Белый и пушистый

Ренджи благовоспитанно выстоял очередь, стойко выдержал восхищённое внимание какой-то малышки, что, засунув палец в рот, таращила глазёнки на него и его полыхающую на солнце гриву, глазом не моргнул, когда мальчишка лет десяти, подёргав за рукав роющуюся в сумочке мать, громко объявил на всю округу: — Мам, я хочу такие же татуировки, как у полосатого дяди! Словом, тайчо мог бы им гордиться. Купив наконец билет (один взрослый, хотя Рукия не преминула бы съехидничать, что детский ему был бы в самый раз — это с тайчо она благовоспитанная младшая сестрица с опущенными долу глазами, а прочим от неё спасу нет. Как была сорванцом, так и осталась), Ренджи прошёл внутрь. Поплутав среди клеток, подпрыгнув от резкого крика каменного ворона, немного задержавшись у павильона с обезьянами (обезьяний король во внутреннем мире встрепенулся, а пришедшую эмоцию можно было расшифровать как смесь ревности с любопытством; Ренджи даже задумался о том, нет ли у его собственного короля и впрямь власти над дальними родичами — вот было б круто!), с уважением поглазел на варана (точно дракон! с острова Комодо!) длиной чуть не в половину Хьёринмару Хицугаи-тайчо, прошёл мимо нарезающего круги по вольеру чёрного длинноногого волка, вышел наконец к кошачьим — дремлющая на солнышке рыжая рысь, с десяток песочно-полосатых котов чуть крупнее домашних — все разных видов, хоть особой внешней разницы Ренджи не усмотрел, и наконец остановился перед вольером. Возлежащий с надменным видом на изогнутой, лишённой коры ветви дерева снежный барс не удостоил его и взглядом. Ренджи переждал восторженную толпу, частью повисшую на ограде перед вольером, частью размахивающую телефонами, снимая фото и видео. Когда толпа проследовала к следующим вольерам, Ренджи оглянулся, нет ли кого (барс всё так же надменно взирал куда-то в стенку), потом вздохнул: — Как же вас угораздило, тайчо?.. Во всём, разумеется, был виноват проклятый Урахара. Если что-то приключалось в Обществе Душ, то все привычно винили во всём Куроцучи Маюри, в лабораториях которого, как поговаривали, пропадали души и особо любопытствующие шинигами. Если что-то приключалось в Каракуре (за исключением давно уж приключившегося и с ОД, и с Каракурой Куросаки), то винили Урахару. Оба капитана — бывший и нынешний — друг друга стоили, и сам Франкенштейн бы пожал коллегам по безумным экспериментам руки при случае. Именно Урахара изобрёл «костюмы», позволяющие расхаживать шинигами в мире живых во вполне материальном виде. На досуге пригретый когда-то Шихоуин Йоруичи (что взять с той, что имеет привычку разгуливать в облике чёрного кота!) учёный всячески пытался их усовершенствовать — не столько для удобства шинигами, к которым относился с изрядной иронией, хоть своей принадлежности к их роду и не отрицал, сколько из любви к искусству и страсти к экспериментам. И последний экспериментальный костюм достался как раз Бьякуе. Экспериментировать Урахара предпочитал на ком-то, лабораторные испытания его не удовлетворяли. Словом, новый «костюм» среди прочих свойств вроде возможности более длительного в нём пребывания в теории мог позволить пользоваться занпакто. Каким образом совместить материальное тело и меч из мира куда менее плотного, Урахара пока не придумал, но оптимизма не терял. Разумеется, у новых свойств «костюма» были некоторые побочные эффекты… о которых Урахара благоразумно не упомянул. Он был ленив, и ловить сбежавших подопытных или отбиваться от них не любил. Если Кучики Рукии удавалось пользоваться демонической магией, то её великолепному брату достало силы, чтоб обернуться барсом, даром что «костюм» к тому был не приспособлен, а родовое пушистое проклятие вовсе принадлежало душе, сути, не имея отношения к физическому телу — или внешней оболочке в случае шинигами. Конечно, «костюм» до некоторой степени отражал способности своего владельца, но чтоб так трансформироваться! Конечно, сам Урахара был бы в восторге от гибкости физических характеристик своего творения и непременно попытался бы отрезать хоть кусочек на анализы. Если не засадить в клетку весь образец — это ж какую уйму интересных опытов можно провести! Контроль над пушистой частью своей сути Бьякуе по-прежнему удавался не всегда — Ренджи подозревал, что тут сказалось влияние бывшей наставницы тайчо. Очень уж остро тайчо реагировал на всё, связанное с родом кошачьим… Словом, в минуту раздражения Бьякуя, в тёмном переулке столкнувшийся с не уступившей дорогу молодёжной бандой, снова обернулся снежным барсом. Хотя был довольно брезглив и предпочёл бы выказать своё раздражение не путём кусания неугодных за разные части тела. Конечно, когтистая затрещина тоже была довольно эффективна, но инстинкты есть инстинкты, и когда тебя дёргают за хвост, будь ты хоть десять раз главой великого рода в энном поколении, невольно вонзишь клыки. Молодежь оказалась совсем безголовой (чему их нынче учат родители?!) и попыталась редкого и ценного зверя изловить. Потому как снежный барс — это не только тридцать два клыкасто-когтистых кило прекрасного и вдвое больше надменного презрения к окружающим, но и ценный мех. Если от них пушистый тайчо ещё ушёл, взметнувшись вверх по вертикальной кирпичной стене, цепляясь когтями за едва заметные трещинки в кладке, и перемахнув через головы, то от профессиональной облавы с вертолётом — хищный зверь в городе! — уйти не удалось. Редкого ценного зверя спеленали сетями, как котёнка, а пока барс пытался сети разодрать, успокоили дротиками со снотворным. Так что нынче гордый капитан шестого отряда работал в зоопарке. Снежным барсом. Выйти из «костюма» Бьякуя не мог — то ли что-то заклинило, то ли во всём традиционно был виноват Урахара, а перекидываться обратно в человеческий облик не желал. Не только потому, что затруднился бы объяснить людям, откуда он взялся в запертой клетке, где сидел снежный барс, но и из гордости. Если б кто-то в Обществе Душ узнал, в какое глупое положение он попал… Он и так порой слышал за спиной шепотки умиляющихся неумных сейретейских девиц от пяти до девятисот о «милом котике». Ни милым, ни котом Бьякуя признавать себя не желал. Его второй облик — хищный гордый барс, и всё тут. Некоторые на досуге складывают фигурки оригами или пишут кистью по шёлку, а он позволяет себе прогулки в виде барса. На увещевания Кьёраку-сотайчо и бывшего наставника Укитаке по поводу потакания вредным привычкам Бьякуя отвечал надменным молчанием. Его личное право оборачиваться кем угодно, в конце концов, пока это не противоречит уставу! Нет, ворота штаба первого отряда уже были исцарапаны, как и тростниковый настил возле дома бывшего наставника. И вообще, надо же где-то было ему точить когти. Любое оружие требует постоянного ухода, а когти для барса были тем же, что меч для воина. Ренджи помялся у клетки — барс по-прежнему делал вид, что его не замечает, вот только свешивающийся вниз роскошный хвост раздражённо подёргивался, выдавая с головой, — потом сказал с укоризной: — Я… мы беспокоились, между прочим. Барс на миг прижал уши. — Хоть бы предупредили! Рукия вон с ума сходит, и наш, и её отряды от неё уже стонут, а остальные тайчо её далеко стороной обходят, чтоб не раздражать. И всё равно у нас в Обществе похолодание. Даже снег кое-где лёг. Барс не выказал интереса к глобальному похолоданию в рамках некоего Общества Душ, по-прежнему изображая неразумного зверя. — Может, Рукию позвать? — задумчиво сам себе сказал Ренджи. Барс глухо заворчал, будто здоровенный кот. То, что его в подобной ситуации может увидеть младшая сестрица, Бьякуе явно категорически не нравилось. — О, есть контакт! — обрадовался Ренджи. — То есть я очень рад, что вы соизволили меня заметить, тайчо. Барс тяжело вздохнул, явно отчаявшись донести до лейтенанта, что узнавать своего тайчо в подобной компрометирующей ситуации не следует. Впрочем, Ренджи всегда недоставало воспитания, а потому он просто и без затей намерен был блудного командира спасать. — Так поговорите со мной! — предложил Ренджи. Барс посмотрел на него очень знакомым взглядом, после которого полагалось устыдиться и усомниться в своих умственных способностях. Взгляды у Кучики-тайчо всегда получались выразительными на диво. — Или вам