«Кажется, меня опять похитили», — успел подумать Маэдрос, падая на неожиданно мягкий и упругий ковёр летней травы.
Вокруг так ласково шумели листья, такими добрыми казались голоса птиц и жужжание насекомых, что даже почувствовав жжение на шее сзади, в первую секунду он принял его за укус слепня.
И теперь он смотрел на эти же прозрачные зелёные листья с земли, не в силах пошевелиться. Он вспомнил, как его возили к разрушенному Гондолину и ощутил даже не гнев, а обиду: в конце концов, два месяца назад они с Сауроном провели несколько дней под одной крышей, вполне по-дружески общаясь: зачем же опять его хватать и тащить за загривок, как щенка?
…Очнувшись, он увидел земляной пол хижины, свои ноги, сапоги, а потом ему на глаза легли чьи-то тонкие прохладные пальцы.
— Угадай, кто? — спросил голос.
В первые доли секунды у него заледенело и замерло даже не сердце, а все внутренности — будто от него остался один скелет; потом он опомнился, понял и воскликнул:
— Турьо!..
Тургон обнял его за плечи и шепнул:
— Угадал. Не сердись на меня, ладно? Мои друзья-авари устроили это для меня — у них есть стрелы со снотворным.
— Турьо… — выдохнул Маэдрос, пытаясь встать. Руки и ноги пока слушались плохо.
— Я тебе так доверяю, что даже не стал тебя связывать, — сказал Тургон. — Мне очень надо с тобой поговорить без шума и без лишних свидетелей.
Маэдрос, наконец, смог обернуться и обнял кузена с такой силой, что тот чуть не вскрикнул; он опомнился не сразу, поняв, что Тургону, должно быть больно от того, как он вцепился ему в плечо здоровой левой рукой, вдавливая ногти в кожу через тонкую рубашку.
— Прости, — сказал Маэдрос. — Просто я безумно рад тебя видеть. Безумно.
Он понимал, что перед ним Тургон, но, посмотрев на него, понял, что, встретив его на дороге, мог и не узнать сразу — может быть, если бы не рост. Голова у него была повязана зелёным платком, из-под платка выглядывали две толстые светлые косы длиной по локоть; некогда белоснежная кожа успела загореть. Кроме того, выглядел он намного моложе, чем помнил Маэдрос. Конечно, Тургон пережил самую страшную в своей жизни потерю — он лишился своего города, видел, как его подданные гибнут и страдают; но в то же время с него спал тяжкий груз тревоги и ответственности; терять было уже практически нечего.
— Ты… что ты так? — спросил Маэдрос.
— Мы с моими хозяйками иногда ходим в города и на рынки, — ответил Тургон. — Продаём наши работы — в лесу ведь всего не найдёшь, особенно сейчас, когда по лесам ходить опасно. Они говорят, что я внучка их подруги, которая живёт где-то далеко за Эред Луин. Я обычно кутаюсь в плащ, прихожу, когда темно или туман, и стараюсь помалкивать. Волосы крашу.
— Ты правда бежал
оттуда?
— Почти, — Тургон помрачнел. — Прости, сейчас всего рассказать не могу. До меня дошли самые дикие слухи про Морифинвэ и про Тьелко и про… моего брата Аргона; мне очень нужно, чтобы ты рассказал мне, как всё было.
— Я не знаю, стоит ли, — ответил Маэдрос. — Я думаю… видишь ли… словом, наш дедушка…
Рассказывая, каким беспомощным попал к ним в дом Аргон, Майтимо увидел, как из глаз Тургона выкатилось несколько слезинок — но и только. В остальном он выслушал рассказ сына Феанора с пугающим спокойствием.
— Сам ты что думаешь — кто мог это сделать? — спросил Тургон.
