Прошито космической нитью

Наверное, это печальное перерождение. Трагичное, потому что в конце они снова умерли, в этот раз – тоже рано. Впрочем, какая это для них трагедия, когда им всё равно предстояла новая жизнь, под другими именами, и так в ожидании Хрустального Токио, а там – целое тысячелетие. Всё-таки... какая-то радужная и почти прекрасная жизнь. Потому что они не знали друг друга очень долго, а узнали за неделю до собственной гибели, которую тоже встретили вместе. Они не калечили друг друга, не делали несчастными, не заставляли терпеть и не мучили. Им просто довелось познакомиться друг с другом за семь дней до смерти, чтобы потом посмотреть в её глаза сквозь собственные закрытые веки – и снова отправиться в небытие. Да, под соусом грусти и невыразимой драмы, для них, которые постоянно перерождались и издевались друг над другом, над собой, это всё-таки была счастливая история. Они родились в Испании. В этот раз – не в одинаковом городе, с разницей в год. Может быть, им и не дано было встретиться, если бы не захотелось увидеть горы. Бывшая принцесса Урана примерила на себя имя Эвита Вега. В одном вертолете с ней летела Сарита Рей, поправляя свои волосы очень необычного бирюзового цвета. Стопроцентно, краска. Сейчас и не такие предоставляли, поэтому можно было ходить хоть с волосами под леопарда. И, что самое главное, без работы парикмахера и дорогих услуг: краска была, как бы это сказать, умной. Вот. Ложилась на волосы рисунком и оттенком цветов самостоятельно. Это были Альпы. Для тех, кто хотел покорить горы, предоставлялись самые разные экскурсии, также имеющие разные степени риска. Им захотелось, чтобы была средняя. Обеим. Гибнуть не было желания, но почувствовать эту дрожь от того, что может случиться что-то жуткое и завораживающе, охлаждающее конечности – очень даже. Это ведь так захватывающе! Что ж, эмоций им хватило на всю оставшуюся жизнь. Жаль, что ей самой оставалась всего неделя. Вертолет приземлился, и экскурсовод вежливо попросил всех туристов его покинуть. Ещё внутри им выдали небольшие чипы, крепившиеся на одежду, которые посылали сигналы на спутник, чтобы, в случае чего, каждого можно было обнаружить. Можно было отправляться в манящие белизной горы. Только неувязочка маленькая вышла... судя по всему, в одной компании с ними был какой-то самоубийца. Или террорист нового течения, который массово убивал людей и себя с ноткой оригинальности. Снег-то они ещё не укрепили всякими подпорками, чтобы тот не падал, чтобы эхо на него не влияло. В общем, тот странный мужчина, дождавшись, когда они поднимутся достаточно высоко, громко заорал. И вызвал лавину. Старинный метод, но ведь главное, что действенный. Против огромного белого облака, надвигающегося на них, никто не успел ничего сделать, только возненавидеть заразу, которая решила их угробить, потому что это точно не входило в экскурсионную программу для «обострения ощущений». Посреди белизны и тишины громко пищали красные маячки, посылая сигналы на спутник, только спасать уже было некого. Когда Эвита выползла из снега, двигая одеревенелыми конечностями, писк красных точек был уже далеко: видимо, лавине они не понравились. На некотором расстоянии от неё лежали ещё три человека, а остальных, судя по всему, отнесло дальше, или, наоборот, оставило позади. Одной из этих была та самая девушка с бирюзовыми волосами. Посреди страшного белого пейзажа, слепящего глаза (очков тоже уже не было), её дернувшиеся веки стали каким-то невероятным знамением, и Эвита подползла к ней, не в силах опираться на ноющую руку. Девушка была жива. Её состояние было не лучше, а возможно, даже хуже, но главным было то, что она дышала. Эвита была не одна, и это осознание придавало каких-то сил в вырванном на жизнь шансе после противостояния с горами. Им удалось выбраться, и найденная Эвитой девушка жадно дышала, попеременно с этим рвано, сухо кашляя. Она сказала, что не чувствует одну ногу, а вторая у неё болит так, что лучше было бы не чувствовать. Эвита, плохо соображая от холода, кивнула, не слушая противного нытья в собственной руке. Было некуда идти. Повсюду были лишь снежные горы, похоже, лавина отнесла их достаточно далеко от того места, куда хотя бы водили туристов. Красные маячки нигде не пикали, их не было слышно, и получалось, что не оставалось вообще ничего. Они, кажется, выжили, но