Прошито космической нитью

Новая жизнь положила конец их счастью, потому что стала такой же, как и все остальные. Разве в несколько крат хуже, однако... не в этом суть. Силы перерождения снова издевались. Жаль, что они были бессмертны, а то хотелось их убить, чтобы к черту больше никаких смен имен и прочего. Нельзя вернуть счастливые времена, нельзя скакнуть к ним? Так и шло бы всё это! Всё равно злых сил уже не предвидится, а у происходящего слабо выраженный смысл. А ну и ладно! В новой жизни они нашли друг друга в Германии, снова в столице (какая изощренная, скрытая насмешка!). Сейчас спящий, но некогда терпеливый и спокойный воин Сейлор Нептун приняла в свою оболочку имя Кэйт Охман, бывшая принцесса Урана – Бриджит Вигман. Они были вместе. И, возможно, подробности того, как они познакомились, как решили жить вместе не имели особой важности, впрочем... почему? В любой истории имеют свое особенное место и начало, и развитие, и кульминация, и концовка. Здесь всё было обыденно. В смысле... опять без взрывов, сексуальных облегающих шпионских трико, преступников государственной значимости, лазеров и выбора между любовью и правдой. Ах да, и исключив красивую поездку на машине без верха в закат. Скукота, в общем. Хотя и как посмотреть. Они встретили друг друга в компании общих друзей. Там свадьба была, вот и понеслось от человека к человеку. Однако Бриджит, по крайней мере, раньше видела невесту. Ну, как видела... нещадно флиртовала, наслаждаясь румянцем на её щеках и потупленным, безумно смущенным взглядом голубых глаз. А ещё у нынешней невесты были просто потрясающие волосы, золотистые, мягкие и длинные. И брюнет рядом с этой стрижкой, с синими глазами вроде ничего, хотя бы смотрел на неё с обожанием. Так и быть, ради такого было не жалко уступить девочку! Кэйт же на празднество занесла дружеская цепочка – как вышло. Собственно, вот и всё начало было. Хорошо отметили, мило пообщались, понравились друг другу – решили встретиться снова. А там и влюбились... то есть, влюбились они, как и положено, с первого же взгляда, меньше, чем за секунду, ну после, встрече к третьей, и признались. Шикарно у них всё выходило на первых уровнях, пока они уделяли друг другу в день не больше трех часов, плюс звонки и сладкие sms на ночь. Впрочем, даже когда они решили жить вместе, отношения не стали хуже. Не сразу – это точно. И не быт выел их прекрасные чувства, заложив в них медленную бомбу. С этим вообще всё было идеально: Бриджит на всё это было плевать, в силу чего она не обращала на всякие мелочи внимания, а Кэйт спокойно всё убирала, готовила, ухаживала – старалась, как могла. А разве были совместимы спокойствие и яркая жизнь?.. В этой они были очень похожи на... себя, только некоторое время назад, когда вместо Германии была Франция, и Каролин-бывшая-принцесса-Урана предпочитала резкость, четкость, интересную жизнь и отсутствие в ней нытья, а Окин-Сейлор-Нептун – в точности наоборот, любила терпеть и ждать с неба счастья. Их опять перевинтили, чтобы они не смогли быть счастливы, потому что власть любви крайне преувеличена, да и толку-то от неё, если люди друг другу не подходят, если она не окрыляет, а привязывает к земле, как утопленника тянет на дно камень, заставляет лгать. Такая вот любовь, не воздушная и не радужная. Именно она у них и была, особенно сейчас, особенно у Кэйт. «А ты веришь в силу имени?» - когда ещё всё было хорошо, спрашивала Кэйт, лежа на её коленях: они любили так проводить время на диване, иногда включая тихую музыку. «В силу? Неа, - Бриджит усмехалась, проводя ладонью по её волосам, от приступа смеха опуская голову и вздрагивая в попытке его подавить. – Чушь». «Думаешь? – Кэйт смотрела на неё снизу вверх, и по её лицу тоже ползла улыбка. – А я верю. И не зря. Вот смотри, ты – Бриджит». «Ну, это я уже давно знаю», - Бриджит снова смеялась. «Не перебивай! – Кэйт широко улыбалась, ерзая на её коленях. – И смотри, у тебя в имени одни звонкие и твердые буквы – ты такая же, резкая и уверенная в себе. Или