Ты мог бы вернуться в любой момент, Не пользуясь ключом. Ты знаешь, я всегда жду тебя.
Тишина, и даже не слышно, как оба переводят дыхание. Они готовы плакать, и слёзы вот-вот навернутся, только причины разные, но и что-то общее присутствует — бессилие. Эмоциональное, физическое, обтягивающее кости вместо кожи. Юнги потупил взгляд, смотрит на руку Намджуна, прижимающую к его груди белую тряпку, а в голове пусто, только звоночки какие-то отдаются эхом от стенок черепа. Никого. Намджун дрожащей рукой достаёт наконец из кармана телефон, Юнги испуганно смотрит. — Ты в скорую? — спрашивает он дрожащим голосом. — Нет, я быстрее тебя довезу. Прижми! — рычит он, берёт руку брата, будто тот сам не может, прижимает ей промокшую ткань. — Я сейчас. Он идёт в другую комнату за аптечкой, попутно слыша в трубке гудки. Руки опускаются, но ответственность, любовь и злость заставляют идти и бороться. Надеется, бороться за Юнги, а не против него, хотя грань увидеть будет очень трудно. Юнги убирает руки, видит на рубашке скопившуюся кровь, буквально разглядывает, чтобы как-то отвлечь свои мысли, но не особо получается. Из соседней комнаты доносится стук чего-то упавшего, он заставляет Юнги вздрогнуть и прижать рубашку обратно. Хотя чёрт знает, чем это вообще помогает. Почему Чимин исчез так быстро? Юнги не может не задаваться этим вопросом. Он слишком не хотел его подставлять, но в результате сам Чимин его подставил, отчего Юнги чувствует обиду. Несправедливость. Никогда не хотел падать в глазах брата, а теперь вот так, и никакие оправдания не помогут. Намджун быстро приходит, кидает аптечку на пол и на коленях пытается разобраться, что из этого вообще понадобится. Не хотелось прочувствовать на себе эти мгновения снова. Он снова не готов. Старший быстро копается, находит какие-то пузырьки, вертит их в руках, нервничает. — Хён, успокойся, всё нормально, — Юнги сам старается говорить спокойно, но от окровавленного парня «всё нормально» звучит пугающе. Намджун оглядывается на него, и за эту секунду Юнги ясно понимает — ничего не нормально. Всё охренеть как ненормально. Ужасно. — Возьми это, — он тянется рукой к одному из выложенных флаконов. Намджун хватает его, вглядывается, потом быстро берёт бинт, складывает в несколько раз и смачивает жидкостью. — Потерпи, — тихо и хрипло проговаривает он, стоя на коленях перед сидящим на стуле Юнги. Юнги терпеть уже не привыкать, хотя перед братом он явно чувствует себя неудобно. Чуть шипит, когда тот прикладывает смоченную ткань к ранам. — Вроде, неглубокие. — Выдох на грани. — Это всё так нелепо вышло, да? — задаёт Юнги немой вопрос, Намджун ничего не отвечает. Ему ответить-то и нечего. — Я чувствую себя виноватым хотя бы за то, что позволил случиться этому. Не думал о последствиях, но тут ведь ничего серьёзного. — Юнги пытается сгладить ситуацию как только может, что выглядит сейчас глупо. — Кто знает, Юнги. Я вижу, но не могу сказать, насколько всё серьёзно, — хмуро и тихо отвечает брат. — Я нормально себя чувствую, значит… — Значит, можно провернуть такое ещё раз, так? — Намджун говорит резко на выдохе и поднимает глаза на ссутулившегося брата: тот почти съёжился, глаза опущены, кулаки сжаты в приступе бессилия. — Я не это имел ввиду, — тихо, но чётко произносит он, пока старший приклеивает повязку пластырем. — Прости, — произносит на выдохе Намджун в плечо брата, упираясь затем туда лбом, так и стоя на коленях между разведенных ног. Он вдыхает и неизменно чувствует носом металлический запах, до боли знакомый, что сводит все мышцы, а кожа такая холодная, что становится страшно, будто вот-вот потеряет его. Но терять совсем не хочется. Юнги одной рукой зарывается в волосы брата, а другой обнимает за плечи, стараясь прижать сильнее, быть ближе к родному теплу. — За что извиняешься? Это я… правда, идиот тот ещё, — говорит младший, а потом беззвучно грустно усмехается. За усмешкой появляются слёзы, скапливаются в уголках глаз. — Я не