смысл был в этом холодном воздухе, в цепкой хватке за сознание, если не светил им выход. Ох уж силы перерождения, чтоб вас сожрали черти или убило начальство!.. Опять вы! Или в этот раз, всё же, на благо?.. Укрытый белизной, от которой уже было больно глазам так, что пробираться оставалось, кажется, на ощупь, точно флаг надежды, себя позволил заметить какой-то дом. Они бы и не увидели, не разобрали, что это здание, а не просто часть скалы интересной формы, если бы не покрытые льдом, но темные двери. Попытавшись подняться на ноги, Эвита мотнула головой, зовя девушку за собой. Та не могла идти, и ей осталось только ползти, опираясь на замершие руки, холодные до такой степени, что режущие ножами, а не морозными иглами, как это принято было характеризовать. Они так и вынуждены были добираться: Эвита с одной рукой, но передвигая ногами, и Сарита, не ощущая своих ног, но кое-как шевеля руками. Дверь оказалась металлической, промерзшей и не хотела открываться. Эвита дергала её одной рукой, пока Сарита доползала, и в итоге им пришлось открывать вместе, в три руки, из-за чего Сарита вынуждена была подняться на деревянные ноги, по которым уже, кажется, даже кровь не циркулировала: застыла. Скрип ударил по ушам, и Сарита упала, когда пришлось сдвинуться с места. У Эвиты подкосились ноги, и она вцепилась рукой в холодный металл, в самый край, почему-то подумав, что чуть не поцарапалась. Внутри из-за открытой двери было ненамного теплее, чем на улице, но они нашли убежище, а это уже много значило, как-то обнадеживая, хотя сейчас им было не до мыслей, нужна ли им эта надежда: срабатывала человеческая природа, инстинкты выживания, которые вели род людской не первое тысячелетие, и тут уже было не до личного. Они упали на холодный пол, совсем ничего не чувствуя, только дыша, чтобы не потерять сознание, потому что это было бы равноценно смерти, ибо холод и без того захватил всё тело. Нужно было вставать и что-то делать, искать какое-то тепло, что-нибудь... только не спать, не закрывать глаз, пока не будет найден источник того, рядом с чем можно будет не бояться гибели, что-то, что принесет живительную поддержку жизни. «Не спи!» - кричала Эвита и себе, и незнакомой девушке, пытаясь разорвать круг холода, страха и боли. Вторая выжившая, видимо, совсем не могла ходить, и поэтому ответственность была на ней. Спасаться нужно было, и держать всё в руках тоже, потому что никто не собирался делать это за неё. Эвита заставила себя встать, шатаясь, ища хоть какую-то опору. Двигаться к батареям не имело смысла: корка льда на них была лучшим доказательством того, что не грели они уже явно не первый месяц. У неё в зажигалке не осталось газа – и черт! А нужно было быстрее, потому что держаться становилось всё тяжелее. Уцепившись в стойку, Эвита спустилась на одну (и единственную) ступень. Гардеробная. Разноцветные куртки на полу, на вешалках стали чем-то благоговейным, потому что это было единственным, что сейчас могло их спасти, не дать уснуть и сдаться. Инстинкты всё ещё стояли во главе сознания. Управляя единственной рукой, которую чувствовала, Эвита набросала курток на свою спину, стараясь держаться так, чтобы они не упали, держа ещё несколько в руке. Она не обращала внимание на пыль, на не самый лучший запах, но всё равно не получалось и, шурша, куртки соскальзывали, падали на пол, вынуждая передвигать себя ногами, потому что другого выхода не оставалось. Бросив одежду рядом с девушкой, имя которой узнавать не было времени, Эвита принялась закутывать её. Незнакомка помогала двумя руками, вытянув ногу, а потом, когда Эвита принялась одеваться сама, чуть придвинулась к ней, чтобы плотнее закутать. Они обе были такими холодными, что было бесполезно прижиматься друг к другу. «Я Сарита Рей», - удерживая куртки плотнее к телу, стараясь не закрывать глаза, представилась девушка. Эвита захотела привычно усмехнуться, но было слишком холодно, и поэтому она лишь ответила, заставляя губы и язык шевелиться: «Эвита Вега, если интересно». Они не стучали зубами, сидя на старых куртках, потому что не было сил, и несколько раз одергивали друг друга, называя по именам, чтобы выдернуть из дремоты, подло обволакивающей и обещающей усыпить навсегда. Через несколько часов тепло всё-таки разморозило кровь, позволяя вновь чувствовать себя живыми. Сарита