Loving Longest 2

Indemma — мысленный образ, видение во сне (квенья) Вопрос об испорченных или зложелательных эльфах рассматривается в другом месте. Как говорят сами эльфы, это в основном эльфы, лишённые тела, которым пришлось пережить какой-либо смертельный ущерб, но они восстали против призыва к их духу отправиться в место Ожидания. И эти восставшие — в основном те, кто был убит в ходе какого-либо злодеяния. Так они бродят как «бездомные» эльфийские души: они невидимы, кроме как в форме indemmar, которые они могут навести на других, и зачастую они полны зложелательства и зависти к «живым», будь то эльфы или люди.

Дж.Р.Р. Толкин

Маэдрос смотрел, как Гвайрен и Аргон заходят в ворота башни. Уже почти стемнело, только над самым краем моря на западе ласково светилась золотисто-розовая полоска. «Свет уходит туда, — подумал Майтимо. — Но значит ли это, что свет — там?..» Гил-Галад мягко взял его под руку. — Я провожу тебя до комнаты? С ним были Арголдо и Кирдан Корабел, но они держались на почтительном расстоянии от короля и Маэдроса. Все вместе они зашли на первый этаж башни, и вдруг Майтимо ощутил ладонью прикосновение чего-то лёгкого и мягкого. Он обернулся: это была Лалайт, её шёлковое синее платье. Она насмешливо смотрела на них. Истерлинга рядом видно не было. И Гил-Галад неожиданно, очень тихо сказал: — Тху, я почти час слушал бредни твоего посланника. Я хотел бы узнать от тебя самого, что именно тебе надо. Зайдём сюда, поговорим? — он указал на дверь в небольшую гостиную-приёмную, где стоял стол и несколько табуреток. — Арголдо, выйди, пожалуйста, наружу, постереги, чтобы нам никто не мешал. Кирдан, ты хочешь остаться? — Да, — ответил тот. — Я тоже отвечаю за твою безопасность. — Что мне нужно? Убийца Финвэ, — сказал Саурон, сняв и отряхнув расшитую шапочку с перьями. — И он нужен мне живым. Я практически уверен, что сейчас он здесь. — Ты хочешь, чтобы его выдали тебе? — спросил Гил-Галад. — По какому праву? — Голос Гил-Галада, холодный, тихий и уверенный, странно звучал в устах столь юного эльфа. — Я — властитель Средиземья, Гил-Галад. Ты этого не понимаешь? Кстати, кто тебе сказал, что я — это я? Маэдрос? — Я слишком давно тебя знаю, — сказал Гил-Галад. — Когда Мелькора не было в Эндорэ, ты был нам неплохим соседом. Ты многому учил нас, и теперь я полагаю, что не всё из этого было дурно, как и не всё, что пришло из Амана, было хорошим. Майрон, прищурившись, глянул на него и рассмеялся. — О, это ты! Быстро же ты возвратился сюда, отец Финвэ. Мне было жаль, что мои волки разорвали тебя в ту зиму. — Я тебе давно простил это, Майрон, — ответил Гил-Галад; нет, не Гил-Галад, — Тата, праотец нолдор. — Моего сына убили в Валиноре. Ещё раз: какое это имеет отношение к тебе? — Если сейчас убийца находится здесь — а я уверен, что это так — то судить его я имею право. Ты, Нельяфинвэ, — обратился Саурон к Маэдросу, — сам говорил, что королём можно именовать только того, кто может удержать свои владения и, добавлю, того, кто может судить своих подданных и заставить их повиноваться законам. Финвэ родился здесь, в Эндоре, и я не думаю, что, перебравшись в Аман, он вышел из-под моей власти: Финвэ мой подданный. Как и его убийца, раз уж он оказался здесь. И ещё одно, Гил-Галад — или Тата, как тебе угодно: среди квенди, которые были жителями блаженного Амана, нашёлся кто-то, кто подвергал насилию юных эльфов, заставляя их делить