Loving Longest 2

Шут Каково воззрение Пифагора на дичь? Мальволио Таково, что, может быть, душа нашей бабушки переселилась в глупую птицу. Шут Каков твой взгляд на это воззрение? Мальволио У меня более возвышенный взгляд на душу, и я никак не одобряю его воззрений.

Шекспир. Двенадцатая ночь

Маэдрос протянул начальнику стражи врат Сириона подписанное королём Гил-Галадом письмо с большой синей восковой печатью и с особым разрешением пребывать в его владениях. Свою печать, светло-лиловую, поставил на документе и Кирдан Корабел — владыка прибрежного Фаласа. — Сочувствую, — сказал Эгалмот холодным и недобрым голосом. Левой рукой он взял письмо, а правой сжимал рукоять своего изогнутого меча. — Вы потеряли сразу трёх братьев… Майтимо молча кивнул. Возразить было трудно. В молодой особе в красной шубке никто не узнавал Карантира — он носил женскую одежду и с тех пор, как перестал принимать снадобья, очертания его фигуры тоже несколько изменились. Келегорм был жив, но остался в руках Моргота, и, безусловно, был для них потерян. А Куруфин… Маэдрос оглянулся. Куруфин мог бы быть с ними. Собственно, он и был с ними, хотя Эгалмот и не узнал его сразу. Но… …может быть, и не стоило им тогда, несколько недель назад, проезжать мимо Дориата. *** — Я же говорил, что это безумие, — сказал Маэдрос сквозь зубы. На него были нацелены четыре лука; он мог бы посчитать это для себя комплиментом. Оглядевшись, он заметил, что у всех остальных противник только один, а Карантира вообще, видимо, никто не принял в расчёт. Сам Маэдрос понимал, что они легко могли бы перебить остановивший их небольшой отряд из последних дориатрим, но ему совсем не хотелось этого делать. — Пропустите нас, — сказал он. — У нас дело к нашему племяннику Гил-Галаду в Сирионе. — Знаем мы ваше дело, — высоким сдавленным голосом, сдерживая ярость, ответил молодой синда. — Теперь там дочь нашего короля, и там ваш проклятый камень. Вы едете, чтобы снова грабить и убивать. Последние месяцы они провели в гостях у Карантира в его крепости на Амон Эреб (они все чувствовали себя именно в гостях). Поездка в Сирион внушала серьёзные опасения. Самый краткий путь из Амон Эреб к морю — вдоль холмов и гор Андрам — был, как выяснил Карантир, небезопасен. Долина между горами и рекой Арос была пристанищем разбойников — истерлингов и прочего человеческого отребья. С юга через Междуречный лес, Таур-ин-Дуинат, не было ни одной проезжей дороги и он, по слухам, кишел всякими жуткими тварями. Поэтому сыновья Феанора решили повернуть на север и проехать краем леса Регион: хотя Завесы Мелиан давно уже не было и Дориат пал (не без их, сыновей Феанора, участия), леса Дориата всё-таки можно было считать относительно чуть более безопасными. Маэдрос согласился на этот вариант, поскольку втайне надеялся увидеть ещё раз Тургона, но теперь думал, что поступил глупо. — Я принадлежу к дому Финголфина, — сказал громко Аракано и выехал вперёд. Люди и эльфы отшатнулись — так величественно он выглядел: единственный, кто мог сравниться в росте с королём Тинголом. — Даю вам слово принца из дома Финголфина, что мой племянник Гил-Галад не пострадает и что никакого вреда не будет причинено его подданным. Светловолосый воин опустил лук и молча сделал жест — проезжайте. — Ещё неизвестно, кого вы там встретите! — воскликнул он. — Купола Менегрота почернели от огня, и там водятся призраки и чудовища. Пусть ваша дорога будет такой, как вы того заслуживаете. — По крайней мере, вас сейчас намного меньше, — сказал другой лучник. — Вы все такие же служители Моргота Бауглира, как ваш брат, — крикнула им вслед высокая женщина-аданет. — Келегорма Светлого давно уже зовут Келегормом Чёрным! — Мы расстались с ним, как только узнали, кому он служит, — громко ответил Маэдрос. — И это «давно» для тебя, женщина, а мы в течение многих лет не знали за ним ничего дурного. — Я видела, как он явился в Бретиль, чтобы перебить оставшихся в живых друзей