Не волнуйся, дорогой, я здесь, Я не пропущу сюда призрака. Не обращай внимания на другие голоса, Просто останься со мной, в безопасности и неведении, Иди спать.
За неоткрывающимися створками серость и сырость, и Юнги чувствует себя как-то душевно подобающе этому всему. «В своей тарелке» — будто попадая в типичное, родное состояние, засасывающее с собой глубоко-глубоко. Тем же самым пропитана атмосфера вокруг, и она была такой всегда, только начавшийся сезон дождей сделал её ярче. Серые стены стали ещё серее, а Юнги почти стал сливаться с ними. И теперь у него появилось ещё одно развлечение среди того немногочисленного, что здесь можно делать — кроме самобичевания и упоения ненужной совершенно болью он смотрит в окно. Там обычно никого нет, только деревья покачиваются от ветра, и для и так спокойного Юнги это что-то вроде медитации. Двойная доза, почти превращающая его в абсолютный монолит безразличия. Но это только снаружи. Юнги постоянно смотрит на улицу. Видит протоптанные дорожки в сквере, но понять не может — кто и когда их успевает протаптывать, потому что людей он не замечает совсем. Может, ночью? Абсурдная мысль, но она не сводит его с ума. Юнги уверен, что это место, не смотря ни на что, не сможет повернуть ему мозги. Он же совершенно нормальный, просто в последнее время слишком угнетён, устал. Дни делают своё дело, умоляя, заставляя крутиться в потоке мыслей. Разговор с Намджуном тоже делает своё дело — слово брата не может для Юнги проскользнуть мимо ушей, тут скорее всё совсем наоборот — сумел подковырнуть в душе младшего что-то такое, что никто больше не может. Юнги от этого чуточку больно, он пытается убедить себя хоть в какой-то логичности слов брата, понять самому причины своего истинного нахождения в подобном месте. Голова разрывается, мысли будто путаются в вязкой непонятной субстанции — распутать хочется, но не выходит. Одно он понимает точно — Намджун против Чимина. Резко и беспрекословно. И он может понять почему, запуская руки под футболку и кончиками пальцев нащупывая тонкие полоски шрамов. Они Юнги не нравятся, если быть честным, но ощупывает он их с некой любовью, потому что это Чимин сделал. Здесь были его руки, губы, что-то просто большее, чем он сам, от того и не хочется отпускать. Юнги смеётся над собой, но грустно. Он и не предполагал никогда, что могут быть такие отношения, когда отдаёшь всего себя, почти буквально, только чтобы забрали, и получаешь лишь чуточку взамен в виде благодарно-дерзкой улыбки. Он знает, что нужно Чимину, каждый раз отдаёт, но всё-таки каждый раз продолжает питать надежду — точно будет по-другому. «По-другому» отчего-то долго не приходит, надежда тает, словно пух под тем самым дождём, что идёт теперь сутки напролёт. «Надо, нужен, взаимная необходимость» — только в чём она заключается? В том, чтобы быть рядом? Юнги морщится и устало потирает глаза, хоть за день снова почти ничем и не занимался. Сокджин заглядывает к нему теперь чаще, и так в очередной раз просто стоит какое-то время около двери, смотрит на блондина, а потом тихо-тихо подходит ближе. Сводит брови отчего-то и наклоняется, заставляя через мгновение Юнги чуть не подскочить. — Меня чуть удар не хватил, — ошалело смотрит пациент на доктора, а тот только начинает улыбаться, и его улыбка даёт мощный контраст вообще со всем, что здесь происходит за последнее время. — Прости, не хотел пугать, — говорит тот спокойно и кладёт руку на плечо Юнги в одёрнутой футболке. Юнги хмурится, хочет отдалиться, но доктор держит хоть и не крепко, но цепко. — Как