Прошито космической нитью

У них было очень много перерождений. На самом деле больше, чем можно было бы посчитать, и каждый раз они были в них другими, чтобы иногда повторяться, потому что у любой многогранности есть свое дно, после которого выкручивать уже некуда. В некоторых они не встречались. Притяжение душ давало сбой, и в итоге каждая спокойно проживала свою жизнь с расстоянием в какой-нибудь океан. Может так и было лучше в этом бесконечном ожидании, когда периодически выпихивали и заставляли жить, если от встреч им было никак?.. Ну, всякое возможно. В этой жизни они тоже не встретились. И очень устали. Франция окружала их, как атмосферой, тихой музыкой, ароматом кофе и круассанов из каждой небольшой кафешки, цветочными магазинчиками на всех углах, мостовыми и прекрасными видами. Им нравилось перерождаться в столицах, поэтому и в этот раз они жили, не зная друг друга, в Париже, любуясь на Эйфелеву башню, которая до сих пор реставрировалась и не думала поддаваться сносу: слишком ценной была для всех французов, и не только для них. Каролин Деко месяца три назад отметила свои двадцать четыре года. У неё была хорошая черная машина и ресторан, который она открыла в двадцать лет, выиграв в лотерею, чтобы вложить деньги во что-то более дельное, чем куча новой одежды, подарков для друзей и прочих ненужных глупостей. Ну, и чтобы отец не спустил на свои напитки, потому что выиграл вообще-то он. Она же забрала деньги, перечислив их на счет в банке, и каждый месяц переводила ему некоторую сумму, косвенно следя, чтобы не спился и ничего не случилось особо страшного. Каролин была холодной и грубой до мозга костей, серьезной и очень отрешенной. Никем она не интересовалась и не жалела, что никто без повода не названивает ей. Друзей у неё тоже не было. Как хозяйка ресторана, занявшая свое положение в бизнесе, Каролин, конечно, имела очень много знакомых (что было хорошо заметно, исходя из её списка контактов, в котором только мамы да чертика и не хватало), но никто из них не являлся для неё чем-то большим, потому что какие-либо отношения, кроме деловых, она не воспринимала. Никаких посиделок за чашкой кофе и жалоб, никаких ненужных разговоров. Были когда-то те, кто приставали, но от них в её жизни не осталось ни следа, ибо Каролин была жесткой, и в один момент просто высказала каждому всё, что думала на самом деле. Самой первой под удар попала Элен, два года назад: у бывшей подруги были светлые волосы (платиновая блондинка), нежные голубые глаза и фигурка хрупкой Дюймовочки: в самый раз для ангельской внешности и, как принято было считать, такого же характера. Ей, как ни странно, в то время было как раз двадцать четыре, и она страдала от работы, которая была ей не по душе, от отношений, в которых не была счастлива, мотивируя последнее фразой о том, что она до слез в глазах любит своего нерадивого парня, который, хоть и говорит красиво, чихать на неё хотел, что она готова терпеть всё, лишь бы он был жив и здоров, и рядом. Определенное время Каролин сносила все её жалобы, эти потупленные взгляды в чашку кофе, точно там было что-то крайне интересное, да и все её слезы. Было, конечно, очень нудно и надоедливо, но она почему-то тоже терпела, пока не сорвалась и не высказала несчастной красавице всё в лицо: «Не нравится – делай что-нибудь! Если бегать под небом с открытым ртом, то единственное, чего можно дождаться, это привета от птички! А золотые слитки с неба не падают, их надо плавить самостоятельно. Не устраивает любимый? Так какого черта ты с ним живешь?! Нет, не надо мне тут плакать и заявлять, что ты на всё готова. И обзывать это любовью не смей, потому что любовь заключается не в унижении одного другим! Терпит она, мать Тереза, блин. Из-за того, что ты нам ним трясешься, ему не тепло и не холодно, потому что ему вообще другая девка рядом нужна, которая будет