Турина Турамбара, в тот год, когда Турин умер! — сказала женщина. — Тогда погибли отец мой Дорлас и старший брат. Я хорошо помню эльфа в чёрном с белыми волосами! Майтимо хотел было что-то возразить, но слова застряли у него в горле. Насколько он знал, несчастный Турин, которого так преследовал своей ненавистью Моргот, погиб за шесть или семь лет до нападения на Дориат. Если Келегорм действительно убивал друзей Турина в Бретиле в год, когда Турин погиб, значит, не от отчаяния, не из-за полученного в Дориате увечья, не в обмен на исцеление стал он слугой Моргота: он сделал это сознательно, умышленно, по причине, о которой они сейчас могли только догадываться. Маэдрос вспомнил странные слова Келегорма, когда Маэглин увозил его: Можно кого-то любить просто так… желать счастья… желать, чтобы не было зла в жизни того, кого любишь… — Не Моргота же он полюбил… — сказал Маэдрос сам себе. Глядя ему вслед, женщина дёрнула старшего из лучников за рукав. — Пропустили — так хоть предупредите их, чтобы там держались от этих проклятых эльфов подальше: негоже им встречаться. — Обязательно, — сказал тот и сделал знак своему помощнику; тот нырнул в подлесок. *** Над головой Майтимо мелькнула какая-то тень; он резко пригнулся, обернулся: большая птица пролетела над головой Маглора, потом с криком пролетела совсем рядом с Амродом и Финдуилас, почти зацепившись за гриву их коня. Тут он успел её разглядеть: птица была похожа на ворона, но несколько крупнее, с будто металлическим серебристым клювом и белёсыми, как из расплавленного металла, глазами. — Что это? — спросил Аракано. — Это… это крабан, птица из владений Моргота, — сказала Финдуилас. — Их много вокруг Ангбанда. Всё время сидели на моём окне. Синдар говорят, что хотя Мелькор утратил способность менять облик, он не может превратиться только в эльфа или человека, но может стать одним из кребайн. — Всего лишь птица, — сказал Майтимо, но в голосе его не чувствовалось уверенности. Они проезжали вдоль берега Эсгалдуина; Майтимо не хотелось смотреть на разрушенные дворцы Тингола. Лишь краем глаза он заметил серо-коричневую мешанину обожжённых камней, чёрные провалы коридоров, яркие, слишком яркие зелёные пятна плесени и мха. Но кто-то дёрнул его за плечо, почти силой повернув в сторону моста. — Что это? — спросил тревожно Карантир, показывая на поваленную колонну у входа в Менегрот. — Ты видишь?! Майтимо прикрыл глаза рукой и прищурился. Он увидел, что на камне, сжавшись, уткнув голову в колени, сидит кто-то; на какое-то мгновение его разум холодно отметил, что, судя по покрою сапог, волосам и рукам, это эльф, а не человек; потом всё в нём вспыхнуло невозможной надеждой. Он уже не думал, что делает, спрыгнул с коня и побежал по разрушенному мосту, где в середине между двумя каменными опорами была перекинута толстая, покрытая зелёным и белым мхом, балка. — Нет… невозможно! Не надо, Майтимо, подожди! — Карантир сначала отшатнулся, потом рванулся за старшим братом. Амрод схватил его за плечи, обнял, сказав негромко: — Не кричи, он сорвётся! Майтимо оказался на другом берегу реки; он застыл, глядя на руки того, кто сидел на камне. Ему хотелось сохранить ещё на несколько секунд невозможную иллюзию того, что ему так хотелось видеть. Потом Майтимо подошёл и взял его за плечи. Тот поднял голову, посмотрел, узнавая: Майтимо обнял его и с трудом сдержал вскрик. Остальные, оттуда, с другого берега, это видеть не могли, но сейчас он смотрел в единственный глаз младшего брата. Правый глаз Куруфина был вырван, не было даже части глазницы. Глядя издалека, Майтимо хотел хоть на мгновение поверить, что перед ним отец, но такое зрелище было бы невозможно вынести. — Что с тобой? — спросил Майтимо, беря его за руку. — Где ты был? Ты… ты был ранен… остался здесь? — Я… я не помню, — ответил тот. — Не помню. Упал в реку… кажется… не знал, как отсюда выбраться. Не помню. Несмотря на жару, на нём был тот же расшитый кафтан, в