Эстетика нищебродства

      — Пусти меня! Я начищу табло этому ублюдку, этому сыну шлюхи и шакала! Все казни египетские покажутся ему милостью после встречи со мной! Мерзкий святоша! И он ещё смел указывать добрым людям, как стоит жить. Пусти, кому говорят! Не миновать расправы этому Ироду, этому Иуде Искариоту!       — Да сядь ты уже ради всего святого. Вам всем нужно срочно меня выслушать.       Вот уже час, как я пытаюсь развеять страшное заблуждение, созданное Жаном, но ни у кого из этой чудесной троицы совершенно нет настроения меня слушать. Гренгуар сидит рядом с Эсмеральдой, держит её за руку и решает в голове мучительную дилемму, которой, наверняка, Квазимодо тоже страдал. Вроде как Фролло мерзкий предатель, бросил его обожаемую Эсмеральду и её матушку шестнадцать лет назад. Этим поступком архидиакон вполне заслужил, чтобы ему «начистили табло». И это, как минимум, но… Фролло же вроде как учитель, которого Пьер всю жизнь уважал и почитал. А теперь он не только учитель, но ещё и тесть. То есть совсем вроде как неудобно руки распускать. Но и за жену нельзя не отомстить. Сложный, в общем, выбор стоял перед поэтом. Зато Клопена вообще не мучили никакие сомнения относительно судьбы священника. Его жажда архидиаконской крови меня немного пугает. Видимо, чувство благодарности у цыгана атрофировалось ещё в детстве. Сама центральная фигура всей этой истории, то бишь Эсмеральда пребывает в глубокой… нирване и вообще ни на что не реагирует. Бедняжка.       — Да дай ты мне сказать, Клопен! Фролло никакой не отец Эсмеральде. Это все выдумки больной фантазии Жана.       — Да что ты можешь знать об этом!       — Ну я же говорила, что моя семья была в близком знакомстве с семьёй архидиакона.       — Это не значит, что ты все это время была его тенью и следила за каждым его шагом.       — Ну он же священник!       — Вот это вообще не аргумент!       — О Боже…       Вот и что прикажете делать? Блин, ни дня, чтоб без приключений. Ну, Жан, берегись. Это тебе египетские казни милостью покажутся в скором времени. А вот, кстати, и он. Вспомнишь гов… Ладно, я же воспитанная девушка.       Стоило Жану войти в шатер, как я фурией налетела на него.       — Что ты натворил, я ж тебе французским языком велела молчать. Какого хрена ты язык распускаешь, как баба базарная?       Ужасно хотелось всыпать паршивцу по первое число. Вот только никто из здесь присутствующих такой реакции не поймёт. Услышав мои слова, Жан насупился. Вот негодяй! Накосячил и ещё обижается, ну я ему…       — Ты велела молчать, пока все не выяснится. Так я все выяснил. Сам.       — И как же ты это сделал, позволь поинтересоваться.       — Пошёл к священнику и спросил его.       Бляха от сандаликов…       — И он подтвердил?       — Подтвердил.       Так, мне надо срочно сесть.       — И ты ему поверил?       — А зачем ему лгать? Я даже ожидал, что он будет все отрицать, кто ж сразу сознается в таком преступлении. Но он все подтвердил, не пытаясь оправдываться. И я не понимаю, отчего ты огорчаешься. Эсмеральда счастливица. Я бы многое отдал, чтобы узнать, кто те люди, что произвели меня на свет.       Теперь понятно, почему все сразу поверили в эту байку. Это ведь объясняет настойчивое желание архидиакона видеть цыганку самым замечательным и безболезненным для всех образом. Вот только мне отчего-то кажется, что неспроста Фролло согласился играть роль папочки. Ой, хлебнем мы еще горюшка с коварным священником. Чтоб этим тридцатишестилетним девственникам пусто было.       — Эсмеральда, — подал голос Греня, — это твой отец, и тебе решать, как поступить с ним.       — Я хочу увидеться с ним, — заявила цыганка и встала.       — Нет!       Все четверо уставились на меня, как стадо баранов на новые ворота. Ну вот как мне им растолковать, почему я мешаю воссоединению семьи. Мысленно отмахнувшись от меня, Эсмеральда в сопровождении Гренгуара покинула шатер.       — Жан, ты говорил кому-нибудь постороннему об отцовстве архидиакона?       — Нет, конечно, нет.       — Фух, и на том спасибо.       — Только самым близким друзьям.       — Что?!       Ясно… Не удивлюсь, если уже весь Двор Чудес в курсе. Одна из главных социальных бед, что в селе у нас культурной жизни нет. Никто не сможет проигнорить сплетню такого масштаба.       Выскочив из шатра, я галопом понеслась за Гренгуарами. Я должна это видеть. И плевать, что Клопен вопит на заднем плане, он меня не остановит.       Эсмеральда шла домой, как солдат под трибунал, и ей было решительно все равно на шлейф из троих людей, увязавшихся за ней. Цыганка страшно побледнела и сжала руки в кулаки. Я не уверена, но кажется, что у неё на глаза навернулись слёзы. Мы миновали лестницу и через несколько минут уже стояли напротив взволнованного архидиакона. Священник смотрит на цыганку, цыганка смотрит на священника. Окружающее напряженное молчание можно резать ножом. Мне страшно представить, какая буря поднялась в душе Фролло в этот момент. Сдаётся мне, если бы не веревки, он бы уже накинулся на бедную плясунью. Не отрывая взгляда от глаз Фролло, Эсмеральда подошла к нему, словно загипнотизированная. Миг, и цыганка уже рыдает на груди священника, шепча: «Отец». Хорошо, что сутана архидиакона такая просторная, а то мало ли, что можно было бы увидеть в этот трогательный для всех, кроме меня, момент. Пьер, умиленно прижимая руки к груди, двинулся к «отцу» и «дочери», а Жан схватил меня за руку и вывел из комнаты. Мальчонка выглядел донельзя счастливым. Честно говоря, даже ругать его не хотелось. Он ведь все-таки искренне хотел помочь.       — За что ты так его не любишь? Он сделал тебе что-нибудь худое? — спросил Жан, а я опешила.       — Нет. Но мне странно, что ты спрашиваешь об этом. Разве не все бродяги ненавидят Фролло?       — Чем же он такой особенный, чтобы именно его ненавидеть. Обычный поп, каких уйма. И делает все, как обычные попы. Даже не такой скверный, каким мог бы быть. Во всяком случае, о нем не ходят слухи, будто бы у него к рукам деньги прилипают.       Эх, Жан, не знаешь ты, как сильно у этого попа поехал крышняк. Гамен снова удрал, оставив меня одну мучиться неизвестностью. Надо срочно поговорить с архидиаконом. Вот только не скоро еще Гренгуары отлепятся от «папаши».       Как я и предполагала, через несколько часов во Дворе Чудес нельзя было найти ни одного угла, в котором не обсуждали бы счастливое воссоединение. Жеан, услышав новость, моментально поверил, как и все. Да и как было не поверить, если сам брат говорит, что так оно и есть. Юный Фролло хохотал, как припадочный, и с того момента с его уст не слетало ни одной шутки, в которой не фигурировал бы грешный священник. Кстати, Эсмеральда успела порыдать не только на груди «отца», но и на груди «дяди». «Дядя», кстати, был совсем даже не против. Правда, его радость омрачал тот факт, что первая красотка Двора Чудес теперь его родственница, а значит, зажать в тёмном углу уже ну никак нельзя. Разумеется, теперь и речи не могло быть о том, чтобы убить Жеана или хотя бы вытурить его обратно в колледж. Вообще, остаётся только удивляться метаморфозам, произошедшим в нашей скромной обители в самые короткие сроки. Теперь ни одна собака во Дворе Чудес не смела гавкнуть на братьев