Even when in after days, as the histories reveal, many of the Eldar in Middle-earth became corrupted, and their hearts darkened by the shadow that lies upon Arda, seldom is any tale told of deeds of lust among them. On the laws and customs among the Eldar Даже в более позднее время, когда, как показывают исторические сочинения, многие эльдар в Средиземье были искажены, и сердца их почернели от тени, что лежит на Арде, редко передают хоть какие-нибудь предания о делах похоти среди них. О законах и обычаях эльдар
— Отличный рассказ, — хмыкнул Саурон. — Вот только ты что-то путаешь. — Я рассказал то, что видел и слышал, — сказал Эолин. — Я видел и слышал то, о чём рассказал, — сказал Эолет. — Видишь ли, Эол, — сказал Саурон, — допустим, Мириэль поседела после неприятного разговора с этой валиэ. Но почему тогда такие же бело-седые волосы у её внука Келегорма, и, кстати, у сына Келегорма, Рингила — тоже? Феанор был черноволосым, в родне Нерданэль, насколько я знаю, тоже не было квенди с белыми волосами. Очевидно, что Келегорм унаследовал цвет волос от Мириэль. — Но она же… она же стала седой, — сказал Эолин. — Эолин, прости меня, но это бред, — покачал головой Саурон. — Если бы ты поседел, то Маэглин не родился бы седым. Если бы я снял череп с тебя, а потом приставил назад и зашил, у твоего сына не было бы шрама на лбу. Такие вещи по наследству не передаются. — Откуда ты знаешь, что передаётся по наследству, — пожал плечами Эолет. — Ведь если Феанор был… Саурон отмахнулся, потом вдруг вскочил и прижал пальцы ко лбу. — Хотя… хотя… я бы не смог, но Мелькор, наверное, мог бы… ведь можно было бы… Если это было только внешнее проявление… подожди… Он выбежал из комнат Маэглина и распахнул дверь в комнату Элеммакила и Келегорма. Они завтракали, и Элеммакил от неожиданности чуть не подавился яичницей. — Келегорм, — спросил Майрон, — есть у кого-то из вас прядь волос Мириэль? Келегорм недоуменно посмотрел на него и задумался. — Не знаю, — сказал он. — У меня точно была, но, боюсь, я её оставил дома, в своих вещах. Наверно, она есть у всех — ведь по поручению отца все мы посещали Мириэль в садах Лориэна. Могла бы быть и у кого-то из родственников или знакомых… мне было всё равно, но я знаю, что другие братья иногда приходили туда не одни, потому что им было это неприятно. — Хорошо, поищем, — кивнул Майрон. — А ты что, Келегорм, сюда перебрался? — в комнату с этими словами всунулся Маэглин. — Элеммакил, он тебя не обижает? Если что, мне скажи. — Тебе какое дело, — сказал Келегорм сквозь зубы. — Убирайся. — Нет уж, — сказал Маэглин. — Я тебя сюда привёл, чтобы у Рингила был отец. Мальчику в этом возрасте отец нужен. А так-то тебя тут никто не ждал. — Я явился по приказу Владыки, — сказал Келегорм. — Это не ты меня сюда привёл - ты, грязный, уродливый чумной крот, губитель родичей. — Вот как ты заговорил! — ответил Маэглин. Здесь, в Ангбанде, он почти научился владеть собой; его лицо не изменилось, но он резко выпрямился и с силой нажал на дверную ручку, так что дерево под ней слегка треснуло. — По мне, так ты меня немногим лучше. Если хочешь знать, Келегорм, я когда передавал тебе последнее поручение, сам от себя ввернул про то, что Финдуилас нам больше не нужна, да так, что ты вообразил, что тебе приказывают её убить. Так что если бы не я, тебя бы сейчас тут не было. Ведь на самом деле тебе никто ничего такого не приказывал, верно, Майрон? Маэглин действительно сильно разозлился, иначе он не стал бы обращаться к Майрону в таком тоне. Саурон, конечно, не особенно любил Маэглина, но то, что Келегорм позволил себе встать в благородную позу, ему тоже не понравилось. — Если эльф не губит братьев, а шпионит за ними, то он кто? — тихо и насмешливо поинтересовался Саурон. — Кристально чистый белоснежный орёл? Я сам даже верить не хотел, Келегорм, что ты служишь