так понравилось для фото позировать и детишек радовать? Барс нервно зевнул. — Нет, ну можете, конечно, подождать, пока мимо будет пробегать очередной спасатель, — обиделся Ренджи. Барс вновь явственно, совсем по-человечески (впрочем, он и был ведь на самом деле человеком… или шинигами… когда не был большим котом… в общем, Ренджи запутался и решил отложить выяснение нынешней видовой принадлежности любимого командира на потом) тяжело вздохнул. — Так мне вас вытаскивать, или всё-таки будете следующую команду ждать?.. Едва приметный наклон головы Ренджи решил счесть согласием. — Вот ограбление зоопарков до сих пор в мои служебные обязанности не входило, — пробормотал Ренджи, сосредоточенно пиля решётку ножовкой. Он предпочёл бы перерубить прутья занпакто, но вот беда — в материальном мире клинок мог воздействовать лишь на живых созданий, но не на предметы. — Будь добр, Ренджи, занимайся делом, — Бьякуя восседал в сэйдза, умудряясь даже взъерошенным (умываться по-кошачьи для него, столько усилий прилагавшего для сдерживания инстинктов пушистой половины, было мучительным), находясь в клетке, не терять своей величавости. — Да пилю я, пилю, тайчо, не нервничайте вы так. Померещилось раздражённое фырканье, и Ренджи даже тряхнул головой. Нет, точно показалось. Не мог же тайчо опуститься до подобного выражения чувств, совершенно не приличествующего аристократу! Как они оба самым недостойным образом удирали от всполошившейся охраны (ну не с мечами же на неё!) и лезли через ограду, Ренджи вообще предпочёл бы забыть. Гордость Кучики — дело такое… с ней лучше поосторожнее быть. Урахара не пришёл в восторг от ночных гостей, зато от причины их визита впал в эйфорию. Причина была изложена предельно кратко, сдержанно и холодно, тайчо всё время держал руку у пояса, и от расправы его явно удерживало лишь сознание того, что помочь может только виновник всего произошедшего. Счастье ещё, что Йоруичи-сан, по кошачьему обычаю, где-то гуляла — иначе вконец извела бы насмешками, и тайчо мог и вновь опушиться к немалому её восторгу. — Так что с вами случилось, тайчо? — спросил Ренджи уже позднее, когда они (гордо, конечно же!) восседали на крыше, а Бьякуя, избавившийся наконец от «костюма» (Ренджи подозревал, что Урахара его на части разберёт, изучая внезапно проявившиеся свойства, раз не получилось отрезать кусочек от «оригинала» — тот отчего-то был резко против), тщетно пытался распутать волосы гребнем. В доме Урахары Бьякуя не пожелал задержаться ни единой лишней минуты. Может, опасался, что в результате следующего эксперимента у него ненароком отрастут ещё какие-нибудь лишние конечности. Вроде крыльев или щупалец. — Я потерял самообладание, что было совершенно недопустимо, — объяснил Бьякуя холодно. Ренджи не обиделся. Он давно уж научился разбирать оттенки неизменно ровного тона командира. Злился и раздражался тайчо на себя, на собственную несдержанность, а вовсе не на в чём-то провинившегося Ренджи. — Ренджи. О произошедшем… Ренджи постарался всем своим видом выразить, что он ни за что и никогда, и вообще будет нем, как могила. Хотя ни на грош не доверял хитрой роже пообещавшего молчать Урахары и не очень представлял, что скажет Рукии. Подружка хваткой обладала поистине бульдожьей, там хочешь не хочешь — а заговоришь. Оказаться меж двух банкаев в планы Ренджи не входило. Кроме того, он вовсе не мог ручаться, что Рукия, узнав обо всем, не решит объявить войну посмевшим обидеть ее обожаемого брата. Думается, преступность в таком случае в Каракуре вымрет. Как мамонты. Или сократится до числа редких зверей барсов. Видимо, вполне пантомимой удовлетворившись, Бьякуя отвернулся и соскользнул с крыши. — Мы куда, тайчо? — окликнул целеустремленно зашагавшего куда-то по улице командира Ренджи. — Я желаю умыться и поужинать, Ренджи. После сырого мяса я, знаешь ли, желаю отведать нормальной еды. Ренджи вздохнул и, спрыгнув с крыши, поплёлся следом. Мало ли, опять рассердится на что-нибудь — и снова обернётся зверем для городских улиц экзотическим. Посадят гордого редкого зверя-тайчо в клетку. И табличку с подписью повесят.