— Понятия не имею, — ответил Майтимо. — Судя по тому, что нам известно, это мог сделать кто угодно - я, ты, Амариэ, Пенлод, Элеммакил… Я вообще не вижу смысла в…
— Вообще-то не любой, — ответил Тургон. — Основной целью преступника было получить Сильмариллы. Вне зависимости от того, как повёл бы себя Морьо и от того, действительно ли после этого Финвэ должен был уехать из Форменоса, преступник должен был рассчитывать как минимум на то, что Финвэ в принципе откроет сокровищницу в его присутствии. Будучи королём, Финвэ старался ко всем относиться благожелательно, но даже у него были свои симпатии и антипатии. Он, например, показывал камни Амариэ, но я знаю, что он не выносил Глорфинделя, хотя и не знал о нём ничего плохого и не стал бы отпирать сокровищницу при нём. А теперь, Майтимо, скажи мне вот что. Маглор, как ты говоришь, решил «отпереть» ларец твоим ключом. Я лично не понимаю, зачем Маглор это сделал — якобы, чтобы доказать, что это был он. По-моему, убитого Финвэ и открытой двери было бы вполне достаточно. Или тогда надо было вообще унести ларец и спрятать, а Маглор этого не сделал. И здесь у меня возникает самый важный вопрос: да, он его отпер, но он его
открывал?
— В смысле?
— Я хотел бы знать, Нельо,
были ли вообще Сильмариллы на тот момент в ларце.
— Но… но… Турукано, как их могло там не быть? — Майтимо вскочил на ноги; у него закружилась голова, и он упёрся рукой о низкий потолок хижины. — Отец же проверил сокровищницу перед отъездом. Это было за десять-двенадцать часов до… до убийства.
— Значит, ты так и не понял, что случилось, Нельо? Убийца надеялся (или надеялась) получить Сильмариллы так или иначе действуя через Финвэ, поскольку только у него был ключ от сокровищницы. Финвэ без сознания, сокровищница отворена; преступник заходит в сокровищницу, открывает ларец, а там ничего нет. И вот тогда он в ярости разбил Финвэ голову пустым ларцом.
— Но как тогда М…
— Не надо имён, Нельо, — прошипел Тургон.
— Хорошо, как тогда Сильмариллы оказались в Средиземье? — спросил Майтимо.
— Я думаю, он подстраховался и попросил кого-то ещё открыть сокровищницу и достать камни, — ответил Тургон. — Поэтому не исключено, что похититель камней и убийца Финвэ — вообще разные лица. Насколько я знаю, Феанор уехал в половине четвёртого утра или чуть раньше. Он проверял наличие камней
перед самым отъездом или накануне?
— Накануне, — с неохотой ответил Майтимо. — Ну то есть, насколько я понял, отец совсем не спал. Он вообще очень не хотел ехать и очень тревожился перед отъездом; дедушка тоже заснул позже обычного. Они спускались в сокровищницу около одиннадцати или чуть раньше, я думаю; потом отец пожелал дедушке спокойной ночи, и тот ушёл к себе.
— Да, — сказал Тургон. — Дедушка спал очень крепко, а в его покоях всё это время околачивался Келебримбор. Он вполне мог взять ключ от сокровищницы из комнаты прадеда и передать его кому-нибудь, да хоть своему отцу — или матери, про которую мы, кстати, пока ничего не знаем. Я не думаю, что Келебримбор стал бы рассказывать тебе об этом даже сейчас. Можно даже предположить, что утром, когда вы все уже выехали за ворота, кто-то — да хоть та же Галадриэль — приехал в Форменос до завтрака и попросил дедушку открыть сокровищницу — ну, например, якобы по просьбе Феанора или наоборот, потому что его сейчас нет дома, а потом ему или ей удалось как-то отвлечь его внимание и унести камни.
— Я себе такое не представляю, — сказал Майтимо.
