Мой день окончен, И я не оправдал твоих ожиданий. Поверь, ничего не достаточно. Мне нужна свобода, чтобы контролировать себя. Хочу жить около жизни, но не внутри неё.
— Это правда ты? — Юнги встаёт со своего места, всё ещё разглядывая зашедшего парня, будто у того в руках Грааль. Смятение и даже замешательство охватывают — Юнги удивлён. Ждал, надеялся, но всё же удивлён. Все прочие чувства смешиваются вместе, создавая неправильную химическую реакцию на моральном уровне. — Ты в этой психушке и правда с катушек поехал? — Чимин склоняет голову вбок и делает ещё шаг навстречу. — Не по твоей вине ли? — Юнги опускает голову и чуть отворачивается, засовывая руки в карманы свободных штанов. К дерзости младшего не привыкать. «Этот парень просто не может начать с чего-то другого…» — Моей? — усмехается Чимин, подходя всё ближе. — Я виноват? — А кто это устроил? — Юнги прищуривается и пальцем указывает себе на грудь. — Разве ты не хотел этого? — Пак подходит совсем близко, даже на опасное расстояние. — Ты был не против, хён. Я бы даже сказал, ты был «за», — он бесстыже улыбается, нагибается и снизу пытается увидеть взгляд Юнги, что уже упирается в пол. Тот с горестью выдыхает, задумывается, а потом вдруг берёт ладони младшего в свои, переплетая пальцы, держится и сам заглядывает в глаза. Завершение химической реакции — тяжёлый осадок давно опустился, и сейчас… это уже не важно, так? — Не знаю, значит ли это для тебя хоть что-то, но я скучал, — младшего хочется притянуть к себе, оставлять поцелуи на коже талой карамели, быть рядом, но на донышке оставшееся чувство гордости не позволяет этого сделать, хотя позволило уже слишком многое. Чимин сам резко притягивает хёна к себе, обнимает за талию и впивается в губы. Юнги готов плакать, но понимает, что это ни к чему. Держит руки опущенными, нерешительно поднимает, опускает, и поднимает вновь, притрагиваясь к лопаткам, ощупывая их через несколько слоёв ткани. — Где ты был? Я думал, ты совсем не придёшь, — тихо, низко произносит Юнги, когда младший прерывается и подбородком упирается о хрупкое плечо блондина. — Как думаешь? Составлял план, как пробраться к тебе, — с улыбкой произносит Чимин. — Я не мог оставить тебя. Ты мне нужен. И я тебе не меньше, не обольщайся, — он кусает Юнги за хрящик уха. Старший размякает в чувственности объятий, да и вообще в таких долгожданных прикосновениях, надеясь, что Чимин тоже скучал, а не просто пришёл получить своё. — И как же ты прошёл? — Белый халат, хитрость и природное обаяние, которое никем и ничем не отнять, — самодовольно произносит Чимин, целуя хёна за ухом, от чего тот тихо-тихо стонет на полувздохе. Штиль. — Хорошая идея. — Теперь буду тебя посещать и проводить свою терапию, — усмехается он прямо в ухо, а потом вгрызается в шею, оставляя следы. Юнги шипит. — Прошу, не надо, здесь нельзя, чтобы замечали, Чимин-и, — руками блондин пытается отпихнуть младшего, хотя инстинктивно совсем этого не желает. — Проси, — шепчет тот на ухо, переходит на губы и снова с силой прикусывает, ощущая, как лопаются сосуды, маленькие капельки крови попадают на его язык. Юнги мычит от неожиданной боли, когда Чимин оттягивает пораненную губу. — Пожалуйста, — он смотрит в затуманенные порывом страсти глаза младшего. Возбуждение начало накатывать уже и на него самого, но он хочет отвлечь Чимина, руками подбираясь к его ширинке, почти расстегивая молнию, как вдруг отчётливо слышит шаги совсем у двери и поворот дверной ручки. — Чёрт… Он быстрее пытается запихать растерянного младшего в ванную комнату, а сам, изрядно запыхавшийся, садится на кровать и вытирает рот тыльной стороной ладони, когда медсестра входит в палату. В руках поднос — очередная порция медикаментозной дряни. Она подходит ближе, ставит на стол лекарства, оглядывает парня. Тот нервно