успел, — отвечает Намджун в плечо, трётся лбом. Чувство вины одолевает нестерпимо. — Это не зашло бы слишком далеко, — говорит Юнги, но потом одумывается. Хлюпает носом, — я понимаю, что для тебя это уже слишком. Для меня тоже, хён, но я не сопротивлялся, а, значит, виноват сам. Намджун не хочет ничего слышать. Трётся сильнее, пытается выкинуть эти слова из головы, заглушает объятиями, стискивая бедного Юнги в своих руках, и тот растекается в руках, словно шоколад — здесь, сейчас и хотелось бы навсегда. Намджуну тоже хочется заплакать, и он почти позволяет себе это сделать, но всё-таки приходит в себя и пытается рассуждать здраво, насколько это возможно. Через минуту он встаёт с колен и велит Юнги надеть что-нибудь, чтобы поехать в больницу, а на вопрос «зачем?», ведь, кажется, всё уже в порядке, отвечает, что могло произойти заражение, и осмотр доктора необходим. Младший на слабых ногах плетётся в комнату, надевает первое попавшееся и идёт обратно, встречаясь на пороге своей комнаты с Намджуном. — Он мучает тебя? — Нет, это не так, — Юнги старается произносить увереннее, говоря это вместо «не совсем так». — Он нормальный на самом-то деле, хён, — поясняет в привычной манере. «Нормальный», — думает Намджун, разворачиваясь и направляясь с братом к выходу.***
Жутко светло, в нос бьёт сладостью такой заманчиво-медикаментозной. Бьёт в нос и, кажется, заходит в уголки подсознания. Юнги не очень-то любит больницы. Лежит и всё также по-старому смотрит в потолок, только теперь уже другой, не такой, как дома — чужой. Юнги боится, что он станет родным, каждой клеточкой души не хочет, чтобы этого произошло. И тем более не понимает, как успел согласиться остаться здесь лежать, не зная на какой срок. В приёмной ещё раз обработали раны, только чем-то более жгучим и неприятным, смыли кровь и оставили сидеть на кушетке, пока брат разговаривал с каким-то молодым мужчиной, не особо опасным по внешнему виду, хотя Юнги не пристало бояться кого-либо, но тот всё-таки врач, а Юнги не любит больницы. И всё, что с ними связано. Намджун стоит и кивает, потом подходит к Юнги и берёт его руки в свои, словно тот маленький. Юнги смотрит устало и почти не слышит, может, от этого и соглашается быстро на просьбу Намджуна: — Останешься здесь ненадолго? — он смотрит поблескивающими глазами, а взгляд явно выражает надежду. Только на что? Что Юнги не заразился чем-нибудь? — Где? — Юнги сперва не понимает и откровенно тормозит. — Здесь, в больнице. Я буду приходить каждый день, — Намджун пытается улыбнуться, но губы только подрагивают. Юнги протяжно выдыхает и откидывает голову. — Зачем? Это всего лишь царапины, ты же видел, хён! — сил кричать нет, да он бы и не стал, но сопротивляться начал, зыркнув недобро на медсестру, перевязывавшую его. — Врач сказал, так надо, — кивает Намджун. — И отдохнёшь тут. — Это правда обязательно? — Да. Надо, — через силу произносит Намджун. Ему самому до ужаса не хочется оставлять Юнги здесь. Брата словно отрывают от него самого. А потом Юнги сопровождают до его палаты — двухместной, довольно просторной, симпатичной и невозможно светлой, что парень буквально сливается с этой белоснежной маскировкой. Ему приносят таблетки: две выпить сейчас и ещё вечером после ужина. Тот послушно соглашается, выводя в голове, что если принимать всё в неуклонном порядке, то и домой вернётся скорее. Хотя по большому счёту сейчас ему просто плевать, таблетки — так таблетки. Он слишком устал, поэтому валится на кровать, находящуюся рядом с окном, недолго корит себя за то, что согласился, а затем проваливается в глубокий сон без сновидений. Юнги просыпается от крика — слишком отчётливо, громко и протяжно. Он резко раскрывает глаза, но не видит абсолютно ничего, пугается до жути и даже начинает ощупывать своё лицо, попадая пальцем в глаз и вздрагивая от боли. Глаза на месте, это уже хорошо, но страх потери зрения всё ещё не покидает. Движения рук слишком смазаны, тело будто заторможенно