Владыке: об этом догадался Гватрен, поскольку Владыка как-то узнавал то, что могли знать только нолдорские князья. Тургона мы исключили, Фингона и всех сыновей Финарфина, естественно, тоже, значит, оставались только сыновья Феанора. И вот когда Гватрен привез к вам Финдуилас, мы в этом окончательно убедились — ты сразу, в тот же вечер связался со своим хозяином. Фактически, Келегорм, я оказал твоим братьям услугу, выведя тебя из игры с помощью Маэглина. Мне кажется, по крайней мере Маэдрос не заслужил… Келегорм сжал вилку в левой руке, обогнув её вокруг пальца, так что она сложилась вдвое. — Хотя, может, и заслужил, — сухо сказал Майрон. - А, Гватрен, а мы как раз о тебе говорили. Пойдём, мне Эол сейчас рассказал кое-что интересное, мне любопытно знать твоё мнение. Маэглин ещё раз бросил взгляд на Элеммакила, ободряюще улыбнулся и вышел, закрыв дверь. Элеммакилу стало не по себе от того, что сейчас Маэглин — его единственная защита. Он взял себя в руки и спросил: — Туркафинвэ… ты сегодня не прикоснулся ко мне… но в будущем… — Нет. Конечно, нет. Никогда. — Келегорм отвернулся, тяжело дыша; он с трудом говорил. — После того, что я сделал с тобой… Когда я ехал сюда… я не знал, кто ты, но я поклялся себе, что постараюсь быть хорошим отцом своему ребёнку и добрым помощником для тебя, кем бы ты ни был. Я тебе благодарен за предложение разделить твоё ложе. Мне очень одиноко. А никаких супружеских дел между нами, конечно, никогда не будет. — Спасибо, — ответил Элеммакил.***
— Ну вот, Гватрен, что мне рассказал Эол, — Саурон развёл руками. — Мне действительно хочется услышать твоё мнение — хотя бы твоё мнение, как квенди, поскольку я не очень понимаю, как это вообще всё это совместимо с эльфийскими обычаями. — Знаешь, это всё очень странно, — ответил Гватрен. — Если предполагать, что Мириэль действительно согласилась зачать сына от кого-то ещё — а разговор как будто бы к тому и вёл — то как совместить это с последующей жизнью с Финвэ? Эльфы так не поступают: насколько я знаю, до Финвэ, которого Мириэль покинула, внезапно уйдя из жизни, никто не состоял в брачных отношениях дважды. Даже если допустить, что её отношения с Финвэ остались целомудренными, как она объяснила ему, откуда ребёнок? — Видишь ли, — задумчиво сказал Саурон, — есть и такой вариант. Однажды, довольно давно, ко мне пришла одна эльфийка из местных и спросила, можно ли женщине-квенди иметь детей, не вступая с мужчиной в брачные отношения. Мелькор как раз был в Валиноре, так что у меня было время подумать над такими вопросами. — Конечно, формального брака можно и не заключать… — Нет-нет, Гватрен, речь шла именно о том, чтобы иметь детей от кого-то, кто уже заключил помолвку и брак с другой женщиной. — Зачем? — спросил Гватрен. — Не знаю, но я изучил этот вопрос, и ответил ей, что да. Насколько я понимаю, связь, которая образуется между супругами, носит телесный характер, причём не в чисто половом смысле этого слова, а в самом что ни на есть прямом. У влюблённых эльфов такого рода связь формируется очень быстро: половые отношения способствуют её возникновению, но не обязательны. После её закрепления близкие отношения с кем-то другим будут неприятны и мучительны до такой степени, что могут привести к гибели: именно так в природе квенди устроены отношения разнополых партнёров. При однополых отношениях такого не может быть, и мне очень интересно, что происходит с теми мужчинами, которых я сделал отчасти женщинами. Я не возражал убрать отсюда Тургона, когда вы с Натроном это предложили, но мне до сих пор любопытно, умер бы он, если бы Маэглин его изнасиловал после союза с Пенлодом, или нет. Ведь фактически сейчас Тургон-мужчина и Тургон-женщина — два разных эльфа: один несчастный одинокий вдовец, а другой — счастливая мать. Так вот, Гватрен, до Пенлода Тургон-женщина представлял собой как бы