Loving Longest 2

Где печка с сумраком боролась, Я слышал голос — ржаной, как колос: «Ты не куй меня, мати, К каменной палате! Ты прикуй меня, мати, К девичьей кровати!» Он пел по-сельскому у горна, Где все — рубаха даже — черно. Велимир Хлебников

Салгант выглянул на улицу. Его комнаты — бывшие личные покои Маэдроса — были наверху, там, где заканчивались стены и начинались огромные башни. Широкий, огороженный с обеих сторон резными перилами парапет на вершине стены — тут могли бы проскакать пять всадников — соединял южную башню с западной. Южная башня была жилой, в западной находились мастерская и покои, где Маэдрос некогда хранил свои книги, музыкальные инструменты, картины и другие предметы искусства. Сейчас от всего этого мало что осталось; несколько чудом сохранившихся арф и лютней Салгант забрал себе. Через стеклянную дверь Салгант увидел, как из западной башни к нему по стене идут две женщины: его сожительница Зайрет и её подруга. Хотя в Гондолине Салгант был главой целого Дома, он мало что умел, кроме игры на арфе; всеми делами занимался его младший брат, который не пережил взятия города. Когда по настоянию Маэглина его назначили командовать гарнизоном Химринга, Салгант совсем растерялся; указания Маэглина мало чем помогали. Зайрет, бойкая молодая женщина-эдайн, взялась неизвестно откуда и быстро взяла в оборот бестолкового эльфа; даже орки её слушались. Бывший глава Дома Арфы с ужасом думал, что будет, когда она постареет. Физические отношения у них не сложились, да Салгант в них особо и не нуждался; когда ему рассказывали, что Зайрет развлекается с другими мужчинами, он лишь отмахивался, что тоже не добавляло ему уважения подчинённых. Зайрет скинула лёгкий и тёплый кожаный жилет; её подруга была одета в серую заячью шубку. Салгант с недоверием и некоторой неприязнью посмотрел на хорошенькую Лалайт. На ней было тяжёлое платье из сиреневой парчи с тонкими серебряными узорами явно эльфийской работы; на платье — два ряда жемчужных пуговиц (самая большая жемчужина была явно снята с серебряного дерева в Гондолине); в ушах — бриллиантовые серёжки в виде арф; в светло-каштановых локонах искрилась бриллиантовая арфа-заколка. Совершенно непонятно было, откуда эта девица взялась и на какие средства она живёт, тем более, что она всё время говорила о выгодном замужестве. — Ох, Зайрет, — сказала Лалайт на довольно корявом синдарине, — какого эльфа ты себе отхватила. Красота. Я тоже за эльфа замуж хочу. — Так он у них и особо красивым не считается, — сказала Зайрет — как будто Салганта тут и не было. — Они говорят, что он толстый. — Да ты что, глупости какие, у него просто щёчки розовенькие и кругленькие! — воскликнула Лалайт. Она подскочила к Салганту и нагло ущипнула его за щеку; эльфу показалось, что длинным ногтем она чуть не выколола ему глаз. — Зачем тебе замуж за эльфа, ты же смертная, — недовольно сказал Салгант. — А я, может, хочу, как Андрет и Аэгнор, чтобы были большие чувства, чтобы было что скрывать, переживать и вспоминать, — сказала Лалайт и шмыгнула носиком. — Так у Андрет счастья не было, она же за Аэгнора замуж так и не вышла, — заметила Зайрет. — Ну и что, а я, может, хочу в преданиях своего народа навеки остаться. Чтобы мужики, как напьются, начнут плакать и про меня песни орать. Кстати, а Маэглин женатый? — спросила Лалайт. Грядущий приезд Маэглина совсем не радовал Салганта, тем более, что он предупредил, что в этот раз приедет «с семейством». Салгант так и не понял толком, что случилось с приятелем, откуда у него двое детей и почему он говорит, что эти дети, причём оба — его отец Эол. — У него был кто-то… дети же есть, — сказал Салгант. — Наверно, женатый. — Сдался тебе этот Маэглин, чего он там может, — Зайрет подмигнула. — Сходим ко мне, развлечёмся. У меня там есть один по-настоящему красивый эльда. — Ой, Зайрет, да ты что, — Лалайт стала смущённо теребить пальчиком жемчужину у себя под горлом, и выглядело это почему-то ужасно непристойно, — как так развлечёмся, меня же потом замуж никто не возьмёт. — Так можно и по-другому развлечься, — сказала