Эстетика нищебродства

      До чего же я была глупой, когда жаловалась на скучную и монотонную жизнь. Честное слово, сейчас я совсем не прочь, чтобы она стала немножечко скучнее. Я теперь под домашним арестом, если это можно так назвать. Сижу во Дворе Чудес безвылазно. Нас с Клопеном и Эсмеральдой разыскивают, и Клопен жутко боится, как бы я со свойственной мне «удачливостью» не натворила дел. Сам цыган, как и Эсмеральда, покидает Двор Чудес только с измененной внешностью и только чтобы добыть пропитание. Гренгуар с Жаном выступают теперь самостоятельно, а Клопен промышляет исключительно воровством. Мне волей-неволей пришлось смириться с этим. Сама виновата. Я живу в постоянном стрессе, в отличие от Труйльфу, который быстро начал очень безмятежно относиться к происходящему. Каждый раз, когда муж уходит на промысел, меня пробирает страх. Мало того, что его ищут, так он ещё ходит красть! Есть от чего сходить с ума от переживаний.       Все свои переживания я, как правило, тащу Эсмеральде, так как она уходит куда-то крайне редко, разве что просить милостыню. Воровать цыганка отказалась наотрез. Девушка терпеливо слушает все мои излияния и в ответ рассказывает о своих бедах. Нетрудно догадаться, что все беды Эсмеральды связаны с солнцеподобным Фебусом. Кстати, именно поэтому я была удостоена бесконечных благодарностей и безграничного доверия, ведь, именно я спасла жалкую шкурку Шатопера от справедливой кары Клопена. Теперь Эсмеральду ужасно угнетает полное неведение насчет судьбы её «солнца». Феб вполне мог скопытиться от потери крови или от её же заражения. Проводя свои дни в размышлениях о том, как безопасно узнать участь возлюбленного, цыганка не смогла придумать ничего лучше, чем попросить Гренгуара смотаться в город и, подобно покорному Квазимодо, добыть информацию, а ещё лучше привести Феба собственной персоной во Двор Чудес. Узнав об этом плане, я хлопнула себя ладонью по лбу и содрогнулась, лишь вообразив себе выражение лица Клопена, если Шатопер окажется здесь. К несчастью, прежде чем поделиться своей «гениальной» идеей со мной, она рассказала её Пьеру. Греня взорвался праведным гневом любящего супруга. Скандал, который Пьер закатил своей женушке, долго будет переходить из поколения в поколение у обитателей Двора Чудес. Надо было слышать, как интеллигентный поэт использует весь запас заученных во Дворе Чудес ругательств и жаргона. Причём, иногда совершенно ни к месту. Конечно же, Клопен обо всем узнал. Самое интересное, что он позволил Пьеру отругать Эсмеральду! У меня отвисла челюсть, когда я узнала об этом. Чтобы Клопен Труйльфу да и разрешил крыть свою любимицу такими словами?! Не иначе, как Феб де Шатопер станет примерным семьянином.       После этого разноса полётов, Эсмеральда больше не произносила имени Феба вслух. По крайней мере, в присутствии Гренгуара. Того, о чем так мечтал Клод Фролло, удалось добиться Пьеру Гренгуару. Кстати, Грене от нашего нового положения одни плюсы. Эсмеральда почти все время, как примерная жена, сидит дома, от нечего делать убирается, готовит и так далее. Пьер выполняет роль добытчика, кормильца, каменной стены. Вечера супружеская чета проводит вместе, и иногда мне позволяют присоединиться. Гренгуар обучает Эсмеральду, читает ей свои произведения, рассказывает истории (реальные или придуманные). Иной раз они настолько увлекаются друг другом, что забывают о моём присутствии. Люблю наблюдать за ними в такие моменты. Эти социальные роли заставили цыганку немного иными глазами взглянуть на своего мужа, а скандал, наконец, убедил упрямую девчонку в необходимости уважать супруга. Как я надеюсь, что Пьеру удастся заставить Эсмеральду забыть о Фебе.       