дела? — спрашивает в очередной раз. — Прекрасно, замечательно, радуюсь жизни, — пытается сострить Юнги совершенно пресным голосом, даже не оглядываясь на доктора. Он не может признаться самому себе, что на самом деле Сокджин располагает, как бы ни хотелось этому противиться. — Можно тебя спросить кое о чём? — Сокджин садится рядом на кровать, опираясь на руки сзади. — У меня есть выбор? — Выбор есть всегда, Юнги, — хмыкает Сокджин, не сводя взгляда с ссутулившегося парня. — По меньшей мере, ты можешь просто не отвечать. Я не буду тебя заставлять, — мягко говорит доктор. Юнги только безразлично пожимает плечами. — Ну, расскажи, он же приходил, так? Повисает тишина, где Юнги пытается сообразить — о чём Сокджин и серьёзно ли он? — Ты прав, я не хочу отвечать, — скрипит Юнги, встаёт и подходит к полюбившемуся месту — возле окна. Понимание как-то и не приходит, хотя заставляет внутри что-то дрогнуть и оборваться будто в саму пропасть. — Почему? Ты думаешь, я стану тебя упрекать в чём-то? Или убеждать? Это не так, — продолжает Сокджин. То — совсем не его методы. — Ты так уверен, что он был здесь? Что ты пытаешься сказать? Вы ведь здесь все уверены, что я конченный псих-идиот, — тихо и совсем не зло усмехается Юнги. — Я просто увидел твои плечи, твой подбородок. Мне достаточно этого, чтобы насторожиться — ты в больнице, здесь должны лечить, а отчего-то или, точнее, — Сокджин останавливается, — кого-то у тебя новые раны. Я взял тебя под личный присмотр, поэтому не могу оставить это так. Ты — мой пациент, и ты говорил, что предыдущие раны нанёс не сам, так? — Это уже не имеет значение. Это было давно, пока меня сюда не запихали. — Юнги, это было неделю с небольшим назад, — улыбается врач и вздыхает. — А мне кажется, будто вечность прошла, — выдыхает в ответ блондин и смотрит себе под ноги. Сокджин хмурится. — Мне жаль… — Эм-м, Сокджин, — начинает Юнги, остановившись на несколько секунд, чтобы вспомнить имя доктора, — я не понимаю, зачем я здесь, — он опускает лицо в ладони и старательно трёт глаза, пытаясь привести себя в чувства. — Намджун против того, чтобы я был с Чимином, но ведь об этом можно поговорить там, за стенами грёбаной психушки. Не действовать вот так, чёрт, я вообще не понимаю… В моменты одиночества Юнги не может не злиться на брата — обида так или иначе всплывает, даёт о себе знать, хочется послать и проклинать, забывая вроде бы успокоивший разговор. Ощущение, что Намджун должен быть рядом 24 часа в сутки, чтобы обида изжила себя. — Что связывает тебя с Чимином? — Сокджин чувствует, что зацепился за поверхность той стены, которой огородил себя Юнги за всё это время. — Я… люблю его. Так я думаю, — Юнги закусывает губу, прямо отвечая на вопрос, а потом оглядывается на врача. — Только не начинай читать моралей по поводу ориентации и прочего… — Не собирался, — хмыкает Сокджин и смотрит на блондина глазами-улыбками. Юнги сейчас кажется ему взбунтовавшимся, надувшимся ребёнком, и искать выход из такого положения ему не впервой, хотя этот случай, безусловно, уникален. — Расскажешь о нём? — Зачем тебе это нужно? — Юнги не перестаёт относиться ко всему скептически, старательно, но неосознанно скидывая крюки, коими успел зацепиться Сокджин. — Ты хочешь узнать причины, почему ты здесь, так? Может быть, это прозвучит странно, но у меня точно такая же цель. — Говоришь какими-то загадками… — морщит нос Юнги. — А по-моему всё понятно. К тому же, я более чем уверен, что он был каким-то образом здесь, так почему бы тебе не рассказать? Юнги поджимает губы. Думает о