трогала ногу под куртками, странно радуясь непроходящей боли. Эвита пыталась двигать рукой, делая вывод лишь о том, что у неё ничего не выходит. Поднеся ладонь к затылку, где голова болела, Сарита почувствовала под волосами корку. Видимо, в лавине задела голову. Почти повезло. Они обе не помнили почти ничего о первой медицинской помощи: никогда с этим не сталкивались и считали, что вряд ли пригодится. Но сейчас нужно было вспоминать, если они хотели выжить. А хотели ли?.. «Не чувствуешь руку? – спросила Сарита, когда уже можно было подумать о том, как быть дальше, без особой способности к передвижению, да и вообще без шанса выбраться куда-либо, но чтобы сделать хоть что-то. – Возможно, сломала. У меня однажды дальний родственник сломал... я слышала, как он рассказывал, что не чувствовал конечности вообще». Эвита кивала, пожимала плечами. «А у тебя? Голова?» «Немного, - Сарита снова прижимала к себе куртки. – И нога. Но болит очень. Мне кажется, что не должна сломать». «Если не перелом, то вывих, - Эвита морщилась, уже не пробуя двигать рукой, потому что понимала, что затея бесполезная, и можно сделать только хуже, чем есть. – Мне только эти диагнозы известны». Им нужно было найти аптечку. Передвигаться с кучей курток было едва ли реальным, и Сарита вызвалась пожертвовать накопленным теплом, откинув чужую верхнюю одежду в сторону, ковыляя, но усиленно держась, направившись к ещё какой-то стойке, в самом углу. Тело снова начало пробирать, но идти быстрее она не могла, хоть и старалась, засаживая боль как можно глубже. За стойкой, внизу (впрочем, было не время задумываться о странностях обустройства) оказался белый шкафчик с красным крестом и самым необходимым: антисептик, бинт, анальгетики, вата, прочие лекарства, названия которым Сарита не знала. Погрузить всё это на обе здоровых руки было легче, и, хотя это место явно никто не посещал много лет, она надеялась, что хотя бы средства, останавливающие заражение, не портятся. Так вот они и выдержали. Эвита, согласившись с вариантом вывиха, одной рукой кое-как вправила ей ногу. Вроде бы полегчало. Сарита нашла в гардеробной две книжки средней толщины, достаточно надежные, сконструировав из этого подпору для сломанной кости. Хорошо, что оказался не открытый перелом, хоть в чем-то везение, потому что инстинкты начинали отступать, возвращая их истинных, и выживание уже не казалось такой прелестью, просто было бы эгоистично ни за что не бороться – это ещё были остатки. Стало темно и снова принялось светлеть. Куртки уже не были такой прекрасной альтернативой для согревания, и необходимо было искать ещё что-то. Сарита принесла из-за стойки, где была аптечка, несколько книг, у неё ещё зажигалка оказалась, а пол был не деревянный, поэтому ограничивать костер не пришлось, да и нечем было. Поддерживая друг друга, они снова закутались, пройдя через двойные двери и спустившись вниз по лестнице. Та вела в какой-то огромный коридор, видимо, подземный уровень, и уже там находилось множество металлических шкафчиков, распахнутых и бесхозных, разбросанных вещей, точка для проката лыж и прочих принадлежностей. Из найденного они и собрали себе на огонь. Фотографии, блокноты, заметки – всё, что только горело, нужно было брать, потому что это тепло им было просто необходимо. Ни Сарита, ни Эвита не знали, что стало с людьми, но, если они всё это так бросили, то оно им было явно не нужно сейчас. В одном из шкафчиков оказалась брошюрка с рекламой: «Горнолыжный курорт «Голубые Альпы» приглашает вас прокатиться и отдохнуть с комфортом. Совершенно низкие цены, только для вас!» Вот так и называлось заброшенное место, в которое они попали. Эвита сказала, что слышала об этом: курорт накрыла лавина, ну и... не расчистили, так сказать. Выбежать люди успели, спастись вышло у единиц. Так-то вот. Потом Сарита нашла у себя под курткой маячок, хотя он уже не издавал сигналы. Эвита, посмотрев на него, хотела откинуть в сторону, но не успела: забрала хозяйка. Сарита нашла в волосах невидимку, принимаясь что-то крутить так, будто разбиралась в этом, и мигалка всё-таки загорелась, несколько раз пискнула, моргая красным светом. Они отложили её в сторону, то и дело покашиваясь на маленькую штучку, не говоря друг другу ни слова. Так вот выходило... Они пытались спастись, потому что так диктовали инстинкты выживания, но