котором он был в тот страшный зимний день в Дориате, но грязный, разорванный, дурно пахнущий; сапоги и штаны были другие. Сапоги оказались разными, один — жёлтый, другой — тёмно-зелёный. — Меня ты помнишь? — Да… наверное… да… — губы Куруфина дрогнули. — Я… ты какой-то мой родственник, да? Я тебя помню… Майтимо глянул в чёрный провал Менегрота, где тускло поблёскивал огромный рухнувший медный светильник. Разглядеть дальше ничего было нельзя, но ему стало не по себе. Не говоря ни слова, он потащил Куруфина за собой и почти одним движением перетащил его через шаткий мостик. Все растерянно смотрели на Куруфина. Маглор первым бросился к нему; он положил руку ему на голову, другой рукой стал, как слепой, ощупывать его лицо: он узнавал родинки, маленький, давно заживший порез на ухе, небольшой, едва заметный вдавленный шрам на левой брови — маленький Куруфин выскочил в окно кухни, сжимая в руках два пирожка, и ударился головой… Келебримбор тоже подошёл, и, не посмев оттолкнуть Маглора, взял отца за руку. — Отец… у тебя болит голова? Тебе надо переодеться… помыться… Давай остановимся здесь, дядя Майтимо? — спросил Келебримбор. — Здесь опасно, — сказал Маглор. Амрод оглянулся. — Боюсь, у нас нет другого выхода. По крайней мере, здесь открытое место… — он с неприязнью посмотрел на Келебримбора. Келебримбор согрел воду, заставил отца помыться, переодел его, причесал и даже нашёл где-то красивую тёмную ткань, из которой можно было сделать повязку на глаз. Что-то в этом было странное и жалкое. Никто не помогал ему, кроме Маглора. Хотя внешне Маглор никак не проявлял своих чувств, Маэдрос понимал, что Маглор делает это не из любви к брату: он боится Куруфина, боится, что от него может исходить опасность и хочет быть рядом с Куруфином, чтобы защитить остальных. Они все сидели в стороне, как будто их это не касалось, оцепенев и не в силах поверить в происходящее. Финдуилас, поскольку ей, как женщине, неудобно было на всё это смотреть, накинула на голову покрывало, отвернулась и взялась за вышивание; Карантир как-то запоздало сообразил, что ему следует сделать то же самое, и демонстративно повернулся в ту же сторону, что и Финдуилас: он достал из седельной сумки книгу и стал читать, стоя рядом со своим конём. — Как трогательно, — сказал Амрод. — Ты веришь, что это он? Макалаурэ чуть не в клочья готов был разорвать мою Финдуилас, а сейчас так щебечет над мёртвым телом Атаринкэ. — Прекрати, пожалуйста, — сказал Нариэндил. — Макалаурэ сейчас… — Майтимо, — Амрод не обратил никакого внимания на его слова, — а ты-то сам в это веришь? Ты же помнишь, как Саурон сказал что-то вроде «моих кукол вы пока не видели». Я считаю, что от нашего брата тут только оболочка. — Может быть, вы его спросите о чём-нибудь таком?.. — сказала Финдуилас. — Про что-то, что было в Валиноре. Как найти ваш дом в Тирионе… — Это ты могла бы спросить его про Нарготронд, — сказал Амрод. — Ведь Куруфин и Келегорм жили в Нарготронде, королевстве твоего отца, и ты наверняка знаешь что-то, что должен знать настоящий Куруфин и не знаю я и Майтимо. Финдуилас покачала головой. — Я мало его знала… То есть на мой взгляд, это он, но… И мне не очень хочется с ним разговаривать. — Она оглянулась по сторонам. — Простите, — обратилась Финдуилас к Амроду и Маэдросу, — но я очень не люблю Куруфина. Не знаю, как сказать — это прозвучит неразумно. Просто если это он, мне не хочется ему помогать, делать так, чтобы вы снова доверяли ему и полюбили его. А если в его теле — душа кого-то другого, то этот другой, скорее всего, не сделал мне ничего дурного, и я не хочу помогать разоблачать его. — Куруфин ведь дурно обошёлся с твоим отцом? — осторожно сказал Маэдрос. — Когда дядя Финрод ушёл из Нарготронда, нам пришлось слушаться Куруфина. Потому что… Куруфин запугал отца. — Говорят, что они с Келегормом запугали всех жителей Нарготронда, — заметил Амрод. — Нет, дело не только в этом… У Куруфина было что-то, — Финдуилас