том, какой же Пак идиот, что всё-таки наставил ему новых следов вне слепых зон, скрытых под одеждой. А ведь он просил, но Чимин… Да, точно, Чимин никогда, совершенно никогда не слушал его. Хён? Не волнует, а жажда только всё усугубляет, сносит крышу и не даёт контролировать ничего. Абсолютно. Юнги это злит, но печалит больше. — Ну был, и? — бросает он, почувствовав неожиданно холодок на коже, обняв себя руками. — И ты вновь позволил ему что-то с собой сделать? — заинтересованно спрашивает Сокджин, в его голосе совсем нет никакого давления или чего-то похожего. — Что-то… — усмехается Юнги. — Причинить тебе боль, имею в виду, так? Сокджин старательно ждёт ответа, будто боясь упустить хоть крошку информации, вслушивается в наступившую тишину, отсчитывая такт своего сердцебиения. Нервничает, понять не может — почему? — Я уже отвечал на этот вопрос. Я люблю его. — А он тебя? Юнги сжимает кулаки, упирается ими в подоконник. То, о чём он запрещал себе думать, старался отметать хоть какое-то упоминание мыслей об этом — Сокджин бесстыдно произносит вслух. Режет без ножа, как говорится, может, в этом и состоит его работа? — Что за вопрос такой… Сокджин надавил на скрытый кирпичик-кнопку, отворив дверцы. Чувствуя, что сделал это резко, он подходит к Юнги и оплетает своими руками его худые плечи. Блондин вздрагивает и округляет глаза. — Я не хочу убеждать тебя ни в чём, хочу просто высказать своё мнение, — говорит Сокджин тихо, потому что Юнги очень близко. Слова выскальзывают нарочито медленно, чтобы тот понял каждое и принял. Сокджин и правда надеется, что тот примет всё всерьёз. — Моё личное мнение — потому что опыт, какой-никакой, есть, Юнги-я. Причинение боли не есть способ высказать свою любовь, понимаешь? Это даже не специфический способ, это просто неправильно, так быть не должно. — Тебе есть дело до того, как всё должно быть? — Юнги злится несмотря ни на что, но не пытается это показать. Всё потому, что слова Сокджина слишком задевают что-то у него внутри, чего откровенно и желает сам Юнги, но всё скрыто под печатью. Нельзя, а доктор так просто справляется с этим. — Есть, и я говорил тебе это уже не один раз. Послушай, прошу, — он старается держать Юнги крепче, постепенно чувствуя его тепло — парень казался таким далёким и холодным, что становилось страшно. — Мне доводилось претерпеть нечто подобное, только без физической боли. Дорогой мне человек предавал, и не раз, а я старался закрывать глаза и создавать иллюзию, что всё хорошо, пока не дошёл до истощения — полного, морального. И только тогда я понял, что довёл себя сам, а этот человек и его поступки были лишь первоначальным поводом — дальше автоматика. Сам, подёрнутый пеленой чувств, которые совершенно не имеют отдачу, копаешь себе яму и прыгаешь туда. Вприпрыжку и с улыбочкой, да, Юнги? — тихо спрашивает Сокджин. — Зачем ты мне всё это говоришь? — Юнги пытается дёргать плечами, но тот всё ещё держит. — Потому что хочу, чтобы тебе это помогло. Настоящие чувства, буду называть любовью, если хочешь, они не приносят боли. Физической уж тем более. Я понимаю, что так быстро ты не можешь всё воспринять и что-то решить для себя, а просто даю пищу для размышлений. Надеюсь, логичных, ты же не глупый парень. Юнги будто рассыпается, но в руках Сокджина всё ещё продолжает держать привычную форму. Губы почти подрагивают от накативших чувств, затаившихся до этого. — Я правда хочу помочь. И сбавить твоё скептическое отношение к себе тоже хочу. Поверь, это всё мне не безразлично, а твоему брату и подавно. Подумай о нём, — мягко