Эстетика нищебродства

      Клопен запускает руку мне в волосы и остервенело дергает. Я не вижу его, но чувствую, как боль отзывается в моей голове.       — Грязная, бесполезная шлюха, — пренебрежительно произносит цыган, — как меня только угораздило связаться с такой, как ты, вшивая пьянь.       — Прости-и-и, — заунывно тяну я, но это не помогает. Клопен размахивается и со всей дури впечатывает мою черепушку в землю. А потом ещё раз и ещё. Я пытаюсь извиняться, но земля забивается мне в рот и не даёт сказать ни слова. Каждый удар, словно кувалда. А меня не покидает ощущение, что это все я заслужила.       — Тише, тише, успокойся, прошу тебя.       Надо мной прозвучал нежный, ласковый голос. Я с трудом разлепила веки и вытащила изо рта тряпку, которая, видимо, в моём воспаленном сознании играла роль земли.       — Ты так брыкалась и кричала, что кусок ткани попал тебе в рот.       Обладательница прекрасного голоса забрала тряпку из моей онемевшей руки.       — Тебе снился дурной сон, но теперь уже все хорошо. Скоро ты почувствуешь себя лучше.       Какой оживленный и доброжелательный голос. На мой пылающий лоб опустился прохладный компресс. О, спасибо… Боже, что я сделала. Изображение в глазах наконец-то стало четким, и мне удалось увидеть прекрасное лицо Эсмеральды, склоненное надо мной. Вот уж никогда не думала, что наше знакомство будет таким.       — Привет, — мой голос звучит хрипло, глухо.       — Здравствуй, — Эсмеральда лучезарно улыбается, я пытаюсь тоже состроить благожелательную мину, но получается это у меня как-то не очень.       Голова болит, кости ломит, тошнит. И гложет чувство ужасного стыда. Я, наверняка, отвратительно выгляжу, на фоне Эсмеральды ещё отвратительнее, а что я делала вчера, даже вспоминать не хочется. Одно радует, мобильников здесь нет, интернета тоже, а значит, о моем поведении не узнает, по крайней мере, весь Париж. Ни аспирина, ни нош-пы, хоть стреляйся. Эсмеральда глядит с состраданием.       — Можно мне водички?       Чувствую себя на смертном одре. Эсмеральда даёт мне жестяную кружку с водой. Так, надо пролить свет на ситуацию.       — Где я?       — В шатре Клопена.       После воды мой голос звучит куда приемлемее. Цыганка охотно отвечает.       — Уже утро?       Девушка усмехается.       — Уже полдень.       Охренеть.       — Что вчера было?       Наверное, у любого алкоголика замирает сердце всякий раз, когда приходится задавать такой вопрос. Вот и я боюсь услышать ответ на него.       — Я не знаю. Нынче утром Клопен пришёл ко мне и велел позаботиться о тебе. Должно быть, ты выпила слишком много рому.       Йо-хо-хо и бутылка рома. Не надо мне тут говорить за очевидные вещи. И так знаю, что я в дрова.       — И больше тебе Клопен ничего не сказал?       — Нет.       — А куда он пошёл?       — Не знаю.       Ну это же надо быть настолько нелюбопытной! Ладно, надо сделать вид, что я её не знаю, и познакомиться.       — Меня зовут Сандра, а твоё имя?       — Эсмеральда.       — Очень приятно. Извини за все это. Я пила первый раз.       Она снова усмехнулась.       — Ты так часто просишь прощения, словно ты монахиня.       — Разве?       — Да. Ты все кричала: «Прости, прости».       Я вздохнула.       — Только бы знать, что я вчера не устроила что-нибудь страшное.       — Клопен скажет тебе все, когда возвратится.       Цыганка сменила мне компресс на лбу.       — Ты дочь Клопена?       — Он мой брат.       Она не больно-то разговорчива. Интересно, в какой части книги я сейчас нахожусь. Эсмеральда уже влюблена в Феба? А Гренгуара она уже спасла? Хотя сейчас меня это не очень интересует. Только бы перестала болеть голова. О, чёрт… Тазик! Мне срочно нужен тазик! Зажимая рот рукой, я вскакиваю, едва не падаю от того, что потемнело в глазах, вылетаю из шатра.       На обратном пути сталкиваюсь на входе с Эсмеральдой. Господи, позор-то какой! Она помогает мне дойти до кровати и лечь.       — Прости, — снова выдаю я, — я обычно не такая, просто вчера на меня что-то нашло. Честное слово, я не пью, просто было плохое настроение и на душе как-то гадко, да ещё и…       Цыганка накрывает своей ладонью мою руку и улыбается. Это заставляет меня заткнуться.       — Я тебе верю, ты совсем не похожа на пропоицу.       Какая же она добрая, красивая, невинная. Ну вот правда, как она могла стать такой, если выросла среди бандитов. Знаете, читая книгу, я очень сильно не любила Эсмеральду. Она казалась мне глупой донельзя, но именно сейчас, при встрече с ней, я поняла, насколько ошибалась. Пусть она необразованна, её никто не учил читать и писать, но она очень светлый, лучезарный человек. Теперь я понимаю, отчего лица бродяг преображались, когда они смотрели на неё, ведь она и правда похожа на ангела. У неё незапятнанный, лишенный порока ум, чистая совесть. Ангелы ведь именно такие. Когда мы думаем об этих крылатых существах, мы воображаем себе не профессора наук с плешью на голове от накопленных знаний. Нет, в нашем сознании всплывают именно вот такие хрупкие, нежные девушки с ласковой улыбкой, кристальной совестью, добротой, наивностью. Конечно, образование никому не помешает, но его отсутствие не делает Эсмеральду хуже.       Я вот дипломированный археолог, и что мне это дало? Лежу, как тюлень, мучаюсь похмельем и осознанием собственной ничтожности. Я ужасна! На фоне Эсмеральды я как тёмное пятно на фоне солнца. Чёрт возьми, я даже хуже тех шлюх! Те женщины никогда в своей жизни не знали лучшей доли, а я? Неужели родители мало твердили мне о вреде алкоголя?       В палатку заглянул Жан. Не-е-ет, не хочу, чтобы меня кто-то видел такой.       — Привет, Сандра! — радостный голос Жана взрывает в моей голове бомбу.       — Привет, умоляю, не ори.       — Не больно-то здорово просыпаться на другой день после попойки, верно?       Он сел рядом со мной.       — Никогда ещё не была настолько согласна с тобой. Прошу тебя, если что-нибудь знаешь, скажи, я не натворила вчера глупостей?       Мальчишка расхохотался.       — Я и не полагал, что ты столь дурно думаешь о самой себе?       — Что ты имеешь в виду?       — Ты пила, но через каждые несколько глотков сыпала извинениями, ты называла себя странными словами. Уж и не припомню все, но, сдаётся мне, ты говорила: «лохушка», «стерва»…       По мере рассказа Жана в моей голове начали всплывать фрагменты вчерашнего. Вот я пью одна, а вот я пью в обнимку с Клопеном. Вот я с ним же горланю какую-то песню, отплясываю дикий танец, задирая юбку выше головы. А вот я снова скачу, как чокнутый олень, но теперь меня прижимает к себе какой-то левый мужик. Вот я, чуть-чуть покачиваясь, сижу, сложив руки на коленях и повторяю за Клопеном местные ругательства. Разучиваю древнефранцузский мат. Лингвисты бы обзавидовались. А вот меня уже накрыло пьяное раскаяние, и я, хватая за руки Клопена, забрасываю его извинениями. А теперь я дерусь с какой-то бабой.       По ходу возвращения некоторых воспоминаний, я надвигаю на глаза компресс. Мне хочется провалиться сквозь землю от стыда. Повесьте меня кто-нибудь, придушите. Я хочу, чтобы вчерашнего вечера не было. Жан весело пересказывает Эсмеральде мои косяки, они смеются в голос.       — Господи, я никогда в жизни больше не буду делать ничего подобного.       — Отчего же? — Жан улыбается. — Это было весело.       — Страшно представить, что теперь обо мне думают.       — О тебе не думают ничего особенно дурного. Ты не хуже и не лучше прочих. Немного чуднáя, но до того никому нет дела. Конечно, добропорядочный гражданин постыдился бы водиться с тобой, но это можно сказать о каждом арготинце. Не печалься.       Жан подбадривающе улыбнулся, а мне полегчало на душе. Он сказал: «О каждом арготинце», то бишь меня воспринимают, как своего человека, я не чужак, идеально вписалась в местную эстетику. Стала бродягой. Официально, блин. Будучи ещё в родном двадцать первом веке, я иногда представляла себе знакомство с парижскими бродягами, и сценарий был всегда примерно такой:       С неба вниз устремляется столп света, в котором появляется моя скромная персона (в комплекте с нимбом над головой). Я простираю руки вперёд и произношу что-то из серии: «О страшные, убогие, опустившиеся люди, я сейчас научу вас, как быть благородными