озирается на дверь в ванную. — С тобой всё в порядке? — спрашивает женщина, ещё раз оглядывая парня, обращая внимание на покусанные губы. — Абсолютно, — смотрит он в глаза, пытаясь делать невозмутимый вид, хотя сердце колотится как бешеное. — Позвать доктора? Юнги нервничает и кое-как сдерживает порыв наорать. Делает вдох, выдох. — Я же сказал, всё нормально, — говорит он спокойно и подходит к столу, разглядывая несколько цветных кругляшков. Женщина шумно выдыхает и указывает, когда и какие таблетки принять, на что Юнги согласно кивает, лишь бы она уже вышла поскорее. Как только входная дверь закрывается, открывается дверь из ванной. Чимин вываливается с жутко напуганным лицом, выглядывает, убеждаясь, что никого нет. — Твою мать, а, приспичило ей… Ты знал, она всегда в это время приходит? — Не знаю, тут нет часов, — пожимает плечами Юнги, отчего-то улыбаясь. Чимин подходит к двери, прислушивается, а затем подпирает изнутри тумбочкой, чтоб наверняка. — Я не зря говорил тебе о мерах предосторожности. — Ты, кажется, ещё о чём-то начинал говорить, или мне показалось? — Чимин подходит от двери к присевшему на кровати Юнги, коленом упирается в пах, руки запускает под ткань кофты, исследуя неровную местами кожу. — Твои раны зажили? — Почти, — млеет Юнги от приятных скользящих прикосновений, в то же время стягивая с Чимина белый халат. — Значит, можно ставить новые отметины, — нагибается младший, встречаясь лбом ко лбу с хёном. — Мне хватило этого опыта в тот раз, — серьёзно замечает Юнги, сбрасывая халат на пол. — Мне — нет, — злится вдруг Чимин, отталкивая хёна от себя, что тот ударяется головой о стену, глухо мыча от боли. Удар оказывается довольно сильным, у Юнги начинает щипать глаза, боль в затылке пульсирует и будто отдаётся по всей голове. — Чимин, перестань, — на автомате повторяет Юнги, отлепляясь от стены, совершенно забывая, что мольбы действуют на того противоположно. Получает новый удар по тому же месту, прикусывает язык до крови. Стонет жалко, с шипением, вызывая чуть ли не ликование младшего. Тот улыбается, льнёт теперь к хёну, проходясь по его сжатым губам своими. — Мне, блять, больно, — резко раскрывает он глаза, видя улыбку, потирает ушибленный затылок. — Разве не в этом смысл, Юнги, — целует Чимин в подбородок. — Ты хочешь этого, м-м, желаешь. Просто я чуть больше, — он трётся коленом, а потом вдруг резко встаёт, притягивает хёна в такое же положение за ворот кофты, жадно целует, будто высасывая саму жизнь, держит одной рукой за подбородок, вторую опускает на талию. Юнги ничего не остаётся. Он не понимает сам себя и смысл слов Чимина не понимает тоже. Неужели не достаточно того, что он просто хочет видеть младшего, целовать его, даже трахать, в конце концов, но делать это всё не просто так, а на основании чувств? Почему он получает отдачу, лишь претерпев это всё? Боль уже складывается во что-то привычное. Только Юнги видит Чимина, внутри уже начинает колоться возбуждение и предвкушение последующих истязаний. Они несравнимы со слишком редкими мягкими прикосновениями младшего, но они — неотъемлемая часть, то, что нужно отдавать, чтобы получить. Пока Юнги осаждает свои мысли подобными вопросами, он вянет в поцелуе, что Чимину не нравится совсем. Он грубо одной рукой дёргает старшего за подбородок, прерывая поцелуй, а потом с силой швыряет от себя дальше. Юнги — милая тряпичная кукла Чимина, кожа, кости и готовность терпеть, быть только его. Юнги отлетает от младшего, не успевая перебирать ногами, запинается и летит на свою же постель. Только последнее, что он помнит, это металлическую белую спинку кровати перед своими глазами, а потом его пронзает с новой силой боль, заставляющая появиться перед глазами пресловутые яркие искры. Чимин впитывает в себя каждый крик боли, прижимаясь со спины, держа