с ним ложе; тому есть много свидетелей. Среди жертв оказался и мой друг Маэглин, который родился в Средиземье, и никогда не покидал его. Если даже этим преступником был не убийца Финвэ, насильника я всё равно найду и казню, раз Валар не сделали этого ещё в Амане. — Не мне судить о деяниях Валар и майар, и я не хотел, чтобы мои дети и внуки вмешивались в их дела, — сказал Тата. — Суждений Валар мне не понять. Может быть, ты, Кирдан, знаешь их лучше, но я-то мало встречался с ними и никогда не покидал Средиземья. Мелькора Валар обманом завлекли в Аман, и потом гневались на то, что он обманом их покинул. Почетным гостем самого Манвэ должен был быть мой сын Финвэ в Амане, а когда он был убит, это не огорчило никого, кроме его осиротевших детей. Да и то сказать: видели мы гнев Феанора, когда ты, Майрон, скрестил с ним мечи среди снега и звёзд на равнине Ард-Гален. Моя супруга видела гнев Финголфина, который вызвал на поединок самого Мелькора, а моего внука Финарфина я не видел и не знаю: стало быть, любовь Валар для него выше любви к отцу. Видно, сильно жалеет и любит Манвэ Сулимо своего брата Мелькора, раз только труп моего внука дождался от него помощи. — Манвэ у нас вообще интересный такой, — Майрон демонстративно то ли зевнул, то ли вздохнул. — Его брат убивает Деревья, которые дают свет в его владениях, убивает одного из трёх подвластных ему королей, крадёт драгоценности из дома этого короля и убегает с ними. При этом клятву отомстить за это даёт не он, а Феанор и Финголфин, преследует его брата не он, а Феанор и Финголфин, вызывает его брата на поединок тоже не он, а Финголфин. Я одного не понимаю: почему с его женой спит он, а не Финголфин. — Как ты можешь так говорить! — воскликнул Маэдрос. — Да ладно, — отмахнулся с усмешкой Кирдан, — пусть поговорит: до Манвэ это всё равно не дойдёт. — Ты вот всё смеёшься над моей дружбой с этим истерлингом, Майтимо, — продолжал Саурон, — но этот человек — мой вассал и он давал мне клятву верности — хотя, конечно, он давал мне клятву, когда я был в своём собственном обличье. Если бы кто-то убил его и украл эти самые скальпы и черепа, которые висят у него на поясе, этот кто-то на следующий день висел бы в петле на воротах собственного дома, а эти скальпы я затолкал бы ему в глотку… Любезный, — обратился он к Гил-Галаду. — а тебя не волнует, что из-за мести Мелькору твои внуки стали братоубийцами? К тому же моего повелителя — как мы теперь знаем, ошибочно — сочли виновником гибели Финвэ, и он потерпел ущерб от Финголфина и Феанора. Кто ему это возместит? — Не так я вижу, — возразил Тата. — Внук мой Феанор ради справедливой мести не пощадил своих невинных братьев и друзей, а Валар не хотели преследовать виновного. Скажи, Нельяфинвэ: обвиняли ли вообще Валар Мелькора в убийстве Финвэ? Называли ли они — не Феанор! — убийцей Финвэ именно Мелькора? Маэдрос задумался. — Нет, — вынужден был ответить он. — Нет, нет, при мне такого не было. Но… почему? — Это значит, что либо Валар не хотели исполнить свой долг дружбы и гостеприимства перед моим сыном Финвэ, отомстив за его смерть, — сказал отец Финвэ, — либо они прекрасно знали, что Мелькор невиновен. Если Мелькор и должен у кого просить возмещения, то у тех, кто обманул Феанора и не захотел раскрыть ему истину. Или у самого себя, раз он сам не захотел во всеуслышание объявить о своей невиновности. — Но… — сказал Маэдрос, — но Мелькор… Моргот