поддерживать, а не страдать, завернувшись в его рубашку и разглядывая фото! То, что он там говорит – пустая чушь. Жалость – не лучшая почва для отношений. Что-то не так с работой? Так меняй что-то! Иди хоть в ресторан официанткой, но делай так, чтобы тебе это было интересно! Какого черта ты тут сидишь и рыдаешь мне через столик, перемешивая свои слезы с кофе? Если тебе не нравится, то иди и делай. Иначе в этой жизни ничего не будет». Следовало ожидать, что до расстроенной жизненными неудачами и переживаниями Элен ничего не дошло. Она всё также глотала слезы, запивая их кофе, а потом ушла и больше не звонила. Каролин не знала, что там стало с белокурой красавицей-идеалисткой, но почему-то была странно уверена, что та ничего не изменила в своей жизни. Может быть, несчастный парень, который либо реально пользуется ей, либо думает, что она ему нужна, уже изменил свое мнение, оставив страдалицу в одиночестве, или они до сих пор вместе. Ясно было лишь то, что на соплях ничего не строилось: слишком хрупкий материал. Куда парню, живому и интересующемуся жизнью, маленькая плаксивая девчонка, умеющая только жалеть и тихо-тихо жить? Та ещё история. За красавицей Элен прочие отсеялись штука за штукой. Некоторые молчали, как она, некоторые шипели: «Ты что такая жестокая? Ты чего от нас хочешь? Мы тут простые люди, а не герои, чтобы так всё менять». Ну и пусть живут в свое удовольствие со своими страданиями. Если они такие мазохисты, то ей ничего с этим не поделать. Каролин вот тоже не нравилось, что у неё было. Но почему-то она отослала ноющих друзей, сумела всё изменить. У неё тоже над головой не висела туча с золотым дождем, пил отец и не было особых шансов, если бы она не проявила твердость и грубость. И да, несмотря ни на что, Каролин никогда никого не попрекала за то, что она так живет. Ей не нравилось – и она сама должна была что-то изменить, а не терпеть со смиренно склоненной головой. Вот и была вся правда. Почему, не имея ни опыта, ни глубоких знаний, она смогла открыть и развить довольно-таки неплохой бизнес? Потому что хотела что-то менять и не терпела. Последнее было только для слабаков, потому что никакая причина на всей планете недостойна того, чтобы молча терпеть. «Не устраивает – меняй», - так просто и ясно звучал закон жизни Каролин. И не надо тут было никаких оправданий. Она была серьезна с теми, кто на неё работал – и бизнес процветал, ибо никакие сюсюканья не могли сравниться с четкой схемой работы и всегда вовремя выдающейся зарплатой. Да, Каролин многого требовала от тех, кто был в её ресторане, но, тем не менее, без улыбок и отсрочек выполняла свои условия трудового договора. Вот что было важно. Пусть это и было грубым, но такая констатация давала гораздо больше пользы: официанты всегда улыбались, повара были быстры и готовили мастерски, а клиенты в итоге – довольны. Может быть, она и жесткая, ни в ком не нуждающаяся, но вместе с тем и успешная. И имеет гораздо больше, чем хныкающие красавицы, цепляющиеся в своих парней или кого там ещё, кричащие, что они готовы все-все терпеть. Да только нельзя было терпеть, потому что каждый человек должен был уметь находиться сам по себе, самого себя дополнять и знать, что лично ему нужно для счастья, а затем к этому стремиться. Не было тут никаких оправданий. Брать и делать. В этих позициях Каролин была очень похожа на бывшую принцессу Урана. Та тоже не любила примирение с обстоятельствами, которые были ей неприятны. Может быть, родная планета и была для неё святой, местом, которое бы она никогда не бросила, всего остального это не касалось. Разве что в этой жизни черты принцессы Урана сочлись с каким-то холодом воительницы Сейлор Уран, огранились взрослением и серьезностью – вышла именно Каролин. Она, похоже, была борцом в самом основании своей души, потому что много жизней подряд не сдавалась и не теряла