реагирует на сигналы мозга. Юнги крутит головой, до боли широко раскрыв глаза, пытается что-то увидеть и наконец видит пятнышко света — фонарь на улице. Он снова проснулся ночью. Почти дежавю, и это успокаивает, крик из сна тает, как воспоминание. Внезапно он ощущает надобность сходить по нужде и пытается встать с кровати в кромешной тьме. Встаёт, держась за спинку, идёт вперёд, ощупывая руками воздух, боясь напороться на что-нибудь в незнакомой и ещё не выученной обстановке комнаты. Ноги, как ни странно, тоже ведут себя не как надо, и как бы Юнги ни старался, двигается он медленно, но всё же приближается к чему-то, а потом нащупывает рукой дверную ручку. Вздрагивает, когда слышит крик снова. Он настоящий и он похож на отдаляющийся вой, не слишком человеческий. Поначалу Юнги казалось, что он слышал его во сне, но, видимо, не так, хотя соображает спросонья он ещё слабо. Дёргает ручку и щурится от яркого света. Неприятное ощущение в глазах скоро слабеет, сквозь пальцы он пытается разглядеть место, где оказался, и понимает, что это вовсе не ванная комната — он вышел из палаты в коридор. Но это не самое интересное. Он видит причину своего пробуждения — протяжно воющий, скулящий мужчина, опутанный рукавами своей рубашки с пуговицами на спине. Его ведут по коридору двое санитаров в белых халатах, но получается у них скверно, потому что мужчина крепче сложен и норовит вырваться. Но они всё-таки держат, стараются торопиться и худо-бедно продвигаются к выходу из длинного, даже вечного коридора. Крик ещё продолжается и стихает мучительно медленно. Юнги опирается спиной о стену, не в силах стоять, всё также прикрывая лицо рукой, и не может отдышаться. Пульс неприятно громко бьётся, кажется, в самом мозге, закладывая уши, ещё больше затормаживая мыслительную деятельность. Сзади кто-то обхватывает руку, отчего Юнги почти подскакивает на месте и оборачивается, боясь увидеть что-то очень и очень страшное. — Мальчик, ты чего вышел? Тебя крик разбудил? — обращается к нему санитарка-аджума с доброй улыбкой. Юнги не может ничего ответить, только трясёт головой невпопад, а потом всё-таки кивает несколько раз, как китайский болванчик. — Ничего, ты не беспокойся, иди спать. В нашем крыле так обычно никто не кричит, оно не для буйных, — старушка снова улыбается. — А этого просто проводили через наше. Ах, бедный. А ты иди, иди. Больше никто не помешает. Здесь почти всегда тихо и таких нет, — она мягко толкает Юнги в спину, пока тот не скрывается вновь в темноте своей палаты. С минуту он так и стоит у дверей, шумно дыша, почти задыхаясь от паники, а потом на ощупь садится на не свою кровать, так как она ближе. Сидит, не пытается привести дыхание в норму, да и разум сделать этого не позволяет. Паника в чистом виде. — Я в психбольнице, — дрожащим голосом произносит он сам себе. — Я в, мать её, ёбаной психушке.***
Намджуну плохо почти нестерпимо. Вина доставляет изнутри, заставляет грызть кулаки и сто раз на дню передумывать забрать Юнги немедленно. Он всей душой надеется, что брат воспримет это как можно мягче, если такое вообще возможно. Он не мог поступить иначе, это был последний выход, спасительная дверь, пусть и в психиатрическую больницу. Намджун не в состоянии оказать ему помощь сам, чтобы избавиться от этого недуга. Да, теперь он может утверждать, что это именно недуг, а в больнице за ним явно присмотрят, когда Намджун разрывается из-за работы. Он винит себя хотя бы за то, что уделял брату мало, как ему кажется, внимания. Вот так медленно-медленно подкрадывался коллапс, и, казалось, ничего слишком плохого уже не будет, как он окатывает с головы до ног. А ещё Намджуну стыдно как перед Юнги, так и перед самим собой, ведь он стал продумывать это заранее, когда поведение брата только начало казаться странным и не выходило особо за рамки чего-то плохого. Искал информацию и врачей, нашёл подходящую лечебницу с хорошей репутацией и неплохими рекомендациями на случай, если произойдёт