пустую страницу в этом отношении: он согласился родить ребёнка — именно родить ребёнка, и ничего более, не испытывая при этом, конечно, ни малейшей любви к Маэглину. Тогда я сказал той женщине, что если эльфийка, у которой ещё нет возлюбленного, просто родит кому-то ребёнка, то скорее всего, это не помешает её дальнейшим отношениям с другим. Особенно если семя этого мужчины попадёт в неё не естественным путём, а искусственно, никакой любовной связи между ними возникнуть не может. Думаю, что… — Подожди, как это «искусственно»? — удивился Гватрен. — Э, ну ты сам обзывал Келегорма «пальцем деланный», а теперь спрашиваешь меня, как это бывает, — усмехнулся Майрон. У Гватрена покраснели не только ушки, но и шея под волнами золотых волос. — Вот так примерно и бывает. Вполне возможно, что Мириэль пошла на что-то подобное. В Амане это сделать было даже легче: ей ведь сначала надо было всё-таки женить на себе Финвэ — тогда вопрос, кто отец, уже не возник бы. — Слушай, а что за женщина тебя об этом спрашивала? Ей-то зачем такое надо было? — Да, действительно, — задумался Майрон. — Это была женщина из синдар… постой… Ах, да, да ты её знаешь: это горничная Мелиан и няня Эльвинг. Ты ведь её видел, когда помогал Эльвинг уехать из Дориата. Вот она самая. Вряд ли это имеет отношение к Мириэль… Хотя надо бы выяснить, зачем ей это было надо и кто хотел родить ребёнка от какого женатого эльфа. Эх, зря я решил, чтобы… ну да ладно. Но всё равно это надо бы узнать. Что-то мне начинает казаться, что это важно.***
Однажды после обеда Келегорм, не прощаясь, покинул покои Маэглина, и хотя Элеммакил испытал некоторое облегчение — их отношения всё ещё оставались натянутыми — на третий день он стал тревожиться. Рингил только раз осмелился спросить, где отец, но Элеммакил чувствовал, что мальчик скучает и тоже боится за Келегорма. Рингил заснул рядом с ним; их разбудили чьи-то крики и шум. Элеммакил выбежал на лестницу, где из маленького окошка можно было увидеть часть двора, куда въезжали всадники. Келегорм, высокий, прямой, как сосна, был на огромном чёрном коне; алые отблески факелов, чадивших на холодном предутреннем ветру, отражались в чёрных доспехах, золотом и серебром отливали его белые волосы. Его окружал отряд одетых в чёрное воинов, в основном эдайн. Келегорм махнул рукой, приказал что-то: Элеммакил увидел, что ему повинуются беспрекословно. Элеммакил побежал к себе и отослал сына в другую комнату. Через несколько минут в комнату вошёл Келегорм и нерешительно остановился. — Наверное, мне лучше снять это в мастерской… — Ничего, я помогу, — сказал Элеммакил и стал расстёгивать доспехи. Он вздрогнул, увидев, что на его пальцах остаются кровавые пятна. — Это не моя кровь, — несколько высокомерно сказал Келегорм. — Не бойся. Я… ездил по поручению Владыки, — он высвободился из рук Элеммакила и присел, снимая сапоги. — И что там? — спросил зачем-то Элеммакил, хотя совсем не хотел знать. — Ещё прошлой зимой мне поручили казнить истерлингского жреца, который отказывался считать Владыку богом. У него остались последователи. Я расправился с ними. К сожалению, его сыну удалось бежать, его пока не нашли. Но это уже дело не моё, а сыщиков Майрона. Я лягу?… — спросил он тихо. — Конечно, — ответил Элеммакил. Когда утром Келегорм не встал с постели, Элеммакил сначала не обратил на это внимания. Потом, уже ближе к вечеру, он осознал, что тот всё ещё лежит. Элеммакил посмотрел на Келегорма. Тот был одет в простую серую рубашку; волосы он подвязал шнурком в толстый серебристый «хвост» и сейчас казался совсем невинным и беспомощным — таким похожим на Рингила. Келегорм молча смотрел в стену; подойдя к нему, Элеммакил увидел, как он бледен; его лоб и руки были влажными. — Туркафин… Тьелко, — Сейчас Элеммакил в первый раз назвал его так, хотя, конечно, в былые времена называл сыновей