продолжает Сокджин. — Что я могу сделать? Твои предложения — они не совсем с гуманным или хотя бы справедливым подтекстом, — ворчит Юнги, морща нос. — Я не заставляю тебя ничего делать. Только говорю — подумай, сообрази, как будет лучше для тебя самого в первую очередь. Если думаешь, что быть мучеником — дело благородное, то это не так, и таковым не являлось никогда. — Сокджин почти добавляет «Тебя ещё можно спасти», но останавливается, посчитав это слишком грубым. — Юнги. Ты боишься его? — Я могу сказать тебе, если ты меня отпустишь… — бурчит Юнги. — Мне не очень комфортно отвечать на твои вопросики вот так. — Значит, с этого и надо было начинать, — смеётся Сокджин, отлепляясь и отходя назад. Юнги разворачивается и делает вдох. Всё это время его посещала навязчивая и абсурдная мысль — вот-вот появится Чимин и обязательно увидит это всё, услышит, а так не надо, нельзя, и будет ещё больнее. Последний вопрос приводит в чувства не сразу, а потом вдруг омерзительно окатывает чем-то холодным. Юнги об этом не задумывался совсем, а теперь думать просто не желает, но потом придётся. Вот и "пища"… — Ну и? С тобой всё в порядке? — напоминает о себе Сокджин. — Да, в порядке. А насчёт этого… Я не знаю, — обречённо выводит он. Сокджин понимает всё и делает у себя в голове значимую заметку. Это точно должно объяснять хоть часть происходящего. — Не знаешь… — повторяет он. — Что ж… Наверно, тебе нужно время определиться? — улыбается вдруг доктор, а потом направляется к выходу. — Ты принял свои таблетки? — Да, — устало кивает Юнги, валясь на свою кровать. — И вечером не забудь. — Ты разве не запретишь Чимину появляться здесь, не отчитаешь меня за это? — спрашивает Юнги, подняв взгляд на уходящего доктора. — Я же до сих пор не знаю, как он тут появляется, — хмыкает с улыбкой Сокджин и выходит из палаты. — Дурдом… — произносит Юнги тихо после того, как доктор вышел. Потом вдруг нервно ухмыляется со сказанного, распластавшись на своей кровати. Он, Юнги, прекрасно понимает, где находится, и это бесит — так быть не должно. Это не по правилам. Он смотрит на соседнюю всё также пустующую кровать. Его удивляет, что в корейской психушке есть свободные места. Хотя и своё место он занимает не по праву. В голове накипело, хочется выплеснуть это всё и избавиться раз и навсегда. А ещё хочется плакать от бессилия, словно маленькая девочка. Выход Юнги находит только в одном — заснуть сейчас и забыть обо всём. Не дожидаясь положенного времени, он выпивает лекарства, уже просчитав, что там есть доза снотворного, и засыпает глубоким и тяжёлым сном.***
Однажды утром за уже привычным разговором с Сокджином, которого тот попросил называть просто «Джин», Юнги нечаянно признаётся, что от Чимина снова ничего уже пару дней. Это его не пугает, просто в душе всё же что-то вянет: один лепесток срывается и, покачиваясь, падает. Все остальные на месте, но не известно — то может привести к простой цепной реакции, тогда снова крах. А может всё остаться на своих местах. Но, несмотря на это, Юнги как-то спокойнее. Вот так просто прозябать тут дни почти в полном одиночестве, изредка разговаривая с, вроде как, понимающим Джином, а также радоваться встречам с братом, который выглядит более воодушевлённым и всё чаще говорит, что скоро заберёт Юнги домой. Юнги пассивно кивает в ответ, дожидаясь светлого доброго 'завтра', шаркая тяжёлыми ногами по линолеуму своей почти персональной тюрьмы. Снова наедине с мыслями и невидимыми тропами за окном. Он успел много чего передумать за это время, а мысли всё продолжали