Сердце бури

Ласковое осеннее солнце согревает их, в обнимку устроившихся в мелкой бухточке с прозрачной водой и переливающимся лиловыми всполохами золотым песком. – Расскажи мне все! – требует Шурф. Макс качает головой. – Не хочу. А то потом забуду еще, как я тебя встретил, а я не хочу забывать. – Как мне помочь тебе, Макс? Может быть, мы сумеем поменяться? Скажи! Я все это время пытался найти ответ, но еще не нашел... Макс отодвигается, усаживается, хмуро смотрит в даль окоема. – Даже думать об этом не смей, Шурф! Если тебя не будет в Ехо – ничего не будет, ты понимаешь? Понимаешь? Лонли-Локли садится рядом, молча мрачно кивает, а потом притягивает к себе Макса. Тот знакомо приваливается, ерзает, устраиваясь удобнее на жесткой груди. Кажется, каждый из них не знает, что именно сказать другому. Слов для этого слишком много или слишком мало. – Как мне не забыть, Шурф... как? – тихо бормочет Макс. – Я забываю, все больше и больше, забываю себя с каждой минутой. Лонли-Локли напряженно молчит, мысль вертится в голове, словно рыбка в пруду, посверкивает то одним, то другим боком в солнечных лучах. Не забыть. – Сядь напротив, – спокойно говорит Мастер Пресекающий. И Макс спешит послушаться его, как всегда. И смотрит с радостным предвкушением, детской верой во всемогущество своего друга и любовника, который вот прямо сейчас придумает что-нибудь чудесное. – А теперь чего? – Макс... я никогда этого не делал и не уверен, что у меня получится. – Ну а если нет, что будет? – Скорее всего, я убью тебя. Макс дергает плечом – родной, знакомый жест. – Я уверен, что у тебя все получится. А если нет – главное, сам не убивайся. В любом случае, это лучше, чем... Мастер Пресекающий не хочет слышать конца этой фразы, просто не может. И его рука устремляется к максовой груди быстрее, чем атакует двухвостая пустынная змея дархам. Но ему самому кажется, что время сгустилось и нехотя обтекает их обоих, и сложенные особым образом пальцы очень медленно впиваются в кожу, сокрушают ребра, сжимают доверчиво легшее в ладонь сердце. И чудовищная боль заставляет морщиться, судорожно и часто дышать, невероятным усилием воли удерживая себя в сознании, а это самое сознание сосредоточенным на том, что надо сказать. – Чего это ты такое сделал, а? – с изумлением спрашивает Макс. – Послушай. Ты должен будешь увидеть себя в зеркале. И вспомнить настоящего себя. Тогда ты найдешь выход и вернешься. Я знаю. Только не верь тому, из зеркала, он – не ты. Настоящий ты – здесь. Со мной. Лонли-Локли резко выдергивает руку, блестяще-алую от максовой крови, полощет ее в воде, размеренно дыша и подавляя желание согнуться и застонать. – Это что за ритуал такой? – почему-то шепчет Макс. – Если держать человека за сердце, он не сможет забыть услышанного в этот момент. – Все-таки я балдею от магии, – Макс качает головой. – Нормально так: взяли, за сердце подержали, отпустили, ни тебе боли, ни уколов, ни врачей... – Я забрал твои ощущения себе, – сухо поясняет Лонли-Локли и спохватывается, что говорить этого было не надо. Но, как всегда получается с Максом, спохватывается поздно. У Макса вздрагивают губы и вообще лицо становится таким, словно он всерьез подумывает разреветься. – Шурф... зачем... очень больно было, да? – Совсем не больно, – тихо и уверенно отвечает Лонли-Локли. – Ты, наверное, как-то неправильно устроен. – Ну да, – невнятно соглашается Макс. – Неправильно. Шершавая теплая ладонь ложится на щеку, Лонли-Локли прикрывает глаза. – Ты обещал, – тихо говорит ему Макс, и прикосновение рассеивается. Волны едва слышно бормочут от своем, покорно облизывают отброшенные в сторону сапоги. Лонли-Локли, не оглядываясь по сторонам, начинает приводить одежду в порядок, смутно надеясь, что посреди ночи в орденской резиденции никто не заметит, что его белоснежное лоохи топорщится от высохшей под заклинанием соли. * * * – Ты настолько понравился нашим книгам, мальчик, что они скучают по тебе. Лонли-Локли