Loving Longest 2

— Финдуилас, ты его убила? — воскликнул подбежавший Аргон. — Кажется, он жив, — сказал Маэдрос, прикоснувшись к его лицу, — только без сознания. — Что вообще происходит? — недоверчиво спросил Амрод. — Я просто не верю, что он повёл себя так глупо. Майтимо вспомнил свою встречу с Гватреном, который что-то писал в складской комнате в Химринге: тогда он заметил на его руках шрамы. Он снял с бесчувственного Гватрена кафтан, закатал рукав ярко-жёлтой шёлковой рубашки: вокруг предплечья была толстая тёмно-розовая, местами выпуклая полоса — там, где неженатые мужчины-ваньяр носят серебряные браслеты. — Это точно Гватрен, я видел у него эти шрамы, — кивнул Маэдрос. — Кано, свяжи ему руки, — обратился он к Маглору. — Мне кажется, он не ранен — стрела попала в коня. Скорее всего, просто ударился головой, когда упал с седла. Сейчас придёт в себя. — А в Химринге разве… — начал Амрод, но его прервал Аргон: — Ну вот же ты, наконец, Карнистир! Карантир, услышавший шум, крики и, наверное, звон стрелы на подходе к лагерю, испуганно оглядел их, но увидев, что все братья, видимо, живы и здоровы, облегчённо вздохнул. Аргон подбежал к другу и обнял его; едва он отошёл, как чёрная птица опустилась на плечо Карантира. Тот погладил птицу по гладкой блестящей головке; она закрыла глаза. — Это же крабан! — воскликнул Маглор. — Морьо, прогони его немедленно. Ещё чего не хватало! Карантир никак не отозвался на его слова и подошёл поближе, чтобы посмотреть, вокруг чего они все столпились. Он наклонился, взглянул на златоволосого эльфа в расшитом кафтане и сказал: — Что с ним? Он жив? Майтимо, откуда он тут взялся такой разодетый? — А ты разве его знаешь? — спросил Маэдрос. Он вспомнил, что когда Гватрен привозил к ним тогда, зимой, Финдуилас, Карантира с ними не было. Карантир задумался. — Знаешь, я такого квенди видел в Нарготронде, — сказал Карантир. — Не помню, как его зовут, но он точно был в свите Финрода. Ты, наверно, помнишь, Финдуилас? Финдуилас как-то неуверенно кивнула, пожав плечами, что очень удивило Маэдроса: ведь если Гватрен привёз её к ним из Ангбанда, то хотя бы за время пути она должна была понять, была ли она знакома с ним раньше. А ведь, судя по всему, она общалась с ним и во время пребывания в плену у Саурона. — Он к нам приехал с посланием от Саурона, — сказал Маэдрос. — Что ты об этом думаешь? Может быть, он выжил, когда Саурон взял в плен и убил Финрода и его друзей? — Нет-нет, — сказал Карантир. — Он точно не ушёл с Финродом, я теперь вспомнил. Он вообще был очень незаметный, всё время как-то жался к Финроду и без него почти никуда не ходил. Вёл приходно-расходные книги и всё такое прочее. Как его звали, не помню, но меня ещё удивило, что хотя имя у него вроде синдаринское, при этом у него нолдорский выговор, и я совершенно не понял, из какой он семьи и вообще откуда взялся. Хотя ты же знаешь, я не очень близок дому Финарфина; может быть, это какой-то дальний родственник Эарвен, я же с ними никогда не общался. — Если он попал в плен с Финродом, это всё объясняет, — сказал Амрод. Младший не сказал, что именно это «всё», но Майтимо понял. Если он действительно был другом Финрода, то понятно и почему Гватрен хорошо отнёсся к его племяннице Финдуилас, и то, почему она с неохотой о нём говорит: ей жаль друга и, может быть, — родича, который не вынес пыток и оказался в роли предателя. Объясняло (и отчасти оправдывало) это и то, почему он так жестоко обошёлся с Келегормом: дружинник Финрода имел все основания ненавидеть Келегорма и Куруфина за оскорбления, которые те нанесли Финроду и его брату Ородрету. Понятно было и то, что Гватрен, как