Эстетика нищебродства

      Выпроводив толпу посетителей, я вернулась к ложу Клопена и помогла цыгану лечь поудобнее, не потревожив рану.       — У тебя испарина. Кажется, ты был слишком активным для больного человека. Я принесу компресс.       Клопен накрыл ладонью мою руку, чем моментально погасил рвущуюся из меня энергию и заставил замереть, затаив дыхание.       — А ты слишком активна даже для здорового человека. Забудь о компрессе. Ляг со мной.       Эта просьба была озвучена тёплым и даже немного нежным тоном, что так несвойственно Клопену. Кажется, впервые за долгое время я его не раздражаю и не злю. Я присела на кровать рядом с ним и положила руку ему на лоб.       — И все-таки, мне кажется, у тебя снова начинается жар. Давай позовем Фролло, или хотя бы позволь мне принести компресс.       Цыган прикрыл глаза.       — Не нужно ничего нести. Я чувствую себя замечательно… Когда ты рядом. Я знаю, что давно бы отбросил копыта, если бы не ты, и…       — Я же говорю, у тебя жар! Теперь ты бредишь.       Он тихо засмеялся.       — Знаешь, я не больно-то силён в куртуазных разговорах. Если хочешь послушать изящный слог, то это тебе к поэту, а я просто хочу сказать тебе, что благодарен за все… Это. Однажды я верну тебе должок. ё— О каких долгах ты говоришь? Забудь! Я же не ради этого… Я так безумно рада, что ты жив, мне ничего другого не надо! Клянусь, я сделаю все, чтобы с тобой все было в порядке и… Я опять слишком много болтаю, верно?       Клопен улыбался и сжал мою руку, его глаза были закрыты, и со стороны казалось, будто ему снится очень хороший сон.       — Болтай сколько хочешь. Меня это успокаивает, как шум ветра в листве деревьев. Я буду чувствовать на лбу твою прохладную ладонь, слушать твой голос и представлять, что я лежу на берегу Сены, а вокруг меня живописный лес. Я знаю такое прекрасное место. Покажу тебе, как только смогу.       Я прилегла рядом, как он и хотел, и продолжила говорить. Пожалуй, сейчас я и не вспомню всего, что успела наболтать тогда. Я уцепилась за упоминание Клопена о живописном месте на берегу Сены и принялась описывать аналогичные красоты берегов Невы. Я гладила Клопена по голове, перебирала его грязные, спутавшиеся волосы и рассказывала, рассказывала, рассказывала. О лесах, в которых мне довелось побывать, о Карпатах, в которых была совсем маленькой девочкой, о каких-то украинских поэтах, писавших о родных ландшафтах. Совершенно позабыв о какой бы то не было конспирации, я просто несла разную чушь, которая приходила мне в голову, обходя стороной только болезненные темы типа голода и бедности. Люди, которые живут бок о бок и каждый день переносят тяготы этих двух понятий, не слишком-то любят о них говорить. Пусть о бедности со всеми вытекающими рассуждают аристократы типа Виктора Гюго, им это полезно, а мы, простой люд, лучше вспомним о заснеженных вершинах, которые спят во мгле ночной. Клопен улыбался, слушая меня, и я не могла понять, спит он или просто дремлет.       Постепенно его дыхание стало совсем тихим, он заснул, а я совершенно не чувствовала усталости. С лица не сходила какая-то дурацкая, но абсолютно счастливая улыбка. Я все никак не могла нарадоваться: он живой, он будет много есть и спать и быстро поправится. Тень смерти отступила и, дай Бог, ещё не скоро появится в нашей жизни. Старуха в чёрном плаще может засунуть себе свою косу в… Моего мужа ей не видать. Примерно с такими мыслями я положила голову на макушку Клопена и задержала взгляд на одной точке.       Прошло примерно часа два, но Клопен не просыпался. Занавеска на входе отодвинулась, и показалась Эсмеральда. Она бесшумно приблизилась ко мне и протянула кусок булки. Я жадно вгрызлась в него.       — Так странно… — задумчиво протянула цыганка.       — Что? — я отвлеклась от трапезы и стряхнула крошки с юбки.       — Этот новенький очень быстро завоевал симпатию наших. Они уже держат его за своего брата. Не к добру это.       — Ну ещё бы. Я совсем не удивлена, это же Жеан. Конечно не к добру, мне ужасно обидно за архидиакона.       — Я не о том.       Цыганка покосилась на Клопена и потянула меня за рукав в другой конец шатра. А вот такое поведение уж точно не к добру. Отойдя на приличное расстояние от Клопена, Эсмеральда полушепотом начала объяснять:       — Мои братья и сёстры очень свободолюбивы, и поэтому во Дворе Чудес нет постоянного короля. Клопен будет королём до тех пор, пока его уважают, его авторитет почитают. А уважать его будут, если он будет хорошим лидером. Сейчас же у многих появились сомнения в этом. Я, как могла, погашала такие настроения среди цыган и арготинцев. Во многом мне это удавалось потому, что не было достойного претендента на место Клопена. Теперь же появился этот Мельник, а это угроза.       Я вздрогнула и даже перестала жевать. Вот как, значит… Акела промахнулся, а значит нужно искать нового вожака. Вот ведь шавки! Никакой верности. Вот почему меня никогда не слушают, я же говорила, что Жеана нужно вернуть в колледж!       — Ничего страшного. Мы объясним такое положение вещей Клопену, когда он проснется. Надо как можно скорее выпнуть новичка из Двора Чудес, пока он не стал настоящей угрозой. Пока ещё он неопасен. Жители Двора Чудес не могли так быстро забыть все заслуги Клопена. А знаешь, что… Посиди с Клопеном, я схожу разомнусь. Ну и обстановку выясню заодно.       Цыганка села у изголовья своего короля, а я вышла из шатра. Первое, на что натолкнулся мой взгляд, это очередной пьяный дебош. И не было бы в этом обыденном пейзаже ничего особенного, если бы не поющий во всю глотку Жеан. Восседающий на бочке. Которая обычно служит троном Клопену! Не, ну каков наглец, а! Я испытала праведное негодование королевы, созерцающей, как на законном месте её супруга расположился самозванец. Мне ужасно захотелось стащить Мельника с бочки, надавать по тыкве и отдать на растерзание старшему брату. Или директору его колледжа. Однако, мне пришлось ограничиться сжатыми кулаками. Ничего, вот Клопен встанет с постели и наведет порядок в этом гадюшнике. Распустились, ироды! Зла не хватает.       Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я решила сходить глянуть, как там Клод. Надеюсь, архидиакон ещё не удрал, а то меня, знаете ли, терзают смутные сомнения. Поднимаясь по лестнице в каморку Эсмеральды и Гренгуара, я ещё издалека услышала мелодичный голос, который произносил нараспев:       — Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который Долго скитался с тех пор, как разрушил священную Трою, Многих людей города посетил и обычаи видел, Много духом страдал на морях, о спасении заботясь. Жизни своей и возврате в отчизну товарищей верных. Все же при этом не спас он товарищей, как ни старался…       Голос принадлежал Клоду. Автоматически затаившись, я бесшумно поднялась по лестнице и заглянула в комнату, стараясь остаться незамеченной. И вот что я увидела: на полу, привязанный к ножке кровати, сидел Клод и, прикрыв глаза от удовольствия, декламировал «Одиссею». Рядом с архидиаконом, подперев руками голову, сидел Жан и слушал с открытым ртом. Держу пари, перед глазами мальчика сейчас проплывают картины разрушенной Трои и корабля, рассекающего морские просторы. Рядом с Жаном лежали забытый нож и недоделанная деревянная фигурка. И слушатель, и рассказчик выглядели донельзя довольными. Возможно, Фролло даже забыл о предмете своей грешной страсти.       Мне хотелось насладиться этой милой картиной, и я присела на ступеньку и заслушалась. Голос архидиакона навевал размышления и будил воображение. Его звучание было подобно волнам, по которым двигался корабль Одиссея. Эх, Клод, тебе бы лектором быть в каком-нибудь университете.       