— А что тут сложного? — пожал плечами Тургон. — Если их было двое, второй (ну например, Келеборн) мог устроить во дворе шум, дедушка поднялся бы наверх, во двор, а за это время можно было четыре раза повернуть ключ, чтобы открыть ларец — и ещё четыре, чтобы закрыть. Да вообще-то второе и не было обязательно: я не уверен, полную ли правду говорит Маглор насчёт того, что это он открывал ларец; очень может быть, на самом деле и не открывал. Если ларец остался на месте, Финвэ мог ничего не заподозрить.
— Подожди, а как же ключ от самого ларца? Ведь свой отец увёз с собой, а мой висел у меня над подушкой. Я ведь спал в своей комнате до пяти утра, даже, пожалуй, до половины шестого, — заметил Маэдрос. — Если кто-то заходит в мою комнату, я сразу просыпаюсь.
— При желании была ещё масса возможностей, — сказал Тургон. — Ключ можно было скопировать — лично я бы не смог, но думаю, достаточно искусные для этого мастера среди нас были — да хотя бы тот же Келебримбор это может, и я думаю, и на тот момент мог бы, а доступ к ключам за эти несколько месяцев у него, безусловно, был. Можно было попросить сделать ещё один ключ у Амраса и Амрода, раз они уже сделали два — Амрас уже ничего не расскажет, а Амрод, мне кажется, явно чего-то недоговаривает. И опять же — никто не видел, как Маглор якобы открывал сокровищницу — я думаю, даже если Карантир при этом присутствовал, он был в невменяемом состоянии и вообще не понимал, что происходит. Я совершенно не исключаю, что она уже была открыта: например, вор открыл сокровищницу ночью ключом Финвэ, потом, когда ты уехал на охоту, взял из твоей комнаты ключ от ларца и забрал Сильмариллы, а Маглор либо вообще не обратил внимания на то, что дверь уже открыта, либо был сообщником вора.
Майтимо вынужден был согласиться - да, версия Тургона выглядела пугающе правдоподобно.
— А самое неприятное, Нельо, — сказал Тургон, — заключается в другом. Если мы хотим узнать, что произошло на самом деле, мы должны быть честными, не так ли? Знаешь, когда я только узнал там, в Ангбанде, про подмену ларца, я заявил Саурону и Гватрену, что подозреваю твоего отца в мошенничестве и убийстве и считаю тебя и твоих братьев его сообщниками. Именно поэтому Саурон в первую очередь взялся выяснять, что именно известно вам. Прости меня. В тот момент я
отчасти в это верил… но ведь на самом деле оснований подозревать моего собственного отца у меня тоже достаточно. Ты этого, конечно, видеть не мог, но он ведь явился тогда вечером на пир позже, чем Феанор. В отличие от Феанора, на нём была парадная одежда; плащ он отдал кому-то из служителей ещё на крыльце, но подол платья у него с одной стороны был мокрым. Я тогда подумал, что он долго ждал кого-то под дождём или куда-то ездил — может быть, хотел поговорить с дядей Феанором заранее без свидетелей. И когда моя мать спросила у него: «Где ты был?», он ответил — «Ладно, теперь это не так важно».
— Я… я просто хочу сказать тебе одно, Турьо, — вздохнул Майтимо. — Хоть все эльдар и говорят, что никто не любил своего отца так, как Феанор, но я знаю, что твой отец любил Финвэ так же сильно, как мой. Если не больше. В такое я не верю. И я понимаю, что вы все так же сильно любите… любили Финголфина. Тебе нельзя так думать. Просто нельзя.
Тургон на мгновение отвернулся; потом он вновь посмотрел на кузена и сказал:
— Но ты же, Нельо, был уверен, что никто из вас никогда не сможет нарушить Клятву. А теперь ты знаешь, что Келегорм… — Тургон замолчал, увидев лицо Маэдроса.