рассказала ему как-то Финдуилас, по-доброму относился к Тургону — ведь Тургон был одним из лучших друзей Финрода. — Не попадал он в плен с Финродом, — сказал Карантир. — Знаешь, почему я ещё его запомнил? После того, как Финрод ушёл, у них ночью поднялась какая-то суматоха, как раз над моей комнатой; я хотя… в общем, я всё равно испугался за их семью; мне показалось, что происходит что-то неладное. Я поднялся в покои Ородрета, и брат Финдуилас мне сказал, что секретарь Финрода хотел наложить на себя руки потому, что Финрод его не взял с собой, и что он и Ородрет его буквально достали из петли. — Если ему так отчаянно хотелось быть с Финродом, — возразил Амрод, — он мог уйти за ним потом тайно и догнать его. Кто мог об этом узнать? — А Берен Эрхамион? — возразил Маэдрос. — Он же спасся. — Но ведь и Финрод, и все остальные эльфы там погибли, как он думал, — сказал Маглор. — А если все погибли, то какая разница, было их двенадцать или тринадцать? Мне кажется, Питьо вполне может быть прав. — Не знаю, — Карантир развёл руками. — Я уехал из Нарготронда на следующий день утром. Поскольку здесь нет ни Туркафинвэ, ни Куруфинвэ, то я смело могу сказать, что после всей этой истории они оба стали мне глубоко противны, уж прости меня, Майтимо. Турко меня ещё звал туда по делу… ну, одолжить денег, но я постарался там не задержаться. Справедливости ради надо сказать, что они хотя бы не разворовывали казну. — Финдуилас, — сказал Майтимо, — если ты знала, что Гватрен… — Кто? — побледнев, спросил Карантир. — Гватрен; его вроде бы так зовут, — ответил ему недоуменно Маглор. — Ты же сам говорил, что у него имя синдаринское. Хотя странно, конечно — «тот, что в тени». Я думал, так могут звать только прислужника Моргота… — Я… я знавал квенди с таким именем, — с трудом выговорил Карантир, — но это определённо не он. Златоволосый эльф мучительно вздохнул и застонал. — Ну сейчас он очнётся и спросим, как его зовут, — сказал Амрод. *** Тот, кого они считали Гватреном, посмотрел на них; его большие серо-зелёные глаза потемнели от страха и недоверия. Он отшатнулся, сел, дёрнулся, увидев, что его руки связаны. — Как тебя зовут и кто ты такой? — спросил Маэдрос. — Какое вам дело? Никак меня не зовут. Я вас не знаю, — сказал он, переводя глаза с Маэдроса на Амрода. — Что вам от меня надо? — Ты Гватрен? — спросил Маэдрос. — Моё имя — Гвайрен, — с каким-то отчаянием в голосе ответил тот. — Гвайрен! Маэдрос и Маглор переглянулись: «Гвайрен», «ветреный», слово, похожее на название месяца марта в календаре синдар, звучало, конечно, гораздо лучше, чем «Гватрен» — «тот, кто в тени». — Зачем ты сюда приехал? — продолжил Маэдрос. — Я никуда не приезжал. Я вообще не понимаю, как тут оказался и кто вы такие! Я правда не знаю, я заснул и очнулся здесь… — Его взгляд упал на Карантира, и он воскликнул: — Понимаю… вы — сыновья Феанора… Ты, наверно, Маэдрос. Я… — он вздохнул и попытался взять себя в руки, — я служил Финроду и Ородрету. Попал в плен после взятия Нарготронда. Но я не причинял зла тем, кто не служит Морготу и я никого не выдавал. Мне было велено разобрать архив Ородрета и другие бумаги, попавшие в руки Саурона; я занимался этим, потом другими счетами — сначала в Ангбанде, потом в какой-то крепости. Хотя… наверно, дело в этом. Год назад мне сказали, что я должен рассказать всё, что я знаю о жизни в Нарготронде, эльфу, который должен был изображать Куруфина, сына Феанора. Наверно… — он опустил глаза, шевельнулся, пытаясь закрыть лицо связанными руками, и снова застыл. — Наверно, что-то с этим пошло не так? Сочли, что это моя вина, и меня выдали вам. Чтобы вы меня казнили за то, что пытался