Из размышлений меня вывел стук шагов по лестнице. Не знаю, какой рефлекс сработал во мне, но я юркнула в тень и попыталась слиться со стеной. Через несколько минут материализовался Гренгуар. Поэт выглядел как-то неожиданно воинственно. Бесцеремонно вломившись в комнату, Пьер грозно потребовал:       — Жан, выйди. Мне нужно поговорить с господином архидиаконом.       Мальчик повиновался и покинул комнату, но не ушёл, а спрятался за углом. Впрочем, Гренгуар не пошёл проверять, насколько верно был выполнен его приказ, у него были дела поинтереснее.       — Мэтр Фролло, при всем уважении к вам, я требую объяснений от вас.       Греня так и пылал гневом. Фролло же выглядел спокойным, как каменная гаргулья на фасаде Нотр-Дама.       — Что вы имеете в виду? И как смеете говорить со мной на повышенных тонах?       Голос Клода был как ушат ледяной воды на голову. Пьер немного стушевался.       — Мне сказали, что вы попросили очень необычную плату за врачебные услуги. А именно, знакомство с моей женой. Какое вам дело до моей жены, мэтр Фролло? Почему всем, куда не глянь, есть дело до моей жены? Какой-то кривой звонарь, капитан королевских стрелков, который тоже лучше бы был кривой, а теперь еще и вы! Что вам всем нужно от Эсмеральды?       Я зажала себе ладонью рот, чтобы не расхохотаться. Эх, Греня, Греня… Тяжело быть супругом красивой женщины. На последних словах Пьера Клод тоже побагровел, видимо, осознав в какую нехилую конкуренцию угодил.       — Пьер… Вы женились на этой цыганке?..       Грешного батюшку неслабо паркинсонило.       — Да как вы осмелились прикоснуться к этой твари! К этой змее! Что за проклятье лежит на мне, Пьер Гренгуар? Отчего всякий человек, чья судьба мне небезразлична, становится бродягой, оказывается в этой клоаке, в этой обители порока?! Мой брат, теперь вы! Как вы могли так опуститься? Неужели эта ведьма и вас прибрала к рукам и заставила обитать в этом отвратительном месте? Ее надо сжечь! Сжечь на костре! Только тогда мы все будем свободны.       Клод выглядел таким отчаявшимся, что Пьеру стало даже неловко на него наезжать. Кроме того, поэт, видимо, почувствовал родственную душу. Он сел рядом с Фролло и опустил голову.       — Прикоснулся? Ах, если бы. Она не подпускает меня к себе. Её сердце занято этим усатым тараканом, этим проклятым Фебом де Шатопером. А я ведь её так люблю… А знаете что, мэтр Фролло, давайте выпьем.       В этот момент меня, как током ударило. Вот не хватало ещё, чтобы Фролло забухал с горя. Похоже, у Двора Чудес карма такая. Превращает в алкоголиков всех, даже самых достойных людей.       — Нет, — архидиакон оттолкнул руку поэта с зажатой в ней бутылкой, — не смейте соблазнять меня ещё и этим, Гренгуар.       — Ну как хотите…       Греня уже собрался приложиться к горлышку, как Клод ловким движением колена выбил из рук Пьера бутылку. Драгоценный сосуд разбился на тысячи кусочков.       — Зачем вы это сделали?! — взревел поэт.       — Не смейте при мне вести себя, как животное. У меня к вам дело. Если уж вы не можете безнаказанно освободить меня, ступайте в город и выясните для меня, жив ли Феб де Шатопер. Я так понимаю, это и в ваших интересах тоже.       — Извините, не могу. Я бы с радостью, но меня не раз видели с Эсмеральдой, а её разыскивают. Боюсь, «фараоны» могут и мной заинтересоваться, что нежелательно. Кстати, об Эсмеральде. Вы так и не сказали, что вам от неё нужно.       В этот момент половица под ногами хрустнула, и из-за угла вывалился… Жан. Глаза обоих мужчин уставились на маленького шпиона.       — Жан! Чтоб тебя черти два раза на вертеле перевернули!       Гренгуар запустил в мальчика осколком бутылки. Жана как ветром сдуло, но прежде чем исчезнуть, парнишка успел заметить меня. Вот блин. Прав Клопен, конспирация это не моё. Жан схватил меня за руку и потащил за собой.