на самом деле ни Эвита Вега, ни Сарита Рей этого самого спасения не хотели. Им оно было невмоготу, обеим, только признаться в этом было тяжело, да и глупо: мы выжили, но жить не хотим. Что за бред умалишенных?.. Вечер, последующий за ещё одним, в который Эвита зачитывала из толстой книги имена тех, кто гостил на курорте, вырывая страницы и бросая их в огонь, стал откровенным, когда говорить о чуши стало бессмысленным, и настала пора – о себе. До сих пор они знали лишь имена, не имея понятия даже о возрасте друг друга. А им было по двадцать пять и двадцать шесть. Красивые числа. «Почему ты приехала сюда? – спрашивала Сарита, вытягивая руки к маленькому костру, боясь придвинуться ближе. – Хотела посмотреть горы?» «Хотела попытаться покорить, - Эвита пожимала плечом здоровой руки. – Горы – это свежесть и отсутствие рамок. А я бежала». «От ограничений?» «Нет, - на здоровую руку падали бледно-оранжевые блики. – От того, кем стала». «Я тоже, - вздыхая, отвечала Сарита. – Я разрушила жизнь своей сестры, поддавшись злости». «А я – жизнь одной девочки, которая не была виновата ни в чем», - Эвита тихо кашляла, вздрагивая. Потом они уснули. Не вместе, конечно, потому что это тоже было в своем роде опасно. Сначала спала Сарита: Эвита вызвалась караулить огонь и ситуацию, поскольку прошлой ночью легла первой. Через три часа сменились. И так ещё два раза до утра, пока снова не стало светло. Бумага начинала заканчиваться, а новой взять было негде. В тот день они делили чипсы с беконом из автомата, который удалось разбить, потому что есть тоже надо было. Пить газировку было опасно для их и без того неутешительной ситуации, потому что, выжив, не хотелось умереть по-дурацки, и красный маячок всё моргал и моргал, порой отгоняя сон. В магазине проката удалось найти чистую, обыкновенную воду, которая, хоть и простояла много лет, кажется, была достаточно безопасной. По крайней мере, они всё ещё не слегли с отравлением, хотя в первый день от чипсов ныл живот. Бумагу найти не удалось, нигде. Собравшись, они рискнули разделиться, чтобы охватить территорию побольше, но на единственном доступном выше этаже (дальше идти было нельзя, потому что там уже ничего не оставалось) были закрыты почти все номера, а те несколько листиков, которые валялись в трех открытых... да сколько они могли дать тепла?.. Ничтожное количество. Огонь стал меньше. Они к нему – ближе. В новый вечер говорила Сарита, чтобы отвлекаться, и – да, подводить итоги недолгой жизни, потому что, пробуя выживать, они почти не надеялись, что их найдут, да и не видели смысла в том, чтобы возвращаться, поскольку лучше бы им было остаться здесь. «Просто... моя сестра переспала с тем, кого я считала своим женихом. Новия, потупив глаза, говорила, что была пьяна тогда и поддалась эмоциям, что разозлилась – и всё на этом. Она всю жизнь считала меня более красивой и умной, более выдающейся, какой часто считают старшую сестру. Утверждала мне тогда, что всю жизнь все мальчики смотрели на неё после того, как любовались мной, и её это каждый раз обижало. Она разозлилась на саму себя, на меня – и переспала с моим женихом, чтобы доказать, что ничем не хуже. Он знал и всё прекрасно помнил, но молчал. Если бы мы с ней тогда не выпили на мой день рождения, то я бы об этом ничего не знала. Хороший подарок, да? У неё тоже был кто-то вроде жениха... ревнивый такой, которого она любила, с которым хотела всегда быть рядом, отношения с которым дались ей неплохими усилиями. Я взяла и всё рассказала ему, ну а её истерика не позволила усомниться в моих словах. Вот так. Я бросила жениха, который мне изменил, и заодно разрушила жизнь сестре – вдвоем, значит, веселее». «Но она же первая с тобой так поступила», - отвечала ей Эвита, чуть хмуря брови и чувствуя, насколько слабым сегодня стало тепло огня. «Думаешь, это был повод?.. – задумчиво интересовалась Сарита. – Она-то своего жениха любила гораздо больше, чем я своего надежного и, вроде бы, верного. И сил в их отношения вложила больше. Мне же он так достался... сам хотел, я не противоречила особо. Всё равно был неплох». «В тебе живет инстинкт старшей сестры, хотя ты поступила просто, как человек». «А ты психолог, - Сарита чуть улыбалась. – Может быть. По крайней мере, я уехала из-за того, что стала... такой вот. Гадкий поступок, плохой, как на него ни