оставшиеся крохи гордой принцессы планеты, на которой жили потомки самого Урана, прятала их в себе, закрывала и не отдавала, что бы ни происходило. Впрочем, силы перерождения и не пытались отобрать – им так было только интереснее. А вот обстоятельства – да, но пока она держалась. Такой вот была Каролин Деко: грубой, холодной, резкой, предпочитающей действие терпению и слезам в чашке кофе. Наверное, истинная сильная личность. А на другом конце Парижа, завернутого в музыку и ароматы круассанов, совсем иной была Окин Мишель. И здорово очень, что в этой жизни они так и не встретились. Почти. Окин была не слишком знаменитой скрипачкой двадцати семи лет. Играла в оркестре четырнадцатой скрипкой, закрывала глаза и зазубривала мелодию до памяти пальцев, чтобы музыка лилась легко и нежно, не отяжеленная напряжением играющего, достигая зрителя и передавая ему то, что было заложено в последовательности нот: любовь, борьбу, смирение, силу. У неё была небольшая квартира с уютной кухней, а также, помимо игры на скрипке, Окин любила вышивать. Это было неспешное и успокаивающее, старомодное занятие, которое для неё было ничуть не хуже, чем перелистывание журналов с чашкой чая и пледом. Всё это приносило в душу гармонию, окружая её тишиной и мягкостью. Что ещё было нужно?.. Ну, вот так вот предпочитала Окин. И ещё она была немного похожа на Элен, которую Каролин от себя оттолкнула, разозлившись и сказав правду в лицо. Окин не видела ничего страшного в том, чтобы терпеть, веря, что однажды жизнь преподнесет сладкое в награду за то, что она столько лет покорно ждала. Каролин не поняла бы её. Да и это была совсем не принцесса Нептуна, пусть даже и бывшая. Прекрасную Ксанфу тоже нельзя было назвать слабой, такой, которая не боролась, а сразу опускала руки. Просто что-то не вышло, случилось... впрочем, не так сразу о таком. Её память покрывалась трещинами, и во сне обыкновенной скрипачке Окин снились дальние планеты, прекрасные дворцы и жидкие алмазы, облепляющие тело, щекочущие прохладой. Ей снились демоны и пространства перевоплощений, когда тело покрывалось вуалью силы, пусть и оказывалось заточено в легкий костюм, магия с ладоней и склизкие раны, ноющие. А ещё какая-то мертвенная тишина. Внутри. Точно не существовало ни эмоций, ни переживаний. Жжение. Силы перерождения, чертовы засранцы, да есть у вас совесть или нет?!.. Разве это было виновато, положило основу тому, что она была такой?.. Как обычно, можно было спихнуть всё на кошмары, но они снились ей вовсе не всю жизнь. Кажется, где-то рождалась темная звезда, и за них опасались, спеша изменить что-то, чтобы они снова восстали могущественным рядом, готовые сражаться. Окин просто родилась такой и всегда считала, что так правильно. Она стояла у окна, когда на улицах проливались весенние дожди, приложив ладонь к стеклу, и всё ждала, ждала, пока на её голову свалится невероятное счастье, потому что она этого достойна. Ничего не пыталась предпринимать. Никогда. И это был такой отвратительный излом, в сравнении с бойкой и живой принцессой Нептуна, прекрасно владеющей магией, самой неутомимой и яркой, как океан. Единственное, что от неё имела Окин, это загадочность, которая, видимо, лежала в самом корне внешности, а ещё в какой-то собачьей грусти, прячущейся в глазах. Не такой она должна была быть, не такой, потому что не бывать их совместному счастью, если они будут такими разными!.. Но Окин не собиралась ничего с собой делать. Зато от воина с опущенной головой Сейлор Нептун, любящего вглядываться в свое зеркало, Окин взяла крайне много. Терпение и вечное ожидание чего-то, отмазки для того, чтобы не делать прямо сейчас что-либо, для того, чтобы изменить свою собственную жизнь. Никакой силы и независимости, гордости и поднятой головы – всё то, что было присуще принцессе Нептуна. Какое там?.. Лишь жалкое зрелище воительницы, поставленной