сдабриваться медикаментами. В голове будто парило облако, да и вообще казалось слишком спокойно и умиротворённо, если бы тело не напоминало о реальности — жутко тяжёлое, поэтому вставать совсем не хотелось, а Сокджин расталкивал. Юнги просто ничего не хотел. Он будто бы смирился. Перестал отметать мысль о том, что без Чимина ему действительно спокойнее, что порождало и устанавливало, вдалбливало мысль: «Юнги, ты ведь его действительно боишься, а?» Нет, Юнги не боялся. По крайней мере он так себя убеждал, ведь по-другому он бы действительно стал противиться. Только что бы вышло из этого? Чимин явно сильнее, да и может разозлиться, поэтому проще покориться и принять, а потом насладиться минутками самоличного счастья рядом. Так и пестрило контрастами в голове, заставляя метаться то к одному выводу, то к другому. Пока внезапно чужая рука не легла ему на плечо, заставив вздрогнуть. За эту секунду Юнги уже успел подумать, что точно здесь сойдёт с ума из-за этого чёртового Джина, любящего бесшумно подкрадываться. Но его резко развернули за плечо, что для доктора было весьма неожиданно — так он не делал, поэтому Юнги чуть было не подавился водой, которой тихо-мирно запивал свои лекарства. Перед ним был ни кто иной, как Чимин. Причём взгляд у него был довольно обеспокоенный, и это совсем непривычно видеть. Юнги шумно сглотнул, уставившись на парня. — Чимин? — Да-да, Чимин, опять не узнал? — треплет он Юнги за плечо, всё так же не меняя взгляда. — Ты… ты что сейчас делал? — В каком смысле? — хмурится Юнги, отставляя стакан на столик. За каждым движением Чимин смотрит неотрывно и заинтересованно. — Ты где был? — Ты можешь отвечать на мои вопросы, хён? — шипит Чимин, глядя теперь в глаза Юнги, находя в них пассивность и спокойствие, что начинает колебать внутри младшего до каких-то странных позывов вывернуть. — А ты? А? Или снова просто заявился, чтобы забрать своё, Чимин-а? — спокойно продолжает Юнги, чуть склонив голову вбок. В ответ младший нервно усмехается. — Я думал, ты умнее, Юнги. Серьёзно. Но даже ты не можешь устоять против промывки мозгов, чёрт тебя дери, — Чимин хватает старшего за запястье и крепко сжимает, заставляя того сдавленно охнуть. — Ты таблетки сейчас принял? — К чему ты клонишь, я понять не могу, — дёргает свою руку Юнги, но выцепиться не может. — Принял и принял, что с того, я в сраной больнице, если ты не заметил, — позволяет себе резкий тон старший, что для Чимина весьма неожиданно как минимум. — Дурак, — выдыхает Чимин и бросает чужую руку, затем ероша свои волосы. — Просто круглый дурак, Юнги. Он резко разворачивает старшего, что тот почти падает на месте, а потом толкает его вперёд по направлению к ванной комнате. Юнги даже не успевает сопротивляться — издаёт что-то вроде писка и старается только перебирать ногами вовремя. — Да что с тобой? — рычит он, пытается сопротивляться, но почти не выходит, пока они не заходят в ванную комнату, и Юнги всё-таки умудряется развернуться к Чимину лицом. А тот, кажется, зол и одновременно расстроен. — Это с тобой что, Юнги? — дёргается Чимин, говорит на повышенных тонах. — Спрашиваешь, забыл ли я, где ты находишься? Нет, это ты забыл, — шумно выдыхает он, а потом набирает воздух полной грудью. Старший всё ещё непонимающе смотрит на него и не знает, что требуют. Чимин слишком неожиданно ворвался, говорит загадками и явно чего-то хочет, хотя это, в принципе, стандартный его набор, но если учесть все те дни, пока младший не появлялся, и все те думы, которые успел передумать Юнги… — Ты так точно проебёшь свой разум, а