у меня». «Кэйт, - протягивала Бриджит её имя, будто слышала его в первый раз. – Такие мягкие, нежные, как волна. И ты такая же». «Ну да, - Кэйт кивала, - на первый взгляд. А вот эта вот буква «э» - это символ того, что я тоже могу быть очень твердой, если захочу». «Несомненно». «А ты веришь в алмазные океаны на Уране и Нептуне?» - опять интересовалась Кэйт, задумчиво что-то изучая в спокойном лице Бриджит. «Ещё одна безумная теория ученых о том, что там под слоем облаков что-то есть? – с усмешкой спрашивала Бриджит в ответ. – Бред, конечно». И разговор об очередных глупостях заканчивался. А сейчас... их совместная жизнь была похожа на затишье перед бурей. Тишина давила, лезла со всех сторон, тишина била в голову слезами и невысказанными криками. Она резала по сердцу и было не сказать, кому больней. На кровати они спали, повернувшись друг к другу спинами, лишь изредка соприкасаясь ногами или ягодицами. Не оставалось уже почти ничего, хотя они ошибочно верили в то, что это просто сложный момент, который они обязательно преодолеют вместе. Просто Бриджит Вигман постоянно изменяла своей девушке, Кэйт Охман. Сначала это было похоже на привычку к флирту. Правда, со всем, что движется, красивое и не мужчина. Кэйт шла, держа Бриджит за руку, или просто рядом с ней, и видела, как та улыбается каждой красивой девушке, вынуждая её опускать глаза и краснеть, как, стоит ей отойти в сторону, принимается флиртовать, и ей всё время приходится подходить, говорить что-то, дабы напомнить о своем существовании. Бриджит засовывала руку в карман и говорила, что больше так не будет, что это её дурная привычка, пока у неё не было никого, что ей так нравится и... обычно она замолкала на этом, потому что понимала, что извинения и попытка загладить вину переходит в указание на то, что она вот такая и это надо принимать, потому что её так устраивает. Дальше стало хуже. Хлопала дверь – это снова возвращалась Бриджит. Она стояла на пороге, опустив голову, и косая челка закрывала глаза, погружая их в тень. Её губы были искусаны – то ли от страсти, то ли от чувства вины. Кэйт выходила из кухни или спальни, понимая, что ждут именно её, запахивая халат и привычно глядя на настенные часы в коридоре, заправляя часть волос насыщенного бирюзового цвета за ухо, с тоской глядя на девушку, которую любила. Бриджит не двигалась, даже не поднимала рук, пока Кэйт сама к ней не подходила, не касалась носом её шеи, втягивая воздух, а потом вдруг ложила ладони её на плечи, не смотря, опускалась на колени, пальцами скользя по ткани халата – атласной или же другой – в конце концов впиваясь в бока. Кэйт прижимала её голову к своему животу, перебирая пальцами волосы, и каждый раз повторяла тихо, точно знала наперед или свято верила: «Ничего, Бриджит, ничего, мы справимся». Они расходились, и Бриджит раздевалась, иногда стараясь скрыть следы от помады на своей рубашке, пытаясь скомкать её и кинуть сразу в стиральную машину. Синхронно, как заведенные куклы, садились на противоположные края кровати, ложились, закутывались в разные одеяла. Раньше у них было одно, и они всегда спали лицами друг к другу, чувствуя даже в глубоком сне, что происходило с человеком, который был рядом: если переворачивалась Кэйт, то также делала и Бриджит, впрочем, как и наоборот. Прикасаясь носом к шее Бриджит, Кэйт понимала всё без слов: та снова была с девушкой, с другой девушкой. И это был не флирт, не красные щеки, даже не поцелуи. Это была постель, жаркий секс и страстные прикосновения, стоны и совсем не невинные поцелуи. Не нужно было видеть – всё говорило само за себя. Были даже не духи, не помада и не волосы на одежде, просто... от Бриджит каждый раз пахло чужой женщиной, как люди делятся друг с другом своим собственным запахом во время близкого, интимного контакта, и даже душ не спасает от этого до конца, требуя времени. Бриджит была свободным юристом-неудачником, и у неё время от времени, во вспышках карьеры, тоже были какие-то свои семинары в других городах. Кэйт знала, что