на службу и лишенной всего, но даже не пытающейся хоть как-то бороться против этого, хотя бы трепыхаться, ожидая, пока обстоятельства станут слабее, пока лопнут путы, выискивая всё новые отмазки, дабы не действовать прямо сейчас. Самым ужасным было то, что Окин ничего не казалось неправильным. Она не ощущала себя, как однажды бывшая принцесса Урана, загнанной и запертой. Она думала, что так и должно быть. Очень любила Окин её хорошая подруга – Айрин Базен. Молодая девушка двадцати трех лет, с красивыми длинными волосами, любящими солнце, обожающая особенные сорта кофе и всё ванильное. Айрин не везло: она была влюбчивой, и сейчас страдала от отношений с парнем, которого любила, но которому, кажется, была нужна лишь на словах, и не знала, как от него уйти, да и стоит ли. И, может, ей это кажется. Чаще всего они сидели на кухне в квартире у Окин и пили кофе с булочками, Айрин не слишком много плакала, но постоянно сидела с опущенной головой и что-то искала в кофейной чашке. Окин первое время шутила, что там не плавают мухи, а потом перестала: подруга не говорила, но по ней можно было уловить, что ей это неприятно. А на самом деле Айрин нравилась эта шутка подруги, и она всегда едва заметно улыбалась, просто приходила к ней всегда грустная, расстроенная своими переживаниями и сомнениями, а потому не могла смеяться и переводить тему на что-то веселое, обходя свои жалобы. «Что мне с этим делать, Окин?..» - спрашивала Айрин, крутя чашку кофе в руках, совершенно не боясь расплескать напиток по скатерти: слишком сильны были страдания, не до таких мелочей было. К тому же Окин вряд ли бы разозлилась, видит же, как ей тяжело. «Время всё расставит на свои места, - задумчиво отвечала ей Окин. – Просто нужно терпеть и ждать, тогда однажды что-то произойдет, и по терпению воздастся тебе за то, что ты ждала своего счастья. Никогда нельзя ничего отрубать, потому что потом ты можешь пожалеть об этом, а возвращать будет поздно. Любую перемену, которая приведет к лучшему, сделает за тебя сама жизнь. Уверена, скоро всё образуется само собой. Если ты ему нужна, то так всё и останется, но он изменится. Если нет – то в твою жизнь придет человек, который будет по-настоящему тобой дорожить». «Спасибо, Окин», - каждый раз отвечала ей Айрин. И через неделю-две всё снова повторялось почти со словесной точностью. Так уж выходило, что Айрин каждый раз говорила одно и то же, а Окин всё выслушивала и каждый раз не могла ответить что-то новое. И, чем же всё закончилось? Счастье-то у Айрин случилось, потому что нерадивый возлюбленный ушел, а его место занял настоящий, красивый брюнет, который смотрел на неё синими глазами, полными любви, носил на руках и заставлял смеяться от блаженства. Дождалась. Это было лучшим доказательством слов Окин, её позиций, только... одна маленькая деталь, стертая из памяти: Айрин-то была переродившейся принцессой. Истинной. И её счастье со своим принцем в каждой новой жизни было заранее оговорено с силами перерождения, которые только иногда покручивали её, рано или поздно сталкивая их и заставляя радоваться. А она принцессой не была. Уже. И никто другой – тоже, поэтому их не ждали ангелы и розовые лепестки по дороге в собственный Рай. Её, если хотелось, надо было пробивать самостоятельно. Только как это можно было ей доказать?.. А черт знает. Радость принцессы заставила где-то трепыхнуться Серебряный кристалл – и искра его сияния запечатала надолго всю возможную тьму, из-за которой, кажется, Окин и посещали кошмары. Они прекратились, трещины в памяти стали заполняться новыми однообразными днями, полными ожидания и веры в лучшее. А бывшая принцесса Нептуна осталась такой же, потому что не сны были виноваты, нет. Однажды же они всё-таки встретились. Хотя это даже и встречей нельзя было назвать. Просто Каролин Деко сбила на своей машине Окин Мишель.