Зайрет. Её зелёные глаза сузились, а грубоватое, румяное лицо с плоскими щеками как-то хищно растянулось в стороны в неприятной улыбке; Салганту она в этот момент показалась похожей на рептилию. — Он послушный, я его хорошо обучила. Лалайт поднялась и оправила платье, выразительно обведя ладонями высокую грудь. Салганту иногда тяжело было сознавать, что он позволяет Зайрет издеваться над своими собратьями. Он оправдывал себя тем, что им по большей части не бывало больно — просто неприятно и стыдно. Как и ему. Когда он достал для Зайрет пару-тройку ошейников, которые подавляли сопротивление, он и в этом себя оправдывал: ведь если пленники безвольно слушались, их не мучили и не морили голодом. При всём этом Салгант по-своему любил Зайрет, и сейчас он чувствовал себя одиноким, как никогда, в этой огромной комнате с серыми стенами и высокими сводами, которая до сих пор сохраняла отпечаток личности своего сурового хозяина. Салганту было бы ещё более не по себе, если бы он знал, как близко сейчас к нему Маэдрос. *** — Жаль, что не удалось ничего узнать от торговца, который продал мне сосуд, — шепнул Амрод старшему брату, пока Финдуилас распаковывала узел с оружием. Они всё-таки надеялись отпраздновать её день зачатия и ничего не сказали девушке о подарке, который, как казалось Майтимо, был работой Тургона. Майтимо пожал плечами. Он ничего и не надеялся узнать — наверняка человек, который продаёт работы пленного эльфа, хорошо заметает следы. Майтимо, конечно, не ведал всех правил обращения с рабами, принятых в стране Моргота, Дор Даэделот, но ему было известно, что если пленники были собственностью самого Моргота, Саурона или кого-то из их ближайших помощников и использовались для производства стратегически важных запасов — выработки металлов, оружия, постройки стен — попытки использовать их труд для личного обогащения могли повлечь серьёзные неприятности. Прищурившись, он посмотрел на отвесную скалу, вздымавшуюся над ней стену крепости и на парапет между башнями. Он сбросил куртку, несмотря на холод, оставшись в рубашке и штанах. — Фаэливрин, закатай, пожалуйста, мне рукав, — он протянул ей правую, искалеченную руку. Девушка подняла ему рукав до плеча; предплечье Маэдроса выше локтя было украшено широким серебряным браслетом. — Зачем тебе браслет на таком месте? — спросил Амрод. — Не видел его раньше… — Такие браслеты ведь носят ваньяр, — вспомнила Финдуилас. — Дядя Ангрод рассказывал, что наша бабушка Индис всегда надевала такие. — Да, — сказал Маэдрос, — Финрод сделал его для меня и он же подсказал мне, как сделать то, чем мы сейчас воспользуемся. Посмотрите сюда, видите узор? Между розами. Между двумя серебряными розами на браслете тянулась тонкая линия-стебель, на которой, казалось, в прихотливом беспорядке распускались чашечки цветов. — Там, на стене, — пояснил Маэдрос, — есть опоры для рук и ног. Их незаметно со стороны, и они расположены в неправильном порядке. Эти цветы на стебле показывают, как они размещены — снизу вверх. Узор из девяти цветов повторяется пять раз, меняя направление. Запомните его, пожалуйста, как следует. Я бы даже хотел, чтобы вы воспроизвели его. Можно здесь, на снегу — и сразу затрите. Так можно попасть на парапет между башнями. Там есть и обратный выход: если поднять одну из плит, там есть туннель, по которому можно соскользнуть вниз; он вырублен в стене и в скале под ней. Выход достаточно высоко, просто выпрыгивать из него опасно, поэтому придётся привязать верёвку к кольцу под плитой. — Но тогда верёвка будет высовываться из туннеля, её могут увидеть, и туннелем нельзя будет больше воспользоваться, — сказал Амрод. — Это верно, — ответил Маэдрос. — Можно либо аккуратно подрезать верёвку и потом, сильно дёрнув, оборвать её снизу или же срезать её выстрелом из лука. Но выстрел из лука понадобится в любом случае — на стене есть караул. Насколько я знаю, он сменяется раз в четыре часа или даже реже; если обоих стражей убить из лука сразу, есть большая вероятность, что этого не заметят ещё довольно долго. Хотя они сильно рисковали, сыновья Феанора