вас обмануть. — И зачем ты участвовал в этом обмане? — сказал Маэдрос, сделав всем остальным знак молчать. — Тот, кто изображал Куруфина, должен был заполучить письмо, которым Куруфин запугивал Ородрета, — сказал золотоволосый эльф. — Я ненавижу Куруфина и очень хотел, чтобы это письмо было уничтожено, или, чтобы, по крайней мере, против родичей Финрода его больше не использовали. — Тон, которым это было сказано, как будто бы означал: но письмо можно использовать как-то ещё. — Письмо у тебя?.. Питьо, обыщи его, — обратился Маэдрос к младшему брату. Тот неохотно исполнил просьбу, но на пленнике, кроме одежды, не нашлось ни одной вещи — ни бумаг, ни золота, ни оружия. Нариэндил тем временем успел поймать раненую лошадь и они вместе с Маглором внимательно осмотрели седло, седельную сумку и сбрую — всё тоже было пусто. — Так как же тебя зовут — Гватрен или Гвайрен? — сказал Маэдрос. — Я Гвайрен; имя «Гватрен» мне неприятно, — ответил пленник. — Вы знаете, мне отец как-то написал в письме, что Финрод переименовал кого-то из своих приближённых потому что у него было неприятное имя, — заметил молчавший до сих пор Келебримбор. — Отец над этим очень смеялся. Это не ты? — Да, — согласился златоволосый эльф. — Имя «Гвайрен» мне дал Финрод. Другого имени у меня нет и не будет, и я не Гватрен. Отпустите меня. Я… я не выношу этого. Я не хочу, чтобы меня связывали. Развяжите. Развяжите меня, я прошу вас! Я и без того провёл в плену у Саурона столько лет… я не могу больше! — У тебя нет права ничего у нас просить, — сказал Амрод. — Убей его, — сказал Маглор. Маэдрос ещё раз посмотрел на его обнажённую руку, на глубоко врезанный след от оков. — Ты действительно друг Финрода? — спросил Маэдрос. — Да, — ответил тот, — был. — Я развяжу тебя, если ты клятвенно обещаешь, что поедешь с нами дальше и не вернёшься к Саурону, — сказал Маэдрос. — Майтимо, но для чего?! — воскликнул Амрод. — Он же… — Давайте отойдём в сторону, — прервал его Маэдрос. — Нариэндил, присмотри за нашим пленником, пожалуйста. Маэдрос взглянул на Карантира; тот сел в стороне на поваленное дерево и смотрел на то, как птица перелетает с одной его руки на другую. Он — она — улыбнулся сам себе. Маэдрос подумал, что если позвать его, то Маглор или Амрод начнут требовать, чтобы он прогнал птицу. — Я думаю так, — негромко обратился Маэдрос к Маглору, Амроду и Аргону, — в любом случае мы его знаем как прислужника Саурона, которым тот дорожит. Я понимаю, что Саурон способен пожертвовать кем угодно, начиная со своего хозяина, если ему это будет нужно и если у него будет такая возможность, но мы можем попытаться хоть что-то выторговать. Потом он квенди, как и мы, он друг Финрода. Даже если пребывание в плену сломило его, даже… даже при том, что он покалечил Келегорма, мы не должны просто так казнить его. Может быть… может быть, стоит попытаться ему помочь. — Чтобы он всех нас убил? — спросил Маглор. — Начиная, наверное, с вашей любимой Финдуилас? Ты с ума сошёл, Майтимо. Он же целился в тебя! — Знаешь, Макалаурэ, а я не думаю, что он хотел попасть, — сказал Аргон. — Я видел, как он стрелял. Я не знаю, зачем надо было играть в такие рискованные игры, но по-моему, он хотел, чтобы мы за ним погнались. — Я тоже не очень понимаю, во что Саурон сейчас играет, — сказал Маэдрос ещё тише, — но мне почему-то кажется, что убийство любого из нас игру бы испортило. Дело в чём-то другом. — Хорошо, мы привезём его в Гавани Сириона, и что дальше? — Амрод недоверчиво пожал плечами. — Он может там открыть ворота Врагу, убить кого-нибудь, да хотя бы Гил-Галада, если он будет там, или Идриль, и мы будем в этом виноваты. — По прибытии