обмякшее тело. Юнги что-то бормочет, пока по щеке скатывается слеза, прижимает ладонь к челюсти, ощущая тёплую сырость. — Неаккуратно вышло, — Чимин щекой прижимается к спине хёна, обнимая, что есть силы. Юнги стирает кровь, смешивающуюся с обжигающими слезами, а младший смеётся, стискивая так, что дышать становится трудно. Когда Чимин устаёт держать старшего, они валятся на кровать. Юнги пачкает подушку, пока младший ёрзает на нём, а потом переворачивается сам, чтобы видеть лицо. Сдувает светлую чёлку с покрасневших глаз. — Доволен? — дерзит Юнги, намекая на оставшуюся ссадину. — Ещё нет, — удивлённым тоном говорит Чимин, опускаясь и уже по привычке слизывает кровь, снова обжигая рану таким прикосновением. Юнги шумно дышит, на лбу проходит испарина, когда Чимин, стянув с него кофту, опускается с поцелуями ниже, языком проходится по незажившим до конца шрамам на груди, покусывает нежную кожу в этих местах, заставляя Юнги постанывать и хвататься руками за алые волосы. Младший исследует буквально каждый сантиметр кожи, хаотично передвигаясь от живота к груди, но неизменно прикусывая, оставляя повсюду небольшие красные следы. Возбуждение нарастает, Юнги перемещает руки от головы на спину Чимина, характерно царапая кожу в такт укусам. Тот прикосновениями губ проходится по соскам, спускается, впивается зубами, не в силах терпеть, оставляя крупные лиловые следы, вызывая новые стоны боли, которые старший пытается приглушить сам. Терпеть возбуждение надоело. Наигравшись, Чимин припадает к губам хёна, а тот хватает руками его за крепкие ягодицы и подминает под себя на этой узкой больничной кровати. Чимин смотрит снизу, ухмыляется, трогает подсохшую рану на подбородке. — Болит? — улыбается он. — Да, — закрывает глаза Юнги, чувствуя в указанном месте забытую почти боль. Пульсация. Стягивает с Чимина штаны вместе с нижним бельём. — Тебе же так важно это услышать. Чимин снова смеётся, помогая хёну с остатками одежды. Юнги облизывает свои пальцы, нависая над младшим, а Чимин вдруг его перехватывает, заставляет достать, ведёт их к своему рту, обхватывает пухлыми губами. Взгляд такой смешливый, и Юнги кажется, что это не к месту, когда он ощущает прикосновения языка на своих же пальцах, но это становится точкой отсчёта, словно таймер на взрывчатке. Слишком возбуждающая картина. Юнги прикрывает глаза, берёт свой член рукой, начиная водить, когда Чимин вдруг больно прикусывает аккурат по фалангам, заставляя рычать. — Чёрт возьми… — стонет он сквозь рычание, вырывая руку и снова слыша хихиканье младшего. Без разбора и подготовки, он входит в Чимина, сразу начиная ритмично двигаться. Чимина выгибает дугой, из груди вырывается стон. Глаза зажмурены, влажные сладкие губы приоткрыты. Совершенно другой, следа дерзкой ухмылки уже нет, но покорностью Юнги тут и не пахнет. Он раскрывает глаза, притягивает хёна к себе за ноющий затылок, целует, заставляя чуть ли не лечь сверху. Юнги целует, продолжая двигаться, находясь плотно-плотно, почти не замечая от накатывающих волн удовольствия царапающих рук Чимина на спине. Тот стонет, но всякий раз Юнги затыкает его поцелуем, рыча, чтоб тот был потише, они не одни. Чимин не может не стонать, когда его член так приятно трётся о собственное тело и тело Юнги. Слишком горячо, слишком невозможно. Юнги набирает высокий темп, уже не в силах целовать младшего из-за сбитого дыхания, упирается лбом в подушку, вдыхая пряный аромат с кожи и волос Чимина, а тот только хватает воздух ртом. Этот момент хочется запоминать, как выражение чего-то большего, чем просто желание, хочется шептать на ухо, вместо хриплых стонов, но сил нет. Оргазм настигает почти одновременно, с последними толчками и последними хрипами, похожими на предсмертные, но уносящие скорее в рай, чем в ад. Юнги беспомощно ложится сверху, пачкаясь