худшее. Случай, к сожалению Намджуна, не заставил себя ждать. Теперь он только надеялся и готов был молиться несуществующим богам, лишь бы брату стало лучше. Сокджин обещал. Сейчас Намджун как раз подъезжал к больнице. В первую очередь, он хотел увидеться с Юнги, хотя и несколько боялся его реакции на всё, что происходит, а ещё своей, поэтому мысленно бесконечно прокручивал в голове возможные диалоги, подбирая правильные слова. Также ему обязательно нужно было встретиться с врачом, который решил взять Юнги под своё покровительство, отчего ему и потребовалась информация от старшего брата. Намджун входит в здание больницы, как его внезапно окутывает странное паническое настроение. Внутри всё устроено довольно уютно, да и персонал улыбчивый, только Намджун задумывается, сколько же здесь покалеченных душ в самом деле. За стенами, их не видно. И мучений их не видно — во многих случаях безнадёжных, но они укрыты подальше от глаз людей, будто под табу, и это страшнее всего. Намджун пытается успокоиться, видя улыбчивое лицо врача, пытаясь откинуть мысли и привести себя в серьёзный вид. Почти получилось. — С вами всё в порядке? — спрашивает доктор у подошедшего парня и протягивает руку. — Да, конечно. Спасибо, что решили уделить внимание, — пожимает мягкую тёплую ладонь Намджун, поклонившись. Жутко нервничает, отчего внезапно забывает имя врача, поэтому наклонившись смотрит на покачивающийся бейдж с надписью «Ким Сокджин». — Это нужно и мне самому, чтобы понять причины и составить более чёткий план лечения. Пройдём в кабинет? — улыбается он из-за круглой оправы очков, и Намджун расслабляется, потому что улыбка действительно располагает. В кабинете доктора не менее уютно — светлая, небольшая комната, стол в полном порядке с аккуратными стопочками бумаг, а также кучей всяких залипательных игрушек, вроде маятника Ньютона, которые сразу бросаются Намджуну в глаза, на стенах репродукции с пейзажами, смотря на которые можно затеряться в миг, а окно прикрывают мягкие покачивающиеся шторы. А главное, тут нет различных скелетов, пугающих гипсовых половинок мозга и плакатов с органами в разрезе. Совершенное спокойствие и даже умиротворение. Сокджин поправляет оправу цвета меди и садится за стол, попутно присаживая Намджуна. — Мне неловко просить об этом, потому как пациенты зачастую старше меня, как и их опекуны, но не могли бы мы перейти на «ты»? — спрашивает Сокджин, складывая руки на столе. — На самом деле, я тоже хотел предложить. Буду рад, — кивает Намджун, нервно улыбаясь уголками губ. — Хорошо, — снова улыбается доктор, вынимая из ящика тетрадь и ручку, а потом откашливается. — Да, я хотел бы обосновать свою заинтересованность и готовность действительно помочь Юнги. Помогать — это моя обязанность, но когда я вижу такого юного парня, немногим, откровенно говоря, младше меня, и уже с проблемами — мне кажется это жуткой несправедливостью. Так ведь? — Намджун в ответ только невесело кивает. — Я вижу, что ты сильно обеспокоен за своего брата, и я постараюсь, напрягу все силы, чтобы помочь. Обещаю. Намджун шумно выдыхает. Нужные слова нужного человека обнадёживают порой в самой безвыходной ситуации. Намджун ситуацию безвыходной не считал, но теперь, когда Юнги будет под покровительством Сокджина, шансы на быстрейшее выздоровление явно увеличивались. — Итак, мне нужно знать всё, что могло служить причинами нарушения. Начнём сначала, как говорится. Юнги калечит себя, так? — Да, — ответ не без горести в голосе, Намджун кивает. — Я часто на работе, когда он бывает дома, поэтому не могу следить за этим. Да и ещё он начал приплетать парня. Чимина какого-то. И я даже верил сперва, но потом стало слишком очевидно. Чёрт, как же это пугает, — выдохнул снова Намджун, уставившись на свои колени. — Присутствие кого-то ещё пугает? — Если бы оно было реальным — нет. Это… словно призрак, хоть я в них и не верю, не подумай, — усмехается Намджун, и Сокджин чуть улыбается мягко в ответ. — Но