Эстетика нищебродства

      Клод растерянно оглядывает собранных детей и судорожно теребит пальцами страницу открытой книги. Ребятишки, которым было велено собраться возле места жительства четы Гренгуаров, с увлечением болтают, швыряются камнями и каким-то мусором друг в друга и абсолютно не обращают внимания на архидиакона, который тщетно пытается добиться их внимания. Фролло проводил урок арифметики, но дети, убежденные Эсмеральдой прийти и послушать, сидели тихо первые минут десять. После всем стало скучно, и они нашли себе более интересное занятие. В самом деле, кто захочет сосредоточиться на унылых цифрах, когда во всем Дворе Чудес царит праздничная суматоха. Да и кроме того, это же маленькие нищие, воришки. Мы с Фролло устало переглянулись.       С тех пор, как мы с архидиаконом весьма откровенно поговорили, Фролло, видимо, решил проверить мою теорию о трудотерапии и ударился в кипучую деятельность. В тот же день он и Гренгуар (ибо я все ещё под подпиской о невыезде) смотались в Собор и притащили туеву хучу фолиантов, талмудов, альманахов. Греня, смеясь, это прокомментировал как: «Семья мсье Фролло перебралась во Двор Чудес». Вообще я сразу же заподозрила, что в этой куче средневековой мудрости не будет ничего, что хоть как-то помогло бы нам воспитать шпану Двора Чудес. Предчувствия меня не обманули. Обилие богословской, философской, медицинской литературы, несколько книг непонятного мне содержания с какими-то рунами, знаками (эти драгоценности Клод отобрал сразу же и прижал к сердцу нежнее, чем мог бы прижать Эсмеральду), труды римских, греческих математиков, астрономов, историков… Всего не перечесть. Но никаких азбук и букварей. Вдохнув и выдохнув несколько раз, я уравновешенно попыталась объяснить Фролло, что дети, которых он собрался учить, не студенты Оксфорда или Сорбонны, но мои опасения были напрасны. Клод довольно мастерски поработал над материалом для первого урока. Урок французского и арифметики мог пройти гладко, если бы только дети захотели дать учителю шанс. На Клода было жалко смотреть. Он никогда прежде не пробовал быть преподавателем, и ему стоило огромного труда в течение пяти дней, чтобы подготовить материал, но маленькие сорванцы не оценили его стараний.       — Я должен был сразу понять, что это пустое дело не принесёт никаких плодов, — обреченно заявил Фролло, захлопывая книжку, — я даже не могу применить тех методов, что использовали преподаватели в моей юности.       — Вы говорите о физических наказаниях? Да, не думаю, что это хорошая идея. Это может довести до беды.       Под бедой лично я имела в виду, что маленькие варвары вырвут из рук учителя орудие наказания и засунут его в… В общем, чувство собственного достоинства Фролло пострадает, как никогда прежде.       — Чем вы думали, когда советовали мне заняться воспитанием и образованием этих зверенышей?       — Не грубите мне, мсье. Вы слишком рано сдались. Давайте ещё раз попробуем их унять.       — Я скоро надорву голос в попытках призвать их к порядку.       — Мы должны их заинтересовать. Давайте начнём с астрономии.       Повернувшись к детям, я крикнула:       — Послушайте, что я вам скажу. Наше небо полно тайн и загадок. Его устройство издревле занимает людей. Разве вам не любопытно, куда девается солнце каждую ночь и почему луны и звезд не видно днём? Мсье Фролло может рассказать вам, из чего сделаны облака и какие ещё небесные тела водятся в небесной тверди и почему мы их не видим.       Фролло вздохнул. Он явно считал всю эту авантюру собственной деградацией. Ведь его, чертового гения, принуждают говорить о таких примитивных вещах таким примитивным людям. Хотя, архидиакон мог не волноваться, у него не было никакого шанса донести эту простенькую информацию до аудитории по той простой причине, что мой голос затерялся в воплях и спорах. Выяснить, кому принадлежит рогатка или кто мухлюет во время игры в карты, было куда важнее, чем узнать состав облаков. Только Жан буравил нас любознательным взглядом и терпеливо ждал, когда же начнётся урок. Клод улыбнулся, глядя на цыганенка, и поманил его рукой.       — Идём, Жан. У тебя сегодня будет индивидуальный урок. Сандра, не могли бы вы сказать этим детям, что они могут идти.       На моих глазах разваливалось такое прекрасное начинание. Я вцепилась в Клода.       — Пожалуйста, мсье, давайте подумаем, что можно сделать. Да, они дикие, почти звереныши, как вы и сказали, но имейте сострадание. Мы должны им помочь…       — Послушайте, Сандра, — Клод поднял руку, призывая к молчанию, — вы стараетесь напрасно. Им не нужно то, что вы так настойчиво хотите им вручить. Насильно никого не спасешь, не поможешь.       