Если Эсмеральда, благодаря Гренгуару, начала тянуться к свету, то я, благодаря Клопену, начала спускаться во тьму. Однажды мне довелось услышать, как Клопен говорил с одним из своих собутыльников. Я не поняла ни слова и практически сразу забыла все, что они сказали. Язык, которыми они пользовались, был французский, но исковерканный до неузнаваемости. Я спросила об этом у Клопена и узнала тайну королевства Арго. А именно, я выяснила, что, собственно, значит слово «арго». Это имя нарицательное означает всего-навсего «жаргон». И именно на нем и говорили два вора. Таким образом, мне рассказали, что жандармы зовутся «фараонами» или «легавыми», слово «ночь» заменяется словом «потьмуха», «тутго» и «туткаль» — «здесь», «засыпаться» — «попасться на деле», «звонить» — «говорить». «Голова» это «сорбонна», а выражение «сжечь дом» заменяется на «подсушить мельницу». Мне впору было записывать все эти фразы и выучивать их на подобие иностранных слов, но я не хотела. Почему-то мне казалось унизительным использование воровского жаргона, словно это будет шагом вниз. Словно рано или поздно я окажусь на самом дне, если буду продолжать такими темпами. Впрочем, Клопен, узнав, что я не владею такой лексикой, взялся меня учить. На все возражения он ответил только, что я могу не говорить на арго, но понимать обязана, и добавил, что сам редко использует эти слова. Я это заметила. В беседах со мной он никогда не использовал арго, что было для меня своеобразным признаком уважения. Итак, в то время как Эсмеральда слушала о хореях, амфибрахиях, метафорах и эпитетах, я зазубривала, что жильё следует называть домовухой.       Из-за невозможности выступать Клопен сблизился с ворами. Он часто уходил на дело даже по ночам, а я не могла сомкнуть глаз до его возвращения. Над всеми моими переживаниями он только смеялся, отшучивался и говорил, что ему надо на что-то кормить «свою обожаемую супругу». Да, теперь я была совершенно бесполезной и, если бы Клопен захотел выставить мне счёт за все продукты, которыми он меня обеспечил, я бы не смогла расплатиться до конца жизни. Но, чем наблюдать Клопена в окружении таких людей, что даже бродяги называют их подозрительными, я бы лучше голодала.       Не менее печально на меня действовала скука. Ничего не делая, деградируешь не медленнее, чем от разучивания арго. Ведь ничего не будет, если Гренгуар наведается несколько раз к Фролло и возьмёт у него книг? Поэт выслушал мою просьбу и скрепя сердце согласился помочь. Таким образом, я вскоре получила на руки платоновский «Федон» в оригинале, что пришлось тщательно скрывать от Клопена. Так прошёл примерно месяц. Моя рука зажила, дееспособность вернулась.       Мы с Эсмеральдой сидим у стены Собора Парижской Богоматери и причитаем. Волосы цыганки представляют собой гнездо, лицо все измазано и покрыто фальшивыми язвами. Из-за безразмерного рубища, заменившего собой её платье, ей можно дать лет четырнадцать от силы. Я сама выгляжу не лучше. Если Эсмеральду омолодили, то меня, напротив, попытались состарить. Отлично прорисованные морщины и пигментные пятна делают из меня старуху даже по меркам XV века. В нас просто невозможно узнать двух преступниц, покусившихся на жизнь капитана королевских стрелков. Сердобольные люди время от времени кидают в наши кружки мелкие монеты. Чуть дальше, на Гревской площади, Гренгуар и Жан выделывают фокусы, которым их обучила Эсмеральда.       Дверь собора тяжело закрывается за вышедшим из него человеком. Моя подельница кидается к мужику наперерез со своей кружкой.       — Подайте Христа ради, добрый господин, — начинает она.       