Сердце бури

– Разумеется, субординация не позволяет мне выносить оценочные суждения относительно ваших решений, сэр Джуффин, но именно эта стратегия не кажется мне сейчас правильной. Тем более, в настоящий момент у нас действительно не хватает людей. Джуффин смотрит на Мастера Пресекающего своими светлыми глазами, и того посещает неуместное сравнение о сходстве этого взгляда и старинных мечей времен Халлы Махуна Мохнатого. Видно, слишком давно не наведывался в «Трехрогую луну». – Знаешь, Шурф, Макс в этом смысле умнее нас. Если он не хочет видеть Ехо таким, как сейчас, значит он прав. Не уверен, что ты поймешь меня. Лонли-Локли вдыхает и выдыхает. Медленно, долго. Но Почтеннейший начальник никуда не спешит, ждет. – Вы имеете в виду, что его воля настолько влияет на этот мир? Джуффин согласно прикрывает глаза и вдруг косится на шкаф, где спит Куруш, засунув голову под крыло. – Ну, это конечно громко сказано, сэр Шурф. Но если ты думаешь, что наш сэр Макс слишком уж засиделся в своей царской резиденции, то, может, ты и прав. Как именно Почтеннейший начальник умудряется возразить и согласиться одновременно, Лонли-Локли узнает только на следующий день. Тройняшки, виновато улыбаясь, сообщают, что за Максом явился сэр Кофа, и оба улетели. Сначала Мастер Пресекающий решает, что это просто гипербола, этакий хитро замаскированный комплимент Максовой быстрой езде. Но потом оказывается, что нет, на самом деле улетели, на Пузыре Буурахри. Все-таки надо отдать должное кеттарийской изобретательности: и Макс при деле, и никаких неприязненных взглядов прохожих, никаких подозрительных перешептываний по углам трактиров. Довольный, он долго плещется во всех гигантских бассейнах Мохнатого дома, позволяя себе подумать, что иногда, кажется, неплохо быть монархом. Потом устраивается на дне одного из них, самого глубокого, выложенного густо-синим и тепло-бежевым геометрическим рисунком. Эти цвета сейчас лучше всего соответствуют настроению, вода едва ощутимо шумит, и Мастер Пресекающий решает, что заслужил отдых. Вообще говоря, он не может вспомнить, когда последний раз приходилось просыпаться так, от ощущения присутствия чужой магии, настолько мощной, что от нее едва заметно подрагивают стены. Живые камни, пожелавшие остаться в подвале, начинают едва слышно, на грани осязания, гудеть. Лонли-Локли приводит себя в порядок так быстро, как только может, и бегом устремляется наверх. Макс обнаруживается в одной из галерей-коридоров с высокими окнами и портретами университетских ученых в простенках. Он тяжело опирается о подоконник, незряче таращится на вечерние сумерки и ритмично, шумно дышит. Совершенно неправильно, разумеется. Волны магии расходятся от него, как от Стержня Мира, от них тускнеют осветительные шары, а воздух потрескивает, словно перед грозой. – Макс! Тот оборачивается одним слитным движением всего тела, словно несколько дюжин лет практиковался в боевой магии. Усилием воли Мастер Пресекающий подавляет желание выставить щит. Два щита. Потому что на мгновение ему кажется, что вся эта мощь обрушится сейчас на него. – Жалко, что тебя Джуффин отправил в другое место сегодня, Шурф. Нам так не хватало там твоих умелых ручек, особенно левой, ты себе просто не представляешь! – Там – это где? – флегматично уточняет Лонли-Локли. – Это в пригороде... – Макс мнется, поскольку с географией Угуланда у него все также неважно, – не очень далеко от ворот... как его... Забыл! Маленький старый городок. И эти сволочи, они как-то убедили всех жителей, что эпидемия не кончилась, и что это все столичные колдуны виноваты. Народ с перепугу попрятался, а на самом деле это обычная болотная лихорадка, любой знахарь бы за пару часов излечил, но... Макс захлебывается словами, вдыхает, и Лонли-Локли подходит ближе. Пол под ногами начинает ощутимо подрагивать, где-то вдалеке заходится паническим лаем Друппи. – Я понял, Макс. Это часто бывает после бедствий такого масштаба. Невежество и пара-тройка недовольных политикой Короля или нашими действиями – и вот результат. – Если бы я раньше знал, – зло говорит Макс и кривится. – Я бы... Знаешь, Шурф, я тогда, во время эпидемии, убил кучу народа около моста. Обычных нормальных людей, которые боялись смерти, но все равно предпочли умереть от моей руки, чем от этой дряни. А эти, они просто смеялись, что доверчивые горожане приняли болотную лихорадку за... Макс стискивает руку в кулак и выбрасывает вперед – зеленоватое свечение смертного шара прокатывается по коридору и разбивается о дальнюю стену. – Макс. – Что-то твоя дыхательная гимнастика не работает. – Макс. Пойдем со мной. – Куда? Но Лонли-Локли не отвечает на вопрос. Просто берет под локоть и отпускает уже на крыше Мохнатого Дома. Почти стемнело, только далеко, над