ведь похитил Сильмариллы, даже если не убивал Финвэ, и… — Послушай… отец, — сказал Гил-Галад, снова становясь его юным и почтительным сыном, — сам я не ведаю, что собой представляют эти камни. Я видел один из них в руках Эльвинг, и… Я не знаю, имел ли Феанор право владеть и распоряжаться этим материалом, и может ли это вообще считаться кражей. Эта вещь была неприятна мне. — Это потому, что ты не видел света Деревьев, Артанаро, — с сожалением заметил Маэдрос. — Может быть. Но не знаю, хотел ли бы я жить при этом свете. Знаешь, что мне напомнило это сияние, Майрон? — Тот недоверчиво хмыкнул. — Надписи на плитах Иллуина. Ты мне их показывал когда-то… Майрон пристально посмотрел на него; в голубых глазах «Лалайт» мелькнули алые искры. — Я догадываюсь, кто написал это, но не знаю, как, и… Вдруг на улице раздался отчаянный, сдавленный крик. *** Гил-Галад вскочил, побледнел: он узнал этот голос и выбежал наружу. На мостике никого не было. Король побежал по обводившему башню от мостика балкону. В самой дальней от моста его части лежал смятый плащ Арголдо, несколько обрывков ткани — и никого не было. — Арголдо! — отчаянно закричал Гил-Галад. — Арголдо! Где ты?! Арголдо! — Сынок, успокойся, — выдохнул Маэдрос. — Пожалуйста. Он, наверное, просто ушёл во дворец… — Посмотри, — сказал Гил-Галад. Несколько длинных пучков чёрных волос зацепились, вырвавшись, за каменные перила. Маэдрос наклонился, посветил: несмотря на ливень, в углублениях белого камня виднелись брызги крови. Гил-Галад вгляделся во тьму за перилами. Маэдрос помнил, что подножье башни окружают острые, твёрдые скалы: если Арголдо действительно упал на гранитные зубья с такой высоты, значит, погиб. — Давай спустимся вниз? — предложил Маэдрос. — И что тут такое, а? — спросила Лалайт. За ней стояли Кирдан, а за ним — какой-то светловолосый, сонный эльф; Маэдрос вспомнил, что это помощник Кирдана — Гельмир, но не мог понять, откуда он взялся: вроде бы на первом этаже с ними был один Кирдан. Гил-Галад молча показал на плащ и следы крови. Лалайт выглянула за перила, прищурилась. — Повезло, — сказала она, наконец. — Вот он. Сапог у него зацепился за что-то в стене. — М-да, — Гельмир прищурился и тоже посмотрел вниз. — Зацепился. Лалайт быстро вскочила на перила; её синяя юбка развевалась на ветру, поднимаясь вверх, как знамя. — Мне кажется, моя милая, — елейным тоном заметил Гельмир, — снизу сейчас открывается очень интересный вид. — Во-первых, сейчас темно, во-вторых, внизу нет никого, кому это было бы интересно, — сказала Лалайт, схватилась рукой за перила и почти тут же исчезла внизу. Через несколько мгновений она появилась и сбросила на пол тело Арголдо. Гил-Галад с криком бросился к нему. — Жив!.. — воскликнул Гил-Галад. — Зачем я оставил его одного! — Он погладил мокрый лоб Арголдо, на котором от кривого багрового шрама расплывалась кровавая клякса. — Тебе не кажется, Нельяфинвэ, что кто-то совсем охренел? — спросил Майрон, поправляя причёску и перекалывая на другое место сапфировую шпильку. Да, Маэдросу так казалось. Арголдо явно пытались изнасиловать, причём очень жестоко. Его руки были в синяках и царапинах, губы разбиты, штаны разорваны в тряпки; на бёдрах — и это выглядело страшнее всего — кровоточили глубокие, рваные царапины, оставленные длинными ногтями. Казалось, что он попал в лапы к дикому зверю или что его пытали каким-то отвратительным железным