— Я… я просто не могу об этом думать. Не могу, — с трудом выговорил тот. — Я каждую ночь думаю о нём. Он же… он же не совсем превратился в чудовище. Ему же больно… страшно… Как это несправедливо. Легко говорить, что он должен был сохранять мужество и не искать
там призрачного исцеления, но… Я всё время думаю — если бы мы были там, в Амане, если бы хотя бы он остался… остались младшие… если бы только я и Кано… Если бы с отцом был только я…
— И что в Амане? — спросил Тургон. Маэдроса удивило какое-то презрение, сквозившее в его голосе.
— Валар исцелили бы его, — ответил Маэдрос.
— Неужели? Ты так думаешь? — ответил Тургон. — Скажи мне, ты вообще видел, чтобы в Амане Валар кого-то исцеляли? Я не говорю о том, что никто ничего не смог сделать для Мириэль, это особый случай, но ты видел, чтобы они не пошептали ласковые слова над разбитой коленкой, а прямо-таки исцелили такую страшную немощь, как у Тьелко?
Маэдрос задумался.
— Я лично не видел, — сказал он, — но я думаю, это было бы естественно…
— А я видел, — сказал Тургон. - Да, и майар, и Валар могут исцелять, но… Знаешь, как-то, когда я был ещё маленьким, Финдекано взял меня на прогулку верхом и усадил с собой на коня. Я что-то очень расшалился на полном скаку, чуть не упал; Финдекано не успел остановиться и, пытаясь меня удержать, сам упал с коня и сломал запястье, видимо, сильно ушибся и потерял сознание. Я сидел на коне и боялся слезть, — было очень высоко — и ревел в три ручья, звал на помощь, но мы так далеко заехали, что меня никто не слышал. И потом, — не помню, сколько прошло времени, — передо мной появилась одна из валиэр; она исцелила моего брата. Он пришёл в себя, когда она уже удалилась. И с тех пор, Нельо, — Тургон грустно улыбнулся, — я решил, что буду всегда очень серьёзным и сдержанным, и тогда никто не пострадает. Но в тот день я увидел, каких усилий это стоило, и я лично очень сомневаюсь, что даже Оромэ стал бы так стараться ради Тьелко. Ну, или Ульмо ради меня.
— Но Турьо, — Маэдрос с сомнением посмотрел на кузена, — ведь Валар раскалывали ущелья, переворачивали горы, отрывали от материков острова… Неужели сломанное запястье…
— Речь о живом теле, Майтимо, — сказал Тургон. — Если бы с живыми существами всё обстояло так просто, что бы стоило Валар вырастить ещё целую рощу Тельперионов и Лаурелин?.. — Он пожал руку кузена. — Мне так жаль. Так жаль. А что всё-таки теперь с Морифинвэ?
… После того, как Саурон исчез, Майтимо хотел подойти к тому, кого всю жизнь считал своим братом. Карантир, отстранившись, сбросил тяжёлый чёрный плащ, и Майтимо увидел, что он одет в длинное, скромное тёмно-серое женское платье с тонкой красной нитью узора на воротнике, подпоясанное широкой красной лентой. Так одевались незамужние девушки из родни их матери.
«Прости, — сказал тогда Карантир. — Я не могу больше лгать»…
— Он ведь получил очень тяжёлую рану во время битвы в Дориате, — сказал Маэдрос Тургону, — и не разрешал за собой ухаживать никому, кроме Маглора. Оказывается, тогда он себе обещал, что если выживет, то дальше будет жить, как тот… та, кем он рождён. Он перестал принимать снадобья, которые раньше не давали ему иметь… обычные женские свойства. Морьо говорит, что если и нельзя вернуть того дурного, что он сделал, то можно хотя бы не обманывать всех вокруг. До сих пор удивляюсь, когда вижу его сейчас.
— Да, вам к такому трудно привыкнуть, — сказал Тургон.
— Морьо долго не хотел нас видеть. Не хотел нам показываться в таком виде. Только когда Нариэндил ему рассказал, что жизнь Кано в опасности… Он жил на Амон Эреб почти совсем один. Люди там кругом, как он говорит, настолько мало знают о квенди, что восприняли это без удивления — многие там считают, что мы можем менять пол по своему желанию.