он говорил, будто это кто-то живой, существующий, приходящий регулярно к нам в дом. А потом это… Порезы. Юнги кинул тогда, что это не он сделал. «Чимин». Я сам чуть не сбрендил в тот момент, из ран кровь хлещет, полосы свежие, а он говорит: «это не я», хоть рядом никого и ни следа. — Надеюсь, это всё-таки не шизофрения, но пока все признаки… — шёпотом произносит Сокджин на выдохе, продолжая записи. — У этого заболевания в таком юном возрасте обязаны быть существенные причины, я уверен. У него были проблемы в личной жизни? Серьёзные неудачи, из-за которых он очень сильно переживал? Может, какие-то потери? — В последнее время всё шло довольно неплохо, хотя Юнги всегда выглядит апатичным, но это у него в характере. А что касается потерь… Да, но это было в детстве, — Намджун закусывает губу и не отваживается перевести взгляд на доктора. — Это не обязательно могли быть недавние проблемы. А вот проблемы, сваливающиеся на детскую психику, наоборот — в разы серьёзнее. Могут быть, как тлеющий вулкан долгое время и только потом пробудиться. Это осложняет, — Сокджин поджимает губы. — Я слушаю. Что произошло с ним в детстве? — По правде, это произошло с нами обоими, — начал Намджун, кажется, ещё более сгорбившийся, ушедший в себя, в неприятные воспоминания, вороша которые всякий раз обжигаешь оголенные чувства. Больно. — Юнги тогда было 12, мне 15. Его оставили на меня дома, как обычно. Наши родители возвращались из Ульсана, где в то время жила бабушка, на скоростной трассе в них со встречки втаранился фургон, — Намджун уже привык не плакать, хоть и нельзя сказать, что оправился, но старый шрам зажил, оставляя поверх толстую, пусть и уродливую, но крепкую корку. Сейчас он всё же хлопал ресницами, стараясь опустить накатившее. Сама мысль о том, что его хрупкий Юнги так и не пришёл в себя, а потом и вовсе поломался, разрушала. — Воды, Намджун? — предложил Сокджин, откладывая тетрадь и почти вставая с места. — Нет, я в порядке, — он поднял голову и постарался посмотреть на доктора ясным взглядом, Сокджин же увидел лишь чётко читаемое море трагедии, грусти и обеспокоенности. — Сочувствую, — доктор снял очки, сложил и мягко опустил на стол. — Понимаю, это очень трудно, но я должен знать. Можешь продолжать? — Да. Я столько раз прокручивал у себя это в голове… Их нашли в груде покорёженного металла. Не только металла машины, но и того, что вылетел из грузового фургона. К слову, водитель там не выжил тоже. Юнги тогда решено было не говорить, но он узнал всё сам, естественно. Не помню, как это произошло, но удар… Как он вытерпел… Хотя сейчас понимаю, что не вытерпел совсем. Намджун пытается взглядом зацепиться хоть за что-нибудь, что позволит ему успокоиться. Игнорируя покачивающиеся игрушки, всматривается во всепонимающий взгляд Сокджина — врач даже перестал записывать на какое-то время. — Юнги сильно замкнулся, но я считал это нормальным. Наверно, потому что у меня самого было похожее состояние. Но я чувствовал ответственность за него, поэтому старался растормошить, и это не всегда получалось. Теперь, спустя годы, я чувствую себя дико виноватым. — Ты не должен себя винить, вы тогда оба были сильно уязвимы, просто ты, как я могу судить, оказался более стойким. Скорее всего лишь потому, что старше. И в этом нет твоей вины, ты бы не смог исправить ситуацию на психическом уровне, — кивает Сокджин. Намджун молчит в ответ и старается услышать и принять слова, хотя чувство вины уже на каком-то генетическом уровне поселилось в нём, вряд ли вытравишь. — Так, это прозвучит грубо, но зато теперь работа облегчается, хоть и не сильно. Мне будет о чём с ним поговорить. А вы сами разговаривали об этом? — спрашивает Сокджин и вновь берётся записывать. — Раньше — много, сейчас… не помню, когда в последний раз. — Понимаю, не следовало слишком ворошить. Я не буду налегать сильно, можешь не беспокоиться, — обещает Сокджин. — Я могу с ним встретиться сегодня? — Намджун смотрит в глаза и закусывает