Эстетика нищебродства

      Я стою за горой мешков, набитых всяким хламом, и наблюдаю за Жаном, вприпрыжку направляющимся куда-то. Честно говоря, я не очень верила в успех задуманной операции. Всё-таки шпионить за маленьким воришкой довольно трудно, особенно такому слону в посудной лавке, как я. Однако, пока что меня вроде бы не замечают, что ж, неплохо. Неподалёку, возле остатков потухшего костра на бревне сидели Гренгуар и Фролло. Поэт с улыбкой протягивал своему учителю палку только что приготовленного шашлыка.       — Возьмите, мсье. Вы питаете мой ум, а я ваше тело. Не посмею сказать, будто мы в расчёте, но моя услуга тоже чего-нибудь да стоит.       — Вне всяких сомнений, ваши кулинарные способности заслуживают похвалы. Вот если бы вы ещё и провизию закупали на свои деньги, — в голосе архидиакона проскользнул сарказм.       — Благодарность — признак благородства души*, господин архидиакон. Будем же друг другу благодарны. Я вам за спасение от голодной смерти, вы мне… За то же самое. Ибо сами вы непременно сожгли бы мясо и остались с пустыми руками и пустым чревом.       Фролло улыбнулся, и даже я с трудом подавила смешок. Честно говоря, будь на месте Клода любой другой человек, он бы засмеялся без всякого стеснения, настолько комичным голосом было это произнесено, но архидиакон, видимо, забыл, что такое смех, ещё в детстве.       — Что ж, я буду благодарен вам за то, что обчистили меня до нитки, — прокомментировал священник, принимая шашлык.       — А разве не так должен поступать истинный служитель Божий? Помните, что сказано? Просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся. А также, кто хочет судиться с тобой и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду**. Будьте благодарны мне также за то, что помогаю вам выполнить свой долг.       Фролло фыркнул и вонзил зубы в мясо. Возразить Гренгуару ему было нечего. В этот момент к ним подбежал Жан. Ещё бы. По-любому, на запах еды примчался. Этот пострел голоден всегда. Иногда мне кажется, что он, как верблюд, делает запасы на чёрный день в какой-то никому неведомой части своего организма. А подглядывать за ними так забавно… Мальчишка нагло уселся возле архидиакона и улыбнулся одной из своих самых обаятельных и озорных улыбок. Глаза не просили, нет — требовали! — угощения. Сейчас он был похож на что-то среднее между щенком, который просит кусок колбаски, и тигром, который схомячит тебя, если не дашь ему кусок колбаски. Фролло вздохнул и протянул гамену палку. Лицо обделенного архидиакона выражало все градации страдания. Жан принялся поглощать добычу с азартом маленькой гиены. Ну, а что? В большой семье клювом не щелкают, а в большой семье бродяг и подавно. Гренгуар расхохотался и приобнял Клода за плечи. Панибратски как-то.       — Да, господин архидиакон, именно так. Попросили рубашку, отдай и верхнюю одежду. Попросили еды, отдай все, что есть. Вы сейчас поступили, как истинный христианин. Небось отвыкли от таких поступков за время своего служения, а, учитель?       Вот уж не думала, что Пьер станет подкалывать своего сенсея. Фролло окинул ученика осуждающим взглядом.       — Что вы имеете в виду? Придите в себя, Пьер. Вы сейчас пытаетесь очернить честное имя духовенства!       — Оставьте, мсье. Хотите совет? Вам следует относиться к жизни немного проще. И разве я солгал? Что-то я не замечаю, чтобы возле Двора Чудес выстраивалась очередь из священнослужителей, желающих помочь малышу Жану прожить новый день.       Парнишка попытался сделать страдальческое лицо, чтобы продемонстрировать, насколько сильно он нуждается в этой очереди из священнослужителей, но с полным ртом это получалось не слишком убедительно.       — У духовенства есть проблемы поважнее, чем оказывать помощь всякой шва…       Закончить архидиакон не смог, потому что его взгляд случайно напоролся на честные и невинные глаза Жана. Ну как такого назвать швалью?       Пара нежных рук обвилась вокруг шеи архидиакона, копна чёрных волос накрыла лысину. У священника перехватило дыхание от такого неожиданного и коварного нападения. Эсмеральда засмеялась, довольная произведенным впечатлением, и быстро поцеловала Клода в щеку. Эх, Эсма, ты бы поаккуратнее, а то твоего «папулю» удар хватит. Надеюсь, никто не заметил, что Фролло сейчас недалек от счастливого обморока. Гренгуар на эту сцену проявления дочерней любви взирал с плохо скрываемой завистью.       — Отец, я давно подумываю, может, вам стоит сменить свое одеяние. Вам, должно быть, жарко. У вас весь лоб в капельках пота.       С этими словами цыганка перемахнула через бревно и заняла место между Гренгуаром и Клодом.       — Я… Мне… Я должен носить сутану. Ведь я все ещё…       Фролло с трудом удалось взять себя в руки. Повернувшись к цыганке всем корпусом, он произнёс:       — Эсмеральда, я хотел поговорить с тобой. Я слишком долго гостил у людей, что были близкими для тебя все это время, но дольше оставаться здесь я не могу. Меня ждёт Собор. Я все ещё его настоятель, и ты вряд ли можешь представить себе беды, которые падут на мою голову из-за этого исчезновения.       Эсмеральда вся стушевалась после этого заявления. Дело в том, что весь Двор Чудес хоть и уважал архидиакона Жозасского, но не доверял ему. Вернее, все отчаянно делали вид, что доверяют, но это было лишь притворство ради Эсмеральды. И Эсмеральда понимала это.       — Отец, — голос девушки звучал очень печально, — неужели вы снова хотите покинуть меня?       — Покинуть? Нет, никогда!       Фролло взял руки Эсмеральды в свои. — Пойдём со мной! Я поселю тебя в Соборе, никто не посмеет прогнать тебя. Мы будем жить вместе, вдвоём. Как я и мечтал… Все эти шестнадцать лет. Мы будем счастливы. Мы будем пылать вечной любовью друг к другу.       Глаза Гренгуара вылезли из орбит.       — Родственной любовью, — посчитал нужным уточнить архидиакон, заметив это.       Ах ты ушлый змей, похотливая обезьяна! Вот ты и раскололся, как грецкий орех в пасти Щелкунчика. Не зря я две недели Штирлица изображаю. Так и знала, что проколешься, касатик. Только вот Эсмеральда совсем ни о чем не догадывается, смотрит на него своими по-детски наивными очами и принимает все за чистую монету. У-у-у, педофил. Ребёнка мне портить. Кстати, Греня тоже не в восторге от такого предложения. Ведь в формулу Фролло входит он сам да ещё цыганка, но никак не несчастный поэт. Ещё бы, ведь архидиакон в курсе, насколько номинальным является брак этих двоих.       — Мсье Фролло, это невозможно, — встрял в разговор Пьер, — как бы вам ни хотелось покинуть Двор Чудес, вы не сможете это сделать без позволения мсье Клопена Труйльфу. Так что, прежде чем обсуждать этот вопрос с Эсмеральдой, вам стоит обсудить это с ним.       Пьер знал, что Клопен Клода не любит и разрешения не даст. Впрочем, Клоду это тоже было хорошо известно.       — Эсмеральда, ты пойдешь со мной? Если мсье Труйльфу дозволит, ты пойдешь?       Лицо архидиакона выражало такой бурлящий коктейль из тревоги и надежды, что только слепой не усмотрел бы в этом что-то более сильное, чем отцовские чувства. И эти три человека были совершенно слепы.       — Эсмеральда, неужели ты оставишь нас? Мсье и мадам Труйльфу… Меня.       Греня, Греня, Греня… Бедный поэт книжку не читал и не знает, что его любимая цыганка не так уж и привязана к Клопену, не говоря уже обо мне. Что касается самого Гренгуара. Могу только посочувствовать.       — Прости, Пьер, но я не могу вновь оставить отца после того, как чудом обрела его. Да, дорогой мой отец, я пойду с вами.       И цыганка радостно кинулась архидиакону на шею.       Звон… Я отчётливо слышу звон разбивающегося сердца.       Вот что прикажете делать? Бунт это или не бунт? Вот пусть только попробуют не пойти к Клопену отпрашиваться. Я тут же сыграю в Павлика Морозова и без предупреждения сдам всех. А если отпрашиваться пойдут, Клопен им, конечно, запретит, и что тогда? Эсмеральда сделает все ради блага своего «папочки». Они, как пить дать, свалят ночью под шумок. Ох уж эти недолюбленные в детстве дети. Если бы только Эсмеральда знала, что ждёт её в Соборе. Я медленно рассекаю площадь и перевариваю полученную информацию. Закончив с обнимашками и мимимишками, Эсмеральда и Фролло отправились в каморку Гренгуаров, потому что теперь образованием цыганки занимается архидиакон. Вернее, сегодня у них первый совместный урок. Это могло бы вызывать тревогу, если бы мы не находились во Дворе Чудес, где любой оплывший хмырь готов встать на защиту цыганки. Жана и Пьера я оставила, решив, что ничего интересного точно уже не будет. И, видимо, ошиблась.       Гренгуар сидел, прислонившись спиной к стене здания, и имел вид человека, придавленного грузом проблем. Даже цыгане обходили его за километр, настолько сильная аура страдания исходила от поэта. Я подошла к Пьеру и осторожно дотронулась до его плеча. Несчастный вздрогнул и поднял на меня взгляд.       — А, это вы. П-присаживайтесь.       Пьер усиленно пытался быть как всегда вежливым, и поэтому до него не сразу дошло, что предложение присесть на землю звучит не очень заманчиво. Но я всё-таки села. Боже, что с ним такое, о чем я не знаю.       — Что тебя гнетет? — как можно более аккуратно поинтересовалась я.       — Не скажу. Вы снова выйдете из себя.       Ой, мама…       — Пьер, вот я сейчас выйду из себя, если ты мне не расскажешь. Что на этот раз стряслось?       — Даже щипцы палача не разомкнут мои уста. Вы уже начинаете нервничать.       — Хватит ломать комедию. Ты же знаешь, что я не отстану. И вообще я Клопену пожалуюсь. Вот прямо сейчас пойду и стукану на вас.       — Вы как-то говорили, что бродягой стали незадолго до меня. Так я вижу, вы очень талантливо переняли местные обычаи. Во всяком случае, угрожаете не хуже Гильома Руссо. Только ему нужен мой кошелёк, а вам информация.       Гренгуар надулся, а я задумалась. А он в чем-то прав. Что-то я совсем озверела в местных условиях. Уже и разговаривать цивилизованно разучилась.       — Твоя правда. Извини, Пьер. Сам понимаешь, местные нравы и все такое. Видимо, я слишком подвержена их влиянию. Ладно, я пойду, не кисни. Все образуется, что бы у тебя там ни случилось.       Я встала и уже собралась уйти, а заодно и хорошенько подумать над своим поведением, как Греня неожиданно обронил:       — Он хочет украсть её у меня.       Есть люди, которым печальные события легче переживать в одиночестве, а есть те, которым непременно нужно выговориться. Сладкоголосый Гренгуар явно принадлежал к числу последних.       — Мсье Фролло собирается сбежать с Эсмеральдой из Двора Чудес. С моей Эсмеральдой! Хотя, она и не была никогда моей, а теперь уже и не будет. Если до этого дня она хотя бы нуждалась во мне, и это нас связывало, то теперь рвётся даже эта нить. Я ей больше не нужен. Богатый отец способен ей обеспечить и пропитание, и крышу над головой. И супруга, наверняка, более достойного подберет, чем жалкий писака.       