Тургон горько усмехнулся.
— Если бы, — буквально выплюнул он. — Если бы. Я…
Майтимо осторожно взял его руку и удивился, какая она холодная. Он посмотрел на побледневшее лицо кузена и вдруг понял, насколько тяжело даётся Тургону этот разговор: он представил себе, как ему трудно, оказавшись лицом к лицу с тем, кого он знал столько лет, вести себя как обычно, как будто бы за это время с ним ничего не произошло.
— Турьо… ну хочешь… хочешь, я доберусь до Маэглина и убью его? Хочешь? — Он с болью увидел, как Тургон опустил голову, плечи, сгибаясь, пряча лицо в коленях.
— Не надо… зачем… Нет, не надо. Если бы только Маэглина… — ответил Тургон.
Маэдрос обнял Тургона и прижал его голову к своей груди.
— Не чувствуй себя так… Я же всё понимаю…
— Да что ты понимаешь? — сказал Тургон.
— Турьо, ты думаешь, когда я был у них, меня только пытали, и больше ничего? — совсем тихо спросил Майтимо. — Думаешь, я… я не пережил этого? Н-н-насилия…
Тургон порывисто обнял его. Он не плакал, но Майтимо чувствовал, что внутри он весь дрожит.
— Он знал?..
Майтимо понял, что Тургон имеет в виду Фингона.
— Да, — ответил Майтимо. — С самого начала. Он… он меня пожалел. Вот так.
— Он такой добрый, — с трудом выговорил Тургон.
Майтимо прижимал его к себе, шепча ему что-то на ухо, поглаживая по выгоревшим на солнце выбеленным волосам; Тургон тоже еле слышным шёпотом отвечал ему, но Майтимо всё понимал; постепенно дрожь утихла, и Майтимо почувствовал тепло от тела Тургона. За окном темнело; они говорили ещё долго, почти беззвучно и никому и никогда потом не рассказывали об этом разговоре.
***
Было уже совсем темно, когда в дверь хижины кто-то поскрёбся, и они услышали голос Пенлода:
— Туринкэ? Ты тут? Я уже волнуюсь…
— Ну что, пусть зайдёт? — шепнул Тургон.
Пенлод зашёл, держа в руках фонарик; увидев Маэдроса, он покраснел, смутился и даже попытался отступить за дверь.
— Я на тебя не в обиде, Пенлод, — Маэдрос встал и протянул ему руку, — ты же не мог рассказать мне правду. Но я по твоим глазам понял, что Турьо как минимум жив, — ты не мог бы быть так счастлив, если бы он действительно погиб.
— Да, — Пенлод кивнул, - да.
— Нельо, ты не против, если я расскажу Пенлоду то, что мы знаем? — спросил Тургон. — Может быть, у него тоже есть какие-то соображения. Ведь именно он заметил, что камни хранятся в другой шкатулке.
— Вы всё про это? — Пенлод пожал плечами. — Про Сильмариллы? Ну зачем?..
Тургон жестом остановил его и пересказал всё, что услышал от Маэдроса.
Пенлод прикусил губу.
— Не думал, что всё так плохо, — сказал он. — Вот что я тебе скажу, Майтимо. Твой отец не мог этого сделать потому, что я был в его отряде, когда он поехал в Валимар; я не жил, как ты помнишь, в Форменосе, но я заехал за ним: плащ был на нём всю дорогу, и потом вплоть до того, как прибыли вы с братьями, я всё время видел и его и плащ — или у него на руке, или у кого-нибудь из его спутников.
— Значит, и он, и Атаринкэ не причём, — с облегчением вздохнул Майтимо, покосившись на Тургона.
— Это ещё почему? — сказал Пенлод. — Куруфина это совсем не исключает.
— Но ты же сам сказал, что у Куруфина не могло быть плаща, — удивился Маэдрос.