стала говорить ещё тише, придвинулась к Майтимо и взяла его за рукав, — чем он заставлял отца слушаться его. Он не осмелился показать это Финроду, но без Финрода отцу пришлось делать всё, что говорил Куруфин… — Показать Финроду что? — ошарашенно спросил Амрод. — Мне кажется, это была какая-то бумага. Записка или письмо. Она была зашита в кожаный конверт. Куруфин показал её отцу только один раз, и я её не видела. Когда жители Нарготронда взбунтовались и хотели убить Келегорма и Куруфина, Куруфин напомнил отцу про эту вещь и сказал, что если отец или кто-то ещё из его дома убьёт его или Келегорма, оно попадёт к королю нолдор, Фингону, и он вынужден будет это обнародовать. — Как можно бояться какого-то письма? — сказал Амрод. Маэдрос задумался. Он смотрел на свою руку с разбитым алым кольцом Фингона, не глядя ни на Финдуилас, ни на Куруфина, который неуверенными шагами приблизился к ним. Он вспомнил то, что при последней встрече рассказал ему Пенлод. Жена Куруфина была личной камеристкой Эарвен. Как же её звали? Луиннетти. Когда Куруфин в последний раз видел свою жену? Где она? Могла ли Луиннетти достать для мужа в доме Финарфина документ, компрометирующий Финрода или Ородрета? Когда и зачем она это сделала? Майтимо не питал особой любви к детям Финарфина (он считал, что в безобразной ссоре между ними и сыновьями Феанора был виноват не только Карантир), но ему стало не по себе, когда он подумал об очевидном: если Луиннетти получила эту вещь или документ ещё в Валиноре, в доме Финарфина, то очень может быть, что это затрагивало не только Ородрета (который тогда ещё не был женат), но и весь Третий дом нолдор. — Что ты будешь делать? — шепнул Амрод. — Сейчас с нами нет Келегорма, — сказал сквозь зубы Маэдрос. — Он прожил с Атаринкэ почти всё время, которое мы провели в Средиземье. Они всегда были так близки. Он нашёл бы, о чём спросить его, как проверить. Спрашивать его об Ородрете или об улицах Тириона — недостаточно. Мне вообще кажется, что это не совпадение, что он появился только после того, как Келегорма забрали у нас. Маэдрос встал навстречу Куруфину и сказал: — Я счастлив, что снова смог обнять моего младшего брата. Но я не могу быть уверенным, что тот, с кем я разговариваю сейчас — Куруфинвэ. Пусть все простят мне моё недоверие, — Майтимо оглядел собравшихся. — Но я собираюсь задать тебе несколько вопросов. Он обдумал свои вопросы, ещё сидя рядом с Амродом. Ответить сразу на все мог только тот, кто был сыном Феанора и вырос в Валиноре. Куруфин практически ни разу не запнулся; но всё-таки Маэдрос видел, как всё больше мрачнеет Маглор, как недоверие не сходит с лица Амрода. Постепенно он подобрался к вопросам, которые считал ключевыми: об их детской спальне и о плавании из Валинора в Средиземье на кораблях тэлери. На вопросы о доме Феанора Куруфин смог ответить. А вот когда речь зашла о плавании, он стал запинаться и отвечать не очень уверенно: он смог более-менее точно сказать, сколько именно кораблей разбилось и назвал почти все имена тех, кто ими командовал — конечно, за столько лет он мог что-то и позабыть. Но при этом Куруфин абсолютно ничего не помнил о дикой и непонятной для всех ссоре между Амродом и Амрасом, после которой Амрод попросил Маэдроса на несколько дней пустить его к себе и спал рядом с ним на голом полу каюты. Маэдрос поймал испуганный взгляд Келебримбора и спросил его: — Келебримбор, сам ты как считаешь: это твой отец? — Да, — тихо ответил тот. — Я ведь тоже… тоже сначала не верил. Я тоже его расспрашивал: спросил про несколько случаев из моего детства, про дом, про маму… никто, кроме него, не мог это знать. — Прости меня за то, что я тебя спрошу ещё кое-что, — Маэдрос обнял племянника за плечи и отвёл в сторону. — Где твоя мать? — Она погибла в Альквалондэ, — ответил Келебримбор почти неслышно. — Я ведь с ней там жил. Прямо в гавани. С дядей и тётей. Отец видел их тела в воде… и на набережной. Не знал, как