в сперме Чимина, переводит дыхание, как и младший. Переворачивается на спину и тут снова замечает пульсирующую боль с ритмом собственного дыхания, отдающуюся в каждой точке недавнего укуса или удара. И это всё уже чуть больше, чем недавний штиль, хотя Юнги отчётливо признаёт, что скорее всего от того ветерка, что он успел только что посадить, вскоре придётся пожать ураган, ведь с Чимином по-другому просто не получается. Боль даёт помнить, что Юнги жив, он существует и в чём-то нуждается. А ещё она убаюкивает, заставляя погрузиться немедленно в мир грёз.***
Сокджин направляется в свой кабинет, попутно оглядывая пачку исписанных листов в своих руках. Он старается преуспевать во всём, что делает, поэтому его несомненно радует победа, хоть и маленькая. Вера, что именно он может спасти этого парня, заставляла двигаться, и Сокджин считает, что выбранное направление единственно верное и нужное. Зайдя в кабинет, он старательно вглядывается в исписанные листы, сопоставляет обозначенное там с другими записями на других бумагах. Вдруг резко вздрагивает, поправляет очки, вглядывается ещё раз, повторяя губами: «Быть не может», встаёт и быстрым шагом направляется на другой этаж, как раз там, где лежит Юнги. По пути старается не слишком пугать персонал, но всё же спешит, мнёт бумагу в руках, вваливается в один из кабинетов. — Прошу, скажите, что вы всё-таки их не перепутали, — на выдохе произносит Сокджин, всучивая листы стоящей рядом медсестре, закрывая лицо другой рукой. — О чём вы? — недоверчивым голосом спрашивает женщина. — О чём я? — взрывается Сокджин, повышая тон. — Вот об этом, — он тычет пальцем в бумагу, сгибая её в нужном месте, не позволяя, естественно, ничего нормально разглядеть. — Вы перепутали лекарства, — смотрит он из-под очков, убирая руки, наконец. Готов испепелить. — Почему всё сваливается на этого парня? — горестно задаёт он вопрос, обращённый уже не к уставившейся в строчки медсестре. Скорее ко всевышнему, если он сейчас на месте и слышит. — Он… Он успел выпить только однодневную дозу. Я думаю, ничего… — подрагивающим голосом начинает женщина, нервно сжимая бумагу в руках. — Вы думаете, да? Может, мне посоветоваться с вами? — чуть ли не рычит обычно спокойный Сокджин. — Вы хоть понимаете, что творите со своей невнимательностью? Ох, чёрт, — он отшатывается на месте, задирая взгляд в потолок. — Весь предыдущий курс нужного лекарства насмарку. Ещё неизвестно, как организм отреагирует на это… — Извините, я не… — Вы уверены, что вам нужно продолжать здесь работать? — доктор снова переводит взгляд на медсестру. — Мне ли вам объяснять, чем мы тут занимаемся и какая это ответственность? — он шумно выдыхает, а потом смотрит на потупившую взгляд женщину, чьи губы подрагивают. — Такого больше не повторится, я осознаю серьёзность проступка, — дрожащим голосом произносит она. — Не знаю, что нашло, но это не моя инициатива. Сокджин глубоко вдыхает и выдыхает. — Возьмите правильные лекарства, снова ту дозу, которая была в начале. Возвращайтесь к работе. Впредь я буду следить за этим тщательнее, — спокойно, но твёрдо произносит он, поправляя очки на переносице, а затем выходит из кабинета. Вид озадаченный, ошибки себе он прощает редко. Тем более такие серьёзные.***