решили, что в часовых будет стрелять Финдуилас. Майтимо даже с протезом стрелять из лука практически не мог, а потренировавшись перед отъездом, они выяснили, что Финдуилас стреляет намного лучше Амрода. В этот момент издалека раздался глухой вой бронзовых труб, и из-за леса показался кортеж Маэглина. Подойти поближе они не могли, но одетого в чёрную шубу Маэглина на вороном коне с длинной золотой попоной они заметили; впереди ехал знаменосец, а рядом, на коне, поводья которого были привязаны к седлу коня Маэглина, сидел очень высокий всадник, закутанный в серый плащ; его руки и голова были безвольно опущены; казалось, он почти спит. Амрод толкнул старшего брата локтем под бок, но у того у самого сжалось сердце — да, это вполне мог быть Тургон. Они подождали, когда отряд заедет в крепость; через некоторое время они увидели, как Маэглин расхаживает по парапету; рядом с ним появилась женщина в ярком сиреневом платье, которое среди белых отсветов снега и серых облаков над Химрингом будто светилось само по себе. Потом они ушли в башню. *** Салгант слышал резкий, по-птичьи хрипловатый голос Маэглина во дворе и знал, что должен был его встретить, но у него так и не хватило духу. Он появился в комнатах Салганта, отряхивая снег с чёрного меха на воротнике. — Ну что ж, всё неплохо, — сказал он, — лучше, чем я думал. Ты можешь идти, я расположусь здесь, — Маэглин окинул комнату высокомерным взглядом. - А, Лалайт, — сказал он. — Милый Маэглин, а я тебя ждала, можно на пару слов? Давай выйдем, — девица подхватила его под руку и повела на улицу. Салгант взял арфу, плед и чашку; он вздохнул, подошёл к окну. «Неужели она всё же хочет женить на себе Маэглина?..» — подумал он. — Ой, не знаю, Лалайт, — сказал Маэглин. Салганту очень хорошо были слышны их голоса. — Сложно будет. Не знаю, как у меня получится это ввернуть в разговор. А если он не поверит? — А ты, Маэглин, делай, как я говорю, — ласково ответила Лалайт. — Ну просто сделай так, как я сказала. Ты же милый. И ты и я — очень милые. Романтичные. Ты же хочешь соединить влюблённых, правда? А я тебе немножко помогу. Может, заодно вот того мне подаришь? — сказала она, указав на пленника, которого Маэглин привёл с собой. Салгант вспомнил о том, как могут забавляться Зайрет и Лалайт, и ему стало не по себе от мысли, каких влюблённых и как они могут захотеть соединить. Он поспешно спустился вниз, во двор; ему стало страшно и очень хотелось найти Зайрет. По крайней мере, она умела ему сочувствовать. Маэглин почти что с радостью располагался в покоях Салганта: он был со свой семьёй, хотя и не в полном составе; здесь они были сами по себе, и он был сам себе хозяином. Ему часто хотелось попросить себе назначения в Химринг или тому подобное место, но он справедливо опасался, что тогда Мелькор поймёт, что он, Маэглин, уже не испытывает к нему прежнего восторга. Он собирался уже выйти за балконную дверь и прогуляться до западной башни; обернулся — и в дверях перед ним внезапно предстал истинный хозяин Химринга — очень злой и вооружённый старший сын Феанора. Краем глаза он увидел у парапета тело стражника со стрелой в горле. Амрод крепко сжал руку Финдуилас. Он давно не испытывал такого страха за брата; даже во время боя в Дориате, когда он увидел занесённый над старшим топор, он не поверил, что Майтимо может погибнуть. Девушка дёрнула его за руку и показала куда-то налево. На скамейке у парапета они увидели фигуру в засыпанном снегом тяжёлом плаще с капюшоном; эльф сидел, как неловко посаженная фарфоровая кукла. Он даже не убрал в карманы или в рукава безвольно повисшие кисти рук: с пальцев капала талая вода. «Да, это же руки Тургона», — подумал Амрод. Только сейчас он представил себе всё то, о чём думал Майтимо; понял, что старший брат, сам всё это переживший, испытывает двойную боль за тех, кто оказался в плену. — Фаэлин, забираем его — мы ведь пришли за ним! — шепнул он девушке. Амрод посмотрел на перила, нашёл восьмой столбик от южной стены, нашёл пятый камень от края, подбежал к нему, и, сняв меч с убитого стражника-орка, поднял