мы можем сразу заковать его и передать в руки Туора, и потом можно будет решить, что с ним делать и в чём именно он виноват, — предложил Маглор. — Если Галадриэль там, может быть, она знает о нём больше, чем Карантир или Финдуилас. — Ты прав, но… — Маэдрос задумался. — На самом деле сейчас его судьбу может решить только Финдуилас: она единственная из нас принадлежит к дому Финарфина, которому он служил. Я спрошу у неё. Маэдрос подошёл к девушке. — Финдуилас, я хочу у тебя спросить: должны ли мы сохранить нашему пленнику жизнь? Вообще — ты его помнишь? Он утверждает, что жил в Нарготронде. Ты считаешь, что он виноват в гибели твоих родичей? Почему ты не сказала нам, что раньше знала его? — Да, конечно! — сказала она. — Он заслуживает милосердия. Я помню его, помню его как друга и помощника Финрода, и я не знаю никакой вины за ним. — Почему когда ты приехала с этим… с этим… ты не сказала, что знала его раньше? — спросил Амрод. — Ты не спрашивал, — ответила Финдуилас. — Когда я ехала, я знала, кем он был раньше, а говорить об этом с ним самим было бессмысленно. Я ничем не могла ему помочь. — Финдуилас, — обратился к девушке Маглор. Он, казалось, чуть смягчился по отношению к ней. — Всё-таки это… Ведь бывают разные обстоятельства. Разными могут быть причины, по которым квенди может стать союзником врага. Твой спутник мог не выдержать мучений, это так, но ведь есть и те, кто предаёт из-за корысти, или те, которые, как Маэглин, хотят мести или власти… Можно ли верить тому, кто… — Макалаурэ, — Финдуилас подошла к Маглору, глядя ему в глаза; казалось, она избегала встречаться взглядом со всеми остальными, — Макалаурэ, мне рассказали, что пережил Гватрен прежде, чем стать прислужником Саурона. Я его не виню, но я ни с кем и никогда об этом говорить не буду. Она повернулась и пошла к сидевшему на земле связанному эльфу. Тот с усилием встал; Майтимо увидел радость на его лице при виде дочери Ородрета. Финдуилас положила руку ему на голову и что-то сказала. К ним поспешно подошёл Маглор. Майтимо понимал, что следовало бы пойти и послушать, о чём говорит пленник с Финдуилас, но сейчас его занимало другое. У него было множество вопросов, задать которые он никому не мог. Он вспомнил странные слова Эола —точнее, двух мальчиков, в которых теперь обитала душа Эола: «не причиняй вреда Гватрену» и ещё: «ни одному из твоих братьев нельзя доверять». *** — Послушай, Майтимо, — спросил его почти шёпотом Амрод, — ты сказал, что видел раньше его шрамы. Где и как? — Но я же видел его в Химринге, там их и разглядел, — ответил Маэдрос. — Как это? — спросил Амрод. — Он же в шубе был. — В смысле? В какой шубе?! — удивился старший. — Но я ведь тоже его видел, он сидел на коне, ну вот на этом самом, видимо, на холмике к востоку от крепости, где вишня растёт. Думаю, он нас видел, но не подъехал. Я так перепугался, когда мы с Фаэлин и Аргоном выбрались наружу, и вижу — он. А потом, когда ты с этой девицей… ну, которую Гортаур изображал, на нас свалился, я настолько уже голову потерял, что забыл про него, потом оглянулся — вижу, его нет, — Амрод развёл руками. — Но получается тогда, что я практически одновременно видел его наверху! — воскликнул Маэдрос. — Это невозможно! Ты же помнишь, что в Химринге нарочно сделано так, что со стены нельзя спуститься непосредственно в надвратную башню и выйти через ворота. Лестница со стены выходит во двор, потом надо спуститься к башне, пройти двое ворот, которые тогда были заперты, и уже потом выйти наружу. Если он не пользовался тем же тайным выходом, что и мы — а я видел, что он этого сделать не мог, — то он не мог оказаться на холме вне