теми ночами, когда она далеко (а Бриджит никогда не брала её с собой), другие девушки согревают постель в номере отеля с белыми простынями, на которой Бриджит спит, другие поддаются её очарованию, другие тешат её неуемное желание и они же слышат от неё красивые слова, возможно, о любви, хотя это единственное Бриджит всегда отрицала, клялась, что никогда такого не говорила и не скажет кому-то другому, что к ним у неё только желание секса. Кэйт уже сомневалась, кому и во что верить, но всё же она надеялась на Бриджит, на силу собственной любви, на её чистый разум и на то, что настоящие чувства преодолевают любые препятствия, даже такие страшные. Бриджит ведь не стала бы её обманывать, говорить, что любит, если бы это не было таковым... Хватало и подозрений, а ещё Бриджит ничего не скрывала. Один из вечеров стал страшным: вернувшись с экскурсии на час раньше (вот же анекдотическая ситуация!), Кэйт увидела свою девушку в постели с другой, и шок оказался настолько сильным, что не хватило сил даже на один крик. Она смогла лишь вздохнуть, сжав зубы и опустив голову: «Простите, что помешала», - вышла, закрывшись на кухне. Ей было слышно, как удивленно что-то говорила та девушка, с которой была в постели Бриджит, как её буквально выпихивали из квартиры, не давая даже времени на то, чтобы толком одеться, как она принялась кричать, плакать, что-то доказывать – а Бриджит была непреклонна и выгоняла её. Когда хлопнула входная дверь и щелкнул замок, она постучала в дверь. Кэйт встала со стула с опущенной головой, открыла. Они сидели и молчали. Десять минут спустя Бриджит ползала вокруг неё на коленях, целуя руки со слезами на глазах. Кэйт смотрела на неё со смесью грусти и жалости, а внутри что-то сжималось, точно сердце выросло в размерах, и его биение стало ощутимо для всего организма мощными импульсами. Её руки сжались, прижимая голову Бриджит к коленям, а пальцы зарылись в светлые волосы, как она должна была сделать это ещё тысячи раз после. «Почему?» - тихо спросила Кэйт у Бриджит, закусывающей губу. «Кэйт, Кэйти, милая, прости, - беспорядочно шептала Бриджит. – Прости, прости меня, умоляю. Я только тебя люблю, только тебя, слышишь? Мне никто другой не нужен, я даже имени этой девки не помню... прости, Кэйт, милая. Я просто привыкла, я... я не могу переделать себя. Сначала я флиртую, потом хочу с этой девушкой секса и ничего не могу с собой поделать. Это как болезнь для меня, понимаешь?.. Я сначала думала, что это всё так, мелочи, а теперь уже не могу ничего исправить. Когда всё заканчивается, я их всех перестаю воспринимать, они мне вообще становятся неинтересны... просто я не могу никак себя пересилить, хотя и пытаюсь. Это как ломка для меня, и я уже перестаю себя контролировать. Прости меня, умоляю. Я безумно люблю только тебя, Кэйт! Мне только ты нужна, поверь! Кэйт, пожалуйста!..» Кэйт гладила её по голове, как всепрощающие матери гладят провинившихся детей, рыдающих у их ног, и прикрывала глаза, а потом они ещё долго говорили, и Бриджит обещала исправиться, обещала, что поборет в себе это, потому что ей никто больше не нужен и ни в ком она так не представляет смысл своей жизни, как в Кэйт. Но измены повторялись. Каждый раз Бриджит возвращалась домой поздно, опустив голову, каждый раз падала на колени и клялась, что это уж точно последний раз, каждое такое возвращение говорила, что недостойна любви такой прекрасной девушки – и сыпала, сыпала, сыпала белый лечебный порошок, прикрывающий боль, в душу Кэйт, которая прощала из раза в раз и терпела, и верила, и скрывала свои слезы, надеясь, что любовь преодолевает все преграды. Она пыталась бороться. Когда однажды Бриджит вернулась, Кэйт вышла к ней в коридор в её белой рубашке, которая ещё сильно пахла именно Бриджит и совсем мало кем-то чужим. Кэйт стояла, с печалью глядя на свою девушку, вновь опустившую голову, и эта была попытка показать ей собственную боль, собственные переживания, обнажить душу так, что дальше некуда уже, в попытке исправить. Бриджит клялась