плиту. Под ней действительно оказалось тяжёлое железное кольцо, к которому он привязал верёвку. — Ты первая, я возьму его и за тобой, — сказал Амрод. — А верёвка? — Мы закроем плиту, но оставим верёвку для Майтимо. Если он… если он не сможет выбраться, ты её отстрелишь. Давай скорее! Амрод прижал к себе левой рукой безвольное, исхудавшее тело пленника и скользнул по верёвке вниз, сжимая её правой рукой. Он удачно спрыгнул вниз и увидел, что Финдуилас потирает ушибленное бедро. — Ты как? — Ничего, хорошо, лук не сломала. Девушка откинула капюшон с лица эльфа, которого притащил с собой Амрод и недоуменно воскликнула: — О Элберет, кто это?! *** Маэглин панически бросился вбок, куда-то в кладовку; Майтимо поднял меч, открыл дверь ногой и поддел мечом занавеску, под которую забился Маэглин. — Па-апа! — в ужасе заорал Маэглин. — Папа, помоги, пожалуйста! Он сейчас меня убьёт! «Совсем сошёл с ума, — подумал Майтимо. — Какой папа? Эола же давно нет на свете… или он Мелькора стал так называть?..». Кто-то дёрнул его за кушак, которым была подпоясана кольчуга. Майтимо резко повернулся; перед ним стоял маленький мальчик с длинными тёмными, слегка вьющимися волосами. — Ты, как тебя… — высокомерно сказал мальчик. — Маэдрос… опусти меч, мой сын тебя боится. — Что? — ошарашенно спросил Майтимо. — Твой… кто?.. — Мой сын тебя боится, — раздался второй такой же голос, и появился второй мальчик, точно такой же; правда, волосы у него были подстрижены чуть короче, и если на чёрной рубашке первого был узор из красных гвоздик, то у второго — из сине-фиолетовых. Маэглин, воспользовавшись замешательством Маэдроса, высунул голову из-под занавески, но тот тут же приставил меч к его шее. — Это как понять? — спросил снова Майтимо. — Ты… вы кто? — Я Эол, — ответил первый. — Можешь звать меня Эолин. — Я Эол, — сказал второй. — Можешь звать меня Эолет. — Вот видишь, что я получил за верную службу моему господину, — сказал Маэглин. — Мой отец возродился и теперь он со мной. — Видимо, это должно было звучать очень гордо и обидно для Маэдроса, но на самом деле голос Маэглина звучал весьма уныло. — Что тебе от него надо? — спросил Эолин. — Я… мы искали Тургона. Бывшего короля Гондолина. Нам сказали, что он в плену… и что он сейчас с Маэглином… с твоим сыном. — Маэдрос переводил взгляд с одного мальчика на другого, но так и не понял, почему их двое и с кем, собственно, ему надо разговаривать. Оба вздохнули. — К сожалению, Тургон уже сбежал от этого идиота, — грустно сказал Эолет. — Не захотел с ним оставаться. Саурон закрыл на это глаза — у него, насколько я понял, на то есть свои причины, и моему сыну пришлось сделать то же самое. Один человек донёс об этом Мелькору, и Саурону пришлось заменить Тургона другим нолдо, поскольку он не хотел устраивать охоту на Тургона. Так что, к сожалению, я не могу тебе помочь его найти. — Понятно… то есть не очень понятно, — ответил Майтимо. — А где твоя мама? — А ты ещё не понял? — спросил Эолин. — Тупые сыновья Феанора, — с удовлетворением сказал Эолет. — Держатся за вещи, — сказал Эолин. — Вцепились, и держатся. Нет, чтобы подумать. Вот тебе руку оторвали, так всё держишься. Надо было тебе и вторую отрезать. Может быть, тогда головой бы думать начал. Майтимо задумался. То, что пришло ему в голову, ему совсем не понравилось. «Так как же ты возродился?», — хотел спросить он Эола, но не стал. Вместо этого он сказал: — Почему Саурон позволил Тургону сбежать? Ты, Маэглин, можешь мне объяснить? — Я не знаю… — вздохнул Маэглин и с опаской посмотрел на Эолина и Эолета. — Всё запуталось как-то… Мне вот просто дядю стало очень жалко, — он вздохнул. Майтимо с недоумением посмотрел на двоюродного племянника. Он говорил об этом так, как будто не он разрушил построенный Тургоном город, держал Тургона в плену, и (Майтимо об этом уже догадывался)  — надругался над ним; можно было подумать, что на Тургона случайно упал кирпич. Эолин расхохотался; Эолет выразительно постучал пальцем по виску. — Маэдрос, — сказал Эолет, — конечно, ты не можешь увидеть ситуацию с нашей точки зрения, но всё