инструментом. Тот, кто напал сейчас на балконе на молодого эльфа, обезумел не только от похоти, но и от ярости и гнева. — Какое совпадение, Майрон, — сказал тихо Маэдрос, — как раз после того, как мы об этом с тобой говорили. — Это не совпадение, Майтимо, — спокойно ответил Саурон. — Я уже сказал, что уверен — он здесь. — Мы… мы должны всех обойти и повидать всех, кто живёт в башне и в этой части дворца, — сказал Гил-Галад. Он уже более-менее овладел собой. — Арголдо весь в синяках. Он сопротивлялся. Он должен был ударить или поцарапать эту тварь. — Это очень хорошая идея, Эрейнион, — сказал Саурон. — Но видишь ли, я боюсь, что сейчас он похож на насильника не больше, чем я на Саурона. Уж очень всё это нагло. — Ты думаешь, он преобразил свою внешность? — недоуменно спросил Маэдрос. — То есть… то есть это не эльф, а айну? — Ты забыл, что некоторые эльфы тоже могут менять внешность. Как твой кузен Финрод, например, — усмехнулся Саурон. — Даже для меня до поры до времени это выглядело убедительно, а твои собратья могли бы вообще никогда не догадаться. — Артанаро… Артанаро! — Арголдо открыл глаза и бросился на шею к Гил-Галаду. — Артанаро… я… — Не бойся, пожалуйста! — ответил Гил-Галад. — Только не бойся! Что случилось? Кто это был? — Я не знаю… Я стоял на балконе у двери, где ты сказал мне стоять. Потом кто-то накинулся на меня и потащил. Фонарик упал, я не видел его лица. Он… он невероятно сильный. Он меня повалил и стал трогать руками, потом сдирать с меня одежду, всё порвалось, я отбивался, как мог. Я его очень сильно ударил между ног, может быть, даже оцарапал; он меня схватил и швырнул за перила. Я вцепился рукой в камень, но там почти гладкая стена… я стал кричать, почти тут же стал падать, потом сапог зацепился за что-то… Ногу очень больно, кажется, я вывихнул. Прости меня. — С сапогом тебе очень повезло, Арголдо, что он зацепился так крепко, — сказал Гельмир, — ведь твой сапог так и остался там висеть. Этот безумец хотел убить тебя. — Гельмир, — сказал Гил-Галад, — пойди по мосту во дворец и посмотри, был ли кто-то у моста со стороны дворца. Гельмир вернулся очень быстро вместе с Туором. — Я как раз обходил дворец, — сказал Туор. — Здесь были Эгалмот и Воронвэ, но они говорят, что ничего не заметили. Эгалмот как раз поднимался на третий этаж — там, кажется, окно распахнулось, — он должен был что-то видеть… — Если ты позволишь, Туор, мы обойдём всех, кто живёт в башне и посмотрим, не заметим ли мы у кого-то на руках царапин или ран. Девица, конечно, вне подозрений, — и Гил-Галад с улыбкой кивнул в сторону Лалайт. В покоях башни всё выглядело вполне мирно, хотя поздний визит короля, как и повод к нему, всех неприятно удивил. Маглор и Нариэндил играли в шахматы. Луиннетти, Куруфин и Келебримбор ужинали втроём. Амрод и Финдуилас сидели за пяльцами: по правде говоря, дочь Ородрета совсем не владела иглой, а оба младших сына Феанора, несмотря на свой непоседливый характер, как ни странно, унаследовали от Мириэль любовь к вышиванию, и Амрод уже в который раз показывал невесте особый стежок, которым вышивают лепестки. Карантира, как и Финдуилас, никто не подозревал, но они всё же заглянули к нему: он спал, и его птица, крабан, громко закричала, когда в комнату зашли посторонние. Аргон и Гвайрен увлечённо разговаривали: Гвайрен рассказывал Аргону о растениях и животных Средиземья, продолжая критиковать злополучный трактат