Так все же собираются удрать. Вот, падлы, я так и знала. Ну я им…       — Пьер, ты же понимаешь, что мы должны это предотвратить. Мы вместе помешаем архидиакону, и никуда он Эсмеральду не заберёт. Не дрейфь, чувак, мы их уделаем одной левой. И сарказмом сверху посыплем. Пошли для начала Клопену все выложим.       Я поднялась, но Гренгуар схватил меня за руку.       — Нет! Не смейте! Я вам не позволю это сделать.       Я уставилась на Греню, как баран на новые ворота. Шо? Это я, что ли, ныла здесь белугой на тему «убежала в чужие края, пропала Мальвина (тьфу, Эсмеральда, то бишь), невеста моя».       — Пьеро, ой, то есть Пьер, ну ты бы определился, что ли. Хочешь ты в итоге, чтобы Эсмеральда с тобой осталась или нет? А то чего-то я тебя совсем не понимаю.       В глазах Гренгуара светился неподдельный трагизм. Он не шутил, не прикидывался.       — Простите, мадам Труйльфу, но если Эсмеральда считает, что будет счастлива со своим отцом, я сделаю все, чтобы они смогли сбежать. И, если вы попробуете как-то помешать, меня ничто не остановит. Вы пожалеете.       Я опустилась на землю и уставилась на поэта с искренним восхищением. Вот она, та самая самоотверженность Квазимодо, которая покорила не одно женское сердце, но посмотрите, в чем колоссальная разница. У Квазика, при всем его очаровании, поломанная психика. Сам Гюго говорил, что в уродливом теле горбуна была такая же уродливая душа, что вполне логично. Ну не может быть адекватным человек, которого всю жизнь ненавидят и презирают все окружающие, кроме одного человека. И также понятно, почему Квазя стал добровольным рабом Фролло. Ведь это единственный лучик в его мраке, единственное доброе существо (забудем про говорящих гаргуль из мультика. Проблему шизофрении мы не будем рассматривать). Эсмеральда стала вторым божеством у алтаря Квазимодо, потому что это всё-таки красивая девушка, а звонарь не евнух, ну и потому что она проявила к нему эту самую каплю жалости, которой ему не хватало. Естественно, Квазимодо сделал цыганку смыслом своего существования.       Теперь Пьер Гренгуар. И сразу бросается в глаза тот факт, что он НОРМАЛЬНЫЙ. Да, творческие люди все немного с приветом, но на фоне Квазимодо Гренгуар самый что ни на есть обыкновенный парень. Он не страшный, вполне себе нравится девушкам, не был аутсайдером все это время. У него нет никаких причин делать смыслом своей жизни одну из красивых барышень, попавшихся на его жизненном пути. И, тем не менее, он сидит и чуть не плачет передо мной. Пьер на грани нервного срыва, но все равно отпускает девушку, настолько прочно засевшую в его творческих извилинах. И это кажется мне более странным, изумительным и прекрасным, чем чувство Квазимодо. Да, я скажу кощунственную вещь, но человек, который не ценит свою жизнь, чье существование похоже на пожизненное заключение в тюрьме, может без труда поступить так, как поступил Квазимодо. Но чтобы обычный человек с обычной жизнью согласился пожертвовать своими интересами в пользу счастья другого человека. Это удивительно, ведь ему есть что терять.       Я положила руку на плечо Гренгуара.       — Тебе нет смысла приносить жертву. Фролло не отец Эсмеральде.       — Вы опять за своё. Да чем же вам насолил господин архидиакон?       — Боже, ну вот почему мне никто не верит. Мне-то какой смысл врать?       — Вам лучше знать, мадам.       Блин, да я была бы первой в очереди из поздравляющих Эсмеральду, если бы Пакетта помнила, от кого она нагуляла свою дочурку. Вроде бы какой-то вор был у неё последним… Стоп… Бедный Клопен, его жена одноклеточное. Пакетта! Она же все ещё бьётся головой о камни в крысиной норе. Уж она-то быстро растолкует Агнесс, что архидиакон вовсе не герой её молодости. И самое главное, что у Пакетты есть неоспоримый вещдок. Не поверить будет нельзя. Аллилуйя.