вместе с лекарствами и подавно… — О чём ты, Чимин?! — не выдерживает Юнги и почти завывает, только потом одёргивая себя — нужно быть тише. — Да о том, — почти перебивает Чимин, — что тебе нельзя принимать эти грёбаные таблетки хотя бы… Это же, чёрт возьми, психбольница, ты в курсе, какие тут препараты? Ты в курсе, какими людьми возвращаются отсюда? Свежими и обновлёнными, думаешь? — кричит Чимин, а Юнги пытается дёргать его за рукав, чтобы тот был тише. — Какого хрена, Чимин-а? — сипит Юнги, сжав челюсти. — Это забота с твоей стороны такая? Ох, слишком неожиданно, только скажи — зачем? — он пытается осознать сказанное младшим, пока тот опускает голову. Красные пряди волос колышутся в такт, а потом хаотично обрамляют лицо, когда Чимин вновь поднимает взгляд. — Затем, что меня не устраивает, что в твоём мозгу копаются, складывая туда ненужный мусор, а ты, я смотрю, только и рад, — нервно усмехается младший. — Тут не спросят, устраивает это тебя или нет, — выделяет Юнги «тебя», всё также смотря в глаза. Для него самого неожиданно вот так разговаривать с Чимином, даже не нравится, хотя испытываешь что-то сродни облегчению. — Поэтому я и говорю тебе — меня не устраивает, — чеканит последнее слово Чимин по слогам. Юнги не успевает ничего спросить в ответ, потому как его в буквальном смысле нагибают над ванной. Чимин заходит сзади, одной рукой скрепляет тощие запястья Юнги за спиной, коленями обхватывает чужие ноги. В результате старший почти лишён способности двигаться и теперь может просто нависать над ванной даже не балансируя — Чимин крепко его держит. Юнги не может сопротивляться и просто рычит, прося прекратить это, пока его рот не затыкает чужая рука. Пальцы резко проходятся по губам, пытаясь проникнуть внутрь, и от неожиданности это легко получается. Языком чувствуется солоноватый привкус кожи, Юнги инстинктивно сжимает зубы, слыша над самым ухом озлобленный шёпот: — Не кусайся. Так будет лучше. На глазах выступают слёзы, потому как пальцы Чимина проходят всё дальше и дальше, заставляя выгнуться и стараться вырваться изо всех сил, потому что хочется и потому что по-другому нельзя физически. Корень языка немеет, глотку сводит, а перед глазами сыпятся искры, которых почти не видно из-за выступивших слёз, когда срабатывает рвотный рефлекс, заставляя оставить в ванной проклятые лекарства, воду, а также завтрак, вскоре после чего Чимин всё-таки отпускает старшего, и тот почти валится на край ванны, стараясь упираться в неё дрожащими руками. Когда в желудке не остаётся уже точно ничего, Юнги открывает холодную воду и долго умывается, думая при этом, что Чимин, должно быть, сейчас жутко доволен сделанным. Наконец, он выпрямляется, ощущая боль в затёкшем теле и жжение в горле, оборачивается, видит Чимина, стоящего позади. Совсем не такой, каким ожидал видеть его Юнги. Не улыбается, не ухмыляется, не выглядит удовлетворённым — глаза чуть расширены, и никаких эмоций. Юнги, пожалуй, таким его видит впервые, но сдержать накипевшее не может — рука срывается и оставляет затрещину на чиминовой щеке. — Это какого хрена было?! — Юнги старается говорить шёпотом, но голос под конец срывается. От всего произошедшего он, мягко сказать, в шоке, тем более после такого долгого затишья. — Юнги, успокойся, — Чимин практически не реагирует на пощёчину, лишь мелко скривившись после, а потом берёт руки старшего в свои, хотя тот пытается вырваться. — Успокойся, — повторяет он снова и дёргает на себя. — Я просто хочу быть рядом. Разве ты не скучал? — он стискивает в объятиях Юнги, снова