ещё более убедительно, чем в другие дни. Почти на месяц всё прекратилось, и Кэйт выдохнула, радуясь, что они сумели пройти это испытание вместе, веря, что все эти ноющие и саднящие раны в её сердце как-нибудь заживут, затянутся, и она сможет всё забыть. Только через месяц Бриджит снова пришла домой с опущенной головой. И от неё пахло чужой женщиной. Кэйт снова простила её и продолжила ждать. Ведь она любила эту девушку со светлыми волосами и косой челкой на глаз, осознавая, что ради неё вытерпит всё. Ради неё и своих чувств к ней. В этом была вся суть её терпеливой натуры. Откуда это взялось, черт его знает, но такой вот странной и въедливо покорной, как разъедающая кислота, была Кэйт. Может быть, это был её способ к тому, чтобы удержать ветреную Бриджит рядом: отличная ведь идея. Человеку потому что нужно неимоверное количество мужества, чтобы уйти от такого покорного человека, чтобы переступить через него и выйти в жизнь дальше. Люди ведь привязываются к покорности, к молчанию, и им начинает казаться, что так поступить с этим святым человеком – кощунство кощунств. Это ведь сильно – быть спокойной и всепрощающей, если цель удержать рядом человека, с которым сделать это очень сложно. Что угодно или даже всё – такая вот у Кэйт была цена за то, чтобы Бриджит была рядом. Пусть даже с изменами, с вечными слезами и оправданиями, с клятвами, которых она не выполняет, – лишь бы возвращалась, была живой и рядом, чтобы она могла видеть её, обнимать её, слышать её голос. Всё только ради этого. И да, это была совсем не бывшая принцесса Нептуна. Эти качества были где-то внутри её натуры: терпение, выдержка, – но в таком малом количестве, что практически вытеснялись. И именно их нужно было выудить, выкрутить, подвесив её на них, как на опасном крючке, чтобы не позволять им настоящего счастья. А именно принцесса Нептуна Ксанфа, единственная и в сочетании своих самых лучших граней могла быть любима принцессой Урана Аурой, и точно также наоборот, и не могло быть ничего другого, потому что только в той самой первой жизни они двигались в едином ритме, они синхронно дышали и похоже чувствовали. Никогда позднее они не были так близки. Сейчас же... Что это были за отношения?.. Это ведь было какое-то сущее издевательство! А если Кэйт молча терпела и надеялась на лучшее, ведомая своей любовью и веря Бриджит, в силу совместных чувств, сама Бриджит врала напропалую абсолютно всем: и себе, и девушке, которую, как считала, любила. Даже если Кэйт не думала привязывать её к себе, метод сработал на «отлично», впрочем, как и всегда, потому что к беззащитному, к слабому, к ранимому люди всегда привязываются. Обидеть человека, который умело давит на свою слабину, – это надо обладать хорошим уровнем жестокости. И не все на такое способны. Бриджит тоже не оказалась. Она была уверена, что любит Кэйт, что ей действительно никто больше не нужен. Вообще-то она постоянно повторяла это себе, даже когда была с другими женщинами, конечно, пока дело не доходило до постели – там уже было не до слабых и не до той, которая ждала её, там существовало только наслаждение на грани существующего, после которого становилось невыразимо хорошо. Это было очень трудно объяснить. Пожалуй, суть крылась лишь в том, что Бриджит было безудержно скучно с Кэйт, потому что прошел огонь, опаляющий вены, и все краники, пускающие взрывчатые гормоны в кровь, закрылись. Нет, в те нечастные (теперь уже) моменты, когда они были вместе, ей по-прежнему было хорошо, и ласки Кэйт оставались всё такими же. Здесь вовсе не в сексе было дело, потому что, даже если бы в нем, она бы тихо и мирно добирала на стороне, чтобы Кэйт никогда ни о чем не знала. Только всё было совсем не так. Бриджит было скучно, в самой обыкновенной жизни, которая, как ни крути, занимала большую часть существования с кем-либо. Заниматься любовью и только ею можно было день, два, максимум неделю, а отношения были чем-то более долгосрочным. И тут уже вступали в дело совершенно другие вещи. Люди должны были двигаться