крепости… Маэдрос замолчал. Амрод озвучил его мысли, спросив: — Майтимо, но ты-то хоть понимаешь, что их двое? Я не знаю, что именно известно Финдуилас и как и кто её на самом деле привёз, но я уверен, что тот, кто утром приезжал за медальоном и тот, кого мы после этого связали и хотим увезти в Гавани Сириона — это две разные личности. Просто они очень похожи. В Химринге мы с тобой практически видели, что их двое — один был на стене, другой — на холме. Я думаю, Майтимо, что они могли и в тот раз поменяться непосредственно перед тем, как приехать к нам, а Финдуилас этого не заметила, — точно так же, как сейчас, — предположил Амрод. — Мне представляется так: есть Гвайрен, дружинник Финрода, который не выдержал пыток, стал служить Врагу и помогал Луиннетти учиться изображать Куруфина — и есть Гватрен, добровольный прислужник и любимчик Саурона. — И этот второй — тот Гватрен, которого знал Карантир? — задумчиво спросил Майтимо. — Но откуда он его знал? И подожди, почему тогда Гвайрена из Нарготронда пришлось переименовывать? Получается, что его тоже изначально звали Гватреном? Откуда вообще такое имя у эльфа? — Ты знаешь, Майтимо, — сказал Амрод, — я думаю, ты слишком большое значение придаёшь имени «Гватрен» и его значению — «тот, кто в тени». Это же обычное синдаринское имя. Я всё-таки жил на юго-востоке Белерианда, и знаю об авари несколько больше, чем ты. У них, особенно у хвенти и некоторых других изолированных племён, не принято, как у нас, давать сложные имена, которые описывают внешность или судьбу ребёнка. Там часто просто смотрят на то, какая в день рождения ребёнка была погода или называют, имея в виду что-то красивое или полезное: мне встречались и Ангрен — «железный», и Келебрен — «серебряный», и Митрен — «серый», потому что в его день рождения был туман, и всякое такое. Думаю, для них и в «тени» не было бы ничего страшного. И кстати, Саурон тоже мог поступить, как Финрод и переименовать своего слугу так, как ему нравится, а тут «тень» как раз более чем уместна. Но Майтимо, тот, кто привёз Финдуилас и забрал медальон, в любом случае не очень похож на Гвайрена из Нарготронда. Он разговаривает нагло, высокомерно, оскорбительно, ведёт себя так, будто ему всё нипочём, ничего не боится. Я думаю, если бы мы связали этого Гватрена, он бы повёл себя по-другому и не стал бы умолять его развязать. А вот после того, как он упал с коня и попал к нам в руки, вдруг появился Гвайрен. — Тогда это значит, что они очень похожи, — сказал Майтимо. — То есть они родственники? Близнецы, братья? Может быть, поэтому у них похожие имена?.. — Может быть, — пожал плечами Амрод. — Но я бы не обольщался на этот счёт. Ты же сам видел, как Саурон принимал облик женщины, как он исчезал и появлялся. Я думаю, что или его помощник способен на то же самое, или Саурон делает это для него. И Майтимо, это странно, но… Может быть, тело — одно, а просто в этом теле обитает ещё одна душа? Может быть, Гвайрен был жив, но спал всё это время, а в его тело вселился кто-то другой? Майтимо, это мог быть кто угодно — квенди, человек, даже айну. Даже Мелькор, поскольку если тот сам и не может менять облик, Саурон способен ему в этом помочь и замаскировать его. Кто-нибудь видел Гватрена вместе с Сауроном? А с Мелькором? Вот подумай об этом. Очень может быть, что Гвайрен не выезжал из Ангбанда всё это время, и если кто-то там заботился о Тургоне и о Финдуилас, так это он. А к нам приезжал Гватрен. — Даже если так, я всё равно не понимаю, Питьо, зачем они отпустили этого Гвайрена и передали его нам, — ответил Маэдрос. — Уж точно не из-за того, что с письмом ничего не вышло, как он говорит, — хмыкнул