мне сказать. Попросил дядю Келегорма. Он мне сказал потом. Мы с отцом об этом никогда не говорили. Майтимо повернулся к собравшимся; уже темнело. Все выжидающе смотрели на старшего сына Феанора. Куруфин знакомым жестом провёл пальцем по брови, пожал плечами, потом весь сжался: в его единственном глазе не было обычного огня, он глядел печально и как-то обречённо. Майтимо спросил его очень тихо, так, что слышали только он и Куруфин: — Что было в моём шкафчике в мастерской в Форменосе? Ему показалось, что на лице Куруфина мелькнуло облегчение. Младший перечислил количество полок, вещи, которые лежали на них, не забыв даже обшитую толстой золотой ниткой красную тряпку и сломанные щипцы. Майтимо отвернулся и пошёл к своему коню; он махнул рукой Нариэндилу, сказав: — Давай, ставь палатку — останемся здесь. — Дядя Майтимо… — обратился к нему Келебримбор. — Вы разрешили отцу остаться? — Ради сохранения рассудка я предпочту думать, что это твой отец, — сказал Майтимо. *** Натрон вздохнул с облегчением: всё прошло так, как надо. Он выбрался из-за завалов в глубине коридора, откуда он хорошо видел встречу Маэдроса и Куруфина, выскользнул из входа в Менегрот. Зацепив верёвку за дерево, которое росло чуть в стороне, над рекой, он спустился вниз, пробрался вдоль обмелевшего русла Эсгалдуина и углубился в лес. В руках у него всё ещё была клетка — большая клетка из стальных прутьев, круглая, накрытая тёмной тканью. Везти её с собой было не очень удобно, но Саурон вручил ему вместе с вороном-крабаном именно эту клетку, и Натрон послушно посадил в неё птицу. Натрон заметил, как побледнел Гватрен, когда Саурон достал клетку. Очевидно было, что этот предмет вызывает у него как минимум отвращение. Вот почему, интересно?.. Может быть, оставить её здесь? Выбросить? Ведь он не повезёт птицу обратно… — Стой, — услышал он. Клетка выпала из его рук. В горло Натрону была нацелена тяжелая стрела с зазубренным лезвием. Краем глаза он увидел, как клетку подобрали кончиком копья. «Идиот, растяпа», — подумал он с раздражением. — «Расчувствовался тут — как бы не расстроить Гватрена. Бежать скорее надо было…» — Что ты тут делаешь? Кого ловишь? Ты либо прислужник Моргота, либо сообщник сыновей Феанора, — сказал молодой голос. Натрон поднял глаза. На мгновение ему показалось, что перед ним призрак короля Дориата: длинные серебристые волосы, необыкновенно высокий рост… Но нет, это был не Тингол. И их было двое: рядом со светловолосым эльфом стоял другой — почти такой же высокий, но темноволосый и светлоглазый. Хорошо знакомый Натрону меч Тингола Аранрут с украшенной рубинами рукоятью висел на поясе у второго. У обоих юношей на головах были тонкие медные обручи: медные ветви были украшены похожим на ягоды калины тёмным, красноватым янтарём. Несмотря на то, что они были такими высокими и сильными, вид у них был совсем юный, и Натрон почти со страхом подумал: а вдруг ещё вырастут? — Что случилось, ребята? — непринуждённо спросил Натрон. — При чём тут Феанор? Разве я похож на нолдо? Я — авари второго дома, просто стою смотрю, кто тут едет, не обронят ли чего ценного. А так пришёл в лес птиц ловить: истерлинги за крабана хорошие деньги дадут. — Далековато ты забрался, — сказал юноша с серебристыми локонами. — Так если это ваша земля, то простите, тогда я на дорогу и обратно в Междуречный лес, — пожал плечами Натрон. Он осмелился протянуть руку и взять клетку за тяжёлое кольцо сверху, не переставая растерянно улыбаться молодым эльфам. — Зря ты это… — темноволосый юноша дёрнул первого за рукав. -Теперь мы должны его убить. — Не знаю… Они посмотрели друг на друга и почти одновременно, жалобно и так по-детски, что Натрон чуть не рассмеялся, сказали: — Может, давай спросим маму? — Спросите, — сказал Натрон. — А вы, наверно, из дориатрим? Я-то думал, тут уже нет никого… — Мы — короли Дориата, — ответил серьёзно темноволосый эльф с мечом. — Я Элурин, сын Диора, а это мой брат Элуред.