в одном ритме. Если один отставал – это заставляло тормозить другого, и тогда сбивалась вся система жизни. Всегда должно было быть что-то общее, какая-то ведущая связующая нить, которая объединяла бы людей по интересам, делала их ближе, ведь именно из этого что-то возникает. От двух противоположных сторон ничего не рождается, потому что им нечем соединяться, потому что все частички, из которых они состоят, отталкиваются друг от друга. У них такого не было. Бриджит пыталась двигаться в своем ритме, что-то делать, а Кэйт всё ждала, терпела, надеялась на что-то – и всё в итоге рушилось. Бриджит не была слишком довольна своей жизнью, профессией, и ей всё время хотелось чего-то большего. Она пыталась этого достигнуть, превратив свою жизнь в беспорядочный калейдоскоп вечного движения, постоянных действий, флирта и безостановочного узнавания чего-то нового – к примеру, за счет путешествий в страны, где ранее не доводилось быть, изучения каких-то языков хотя бы на самом поверхностном уровне, пока было интересно. Ей и рядом был нужен человек, который бы разделял её интересы. Пусть бы он жил не так отрывисто и беспорядочно, но тоже должен был интересоваться всем и к чему-то стремиться. Хотя бы одна любовь к простым, необдуманным путешествиям на двоих – вот уже какая-то нить, основа, вокруг которой со временем могло заплестись что-то ещё, более прочное и серьезное. Чувства – это ведь ещё не всё. Кэйт была не такой. Она была спокойной, слишком приземленной, слишком скучной, слишком любящей пострадать, поплакать, да и верить во что-то, чтобы как-то подпирать свои принципы, то, что имела. И любовь, обязательно эта смесь гормонов, которая якобы творила чудеса. Бриджит убеждала себя, что любит её. Она ползала на коленях, плакала, утыкалась в живот и обещала, обещала, потому что не могла уйти, потому что боялась обидеть такого человека. Чтобы было проще, она даже себе не признавалась, что очень мало Кэйт для неё значит, потому что любимых женщин не оставляют, потому что истинно любимые люди движутся синхронно, понимая и чувствуя друг друга, потому что в настоящей любви нет испытаний и боли, как и нужды в терпении тоже. Настоящая любовь – она просто есть. И не нужно её доказывать, потому что тогда людям интересно друг с другом, потому что тогда им хочется вместе куда-то двигаться, а не молча страдать. Такая любовь – не она вовсе, а лишь её извращенная иллюзия, придуманная, чтобы люди были рядом и страдали, обманывая друг друга и самих себя. И не было у Бриджит никакой болезни, никакой сексуальной булимии, как она сама красиво обозвала это для себя и для Кэйт. Да, ей нравилось флиртовать с девушками, но не каждую красавицу она начинала хотеть до бешеной, выкручивающей ломки. Такого вообще почти никогда не случалось, и это было придумано ей самой, чтобы найти какое-то оправдание своему поведению в оболочке истинной любви и прекрасных отношений. Ну, а почему бы и нет?.. Отмазка-то хорошая. Кэйт же убеждала себя, что вместе они победят, что любовь всё преодолевает. По маленькой глупой истине на каждого – в итоге получается множество заблужденных людей, которые вряд ли когда-нибудь будут счастливы, если только не сумеют перестроить себя и начать качать счастье из переживаний. Впрочем, и такие есть, и много очень. Значит, привыкают. Бриджит просто нравилось это извращение. Оно было ломающим и точно вечно пробовало на излом, но, тем не менее, это была хоть какая-то замена жизни, где бы удовлетворение достигалось пониманием и синхронностью, когда было бы на самом деле хорошо. Изменяя, соблазняя других девушек, Бриджит ощущала именно это, и в безмолвных скандалах чувствовала хоть какое-то растворение неимоверной скуки. Очень даже понятное действие. Ей было скучно с Кэйт, так невыносимо, что уже просто сил не оставалось молча всё это сносить (ведь в самом начале не было у неё никакой «болезни») – и поэтому Бриджит находила себе других женщин, таких, которые на какой-то миг нравились ей больше, которые были веселее, интереснее. Так она заменяла себе калейдоскоп, когда всё бешено крутилось, создавая атмосферу яркости и интенсивности, увлекательности жизни. Может быть, вариант и был не из лучших, но зато он действовал. Так вот просто выходило. Как когда-то и говорила Каролин-бывшая-принцесса-Урана: «...