Феанора материнскими именами. — Ты сам точно не ранен? — Элеммакил вспомнил, что вчера мельком видел на его теле шрамы от сравнительно недавних, серьёзных, но уже заживших ран, видимо, полученных несколько лет назад в Дориате, но свежих ран он не заметил. — Нет, — ответил тот. — Тебе что-то нужно? — Просто… просто волнуюсь за тебя, — сказал Элеммакил. Келегорм недоверчиво посмотрел на него. — Не о чем беспокоиться, — ответил он. — Я полежу и приду в себя. Просто мне немножко больно. Я устал. Элеммакил вышел из комнаты, и через несколько минут вернулся с Эолетом. За ними маячил Маэглин. Тому всё это было очень любопытно: если работать в кузнице Маэглина заставляли с детства, то знаниями о целебных травах Эол даже с сыном делился очень неохотно. — Что у тебя болит? — спросил тот. — Ничего. Тебя не касается, — сказал Келегорм. Эолет бесцеремонно сорвал с него одеяло; Келегорм не успел опомниться, как тоненькие, но сильные руки подростка обвели всё его тело, коснувшись горла, глаз, надавив на сердце, другие основные жизненные органы; он подсунул ладонь под его спину и ощупал позвоночник и крестец. — У тебя переломана спина и есть другие внутренние повреждения, — сказал Эолет. — Как ты ходишь? — Владыка помогает мне, — ответил Келегорм. — Лучше бы помог тебе срастить кости, — фыркнул Эолет. — Келегорм, ты ведь понимаешь, чем это может кончиться? — Об этом-то Владыку лучше не просить, у него такое не особо получается. Он… — влез, как всегда, не вовремя Маэглин. — Заткнись, — прорычал, приподнявшись на локтях, Келегорм. — Заткнись и принеси мне синюю бутылку из шкафчика, — сказал Эолет. Маэглин послушно принёс обезболивающее; Эолет объяснил Элеммакилу, как Келегорм должен принимать его, и тот заставил больного выпить. Келегорм остался в постели и всё время молчал. Ночью, когда Элеммакил лёг рядом с ним, Келегорм посмотрел на него с такой благодарностью, что Элеммакилу захотелось плакать.***
— Послушай… — обратился Элеммакил к Келегорму. Он понимал, что, наверное, не стоит спрашивать такие вещи, но не смог удержаться: всё это время ему очень хотелось знать. - Ты, наверное, не хотел тогда быть со мной?.. Тебе тогда сказали, что хотят, чтобы у нас родился ребёнок? — Да, меня заставили, — ответил Келегорм. — Прости меня. Я должен выполнять все приказы Владыки. У меня не было выбора. Келегорм был готов к тому, что ему придётся убивать, убивать невинных, безоружных, может быть, даже убивать женщин и детей, но к такому он не был готов. Он просто не был способен на такое. Келегорм смотрел на распростёртое перед ним тело, пережившее недели мучений и издевательств; тело, которое вскрыли в самом тайном месте, чтобы превратить его в женское. У Келегорма была хорошая память: он, наверное, мог бы, подумав, узнать пленника по рукам, очертаниям фигуры, ног — но он запретил себе вспоминать; не хотелось знать, кем было раньше несчастное двуполое существо. Тем более теперь, когда он сам должен был стать ещё одним орудием пытки. — Я не могу, — хрипло сказал он. Его тошнило; несмотря на то, что Мелькор поднял его с постели, боль от ран и переломов не проходила. Первые часы восторга после нескольких месяцев беспомощной неподвижности («Неужели я снова хожу? Неужели я могу пойти, пойти куда угодно?!») сменились мутным, утомительным, бесконечным страданием. — Тебе приказано, — холодно сказал Натрон. — Я не могу, — повторил Келегорм. — Сможешь, красавец, — насмешливо ответил Натрон. — Первый раз, что ли? — Конечно, — сдавленно ответил Келегорм. — Ты думал иначе?.. Я… Я не могу так. Зачем рождать это дитя… Я не могу. А он… он же тоже не захочет… — Он согласен, — сказал Натрон. — Ему обещали прекратить пытки, и он согласился. У него нет другого выхода. Келегорм молчал. — Если я это сделаю, его действительно больше не будут мучить? — спросил он, наконец. — Надеюсь, что