Что-то будто сгущается над мыслями, создавая непроницаемый занавес, отдаёт безнадёжностью и тоской. У Юнги внутри всё переворачивается и отдаёт холодком, когда он вновь попадает в этот коридор. Воспоминания в голове — психоделическая картинка, но в серых тонах, хотя и так, и так вспоминать её не хочется. Лучше просто лежать и не думать о том, где он находится, но он обещал Сокджину и косвенно Намджуну, что сегодня увидится с последним, поэтому и идёт. Не сжимая кулаков, особо не думая, просто на расслабленных и пофигистичных чувствах. Он скучал. Сокджин же напротив — мрачнее тучи, плывёт по коридору по правую сторону от Юнги, возвышаясь чуть ли не на голову над беззащитным парнем. Ссадина на подбородке, сопровождающаяся алеющим ещё кровоподтёком, обработка и нестерпимое чувство вины. Отчего-то перед Намджуном. Не сумел защитить, проверить список лекарств чуть внимательнее, крохотная ошибка дала сбой. Нужно установить двойную дозу, иначе действо не прекратится. А он обещал, и себе в том числе. Намджун привстаёт с места, смотрит удивлённым взглядом, а Юнги себя чувствует некомфортно, всё равно, что узник, которого привели на коротенькое свидание. Потом опять за решётку, обед по расписанию, сон тоже. Только там обычно не заявляется среди ночи самодовольный паренёк, улыбающийся так уверенно, выгибающийся так сладко. Юнги переводит взгляд на брата, а потом в пол, садясь напротив. Сокджин разрешил побыть в его кабинете, кинул какой-то скорбный взгляд на Намджуна и вышел. Старший напуган. — Юнги… — начинает Намджун и откашливается. — Как ты? Несмелое начало. — Прекрасно. Давно хотел побывать в подобном месте, — язвит Юнги, но совершенно без эмоций — без зла и без шуток. — Я, возможно, виноват, Юнги-я… — Возможно? — прерывает младший, скашивая взгляд. — Что мне до твоего чувства вины, Намджун? Ты можешь сказать, когда меня отсюда выпустят? — Послушай, — серьёзно начинает Намджун, резко сменяя неуверенный тон, — если ты думал, что это обойдётся без последствий, то ты ошибался. — Почему ты не мог обговорить это со мной? Ты, кажется, когда-то упоминал нашу возможность разговора по душам, а? Обсудить все проблемы и решить их, так, Намджун-а, — протягивает Юнги, переводя взгляд на брата. — Твои раны разговором не залечатся… — А как искусно соврал, а, хён? Раны, раны… В результате, я под чутким и неуклонным надзором мозгоправов… — проговаривает на одном издыхании, словно не слыша брата. — Это всё прежде всего для твоего же блага, — Намджун прикрывает глаза. Ожидал, что будет непросто. — Юнги, послушай, — он берёт ладонь брата в свою, — я готов извиниться перед тобой хоть тысячу раз, — он заглядывает в уставшие глаза Юнги. В нём и правда будто не осталось сил. — Только вот справиться в одиночку с этим я не могу. Ты делаешь больно себе, а мне больнее вдвойне от того, что помочь не могу, не успеваю и, чёрт подери, однажды не смогу успеть вовсе, — он пресекает попытки Юнги вставить слово, сжимая крепче его ладонь, но делает это не больно, а мягко, совсем по-братски. — Тебе тяжело, понимаю, мне тоже было… нелегко… Нет, мне было жутко страшно, когда я увидел тебя в крови. У меня в голове что-то щёлкнуло, Юнги, я не могу больше переносить боль родных. Она во мне отзывается. Мы слишком много потеряли и теперь должны беречь то, что имеем. Ты, — он смотрит прямо в глаза, — единственное, что осталось у меня. И я борюсь за тебя. Надеюсь, ты тоже в состоянии побороться за себя. Юнги шумно выдыхает. Продолжает ощущать такое родное тепло в руке, что отпускать совсем не хочется, тем более, когда каждое слово хёна так ударяется о сердце, проникая внутрь. Он теряется в своих мыслях и кое-чего искренне не понимает: — Почему же я здесь, хён? Я знаю, что напугал тебя. Я и себя тогда напугал и, правда, не хотел этого… Просто он сильнее, понимаешь? Юнги заглядывает в глаза и видит в них нестерпимую печаль, намешанную с обречённостью, но Намджун одёргивает себя, выдыхает, мирится с мыслью, что Сокджин запретил говорить. Из горла так и хочет вырваться простая до неприличия фраза: «его нет, его в самом деле не существует». Так просто, и так сложно одновременно. — Я не верю, что ты слабее, Юнги. Ты обязан справиться. Ради себя, ради меня, ну же, — свободной рукой он потрясывает брата за плечо. Тот вяло усмехается. — Ты просто его не видел… Да, да, точно, ты же его так и не увидел, вот