Из-за того, что ты нам ним трясешься, ему не тепло и не холодно, потому что ему вообще другая девка рядом нужна, которая будет поддерживать, а не страдать, завернувшись в его рубашку и разглядывая фото!» Чистая правда, которую сейчас они проверяли на себе. Любовь на почве жалости – просто отвратительно, как и измены, как и слезы, как и все эти колени, опущенные головы и заботливые жесты верящей святой мамочки, которая надеется на лучшее, на то, что призрачная любовь может исправить факт скуки одного человека рядом с другим. Истинная любовь – это когда больше никого не существует, когда человеку для нормального счастья достаточно того, кто рядом, и всегда интересно. Тогда все остальные начинают отыгрывать вторые партии, ибо главный человек, с которым в дальнейшем и будет развиваться эта самая интенсивность уже найден. Ждать тоже нельзя. Если уезжает один – второй тоже должен куда-то двигаться. Ибо магия любви не сработает, пока один сидит и страдает, а второй ищет интерес, риск и драйв. Поэтому принцесса Нептуна и принцесса Урана всё же, видимо, любили друг друга, потому что были идеальными в этом, тонко чувствовали и быстро реагировали, даже меняясь синхронно. У них просто не хватило времени признаться в этом друг другу и себе, чтобы сейчас всё было так отвратительно гадко, чтобы они кромсали друг друга и не дай Бог им потом всё это вспомнить, потому что тогда может ничего не остаться. А сила имен, наверное, существовала. И однажды Кэйт решилась на отчаянный для себя поступок. В ту ночь снова хлопнула дверь. Бриджит пришла домой поздно, но Кэйт не вышла её встречать, и некому оказалось прикоснуться носом к шее, чтобы втянуть в легкие раздражающий запах чужой женщины, непривычный и лишний. Ни через пять, ни через десять минут ничего не изменилось, и на опущенную голову, соскользнувшую челку никто не вышел. Спектакль не задался. Кэйт в их спальне, на их постели, как когда-то сделала это и сама Бриджит, сидела рядом с какой-то обнаженной девушкой, обхватив её лицо ладонями, упоенно целуя, закрыв глаза от наслаждения и, казалось, даже не замечая, что их видят. Открыть глаза и повернуть голову её заставил лишь пораженный шепот: «Кэйт...» После этого было что-то страшное. Бриджит кричала, у неё была истерика, и девушка, попавшаяся под руку, вылетела из квартиры с охапкой одежды в руках, с вылетевшими от пинка ботинками. Кэйт сидела на кровати, закутавшись в валявшийся халат, и, когда Бриджит чуть успокоилась, сказала совершенно спокойно: «Вот видишь, каково было мне, какую боль я испытывала каждый раз, когда знала, что ты с другой. Я пыталась тебе это показать, но ты не понимала. Может быть, хоть так...» - и она заплакала, закрыв лицо ладонями, пряча свою слабость так, точно теперь не хотела, чтобы Бриджит её видела. Теперь-то всё должно было быть хорошо. Но не стало. Кэйт сама ушла от Бриджит, но не из-за измен, не из-за собственных переживаний, а из-за того, что убедила себя: изменив своей любимой девушке, она совершила что-то страшное, после чего не имела права смотреть ей в глаза. Такая вот терпеливая любовь... простить самой себе измену Бриджит Кэйт не смогла. Может и лучше, что хотя бы так они расстались, а то бы совсем друг друга с ума свели. Только этого и не хватало. Несчастливая вышла история о том, что при жизни не меняются люди. Больно, ноюще, садняще... но ничего не исправить. Они вернулись в небытие с надеждой на то, что при следующей встрече их будет ожидать счастье, хотя с каждой новой жизнью всё острее становился вопрос: а есть ли вообще такой шанс?.. Хотелось бы верить, что он действительно существовал, и держался на более прочных, реалистичных основах, чем нелепая фраза о том, что любовь справляется со всем самостоятельно.