губу. — Он не слишком в настроении. Давай, сперва я попытаюсь поговорить с ним? — Мы не увидимся? — в голосе слышен испуг. — Не беспокойся, с ним всё в порядке, он просто очень угнетён. Я поговорю с ним, и после вы точно сможете встретиться и поговорить. Устраивает? Я не могу допустить, чтобы ему стало ещё хуже. Обязательно скажу, что ты приходил, — доктор смотрит в глаза, и Намджун не может не довериться этому взгляду. Кивает, опустив голову — новость его всё равно не слишком радует. По правде сказать, Юнги сам не захотел видеть брата, а Сокджин не хотел расстраивать старшего. Юнги лежал, смотрел в потолок, метался, но всё же поймал себя на мысли, что обижен на брата. Намджун, который всегда так заботился о нём, упёк его теперь в психушку. А ведь он, Юнги, он совершенно нормальный, как этого можно не понимать? А всё что произошло — это не целиком его вина, ведь можно было разобраться, поговорить. «Оттирая твою кровь с ран, да?» — говорит он сам себе и сам себе же отвечает мысленно: «Дурак ты, Юнги. Тот ещё». Мысль о том, что он ведёт диалог с собой, заставляет усмехнуться. Может, и не зря он попал сюда, в эту палату — пусть без решёток на окнах, но со створками без ручек. Свобода — вон она, там, протяни руку и столкнись со стеклом, словно мотылёк. Юнги никогда не жаждал свободы и не ценил её особо, просто само место напрягает. Одиночество уже который день наталкивает его на эти мысли, пока он часами лежит и залипает в потолок. Он много думает о Намджуне, но ни чуть не меньше о Чимине. Он, чёрт подери, скучает. Юнги слишком больно думать о том, что Чимин затаился и боится, но ещё хуже, если получил, что хотел, и бросил его. Слова о зависимости младшего — сказки и пустой звук. Зависимость же Юнги давит и делает больно где-то в солнечном сплетении. Доктор приходит каждый день и каждый день говорит, что Юнги должен встретиться с братом. Юнги отворачивается к стенке и отвечать на вопросы доктора не желает, словно настырный ребёнок, о чём однажды мягко напоминает Сокджин с улыбкой. Он её слышит – эту улыбку – и тянется ответить, но внутри пережимает какой-то канал, и он чувствует — нет, не готов, гордость не позволяет. И лишь однажды: — Я всё ещё здесь. Вы же видите, лежу здесь, как овощ. Обычный, ничего особенного, ничего не происходит, но вы упрямо считаете меня психом, — он не смотрит на доктора, снова повернувшись спиной. — Юнги, — обращается доктор опять с улыбкой. — Никто тебя таким не считает. И тем более считать не будет, если поговоришь со мной и Намджуном. Не вини его, он просто очень беспокоится за тебя и хочет помочь. Поговори, и всё наладится, ты же тоже выгрызаешь себя изнутри, я вижу, — он подходит ближе и кладёт тёплую ладонь Юнги на плечо. Тот вздрагивает и почти поддаётся порыву смахнуть руку, но останавливается. — Завтра, — выдавливает из себя он. Внутри колется. По брату он соскучился тоже, но без объяснений не обойтись. — Вот и хорошо, — Сокджин треплет его за плечо. — Он снова обещал прийти. Тебе уже приносили таблетки? Ты себя нормально чувствуешь после них? — А должен чувствовать ненормально? — смотрит Юнги через плечо. Сокджин улыбается так, что парню мгновенно хочется забрать свои слова, высказанные дерзким тоном, но он только отворачивается и зажмуривает глаза. — Да, я их выпил. — Хорошо, если что-то понадобится — говори. Увидимся завтра, — доктор выходит из палаты и вновь оставляет Юнги с самим собой, своими внутренними демонами, и правда выгрызающими изнутри. Пустота опутывает холодом, он проходится по неприкрытым одеялом ногам, забирается под кожу. Сквозняк. — Эй, Юнги-хён, — снова улыбка в голосе, но не Сокджина. Юнги резко поворачивает голову, чтобы убедить себя — не показалось. В проходе, шустро закрывая за собой дверь, стоит Чимин — неизменно поправляющий красную шевелюру, с довольной улыбкой и отчего-то в белом халате. — Чи… Чимин, это ты? — Разве меня можно с кем-то спутать? — подёргивает бровью Чимин и делает шаг ближе.