***

Это случилось как-то спонтанно. Впрочем, всё самое неприятное в жизни, по её законам, всегда случалось неожиданно. Так вот как-то велось. Лил майский дождь. Падающие капли превращали обзор в сплошную воду, на мостовых пузырились лужи, ну и людей на улице было немного. Всего лишь унылые депрессики и безумные счастливцы. Оставшиеся представители населения сидели дома. Окин гуляла в своей грусти и ожидании. Она, скорее всего, именно в этот день (а может и в остальные) походила на первую категорию. Каролин не относилась ни к одной, она просто ехала домой после того, как завершила свои сегодняшние дела в ресторане. Наверное, пелена дождя была виновата. Внезапное столкновение, стук. То ли Каролин задумалась за рулем, то ли Окин во время прогулки. Всё было быстро и смертельно, хотя ещё час смиренная скрипачка всё же вытерпела. Вызвали врачей. Больница. Каролин сидела возле койки рядом с незнакомой женщиной, которую сбила, вглядываясь в её лицо. Ей почему-то не хотелось уходить, черты лица, волосы, пальцы рук – всё казалось каким-то знакомым, точно однажды в своей жизни она уже видела и знала этого человека. Или не однажды. Финальная трещина по памяти, по внутренним граням объяснила, откуда было это странное чувство. Каролин плакала, крича не своим голосом, целовала холодную руку и звала, повторяла одно имя: «Мичиру!» Она умоляла её простить, обещала, что такого больше никогда не повторится, плела что-то про «вместе» и «любовь», а дальше слишком неразборчиво в порыве истерики. Просила открыть глаза – но какая разница уже мертвой до того, о чем её просят? И зачем вообще Каролин всё это затеяла? В смысле, с пробуждением памяти, страданиями и мольбами. Даже лучше, что так, что сбила, что насмерть. Иначе была бы ещё жизнь, где они встретились и искалечили друг друга. Им и так не везло, и без того было гадко, плохо, а в этой жизни... они же были разными, как две противоречащие стихии, в вечном конфликте. Каролин ведь сама это говорила, а Окин была почти полной копией Элен, слабачки, ничего не желающей менять и преданно ждущей, как собачка, собственного счастья. Вот-вот настанет, вечно находящей новые оправдания. Что же ждало их вместе, если Каролин была холодной и резкой, а Окин – молчаливой и терпеливой?.. Иллюзия счастья. Говоря её же словами, люди не должны дополнять друг друга, потому что каждый самодостаточен, но люди должны совпадать, жить и дышать в одном ритме. Иначе всё к чертям собачьим. Но это уже не совсем от неё. Вот почему что-то было между принцессами Урана и Нептуна в Серебряном тысячелетии. Они были самостоятельными и ни в ком не нуждались, но совпадали, знали разные вещи в одинаковых мерах, так, чтобы ни одна не лучше и не хуже, имели похожие черты, были легкими и живыми. Они обе стремились выше и потому поддерживали друг друга, когда взлетали. А тут – безнадежная ситуация... Только обезумевшей Каролин было этого не доказать. Врачи её повязали, вколов снотворное. Проснувшись, она снова начала истерику, повторяя то же самое, и медикам оставалось лишь сделать вывод о том, что бедная женщина почему-то сошла с ума, кажется, психика слабая. Какие японки? Какая любовь? Что за вместе? Бред. Свои дни Каролин так и закончила. В психиатрической клинике. Но недолго она там сидела, каждый день пытаясь вырваться и тратя себе нервную систему. Ей удалось перерезать себе вены. Последней фразой холодной владелицы ресторана стала преданная и какая-то слишком ванильная, слишком неправильная: «Мичиру, я иду к тебе». Действительно ведь, глупости. Память отторгла все её принципы. Страшные вещи с ними сделало полное облачение воинов. Впрочем, уже поздно было что-то менять. И их ждала новая жизнь, в которой они, наверное, должны были встретиться, чтобы снова изувечить друг друга, перевинченными и перекрученными, измененными и совсем друг другу не подходящими.