вежливо кивает, не зная, что ответить. Подливает внезапной гостье камры, придвигает поднос с печеньем из «Обжоры», которое перепуганный курьер принес, кажется, даже раньше, чем Мастер Пресекающий успел сделать заказ. – Этот старый прохиндей Джуффин конечно же будет говорить, что ему нужен свой человек в Семилистнике чтобы пропихивать удобные законы. Но это все ерунда на самом деле, ты и сам знаешь. А книги правда скучают. – Я боюсь, что не совсем понял вас, леди Сотофа. – Тебе белая одежда не надоела? – вдруг совершенно иным, деловитым тоном осведомляется ведьма. – Нет. – Но тем не менее, голубой кант тебе будет к лицу. – Я не собираюсь вступать ни в какие Ордена, хотя благодарен за оказан... – Не вступать, а управлять. Какой глупый мальчик! Этот загулявший Макс, наверное, прихватил с собой половину твоего хваленого ума, а? Сэр Шурф Лонли-Локли – сама невозмутимость – не меняется в лице. Только перестает дышать, совсем. Нет, он слышит про Макса по сто раз на дню и давно привык жить с этой потерей, но, упомянутое Сотофой, его имя звучит как-то иначе. Острее. Отдается застарелой болью в груди. – Я же говорю, что ты давно не заходил в библиотеку. А еще лучше – меняй эту простыню на мантию Великого Магистра. По крайней мере, не останется времени представлять себе всякие глупости. Невысокая полноватая старушка бесстрашно сжимает левую руку Лонли-Локли прямо через грубую кожу защитной рукавицы, и от этого пожатия ноют пальцы. Совет леди Сотофы – не то, чем стоит пренебрегать, и в самом скором времени все жители Ехо обсуждают новое назначение во всех городских трактирах. Библиотека действительно скучает, новоиспеченный Великий Магистр ощущает это всем своим существом и старается наведываться туда как можно чаще, но в других мирах больше не оказывается. Только натренированный разум, привыкший анализировать информацию, упорно твердит, что та встреча на морском берегу была реальностью, а не миражом, навеянным грызущей душу тоской. И дни сменяются днями, и суета перед Концом года уступает место размеренному жаркому лету, а потом снова и снова с деревьев облетает листва, и только орденский сад зеленеет назло злым порывам ветра с Хурона. А потом в один из вечеров Великий Магистр усаживается за привычный библиотечный стол, и книга с очень знакомой обложкой ложится перед ним. Он машинально читает название: «Восемнадцать сказаний о походе на Ту Сторону и незавершенное девятнадцатое о намерении». Грешные магистры, чего только не понапишут, а читать все равно нечего! – звучит у него в ушах Максов голос. Обложка неохотно, словно дразня, открывается, и старая потертая открытка выскальзывает на стол. «Шурф! Эта карточка приведет тебя куда надо. Местечко тебе понравится, обещаю. Называется «Кофейная гуща», но чай тут тоже подают. А еще в меню есть соскучившийся я, но это ты, я думаю, и сам понимаешь.» И никакой подписи. От маленького куска плотной бумаги вдруг немеет рука, в лицо тянет туманом, и Великий Магистр едва успевает отшатнуться от слишком близкого знакомства с возникшей из ниоткуда дверью. Решительно нажимает на ручку и входит внутрь. И замирает, глядя на Макса. Тот определенно стал старше, хотя все так же лохмат, и волны силы расходятся от него куда отчетливее, чем раньше. В глазах – мудрое усталое всезнание, до которого Джуффину Халли и его могущественным приятелям, вероятно, никогда не дожить. Рядом сидит леди Меламори, греет ладони о чашку с дымящимся напитком, и глядя на них обоих, Лонли-Локли понимает, что забрал Тихий Город у Макса. Я думаю, что хотел бы никогда не знать тебя, чтобы быть уверенным, что с тобой ничего не случится. Желания Вершителя – закон для Вселенной. Но Лонли-Локли не может позволить себе забыть ни единой секунды из их прошлого, поэтому он улыбается своему потерянному и обретенному лучшему другу и делает шаг вперед. И мантия Великого Магистра, вызывающая такое недоумение Макса, тяжестью всего Мира лежит у него на плечах.