да. Помоги ему, — тихо сказал Натрон. — Он ни в чём не виноват. — Я… я попытаюсь, — сказал Келегорм. — Но я не уверен, что смогу. — Выпей, — сказал Натрон. — Выпей побольше. Легче будет. Когда его вернули домой, к братьям, он был так болен, что некоторое время даже надеялся умереть. Этого не случилось, но он каждый день думал о своём первом и единственном возлюбленном. — Я вроде как… — продолжил Келегорм. Он сознавал, что говорить этого, наверно, не надо, понимал, что несёт чушь, но ему хотелось хоть как-то оправдаться. — У меня ведь получилось. Я-то хоть знаю, что к чему. В отличие от остальных братьев. Мне-то отец рассказал, как всё бывает… ну, в браке. — Правда? — с любопытством спросил Элеммакил. — А почему именно тебе? Элеммакил был не только кузеном Тургона и Фингона, но и близким другом Фингона. Хотя Фингон с ним не откровенничал, он понимал, что Маэдрос для Фингона не просто друг, и Элеммакил невольно подумал, что Маэдрос вряд ли уж совсем не знает, что к чему, но вслух ничего не сказал. Сам он всегда был одинок, никаких личных планов у него не было, и его представления о супружестве исчерпывались несколькими откровенными разговорами с любимой сестрой, замужество которой было совсем коротким и закончилось очень печально. — Ну понимаешь, я одно время собирался жениться на Аредэль. — Да, до меня такие слухи доходили, — осторожно сказал Элеммакил. — Вроде как даже помолвку хотел заключить. Попросил отца мне всё рассказать, как обычно делают уже после помолвки. Мы с отцом очень долго беседовали, не один раз. А я потом решил, что не надо. Побоялся как-то. Подумал, что не смогу… не смогу быть хорошим мужем. Не понравлюсь ей, — он слегка покраснел. — Одно дело дружба, а другое — супружество… Может, я и не годился. — А как же ты… — Элеммакил замолчал; он решил, что не стоит поднимать болезненную для Келегорма тему о Лютиэн, но тот всё-таки ответил. — Да не знаю я, — сказал он. — Я её полюбил. Всё вместе как-то: и влюбился, и думал, что должен жениться, чтобы стать наследником Тингола… и лестно было, что у неё мать — майа, а не просто квенди… Я просто очень хотел, чтобы жена у меня была самая лучшая, такая, которой ни у кого нет. Но это-то, я думаю, на самом деле даже к худшему; это я теперь только понял. — А почему к худшему? — спросил Элеммакил. — Ну как же: майар — существа разумные, но некоторые, как балроги, например, или как Унголианта, не разумнее нас, и живут поодиночке; кто к какому вала или валиэ прибьётся, то так и живут, как те их научат. Семей у них нет, дети — уж не знаю, может, у кого из них есть. Ну чему такая мать, как эта Мелиан, может научить, ты сам подумай? Разве она к семейной жизни может подготовить? Ну представь, если бы Саурон мне объяснял, как жить с женой, что бы из этого хорошего вышло? Элеммакил согласился: да, ничего хорошего. — Про него, конечно, ничего плохого не скажу, — Элеммакил понял, что он имеет в виду Берена, — сына воспитал; вон у того у самого двое сыновей… было. Келегорм смешался и замолчал. Действительно, странно было бы ему хвалить Диора, которого он, как говорили, убил, за наличие сыновей, которые опять же благодаря ему пропали без вести. — В любом случае, — сказал Келегорм, — айнур же не как мы: они ведь могут и бросить мужа или жену. — Почему ты так думаешь? — удивился Элеммакил. — Меня всегда интересовала суть брачных отношений, — сказал Келегорм. — Я об этом прочёл всё, что только можно; даже просмотрел несколько сочинений, написанных людьми. Ты подумай, ведь людям, чтобы повзрослеть, достаточно пятнадцати-двадцати лет; нам нужно пятьдесят. Сколько же нужно айнур? Ведь когда айнур пришли в Арду, они были, можно сказать, новорожденными: да, они существовали предвечно, но в новый мир они пришли, как маленькие дети… Я не уверен, что в тот момент они были способны на сознательный выбор спутника или