Мостовую оглашает звон выпавших монет. Цыганка начинает лихорадочно подбирать деньги, а мне хватает одного взгляда, чтобы понять причину неожиданной и столь несвойственной цыганам криворукости. Это был ненавистный Клод Фролло. Священник опускается на колени и помогает нищенке подбирать её милостыню. С какой мухи Фролло рухнул, какой дуб его укусил? Чтобы наш великий архидиакон Жозасский ползал в пыли? Чего ещё я не знаю об этом персонаже? Тем временем монеты собраны в кружку, которую держит священник. Эсмеральда ждёт, когда же он отдаст ей её имущество, архидиакон же сканирует взглядом лицо нищенки, но я не очень беспокоюсь. С таким гримом ему её не узнать. Наконец, Фролло торжественно вручил Эсмеральде кружку, и та с тихим «благодарю» метнулась ко мне. Архидиакон двинулся в сторону площади, видимо, сейчас по плану у нашего великого праведника охаивание стараний Пьера и Жана. Однако, Клод ломает шаблон и вместо того, чтобы вместе с Гудулой обругивать цыган, просто смотрит, как любой нормальный человек. Чудеса, чудеса, небывальщина.       Спустя час выступление окончено, Жан шныряет среди толпы, собирает оплату, а Фролло, за которым я чисто от скуки наблюдаю, подходит к Пьеру. Вот сейчас интересно, я прямо даже встрепенулась. Но ничего особо любопытного не происходит, они просто разговаривают. Эх, знать бы, о чем…       Во Двор Чудес мы возвращаемся по отдельности, но как только мы достигаем безопасного пространства, я сразу же кидаюсь к Гренгуару.       — Пьер, о чем он с тобой говорил?       — Вы о чем, мадам Труйльфу? — Греня неумело пытается сделать вид, что он не при делах.       — Не придуривайся! О чем с тобой говорил архидиакон?       Поэт обреченно вздыхает.       — Вы ведь не оставите меня в покое, пока не получите ответ, верно?       — Абсолютно точно. А теперь рассказывай.       Пьер отводит меня в сторону.       — Не хочу, чтобы Эсмеральда знала, — объясняет он секретность, — учитель спрашивал о ней.       — Об Эсмеральде?!       — Тише, она не должна ничего знать, не хочу её лишний раз тревожить. Да, он помнит нашу с ней совместную работу и спрашивал, мол, где цыганка, которая прежде со мной выступала.       — И что ты ответил?       — Сказал, что к цыганке этой не имею никакого отношения. Мы лишь сотрудничали короткое время, не более. Потом она исчезла в неизвестном направлении. О её нынешнем местонахождении мне ничего неизвестно, да и нет мне до того никакого дела.       — Архидиакон больше ничего не сказал?       — Попросил меня поискать цыганку. Пришлось согласиться. Но будьте уверены, мадам, я обрыщу весь Двор Чудес, но не найду её.       Фролло ищет Эсмеральду на пару с «фараонами». Пожалуй, цыганка находится в более опасном положении, чем мы с Клопеном. Хотя нет, чем я. Клопен каждый день рискует, чёрт бы его побрал.       — Прошу вас, мадам, не говорите об этом никому. Даже вашему мужу не говорите. Ещё не хватало, чтобы он установил за Эсмеральдой постоянную слежку.       Я очень хотела пожаловаться Клопену, свалив на него тем самым всю ответственность. Чувство вины за последний прокол очень меня донимало, но под настойчивыми уговорами Грени пришлось сдаться при условии, что Эсмеральда несколько дней не будет покидать Двора Чудес. Теперь я ходила к Собору Парижской Богоматери одна.       Я лежу на тюфяке и жду Клопена с «работы». Глаза закрываются, но я упрямо не желаю ложиться спать без него. Уходя, он сказал, что вернётся часа в два или в три, но уже пять утра, а его все нет и нет. Если с ним что-то случится, я не переживу… Блин, у меня уже нервный тик. Такими темпами можно вызывать дурку. У входа слышится шум. Я приподнимаюсь на кровати и едва не лишаюсь сознания. Какой-то левый мужик страшенной наружности втаскивает внутрь Клопена. На боку моего муженька зияет приличная такая рана.       — Клопен!       Я в ужасе кидаюсь навстречу супругу и его проводнику.       — Принимай, хозяйка, бекаса*.