лишая того возможности сопротивляться, и кладёт голову ему на плечо. — Ты считаешь это подходящим временем для сантиментов? — рычит Юнги на ухо, пытаясь хоть как-то освободить руки. — Ты же скучал, правда? Несмотря ни на что, ты скучал и хотел, я знаю, Юнги, — продолжает Чимин убаюкивающим голосом, трётся подбородком, успокаивает старшего, пусть тот взбешён. — Это всё ради тебя и ради нас, — Чимин не даёт возможности Юнги вставить слово. — Я же говорил, что эти препараты губительны, да, Юнги? А ты прослушал, пропустил мимо ушей, поэтому я не мог сделать иначе, — он губами перемещается от уха плавно к щеке, пока хён шумно дышит, прикрыв веки. — Так они пытаются перестроить твои мозги, разве ты этого не понимаешь? И разве тебе это нужно? Не нужно. И мне тоже. Нам это не нужно, — он легко целует хёна в щёку, снова перемещается к ушку, проходясь по изгибу кончиком языка. — Ты так уверен в своих словах, в том, что я должен доверять тебе с первого слова? — глухо говорит Юнги. — Да. Потому что ты всегда так делаешь. Потому что ты любишь меня, — Чимин допускает между словами улыбку, что слышит старший, принимая её за неожиданно тёплый жест, что поселяет огонёк в душе. Становится внезапно тепло, хотя в то же время хочется плакать. Но Юнги только подрагивает и молчит, потому что неожиданно находит для себя в словах младшего истину и чувствует, будто резко пришло осознание, спустя какое-то время топтания на месте и даже шага назад. Лишь потому, что Чимин действительно ближе, чем Джин, поэтому до сих пор существует такая разница в весе слов этих двоих. Юнги неожиданно становится противно от самого себя, он просто утыкается лицом в плечо Чимина, ощущая, как тот ослабил хватку и сейчас тихо поглаживает его по спине. И он этого не осознаёт, хотя понимает, что это безумно приятно — так просто, но приносит столько счастья, а потом чувствует ладонь Чимина на своей щеке, пальцы, поглаживающие линию скулы. Юнги смотрит в глаза, видит непривычного Чимина с такими непривычными ему движениями, а потом чувствует на своих губах чужие губы с невесомым поцелуем. Старший отстраняется и сглатывает, недоверчиво глядя на Чимина, чему тут вдруг только удивляется и улыбается. — С тобой всё в порядке? — хмурится Юнги. — А что не так? Чимин приближается вновь, целует нежно, проходясь глубже языком, но совсем не резко, а так плавно, что голова начинает кружиться. Юнги не может осознать того, что это правда делает Чимин, и всё время ждёт подвоха. Такое было возможно только в его мыслях, и то опасливо, а теперь наяву. Младший тем временем перемещает руку со спины ниже на ягодицы, прижимает к себе, но не сильно, а так, чтобы Юнги нечаянно почувствовал себя в безопасности. Рядом с Чимином. От этого захватывает дух, и будто реально начинает не хватать воздуха, когда младший отстраняется, давая возможность дышать, пока сам перемещается и целует шею, собирая мурашки вдоль позвоночника. — Это правда ты? — Юнги зарывается руками в алые волосы, а Чимин, почти не отвлекаясь от шеи хёна, отвечает смешливо: — Который раз ты это спрашиваешь? А может ты имеешь в виду того, кого любишь в самом деле? Тогда, я не знаю, — он проходится языком вдоль по белой коже, заставляя вздрогнуть. — Я люблю тебя любого, — выдыхает не без горести Юнги, проводя параллель между тем Чимином, который сейчас перед ним, и тем, к которому он уже привык. «Это правда ради нас, Чимин? Я, кажется, буду верить тебе, лишь бы ты был рядом», — словно бред, пока его мучают нежностью. И эта пытка, как ни посмотри, гораздо приятнее обычных.