спутницы жизни… Он вздохнул, и Элеммакил увидел, что Келегорм засыпает. — Понимаешь… — сонно сказал Келегорм, — я всегда представлял себе… Ещё когда был совсем мальчиком, когда мужчины ещё и не думают о семье… так мечтал, как у меня будет жена, добрый, светлый дом… что у меня будут свои… и… «И ничего не вышло, — с болью подумал Элеммакил. — И ты получил меня. Бедный». Элеммакил взял Келегорма за руку, и тот уснул, прижав его пальцы к своей щеке. *** Келегорм был прав в том, что Саурон обязательно найдёт сына истерлингского жреца. Звали этого юношу Белемир, и сейчас он стоял в кабинете Саурона — в том кабинете, что располагался внизу, в подвале для пыток и грубых экспериментов. — Я тебя ждал, Белемир; ты мой желанный гость, — сказал Саурон. — Спасибо, — с достоинством ответил молодой человек. Он выпрямился, засунув руку за широкий ремень, которым была подпоясана его простая серая рубаха; на поясе висел большой вышитый перьями, камушками и жёлтыми зубами зверей красный кошель. — Вот, — Саурон показал на стол, где лежало истерзанное тело эльфа-синда — окровавленное лицо, вырванные с кусками кожи волосы, изрезанные, переломанные пальцы… — Как тебе это нравится? — Нравится, — ответил Белемир. — Как раз. Он подошёл к столу и протянул руку к кошелю; достал оттуда немного красноватого порошка, пощёлкал пальцами над белым лбом погибшего. — Ты понимаешь, что порошок на самом деле не нужен? — спросил Саурон. — Отчасти нужен, — сказал человек — и стал издавать какие-то совсем нечеловеческие звуки, которые будто одновременно вылетали из рта и носа. Из горла эльфа вырвался крик; он присел, скорчился, прижимая искалеченные пальцы к глазам, которых не было. — Где я? Где? Что это такое? Я опять ничего не вижу! — простонал он. — Я опять ничего не вижу! Прекратите! — Прекратить? — спросил Белемир. Саурон молча сделал жест кончиками пальцев. Белемир сделал такой же жест пальцами, чуть более широкий; пылинки алого порошка просыпались на лежавший на столе рядом безжизненный ком чёрных перьев. Большая чёрная птица встрепенулась и закричала. Саурон подошёл и сжал отчаянно трепетавшую птицу в руках. — Теперь ты снова хорошо видишь, не так ли? Интересно, только как? Когда я превращаюсь в птицу, я вижу так же, как вижу я обычно, а что видишь ты? Придётся тебе, эльф, научиться говорить хотя бы в этом виде, раз, когда ты был разумным существом, ты предпочёл молчать. Прекрасно, — сказал он, обращаясь к Белемиру, — жаль было бы терять такой талант, как у тебя. Говоришь, что уже твой отец пробовал заниматься такими делами, а? — Пробовал, — ответил Белемир, — Ты забыл на Тол-ин-Гаурхот пару своих книг; мой отец купил их за большие деньги. Он использовал меня, как посредника, при вызывании духов: во многих обрядах требуется присутствие невинного маленького мальчика. Но я сам начал делать то же самое — и у меня получается лучше. Намного лучше. — Ладно, — кивнул Саурон. — Теперь, пока ты работаешь на меня, будешь в безопасности. Но тебе лучше не покидать моих покоев без моего разрешения. — Хорошо, — сказал Белемир. — Мне и незачем. Здесь есть всё, что мне нужно. Через три месяца Саурон позволил Белемиру спуститься в другой подвал — в тот, куда вела лестница из его кабинета, где располагались лаборатории и операционные, где за стеклом хранились застывшие тела странных животных. Белемир слушал объяснения Натрона, который давал ему инструкции; он машинально кивал, запоминал, но при этом не отрывал глаз от огромной витрины, где лежало — теперь уже поддельное — тело Аракано, сына Финголфина, и заключённое в лёд тело женщины. Краем глаза он видел и другую витрину — ряд ящиков с телами замёрзших нолдор. Он старался не смотреть туда, но его сердце колотилось — быстро, беспрерывно, как у мыши. «Наконец, — думал он, — наконец я здесь. Я сделаю это. Ради своих родичей. Другого выхода нет».