устьем Хурона небо еще светится нежным золотисто-розовым краем. Мастер Пресекающий не знает, как научить Макса управлению погодой, поскольку эта область магии требует предельной концентрации и хороших практических навыков. Но ведь получился же у того один раз случайно шквал, правда, он, кажется, сам испугался, но... Спокойный стоячий теплый воздух вдруг начинает хлестать порывами ветра, и Шурф точно знает, что его собственная воля тут не при чем. Белая мантия Истины плещется в темноте как язык диковинного пламени. Лонли-Локли становится сзади, осторожно, вопрошающе касается максовых ледяных ладоней своими. – Шурф? Макс почему-то шепчет, и голос звучит испуганно и восторженно, вполне по-человечески. – Не говори ничего. Просто сосредоточься. Лонли-Локли позволяет своему сознанию осторожно коснуться чужого – как при Безмолвной речи, только куда четче. Макс замирает, словно вслушивается, а потом тихо смеется. Клубящиеся тучи наползают на небо из ниоткуда, завешивают яркий горизонт, разбухают на глазах. Первые капли стучат по крыше словно градины – весомо, тяжко, а потом ливень обрушивается на них всей своей мощью, ветвистая молния с грохотом низвергается в Хурон, мокрая ткань мантии больше не хлопает на ветру, а липнет к ногам, потоки воды несутся по крыше, водопадами обрушиваются на мостовую. Улицы пустеют молниеносно, прохожие спасаются от невиданного ливня, смешно перепрыгивая через ручьи, волокущие с собой листву и всякий сор. И посреди этого оглушающего буйства Макс вдруг не глядя подается назад, откидывается, прижимаясь затылком к плечу Лонли-Локли, и прикрывает глаза. Мастер Пресекающий обнимает его рукой через грудь, притягивает к себе, решается, а потом осторожно и долго, словно изучая, целует близкий висок. Макс серьезно кивает и вжимается в него спиной, а потом что-то шепчет. – Что ты говоришь? – Пойдем. Никогда еще Темный Путь не казался Шурфу таким полезным использованием магии, как сейчас. В его комнате топится камин, тепло, и шум непогоды почти не слышен. Камни фундамента притихли, слышно только, как поскрипывает пол где-то наверху. – А ты не простынешь? Макс задает этот идиотский вопрос и наконец поворачивается к нему – мокрый, бледный, с горящими щеками. – Я? Простыну? Все-таки у тебя какие-то странные представления о возможностях мало-мальски опытного колдуна, которым я вполне могу себя считать. – Ну тогда, помнишь, ты тоже тучи гонял, а потом на работу не приходил. Джуффин сказал, что ты прос... Макс замолкает на полуслове, таращится на Шурфа, вернее, на его незлую усмешку. – Не знал, что ты так умеешь, когда не на Темной стороне, – наконец ошарашенно признается он. – Я тоже не знал, – не спорит Лонли-Локли. – Но точно знаю, что если кто здесь и заболеет, так только ты. – То есть такой опытный колдун все-таки ничего не сможет сделать уже почти победившей меня простуде? – Макс страдальчески заламывает бровь. – Сможет. – Весомо отвечает Лонли-Локли. И делает. С тихим звоном падает фибула с плеча Мантии Смерти. Мокрая черная с золотым шитьем ткань отлетает куда-то в угол, где ей сейчас самое место. Макс не противится и не помогает ему, только улыбается, как будто видит хороший сон. А потом делает шаг – как на крыше – и прижимается всем телом. Действительно очень холодным. Изо всех сил обхватывает руками, сцепляет пальцы за спиной и вжимается в шею лицом. Они путаются в руках и ногах, а потом в Мантии Истины, от которой никак не удается избавиться, потому что Макс не согласен отодвинуться ни на полпальца. В конце-концов, многострадальная одежда становится жертвой одного из старинных заклинаний, а они оба оказываются на огромном ковре старой кеттарийской работы. Пульс грохочет у Мастера Пресекающего в ушах, Макс все также неистово обнимает его и льнет к нему, старательно отвечает на поцелуи, по-собачьи тыкается холодным носом то в щеку, то в подбородок. Шмыгает, смеется, ворошит аккуратно стянутые в хвост волосы Шурфа, а потом забрасывает на него ногу, упираясь в спину ледяной пяткой, раскрываясь безо всякого смущения или страха. Лонли-Локли сосредоточен, словно на нем Перчатки Смерти. Осторожен и нежен, будто ласкает тончайший сосуд со смертельно-опасным ядом. Впрочем, кто сказал, что это не так? – Макс, – едва осязаемый шепот заканчивается легким поцелуем в уголок губ. – Ты...? Но тот не отвечает, просто открывает глаза, и из этих глаз на мастера Пресекающего смотрит Хумгат, неизмеримо глубокая, притягательная, всемогущая бездна. И эта бездна выдыхает его имя, шепчет, шелестит им во внезапно нагревшемся воздухе комнаты. Лонли-Локли коротко вскрикивает – упоенно, соглашаясь. Вздрагивает, прижимается теснее и позволяет себе самому стать Хумгатом, оставив где-то далеко оковы собственных прошлых жизней.