Он понизил голос.       — Да и мы с вами прекрасно знаем, что вы не столько желаете оказать им милосердие, сколько бежите таким образом от своих собственных проблем. Я не дозволю свиньям марать святыню.       Архидиакон в сопровождении Жана пошёл прочь, недоученики разбегались, а я понимала, насколько глупо и по-идиотски было считать, что из этой затеи выйдет что-то путное. В качестве логичного завершения облома, словно чертик из коробочки, появился Жеан.       — Друзья мои, а что же вы панталоны туткайль просиживаете? Чёрный дракон взял вас в плен? Я вам объявляю, что вы свободны. Бегите скорее, Гильом Лохматый раздает маски для карнавала.       Как ни странно, но вот Жеана все услышали, но не успели они сорваться с места, как…       — Сидеть!       Приказ принадлежал Клопену.       — Сели. Заткнулись. Замерли.       В наступившей тишине можно было расслышать, как жужжит пролетающая мимо муха. Железный тон, которым был отдан приказ, подействовал даже на Фролло. Клопен подошёл к архидиакону и жестом пригласил его приступить к зачитыванию лекции.       — Не изволите ли, мсье Фролло, выполнить свой долг перед юным поколением?       Таким вежливым и почтительным я Клопена никогда не видела, но для Клода это было в порядке вещей. Жан спешно занял своё место, а Фролло открыл свои труды.       — Мсье, дозвольте украсть у вас ещё несколько минут.       Клопен повернулся к классу и грозно велел:       — Значит так, маленькие исчадья ада, ближайшие полтора часа вы верные рабы и невольники мсье Фролло. Если я увижу, услышу или узнаю, что вы, канальи, вели себя не как истинные аристократы, я каждому из вас ТРУСЫ НА УШИ НАТЯНУ СОБСТВЕННЫМИ РУКАМИ, ЯСНО?!       Эти дети не знали, как должны вести себя истинные аристократы, но знали, что будут вести себя именно так, потому что Клопен не шутил.       — Вне всякого сомнения ваши речи впечатлили бы самого Цицерона, дорогой Клопен. Будет ли мне позволено тоже сказать пару слов.       Лицо Жеана светилось таким лукавством и мнимой покорностью, что даже мне захотелось его стукнуть, хотя сейчас его жертвой был мой враг. Клопен окинул оппонента презрительным взглядом.       — Нет, не будет, Мельник. Тебе тут делать нечего, убирайся.       — За что же я впал в немилость, ваше величество? Или, может быть, мне теперь стоит обращаться с этим титулом к моему дорогому братцу? Ведь всякому известно, что вы лакеем у него служите.       Вообще, это был первый и единственный раз, когда Клопен решил чем-то помочь Клоду, но Жеану было выгодно сказать иное. Как ни были напуганы дети, на лицах некоторых из них можно было заметить улыбки. Земля задрожала под ногами Клопена, когда тот подошёл к Жеану.       — Ой, Мельник, уйди по-хорошему, не доводи до греха. Не заставляй меня жалеть, что пощадил и не отправил тебя к праотцам.       — Ах, вы теперь так боитесь впасть в грех, господин король? Мой брат оказал на вас еще более сильное влияние, чем я думал.       — Мельник, Мельник, кажется, вчера ты занимал денег на выпивку. Не пора ли тебе идти целовать подошвы туфель твоего брата, чтобы выдал тебе, молокосос, содержание на следующий месяц, как это обычно и бывает.       Теперь настал черед Жеана пламенеть от гнева.       — Следите за языком, ваше величество, а то ведь вы не намного моложе моего брата. Старость не за горами, а старость несёт смерть.       — Для тебя, маляш, любой мужчина способен показаться древним старцем. Ступай к своей матери, попроси у неё грудь и защиты под юбкой. Ах да, прости, я забыл, юбки твоей мамашки тебе всегда заменяла ряса брата. Как же вы проблему с грудью решали?       Это было жестоко. Жеан кинулся на Клопена, завязалась драка. И мне первый раз хотелось, чтобы Труйльфу как следует отдубасили. Прибежали цыгане, растащили распетушившихся петухов. Мельник пинался, плевался, вытирал кровь, струящуюся из разбитой губы. Клопен обзавелся небольшим фингалом и потерял клок волос. Наконец, у Фролло появился шанс начать урок. Мельник в сопровождении нескольких цыган испарился, и я искренне понадеялась, что Клопен последует его примеру, но мои чаяния были напрасны. Труйльфу схватил меня за руку и оттащил в сторону.       — Наконец-то мне удалось тебя поймать. Немедленно объяснись.       — Отпусти сейчас же, синяки на руке оставишь.       Он отцепился, но не отстал.       — Где ты шляешься пять дней? Почему дома не ночуешь? Я уж думал, снова повадилась в город, но нет же. Из Двора Чудес не выходишь, но на глаза не показываешься. И со священником этим носишься, как с писаной торбой. Хуже Эсмеральды. Что вообще творится? Мне уже начала прилично докучать вся эта канитель.       — Не стоит беспокоиться, Клопен, все в порядке. Не ночую дома, потому что не хочу. По той же причине и со священником «ношусь». Захотелось мне, понимаешь? А ты имеешь что-нибудь против?       — Во имя всего святого, чего ты хочешь этим добиться? Я не буду таскаться за тобой, как собачонка. Как… Как… Как Гренгуар за Эсмеральдой!       — Да кто тебя просит-то?! Гренгуар Эсмеральду любит. А у тебя ни совести, ни стыда, ни…       — Я так и знал, так и знал. Поэт предупреждал меня, что однажды это начнётся. Все эти лямуры, «я за тебя жизнь отдам» и прочий пустозвон. Букеты, признания…       — Да какие к чертям букеты. Иди ты в ж… В жандармерию, предатель, Иуда, урод, скотина… Это я тебе сейчас трусы на уши натяну, если не свалишь, подлец.       — Да что я сделал-то?!       — Чего ты ко мне пристал? У тебя же есть прекрасная юная пассия, которая куда лучше подходит на роль жены. Вот там тебя не смущает ни любовь, ни букеты, ни признания. Так давай разведемся? Решено, развод и девичья фамилия!       Нужно было видеть глаза Клопена в этот момент.       — Кто?!.. Поэт! Ах, трепло, лошадиная задница. Я ему язык с корнем вырву!       — Что?! Гренгуар все знал?! Хорошенькое дело.       Вот теперь мои глаза вылезли на лоб и приняли форму аж двух квадратов.       Оказывается, предателей-то два…       — Отойдем подальше, дорогой супруг, подальше от детей. Я сейчас буду выражаться.       Но выразиться не получилось. Даже на эту малолетку плевать было. Просто пустота. Пусть девчонка делает, что хочет. В конце концов, у женщины есть только три возраста: маленькая девочка, восемнадцать лет и старая кляча. Я вот перевалила в третий возраст. Все это так напоминает дурацкую дешевую мелодраму. И как меня только угораздило… Вот стою, пялюсь на него и даже не знаю, что сказать. Истерить неохота, но одновременно так гадко на душе, словно меня в говне искупали, а в душ не пускают. Эх, Клопен, иди в жопу. Пусть весь мир идёт в жопу, вся вселенная. Ненавижу вас всех. Но, если ты, любимый, ждешь, что я буду гонять тебя и твою лямур по всему Двору Чудес с воплями и криками, то шиш вам. У меня еще осталось немного человеческого достоинства.       — Не бойся, Клопен. Я не стану тебе мстить. Твоя шлюха тоже в абсолютной безопасности. Желаю счастья.       Я повернулась и собралась удалиться гордой походкой победительницы. Он схватил меня за руку.       — Ты же знаешь, что это ничего не значило. Ты назвала её шлюхой, и ты права. Она действительно только шлюха. Просто… Как бы тебе растолковать. Мне решительно плевать на неё. Если завтра её убьют, я не обращу на это ни малейшего внимания. Довольно смотреть на меня такими глазами. Кричи, оскорбляй меня, бей. А потом прости и покончим с этим.       — Нет уж, дорогой. Не хочешь говорить об этом? Не нравится возиться со мной, дурой? А вот придётся. Потому что мне тоже не с руки с тобой нянчиться. Думаешь, на тебе свет клином сошелся? Отнюдь. Я себе другого мужа заведу! Десять других мужей! Гарем у меня будет!       Я с размаху влепила пощечину, на которую Клопен не обратил никакого внимания.       — Знаешь, отчего я никогда не мог терпеть твоего кокетства? Оттого, что ты в эти мгновения слишком походила на неё. А я никогда не хотел, чтоб ты была на неё похожа. Ты не бессловесное мясо, годное лишь для одной цели, и я опасался, что ты однажды станешь ею. Я хотел бы использовать тебя, как её, но не могу. Это было бы слишком жестоко даже для меня. Я женился на тебе ради забавы, но сейчас хочу жить рядом с тобой. Я уже забыл ту потаскуху, как и множество других потаскух.       Эти слова совершенно сбили с толку. Я слышала о ситуациях, в которых мужчина сперва видел в женщине только любовницу, а после как-то проникал глубже, но чтобы наоборот…       — Ты любишь меня?       Вопрос вырвался сам собой. Теперь Клопен выглядит также растерянно, как и я.       — Я столько раз говорил эти слова, не придавая им значения, что не уверен, стоит ли произносить их для тебя. Я знаю лишь то, что буду сильно опечален, если ты покинешь меня. Так ли важно, что я теперь скажу? Я, к примеру, могу сообщить тебе, что давно не вижусь ни с какими женщинами, но разве ты мне поверишь? Это пустые слова. Я хочу быть с тобой, понятно? Не игнорируй меня, не убегай, прошу. Однако, если ты не можешь найти в себе сил простить меня…       Я не дала ему договорить и попросту залепила рот поцелуем. Хочет быть со мной, посмотрите-ка на него. Клопен обнял меня за талию и притянул к себе.       — Еще раз изменишь мне и сам не заметишь, как однажды утром проснешься без всех причиндалов, — ласково прошептала я ему на ухо.       — Идёт, — тихо смеясь, подтвердил он и куда-то потащил меня.