и достойными в плохих финансовых условиях». Бродяги смотрят на меня, как на восьмое чудо света… Да что там восьмое чудо света, возьмём выше, они смотрят на меня, как на Эсмеральду; ждут откровения. Я произношу им проповедь, наставляю на путь истинный, и вот двор Чудес становится местом встречи святых юродивых Парижа. Два дня назад мне казалось, что так все и будет, достаточно было просто вспомнить мою жалость и брезгливость при первом визите сюда. Но сейчас я уже часть этого места, одна из тех, кого я раньше жалела. Ирония судьбы… Или, может, я лишь казалась себе хорошей и положительной, а на самом деле всегда была такой. Латентная бомжиха.       Мой сеанс самоанализа прервало бурное появление Клопена. Цыган влетел разноцветным вихрем, у меня аж в глазах зарябило.       — Как проживает нынче моя коронованная ведьмочка?       Улыбка до ушей, глаза светятся, только маленьких фейерверчиков не хватает.       — И тебе доброго… Дня.       Голова ещё не прошла.       — О, я смотрю последствия не заставили себя ждать. Но дядюшка Клопен избавит тебя от страданий.       Жестом фокусника извлекает откуда-то банку с чем-то светлым.       — Дядюшка Клопен предвидел, что ведьмочке после шабаша будет не больно-то весело. Дядюшка Клопен приобрёл волшебное снадобье, которое спасёт ведьму от заслуженных мучений. Иной раз можно и добрым дьяволом побыть.       Цыган сует мне банку вместе с деревянной ложкой.       — Возьми. Ты не трехлетнее дитя, сама управишься. И да, ты должна мне семь су.       В банке оказывается мёд.       — Спасибо, конечно, но я не хочу сладкого.       — Ешь. Ежели я сказал, что это поможет, значит так оно и есть.       Я слушаюсь, ну, а что мне остаётся.       — Жан, вот ты где, бездельник, лошадиная задница! Я тебя искал, из-за тебя мы не пошли на дело.       Цыган лишь изображает гнев, его комментарии вызывают приступ смеха у нас с Эсмеральдой. На самом деле, это довольно милая, почти семейная сцена. Я с тряпкой на лбу поглощающая мёд, хохочущая Эсмеральда, Жан, всеми силами делающий вид, что ему стыдно, и Клопен, отпускающий шутки направо и налево. Мило, лампово. Мило-то мило, но деньги надо вернуть. Я взрослая, самостоятельная женщина, и дарить мне ничего не надо. Начинаю искать мешочек со своими десятью су.       — Чёрт!       — Можешь звать меня по имени, ластонька, чего тебе?       — Я, кажется, проср… Потеряла деньги, которые заработала вчера.       Самое время вспомнить вчерашние «уроки французского».       — Не мои проблемы. Но не беспокойся, я могу и обождать с долгом денек-другой.       Хочу выругаться, но при детях не могу. Да, кстати, надо решить ещё одну маленькую проблемку.       — Клопен, скажи, пожалуйста, я вчера вела себя очень распущенно?       — Хочешь знать, походила ли ты на потаскуху?       Я вжимаю голову в плечи.       — Д-да.       — Походила, но не более того.       Ну слава Богу, какое облегчение. А мёд-то помогает. Башка уже не раскалывается так сильно и сдохнуть не хочется, как не странно. Клопен встает.       — С вашего позволения, дети мои, дядюшка Клопен вернётся к работе.       И, схватив за руку Жана, выскочил из шатра. Я вздохнула, все-таки Жан пойдёт «на дело». Эсмеральда тоже ушла, я осталась одна. Вообще-то мне тоже пора на работу, и, видимо, я буду трудиться одна.       Именно сегодня у меня не было ни малейшего настроения работать, и совсем не из-за плохого самочувствия. Просто сейчас хочется завернуться в плед, взять книгу и кружку с кофе и не вылезать в холодный и враждебный мир. Отчасти я могла осуществить свою мечту, но без книги мне скучно. Пойду лучше погуляю, плевать на долг.       Ноги сами принесли меня на площадь перед Нотр-Дамом, где вовсю разыгрывалось представление. На сей раз публике предлагали посмотреть кукольный театр. Я остановилась и вместе с детьми стала с улыбкой наблюдать за рыцарем, отвешивающем тумаки дракону. Разумеется, это очередная сказка об освобождении прекрасной дамы из плена, но очередной она станет в моём времени — средневековые люди смотрели, раскрыв рты. Конечно, там, недоступный для чужих глаз прятался Клопен. Кукольный рыцарь периодически выдавал потешный боевой клич и остервенело лупил врага, но стоило дракону издать короткий, негромкий рык, как рыцарь отшатнулся, закрылся щитом и задрожал. Интересная сказка. Нестандартная. На сцене появилась принцесса.       — Бедный, бедный рыцарь, — протянула она тоненьким голоском, — ты так убог и жалок. Ты способен лишь орать и удирать, поджав хвост, словно собачонка богатой дамы. В твоей земле меня ждёт лишь новое заточение и унижение. То ли дело дракон.       В этот момент ящер приобнял девушку когтистой лапой.       — Дракон смел, мудр и богат. Он подарит мне другой мир, а ему отдам своё сердце.       Дракон открывает пасть, рычит, рыцарь падает замертво. Девушка седлает дракона, и они улетают под весёлый смех принцессы. Толпа рукоплещет, а Джали с бубном в зубах обходит зрителей. Сказка хороша своей реалистичностью, ибо будь ты хоть рыцарь, хоть дракон, ты всегда будешь искать себе чёртову принцессу. Непринцессы нахрен никому не сдались. Вот серьёзно, даже в своём времени ни разу не встречала сказки, в которой дракон или принц забивали бы на принцессу и увозили бы вместо неё в прекрасные края какую-нибудь простушку-пастушку.       Тем временем из тени выныривают Клопен и Жан. Вот это да! Стало быть, Жан не пошёл «на дело»! Хотя бы сегодня он не ворует, ну слава Богу. Итак, оба цыгана сворачивают свой балаганчик, отходят в сторону. Теперь на сцене Эсмеральда с козой. У меня сегодня точно выработается комплекс неполноценности. Мои пляски выглядят убого на фоне мастерства цыганки.       — Впечатляет, не правда ли?       Я подскакиваю от неожиданности.       — Господи, Клопен, ты б хоть покашлял. Да, очень впечатляет. И кто её только научил…       — Ты, верно, будешь удивлена, но это я.       — О, я уже ничему не удивляюсь. Давно вы знакомы?       — Мне было семнадцать лет от роду в день, когда она очутилась в таборе моего предшественника великого кесаря Бенжамена Леруа. Я был знаком с женщиной, что заменила ей мать.       — Ты был так молод? Значит, сейчас тебе… Тридцать три. Возраст смерти Христа, между прочим.       — В нынешнем году я на тот свет определённо не собираюсь.       Мда, похоже, твои жизненные планы слегка не совпадают с мнением Гюго.       — Да, разумеется, — улыбаюсь в ответ, — вы стали друзьями?       — Мы оба были чужаками среди цыган, это нас сблизило.       Я уставилась на него, как баран на новые ворота.       — Чужаком? Ты разве не цыган?       Может быть, Клопен и удостоил бы меня ответом, но в этот момент, когда Эсмеральда показывала свои фокусы с козой, кто-то заорал на всю площадь:       — Богохульство! Кощунство!       Клод Фролло. На моих глазах творится история! Я быстро нашла фигуру в чёрном плаще. Конечно же, архидиакон пялился на Эсмеральду.       — Архидиакон Жозасский, будь он неладен, — сердито пробормотал Клопен, — старый маразматик, ему везде чудится богохульство.       Я хихикнула.       — Он всего лишь на три года тебя старше.       — А тебе откуда это ведомо?       — Не превращайся сам в старого маразматика, Клопен. Тебе все ещё чудится, что я могу предать тебя?       Цыган не ответил. Тем лучше. Хм, а ведь где-то здесь должен ошиваться Гренгуар.       — Ах ты маленький поганец! Вздумал стащить мой кошелёк?       Какой-то белобрысый мужик средних лет разорался, вцепившись в руку Жана. Чёрт! Я так и знала, что однажды этим все и кончится. Бляха от сандаликов…       — Клопен, божечки, Клопен, что делать?       Я схватила мужа за руку и энергично её затрясла.       — А я говорила, говорила, что так и будет…       Вырвав у меня свою руку, Труйльфу рявкнул:       — Замолчи и сделай вид, будто ты меня не знаешь. Не вздумай идти за нами.       Он сорвался с места. Я и моргнуть не успела, как Клопен отвесил белобрысому оплеуху, схватил Жана за руку и смешался с толпой на пару с мальчишкой. Это происшествие немного возмутило народ, но не надолго. Карманник — это практически обыденность. Белобрысый некоторое время ругался и возмущался, но людей куда больше интересовали Эсмеральда и Джали, чем обворованный мещанин. Представление продолжается.