Амрод. — Письмо, да ещё вдобавок медальон, они получили, хотя зачем им медальон, я не знаю. И они не могли не понимать, что поддельного Куруфинвэ мы быстро разоблачим, кто бы что ему не рассказал про Нарготронд. Думаю, что Гвайрена послали к нам по той же причине, что и Луиннетти, и выполнение его задачи ещё впереди. — Ты хочешь сказать, что кто-то, увидев его с нами, должен узнать в нём друга Финрода и что-то передать ему или рассказать? — предположил старший. — Да, я так думаю. иначе смысла нет. Причём это должен быть именно он сам; очень может быть, что он действительно должен попасть в Гавани Сириона… Знаешь, Майтимо, мне кажется, что несмотря на все ужасы, которые приходится переносить пленникам Мелькора, Гвайрен всё-таки не всё рассказал Гортауру. *** Больше ста лет назад Два эльфа сидели на поваленном бревне у лесной тропки где-то во владениях короля Финголфина в Хитлуме. Один был одет в кожаную куртку и штаны, которые казались слишком тёплыми для этого летнего лиственного леса — видно, пришёл с севера. Светлые, как речной песок, волосы, были заплетены в две толстые тугие косы. Одежда была потрёпанной, но чистой и аккуратной. За спиной была небольшая котомка. Второй опасливо сел рядом, недоверчиво поглядывая на северянина. Первый улыбнулся ему. Выглядел второй странно: золотые локоны неровно обстрижены, штаны кожаные — как у тэлери-моряков Фаласа, грязная рубашка с вышивкой как у адана с берегов Митрима и промокшая от недавнего дождя зелёная войлочная куртка лесного эльфа. Он выглядел голодным и испуганным. — Хочешь есть? — спросил беловолосый. Он достал из котомки дорожную лепёшку-сухарик из семян кедра, муки и мёда. — Спасибо, — сказал второй. Беловолосый подивился его странному выговору. Поглядев на него внимательнее, он подумал, что одежду тот, верно, украл; почему-то ему стало его ещё жальче. — Спасибо, — повторил второй. — Я очень голоден. — Почему? Тут полно еды… Вот… — Беловолосый эльф-северянин сорвал с куста ежевики несколько ягод. — Смотри, это можно есть. — Он наклонился и сорвал толстый гриб. — Вот это можно пожарить на костре… — Я не знал… — смущённо ответил второй. — Давай я расскажу тебе, что можно есть, а что нельзя, хорошо? Эльф со светлыми косами стал показывать золотоволосому, что можно, и что нельзя есть в лесу. Оказалось, что тот ничего не умеет: ни стрелять из лука, ни ставить силки, ни даже собирать грибы; из ягод он раньше видел только землянику, но понятия не имел, где и как она растёт. Вечером они приготовили над костром в кожаном мешке тушку зайца с грибами. Первый уже почти научился понимать второго, хотя многие слова до сих пор казались ему странными — приходилось переспрашивать. — А куда ты идёшь? — спросил беловолосый эльф. — Я не знаю… — сказал второй. — Хотел попроситься на службу к кому-нибудь из нолдорских королей. Может, к Аэгнору или Финроду… — А я пойду к Тинголу, — сказал первый. — Я сам авари, а он покровительствует авари и всем синдар. Надеюсь, он возьмёт меня. Кстати, меня зовут Гватрен. — Ваcрен? «Тот, что в тени?» А почему тебя так назвали? Странно… — Да потому что в год, когда я родился, за морем погас свет Деревьев Валинора, — объяснил он. — Я родился через четыре месяца после этого события. — Значит, мы с тобой ровесники… — сказал второй. — Может, мы даже родились в один день… или почти в один день. — А как тебя зовут? — спросил Гватрен. — Никак. — Но… но как это может быть? Ведь родители должны были тебя как-то назвать… дать тебе имя. Отец… мать… кто-нибудь? — Нет. Родители вообще… их не было… то есть они не хотели… Нет у меня имени. Ни отцовского, ни материнского. Можно… можно я пока возьму твоё?..