в чём причина моего здесь нахождения. То, что творится в голове Намджуна, не похоже на мозговой штурм. Он просто ощущает себя словно на одной планете, тогда как Юнги на другой. Причём Юнги покинул его, задорно махая вслед куском ткани, вымоченной в собственной крови и беспокойствах Намджуна. Тяжело подбирать нужные слова, вдалбливать единственно верную истину, когда у Юнги уже есть своя. Тоже единственно верная. — Юнги, — хриплым шёпотом спрашивает старший брат, — скажи, тебе нравится это всё? — он переводит тепло ладони на подбородок, касаясь пальцами недавней отметины, с грустью отмечая, что даже тут спасения нет, равно как и нет острых предметов, открытых окон. Юнги молчит, прикусывая губу. — Скажи, тебе нравится боль? Разве ты не натерпелся её за всю жизнь, Юнги-я?… — Натерпелся, хён, — признаётся младший, ощущая боль в висках. — Только я оставить всё не могу, пойми. Как и ты меня, я его бросить не могу. Думаю, по тем же причинам, хён: слишком дорого стало. Намджун осознаёт, что что-то он безвозвратно упустил, возможно, даже на какое-то мгновение, а это 'что-то' уже пустило корни глубоко-глубоко, и вырывать будет больно без анестезии. — Подумай о себе, — продолжает Намджун, не отстаёт и вряд ли отстанет. — Это хуже для тебя же, ты это осознаёшь? Намджун не понимает, что на мгновения после Юнги хорошо. Порой до одури. Но он только согласно кивает. — Пожалуйста, будь аккуратнее ради себя и меня тоже. Ради будущего, а, Юнги? Сейчас мне не хватает тебя катастрофически. День за днём я искал встречи, переживал. Очень хочу, чтобы ты вернулся, — Намджун кладёт голову на плечо Юнги, а тот терпит неожиданно нахлынувшие болевые позывы от затронутых гематом, но всё же наклоняет свою голову, щекой опираясь о макушку Намджуна. — Но по-другому я спасти тебя не могу, — шепчет он. — Доверься Сокджину, он хороший парень. Я тоже буду рядом. Каждый день, хорошо? Юнги тихо кивает снова. Отпускать ни тому, ни другому теперь не хочется. Обида как-то испарилась, осталась только невысказанная боль, но душевного характера. У обоих, дабы не причинить вред другому. Они всё также сидят и разговаривают о посторонних вещах, создавая на секунды иллюзию нормальности и обыденности происходящего, пока в комнату не входит Сокджин, чуть приулыбнувшись братьям. Он кивает старшему брату, чтобы тот остался на пару слов, и отводит Юнги обратно в его клетку о четырёх углах и бесконечных раздумьях. Возвращается скоро, начиная с порога. — Намджун, прости. Это моя вина, я постараюсь не допустить больше подобного, — говорит он, смотря пристально из-под очков. — О чём ты? — О той ссадине. Я увеличил дозу препарата, состояние должно стабилизироваться. В начале всё шло также… — Намджун в ответ только согласно кивает, ведь доктору виднее эти тонкости. Лишь бы его Юнги стало легче, в остальном он доверяет. — Он что-то сказал по этому поводу? — Да. Снова о нём, — кивнул Намджун, посмотрев на доктора. — Чимин появляется и здесь. Я не знаю, как его защитить, — он потирает ладонями лицо. — Этим буду заниматься я, не беспокойся. — Он выглядит таким измученным. Не думаю, что ему самому нравится это, — договаривая, Намджун чуть морщится. — Возможно вялый вид из-за лекарств, не бери в голову. Не беспокойся, всё направится, тебе самому нужно отдохнуть и поменьше думать об этом, хорошо? — Сокджин склоняет голову вбок и обнадёживающе улыбается. — Выспись, завтра он тоже будет тебя ждать. Как только Намджун выходит, улыбка медленно исчезает с губ доктора. Ему нестерпимо жаль обоих. Это заставляет думать его снова долго, мучительно искать ответы в собственной голове, а также многочисленных письменных источниках, ровно стоящих в стеллаже тут же в кабинете. Он думает о назначенной двойной дозе лекарств, а также перепроверяет ещё раз, дал он указания или нет.