— У Куруфина могло быть сколько угодно таких плащей, — пожал плечами Пенлод, насмешливо улыбаясь Маэдросу и Тургону. Оба внука Финвэ с удивлением воззрились на него. — Вы что, хотите сказать, что не знали его жену?
— Пенлод, да я до последнего времени даже не знал, что Куруфин был женат и что у него есть сын, — сказал Маэдрос.
— Тогда, Нельо, я тебе скажу, что жена Куруфина была из тэлери и, пока она не связала свою жизнь с твоим братом, была личной камеристкой Эарвен.
— Ох, — Маэдрос дёрнул себя за волосы, как он это делал всегда, когда был настолько растерян, что не знал, что сказать. — Да… конечно, теперь я понимаю, почему он не мог рассказать о ней отцу. Никак. Конечно, отец ненавидел Финарфина не так, как твоего отца… прости, Турьо — но такого он не вынес бы.
— Вот именно, — сказал Пенлод. — Я думаю, она помогала Галадриэль ткать этот самый плащ — Артанис ведь не такая уж великая рукодельница — а может быть, вообще на самом деле соткала его она одна. И конечно же, взять плащ Финарфина или Галадриэль для неё не составляло никакого труда — даже при том, что в тот момент она уже не служила в доме Финарфина. Как же её звали… Луэн… Луин..
— Луиннетти, — сказал Тургон. — Я её помню, но, конечно, не знал ничего про неё и Куруфина.
— Атаринкэ уже нет в живых, — вздохнул Маэдрос. — Даже если он был виноват…
— Нельо, — Тургон взял его левую руку в свои, — конечно, это так. Но мы не знаем, что случилось с его женой; мы не знаем, сыграл ли в этом какую-то роль Келебримбор. Они вполне могли сделать это втроём. Конечно, и кто-то, кого уже нет в живых, мог быть убийцей: может быть, он погиб ещё при переходе через Хелькараксэ или пал в Битве-под-Звёздами вместе с Феанором.
Он наобещал ему или ей с три короба, а мы знаем, что обещаний он не выполняет — вспомни, что случилось с Унголиантой. Но, Нельо, я уже не первый день прекрасно понимаю, что Финвэ был убит не
им; более того, — он оглянулся и понизил голос, — ты уже понял, что именно я, как мог, наводил Саурона на мысль начать это расследование.
— Но… зачем? — спросил Майтимо устало.
— Я уже кое-что из этого сказал Саурону, — ответил Тургон, — теперь скажу тебе. На самом деле сейчас не имеет никакого значения, кто именно убил Финвэ. Меня сейчас интересует не убийство Финвэ, не кто именно разбил об его голову ларец, а совсем другое. Меня сейчас очень многое интересует. Вот например: допустим, Мелькор окутал себя и Унголианту тьмой, тайно прокрался к Деревьям, тайно попал в Форменос и так далее. Но неужели за всё это время никто из Валар так и не понял, что на самом деле произошло? Мы теперь знаем, что когда Финвэ убили, Мелькор был не в Форменосе, а рядом с ним. А того, что происходило в Форменосе, — ну хотя бы как Морьо ударила дедушку ножом, это же из ряда вон выходящий поступок для нашей жизни в Амане — с вершины Таникветиля не было видно? Совсем? Почему — уж прости меня, Майтимо — когда твой отец вёл себя так высокомерно и оскорбительно, Валар его прямо-таки держали за руки, униженно умоляя остаться в Амане, а моего отца, который никому не сделал ничего плохого, который на тот момент был королём нолдор, не удерживал никто? И теперь, если вдуматься, вся эта история с неудачным плаванием Воронвэ в Аман мне тоже кажется очень странной. А ты знаешь историю с кораблём из Амана, который пришёл в Фалас сто лет назад? Нет? По моей просьбе нашли свидетелей этого происшествия: все говорят, что на корабле была женщина, которая бросилась в море и покончила с собой при виде берегов Средиземья. А Кирдан Корабел сказал, что произошёл несчастный случай.
