянская страна, находящаяся близко от обожаемой Родины. Да, представьте себе, я люблю «загнивающую Россию» и совсем не хотела менять место жительства. Спросите, почему я все же дала согласие на ссылку в Прагу? Потому что папу я люблю больше, чем Россию, и расстраивать его не хотела. У Праги был один существенный недостаток: это не Петербург, но в целом она мне понравилась. Красивый город, в котором успешно сочетаются средневековый антураж и технический прогресс, а в собор святого Вита я прямо влюбилась, уж очень он мне Нотр-Дам напоминал. Кстати, о Нотр-Даме. К творениям великого Виктора Гюго я питала слабость ещё на родине, но в Праге моя любовь зацвела пышным цветом. «Собор Парижской Богоматери», «Человек, который смеётся», «Отверженные». Я заглатывала роман за романом. Меня восхищало буквально каждое предложение, а эти описания! Кто лучше Гюго опишет битву при Ватерлоо, город, характер и душевную муку человека, добродетель. В устах Гюго старая, скучная, серая мораль приобретала новые краски. Она переливалась всеми цветами радуги и заставляла восхищаться самыми высокими и, казалось бы, приевшимися порывами человеческой души. Сухой закон превращался в красивую песню. Строгая и суровая религия обретала тепло, любовь, свет, надежду. Церковь из гос.учреждения становилась источником радости, помощи, стоит только вспомнить чудесного епископа Диньского, описанного в «Отверженных».       В романах Гюго я словно нашла смысл жизни, обыденность отступила. Как раз в эти счастливые дни я познакомилась в интернете с чудесным человеком, который разделил мою любовь к Гюго. С этим парнем мы придумали хитрый план. Дело в том, что и ему, и мне не хотелось двигаться по заезженному обществом сценарию:«Роддом, детсад, школа, институт, работа, семья, кладбище». Мы желали выйти за рамки обыденности, пнуть бытовуху к чертям, послать подальше зону комфорта и жить весело, свободно, словно птицы или лилии, о которых говорится в Библии. Итак, мы решили стать бродягами. Но не сразу. И ему, и мне следовало отдать долг родителям, именно поэтому мы закончили свои ВУЗы. За время обучения в институте я записалась на курсы и выучилась неплохо петь и плясать. Мой товарищ освоил гитару. Эти нехитрые умения должны были гарантировать нам заработок.       Когда мой папуля узнал о решении стать добровольным нищим, его, выражаясь фигурально, хватил удар. Сообщила я ему о своём решении в день получения диплома. Вручив оный диплом родителям в качестве подарка, я собрала рюкзак и, помахав ручкой зоне комфорта, отправилась на борьбу с материальными ценностями. На пару с другом-соратником. Путешествовали мы в примитивном доме на колесах, который купили на накопления, сохраненные за время обучения. Дела у нас шли прекрасно, но однажды случилось кое-что, полностью перевернувшее мою жизнь.       На самом деле, я до сих пор не понимаю, как это произошло, но, заснув в своем фургончике вечером, я проснулась утром… В телеге на охапке сена. Рядом со мной лежал бубен, чёрный, усыпанный железными шипами ошейник и кусок бумаги. Записка была написана по-французски, но, о чудо! Я, человек, знавший на этом языке только «мерси», поняла все до последнего слова. Послание от какого-то незнакомца извещало меня, что я должна надеть ошейник, если желаю находиться там, где оказалась. Если же я хочу домой, мне достаточно побыть без ошейника сутки. На этом все. Никаких пояснений мне не предоставили. Но какое там домой! Я быстро поняла, что нахожусь в средневековом городе, и была счастлива до одури. Вообразите только, как это увлекательно! Это же осуществление моей мечты. Сперва я полагала, что нахожусь в средневековой Праге, но Нотр-Дам моментально разубедил меня в этом. Средневековый Париж я знала только по описаниям Гюго. Войдя в собор, я молилась. Первый раз за всю свою жизнь. И мои молитвы были услышаны. Как я это поняла? Я подошла к одному из священников собора и попросила его:       — Могу я поговорить с архидиаконом Клодом Фролло?       — Да, мадемуазель, — ответил мне кюре, — подождите в исповедальне.       В тот же момент я вылетела из собора, потому что на улице было легче скрыть охватившую меня радость. Я вела себя, как помешанная, ведь таких совпадений не бывает. Клод Фролло! Живой Клод Фролло! А значит, тут в двух шагах от меня живой Квазимодо, где-то на площади перед Нотр-Дамом пляшет настоящая Эсмеральда. Я не знала, как это получилось, да и мне было плевать. Первым порывом было вернуться в собор, познакомиться с Фролло, поглазеть на Квазимодо, но какой-то страх охватил меня. Я так боялась, что что-то разрушит мою радость, разобьет этот прекрасный сон. Этот страх заставил меня бежать прочь. Целый день я бродила по Парижу и глазела на людей. Меня интересовало все. Вот булочник разгружает телегу, а я прихожу в щенячий восторг от этого вида. Вот стайка мальчишек играет в мяч, а я не могу отвести от этого зрелища глаз. Нищий просит милостыню, а я едва сдерживаюсь, чтобы не обнять его. Любая, даже самая обыденная картина была для меня восьмым чудом света. Так прошёл первый день.       Следующий день принёс мне меньше радости. Я поняла, что мне безумно хочется есть. К счастью, моё умение петь и танцевать осталось при мне, и я, аккомпанируя себе бубном, принялась развлекать парижан. В этот день ко мне пришло осознание, что народ Парижа беден и не всякий мещанин может кинуть монетку в мою жестяную кружку (на обочине подобрала). За целый «рабочий» день мне удалось заработать на буханку хлеба и бутылку молока. Все последующие дни были как две капли воды похожи на второй день в средневековом Париже. Я пела, плясала, а вечером мне удавалось купить еды. Если везло, я могла обеспечить себе пищей два раза в сутки, если не везло, могла лечь спать и вовсе без ужина. Ночевала я где придётся. Благо, в это время года в Париже было не холодно.       Я ожидала, что с этим неожиданным переездом на меня свалится ворох событий, я окажусь вовлечена в какую-то движуху, может, смогу поучаствовать в истории Эсмеральды, Фролло, Квазимодо и Феба, но реальность быстренько разочаровала меня. Жизнь проходила в размышлениях, где бы достать чего-нибудь поесть. Я часто вспоминала своего партнёра по безумным идеям, наш фургончик, наши выступления. По сравнению с моим нынешним существованием, жизнь в доме на колёсах, которую я считала такой бунтарской и полной лишений, казалась теперь самой что ни на есть зоной комфорта. Но, несмотря на скуку и лишения, я не решалась снять ошейник. Так прошёл месяц, по истечению которого я случайно забрела во Двор Чудес.