действительно очень сложно. Тургон поступил плохо, но, найдя лазейку, он был просто обязан бежать. Он сам найдёт тебя. Будь очень осторожен — ни одному из твоих братьев нельзя доверять. И… — Эолет задумался, потом посмотрел на Эолина; Эолин кивнул, и второй Эол продолжил: — Не причиняй вреда Гватрену. — Почему? — хмуро спросил Маэдрос. — Ну хотя бы потому, что он спас тебе жизнь в Дориате, — хотя бы и по поручению Гортаура, — ответил Эолет. — А теперь уходи скорее. Майтимо вышел на балкон и рванулся к знакомой ему плите, которая уже закрылась; никого кругом не было. Прямо перед ним была синяя дверь в стене; за ней, как ему помнилось, был чулан, где хранились книги, карты и письменные принадлежности. Сознавая, что поступает глупо, Майтимо дёрнул дверь. За дверью горел свет; на письменном столе стояли две свечи. За столом сидел Гватрен и что-то писал. На нём была короткая рубашка — в комнате без окон было душно и жарко, несмотря на зиму. И Майтимо увидел на его руке выше локтя тёмный, вдавленный, широкий шрам, кусок то ли содранной, то ли выгоревшей кожи. Его белокурые волосы были собраны в длинный хвост; в отблесках свечей они казались совсем золотыми. Гватрен повернул голову и недоуменно посмотрел на высокого рыжего квенди в нолдорской кольчуге, будто видел его в первый раз. Майтимо и так не стал бы убивать безоружного — в комнате не было видно ни лука, ни стрел, а на поясе Гватрена не было видно ножен. Гватрен вскочил из-за стола, и, помня предупреждение Эолина, Майтимо закрыл дверь и не только закрыл, но и заклинил ручку снаружи копьём стражника. Затем он поднял плиту, схватился левой рукой за верёвку, резанул по ней, наполовину перерубив, дёрнул выше разреза, захлопывая люк, и полетел вниз. Скользя вниз по туннелю, Майтимо почувствовал ощутимый удар по плечу, который мучительно отдался в перерубленной кости на правой руке. Он решил, что это был какой-то вывалившийся камень, а то и железное кольцо, оторвавшееся вместе с верёвкой. Но едва его ноги коснулись снега, и он дёрнул верёвку, чтобы её порвать, как на него что-то свалилось сверху, и он рухнул наземь. Вместе с верёвкой на Маэдроса упала Лалайт. Девица в сиреневом платье и заячьей шубке сидела на нём верхом и восторженно трясла его за воротник. — Ого! Вот наконец, какой у меня эльф есть! — она схватила его за руку, рывком подняла на ноги и воскликнула. - Ой, нет, не пойдёт, у тебя же руки нет, опять не повезло!.. Ну да ладно, вы хоть этого-то мне отдайте! — и она показала пальцами на того, кого освободили Амрод и Финдуилас. — Он же всё равно ничего не соображает! Я замуж хочу! Маэглин, пошатываясь, вышел на пустой балкон. Конечно, надо было бы поднять тревогу, позвать Салганта, послать по следам Маэдроса кого-нибудь… На башни и перила сплошной пеленой валился мартовский снег; под ним уже успели скрыться лица обоих убитых стражников. Здесь стена была очень похожа на один из участков стены Гондолина; Маэглин представил себе, как сидит у почти таких же перил на скамейке — резной, белой, с золотыми розами на поручнях и ножках; Тургон рассказывает ему родословную его семьи по женской линии, объясняет что-то о родственных связях Индис, Анайрэ, о том, кем приходятся ему, Маэглину, Элеммакил и другие гондолинские лорды. Маэглин ничего не слышит — он просто смотрит в его ясные глаза и впервые после того, как он остался без родителей, ему не страшно. Маэглин заплакал, вытирая слёзы замёрзшими пальцами; плача, натянул перчатки, но слёзы продолжали катиться. Перчатка больно царапнула веко, когда он поднёс ладонь к глазам. Эолин дёрнул его за рукав. — Сынок, пойдём в дом, — сказал Эолин. — Нельзя же… — Ладно, — вздохнул Маэглин. — Ладно. Значит, не судьба. — Он присел на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с глазами мальчика. — Отец, ничего если я вас оставлю тут на пару дней с Салгантом? Мне надо уехать. У меня… у меня поручение от моего Владыки. Тайное поручение. Да ладно, — сказал он, видя недоверчивый взгляд обоих мальчиков и обретая прежнюю самоуверенность, — ладно. Я думаю, всё это обернётся к лучшему.