смотри. Мне захотелось выдохнуть свободно, попытаться забыть об этом. Я бежала». Были чипсы с сыром, со сметаной и луком, а пекинскую утку они решили оставить. Огонь ещё сжался, принося всё меньше и меньше обнадеживающего тепла. «Я тоже разрушила жизнь девочке, которая не была ни в чем виновата, - вздыхая, начинала Эвита свой рассказ. – Ну, не смотри на меня косо, но мне нравятся девочки, а не мальчики, - Сарита молчала, и в её глазах не было ничего, точно эта новость была самой обыденной из всех, какие только можно было услышать. – Вот и одна девочка понравилась. Она краснела так, знаешь, забавно... Лусия. Мне нравилось за ней ухаживать, общаться с ней... хорошо было. Зато когда я уже начала, скажем так, вовсю строить серьезные планы, она заявила, что у неё есть парень и всё такое прочее. Я и разозлилась. Нацепила свободный костюм на два размера больше, купила в магазине букет роз и чуть пообдирала цветы, чтобы придать им потрепанный вид, откупорила бутылку вина и половину вылила, глотнув один раз для поднятия тонуса. Нашла её, когда она гуляла, с пьяным видом всучила букет, в охапку обняла, поцеловала, врезала мальчику в глаз, заявляя, чтобы отвалил от моей девушки. Он и не понял. Расстались потом они, а она совершенно логично во всем меня обвиняла, говорила, что любит его по-настоящему, а я... как додумалась до такого поступка. Так вот. Было жалко девочку, но... парень ничего слушать не хотел. Обидчивый оказался, как настоящая баба. А тут горы, снег, солнце... вроде как облегчение». «Странно... – протягивала Сарита. – Даже и сказать нечего. Хотя я не могу тебя обвинить, наверное, из-за того, что сама такая же». К следующему вечеру огонь был совсем маленький, а когда стало темнеть ещё раз они расстелили куртки и вынуждены были спать в объятиях друг друга, чтобы не замерзнуть, рискуя и вместе закрывая глаза, больше ничего не карауля и не выжидая, хотя маячок все ещё мигал. Только какой от него был толк?.. Оставалось ещё совсем чуть-чуть и холодало. Куртки приносили всё меньше тепла, может быть из-за того, что они привыкли к огню или захотели слишком многого. Сарита, из-за здоровых рук имеющая возможность крепко прижимать куртки к телу, пыталась согреть Эвиту своим теплом, потому что одной рукой было совсем не то. Им не хватало только подведения жизненных итогов. Это случилось в самый последний вечер, после которого они уже не проснулись, перед этим обняв друг друга крепко-крепко, как будто знали, что больше не увидят ни друг друга, ни родных людей, ни кого-то, перед кем провинились, потому что всё это станет последним в их жизни. Уже совсем скоро. «Что ты думаешь о своей жизни?» «Наверное то же, что и все перед смертью, - тихо говорила Сарита, утыкаясь ей в грудь, лишний раз согревая своим дыханием. – Знала бы, что есть всего двадцать пять лет, многое бы сделала иначе. Сейчас я разочарована, и ты знаешь, чем именно, поэтому, может быть, даже лучше, что вот так: всё равно уже ничего не исправишь. Но я бы многое попробовала, выбрала бы другую профессию, и ещё: цвет волос у меня настоящий». Эта фраза, сказанная так невпопад, заставила Эвиту улыбнуться. «А ты?» «Я? – переспрашивала Эвита. – Только жизнь бы девочке не портила, вот. Может быть, и здорово, что бросил её этот ублюдок, хотя это было явно не мое дело, чтобы туда вмешиваться. Он ведь, кажется, действительно был для неё важен, так кто я, чтобы решать, сколько ей страдать? Странно всё это. Я никогда не думала о том, что делаю, а сейчас, когда... уже почти всё. Наверное, не жалею ни о чем, кроме последнего. Вот». Они уснули, обнимая друг друга. Холод пробирал тела, проникая под куртки, и блаженный сон нес вечное успокоение, которое больше было не разрушить никому. Через несколько дней их нашли спасатели. Но было уже поздно. А красный маячок всё мигал. Так вот вышло. Они заглянули смерти в самые глаза, может быть, привычно сказав: «Привет, подруга!» - и ушли из этой жизни счастливыми, потому что им повезло встретиться и побыть рядом, не искалечив друг друга, не изломав, не испортив всё этими неподходящими характерами, всеми этими последствиями множества перерождений. Они побыли рядом всего семь дней – и умерли. И это было гораздо лучше, чем снова быть несчастливыми, переживая и страшась чего-то, мучаясь, страдая. Это была совсем не трагичная жизнь. Почти счастливая.