Фролло, не говоря уже о людях, которые относились к ним с уважением и почтением. Даже Клопену пришлось смириться с таким положением вещей. Я ожидала, что Труйльфу всё-таки забеспокоится о своей власти, но цыгана больше тревожило не это, а безопасность обитателей Двора Чудес. Правда, у Клода не было никакого шанса прогуляться до «фараонов», потому что за ним всюду, как тень, ходила Эсмеральда. Трудно описать, как сильно я бы боялась за бедную девочку, если бы за Эсмеральдой в свою очередь всюду не ходил Пьер. Хоть какое-то утешение. Кстати, я со своим недоверием и нелюбовью к обоим Фролло была объявлена врагом народа номер один в самые кратчайшие сроки. Конечно, зачем доверять какой-то левой мне, если тут целых два родственника материализовались. От всего этого дерьма был один плюс: Клод теперь очень внимательно и совершенно бескорыстно следил за состоянием здоровья Клопена, и тот быстро шёл на поправку. Правда сказать, оба отца не слишком ладили между собой, слава Богу. Не хватало только, чтобы ещё и Клопен проникся к этому змею. Так прошло две недели, в течение которых я все порывалась поговорить с Фролло наедине, но каждый раз получала отказ от Эсмеральды, которая боялась, что я наговорю гадостей её папуле.       Я не права, был в этой ситуации ещё один плюс: священник теперь помогал нам с деньгами. Несколько раз он был отконвоирован Гренгуаром к Собору Парижской Богоматери, потому что Эсмеральда пожаловалась, что всей нашей большой семье таки нечего жрать. Я ужасно боялась, что за время этих походов Квазимодо отметелит Гренгуара и освободит своего господина, но Эсмеральда, ждавшая его во Дворе Чудес, обладала абсолютной властью над архидиаконом. И тот, словно овца, возвращался вместе с деньгами. Конечно, помимо возлюбленной, ему приходилось кормить и меня, Клопена, Пьера, Жана, Жеана и ещё всех, кто мог придумать хоть какую-то связь с Эсмеральдой. Надо сказать, что в финансовом смысле мы никогда не жили так хорошо, как в эти времена, но вот морально… Честно, я бы лучше предпочла питаться хлебом и водой, чем каждый день мило улыбаться священнику, который в складках своей сутаны мог прятать очередной кинжал. Я не могла понять, почему Клод позволяет всем, даже Клопену, вить из себя верёвки, какой у него может быть план. Труйльфу целыми днями занимался тем, что соображал, как же можно использовать архидиакона Жозасского, чтобы из Парижа раз и навсегда исчезли эти листовки с изображением наших лиц, а мы снова смогли давать представления. Однако, к сожалению, Клод хоть и был представителем власти, но не был какой-то уж совсем влиятельной фигурой.       Спустя две недели Клопен встал на ноги. Он сильно похудел за время болезни, но благодаря харчам, купленным на деньги нового родственника, был полон энергии и стремления к новым свершениям. К сожалению, вся активность могла найти выход только в грабеже, потому что легальная деятельность нам все ещё была запрещена. Я почти на коленях умоляла цыгана не выходить снова на дело, ведь нужда отступила, а он только-только выздоровел, но все мои просьбы были пропущены мимо ушей. Теперь он снова отсутствовал почти каждую ночь, а я сидела и молилась, чтобы он вернулся живой, здоровый и на своих ногах. Все это выматывало так, что делалось попросту дурно. Ещё немного, и я паранойей заболею, ей-Богу, или нервный тик заработаю. Как бы отвадить Клопена от грабежа, как бы раскусить Фролло и вытурить обоих братьев из Двора Чудес, как бы, наконец, снова получить возможность выступать на улицах. Не удивлюсь, если однажды утром я найду у себя на голове седой волос, и это в двадцать три-то года.