— Кирдан вообще какой-то странный, на мой взгляд, — сказал Пенлод.
— Про Кирдана, кстати, Эол сказал мне такую странную вещь, Пенлод, что я до сих пор не верю, — ответил Тургон. — Хорошо, конечно, если…
— Но почему Эол… то есть они оба… — перебил его Майтимо. Пенлод бросил на него панический взгляд, и Майтимо убедился, что его подозрения оказались верны.
— Это мои дети, — сказал Тургон. — Мои и Маэглина. Думаю, ты прекрасно понимаешь, как это могло случиться. Ты ещё о чём-то хочешь меня спросить?
Они посмотрели друг другу в глаза, и оба — и Тургон, и Маэдрос — в один голос сказали:
— Прости меня…
— Турьо, я в любую минуту готов сделать для тебя что угодно, только попроси, — сказал Майтимо. — Ты же знаешь. Ну давай… давай я всё-таки убью Маэглина — хотя бы.
— Да, — сказал Пенлод.
— Нет, — сказал, к удивлению обоих, Тургон. — Маэглин может ещё быть полезен. Он очень умён и довольно хитёр на самом деле. Я думаю, он уже понял, что его обманули и что у Мелькора ему нечего ловить и сейчас очень успешно играет дурачка, причём так, что отчасти ему пока удаётся обдуривать и самого Саурона. Так что пока — нет. Но за твоё предложение спасибо. А что вы все вообще собираетесь делать дальше?
— Маглор продолжает упорствовать в желании поехать к Гил-Галаду и попросить у него наказать его и Карантира. Мне не очень нравится эта мысль, поскольку… поскольку там находится камень. Я не хотел бы… Я правда не хотел бы, чтобы этот ужас повторился, Турьо, — Маэдрос, несмотря на все прошедшие десятилетия, столетия, которые он прожил калекой, бессознательно свёл руки, пытаясь в привычном нервном жесте переплести и сжать пальцы, так, чтобы побелели ногти — но левая рука лишь царапнула по краю пустого рукава. — Я хочу видеть Гил-Галада, конечно, но я не хочу туда. Я не уверен в искренности Маглора. Турьо, он ведёт себя странно… то есть я и раньше замечал, что он что-то забывает, путает, но сейчас, после всего, что я узнал о нём, это кажется мне странным. Нариэндил после того случая с ним совсем рассорился, и меня это очень огорчает. Более того, Карантир тоже как-то охладел к нему — они почти не разговаривают. Карантир не против этого путешествия — даже понимая, что оно может для него кончиться плохо; он говорит, что признание облегчило его душу и наказание будет для него только радостью. Поскольку наши средства всегда в основном были в его руках, Карантир говорит, что ему нужно уладить все дела здесь и собрать необходимые запасы, купить лошадей и всё такое прочее, а на это нужно время. Амрод решил связать свою жизнь с Финдуилас, но они оба готовы поехать с нами; Финдуилас надеется увидеть в Сирионе свою тётю Галадриэль. Вот так.
— Хорошо, тогда мы с тобой ещё встретимся — думаю, ты будешь проезжать мимо нас, — Тургон улыбнулся. — И у меня есть ещё одна просьба, Нельо. Ты ведь делал Сильмариллы вместе с Феанором, так? Ты хорошо помнишь размеры, длину граней и так далее?
— Разумеется, — ответил Майтимо.
Тургон достал линейку, лист бумаги и уголь.
— Ты можешь начертить для меня развёртку на плоскости? Все поверхности с размерами? Желательно в натуральную величину.
— Да, давай сюда. — Левой рукой, держа большим пальцем линейку и зажав уголь между средним и указательным пальцами, Майтимо смог быстро начертить сносный чертёж.
— Прекрасно, — ответил Тургон, — очень похоже. Очень.
Он быстро поцеловал Майтимо в лоб и потушил фонарь. Майтимо почувствовал поток холодного воздуха с улицы и понял, что они ушли.
***
Вернувшись домой под утро, Майтимо застал Аргона, который, лёжа на полу на волчьей шкуре, рассматривал огромный трактат о землях Белерианда.
— Ох, я всё это не запомню, Нельо, ты мне должен устроить экзамен, — простонал он. — Голова болит жутко. Но надо же представлять себе, где живёшь… Где ты был?
— Да так, гулял по лесу, — ответил Майтимо. Ему не хотелось рассказывать Аракано о том, что он видел его брата. Тургон не просил об этом.
— О чём ты думаешь там, в лесу, один? — неожиданно спросил Аргон. — Я бы ни о чём не смог думать, только бы прислушивался, нет ли рядом врагов.
— Я думал о дедушке… думал, кто и как его убил, — признался Майтимо.
— Эх, Нельо, — сказал Аргон, — ты бы лучше подумал, кто убил меня. Хотя тебе, наверно, это совсем неинтересно.
— Что? — спросил ошарашенный Майтимо.
— Ну я же не сам умер вообще-то, — сказал Аргон. — А я тебе не рассказывал, нет? Мы все ночевали около нескольких огромных торчащих таких льдин, а утром я полез на одну из них — посмотреть, что там дальше; накануне был туман, а утро было ясное. Я часто так делал, у меня ловко получалось лазить по льдинам. Холод был страшный, льдина казалась прочной… И понимаешь, Майтимо, вот я стоял, потом она треснула, я рухнул наземь, потом на меня полетели осколки, и один мне врезался прямо в висок. Буквально несколько мгновений. Но… ну почему она подломилась? И вот пока я летел, я понял. Когда я туда лез, почувствовал, что пахло палёным. Посредине там, в ледяной стене, была тонкая чёрная полоса. Кругом всё было затоптано, проследить, конечно, этого никто не мог, но я уверен, что дело было так: кто-то взял большую железку, например, боковину саней, нагрел её в костре и подплавил льдину, пока все спали — а все были измучены и спали мёртвым сном. Знал, что я туда полезу. И теперь я понимаю, что такой случай был не первый, просто раньше мне удавалось избежать опасности или легко отделываться… Вот так.
Майтимо вспомнил слова Тургона, сказанные, может быть, и не случайно:
Конечно, и кто-то, кого уже нет в живых, мог быть убийцей: может быть, он погиб ещё при переходе через Хелькараксэ или пал в Битве-под-Звёздами…
И теперь он уже не знал, что и думать — относились ли слова Тургона к самому Аракано, или к тому, кто его убил.
***
Пенлод задремал и, проснувшись рано утром, увидел, что Тургон что-то чертит при свете свечи. Он подошёл и увидел, что Тургон скопировал чертёж Сильмарилла, который сделал Майтимо, сделал ещё два таких же и вырезал их из бумаги. Они лежали вплотную друг к другу, а под ними был другой рисунок, побольше. Но Пенлод никак не мог понять, что же там изображено.
— Что это, — зевая, спросил он. — Похоже на Пятые или Шестые ворота Гондолина… да нет вроде бы… сверху что-то не то…
— Ну давай я поверну, — сказал Тургон. — Видишь?
Потрясённый Пенлод опустился на стул.
— Нет… Нет, Турьо. Ты ведь не хочешь сказать… Нет, ты не хочешь этого сказать. Нет. Нет. О Илуватар, нет!..
— Да, Пенлод. Да, и я в этом практически уверен. А теперь я подожду, когда это, наконец, дойдёт до Майрона. А до него это очень скоро дойдёт. Майрон не любит, когда его обманывают и не простит обмана никому. И вот когда он вот это поймёт, начнётся такая свистопляска, что я очень и очень хотел бы выжить и на это посмотреть.
Тургон вытащил нижний рисунок из-под чертежей Сильмариллов, скомкал его и бросил в огонь.