Эдрахиля. Маэглин, зевая, спустился сверху на второй этаж в роскошном шёлковом синем халате: Маэдрос подозревал его, зная, что он способен на насилие, но на его руках не было заметно никаких ран или царапин. Подумав, Маэдрос решил, что Маэглин мог бы пойти на что-то подобное, только будучи уверенным в своей полной безопасности (как это было с Тургоном). — Ну что ж, — вздохнул Гил-Галад, — нам придётся спуститься вниз, в сад. — Он оглянулся на Туора. — Но я попрошу тебя, Туор, сохранить этот визит в тайне. Гил-Галад открыл своим ключом боковую лестницу; Гельмир нёс фонарь. Оглянувшись, Маэдрос увидел, что Лалайт следует за ними. В маленьком садике было темно; две высокие фигуры стояли у фонтана. Маэдрос вздрогнул: в сумерках, в синих отблесках фонаря ему казалось, что перед ним не Пенлод и Тургон, а двое майар или Валар. Тургон держал в руках потухший фонарь, Пенлод — книгу. Увидев Тургона, Туор вскрикнул от неожиданности. Он долго смотрел на Тургона, потом ушёл на лестницу, закрыв за собой дверь. Гил-Галад кратко, как и остальным, объяснил, что случилось. — Я такого не ожидал, — сказал Тургон. Он надавил пальцем на переносицу, как всегда, когда не знал, что делать. — Моих выводов это не меняет, Тургон, — сказала Лалайт. — Тем более, что пару недель назад мне тут у меня дома кое-что подсказали по большому знакомству, — розовый ротик Лалайт скривился в очень неженственной усмешке, от которой Маэдросу стало не по себе. — Мне кажется, Мелькор нашёл любителя риска себе под пару в очень неожиданном месте. Про письмо Мелькора, которое было у Куруфина, ты, кстати, слышал? — Да, слышал от Гил-Галада, — кивнул Тургон. — И мне успели рассказать про Куруфина и его жену. Бедняжки. Ну хоть живы остались, — вздохнул он. — А ты знаешь, что Маэглина кто-то изнасиловал прямо в твоём благословенном городе? А про то, что такие вещи происходили до этого в Валиноре, ты слышал? — спросил Майрон. Тургон побледнел и оперся на руку Пенлода. — Как?! Как это могло произойти? Как? — Он тревожно оглянулся на Пенлода; тот опустил глаза, будто ему было неудобно за что-то. Все молчали. Тургон глубоко вдохнул и выдохнул, и взял себя в руки. — Майрон, видишь ли, я всегда думал, что если я не буду замечать странного и дурного, то никому хуже не станет и оно как-нибудь исчезнет само собой. Я во многом ошибался. Ты можешь объяснить, что и с кем произошло в Валиноре и… потом? — спросил Тургон. Майрон рассказал ему об Алдамире и Маэглине. — Понятно, — Тургон поджал губы и бросил косой взгляд на Пенлода. — Я знаю, что не ошибаюсь в главном. Майрон, есть одна вещь, о которой я сейчас очень хочу тебя спросить. Это очень важно. После того, как я и… Эол держали в руках Сильмариллы, Эол сказал: «в них очень много от Гортаура». Ты можешь ответить, почему? Саурон удивлённо поднял брови. — Не знаю, почему он так сказал. Может быть… Видишь ли, когда Мелькор принёс их в Ангбанд, я взял их у него. Мне они не жгут руки, и именно я вставил их в корону. Но они были какие-то… — Саурон сделал несколько странных жестов руками. Тургон вспомнил, что он делал так, когда произносил заклинания; эти движения были пугающе похожи на тот момент, когда Саурон создавал в его, Тургона, теле женские органы. — Не могу тебе описать, как именно это было. Это было что-то вроде головы маленького ребёнка… какие-то они были ну не то, чтобы мягкие, но какие-то не вполне… даже не знаю. Возможно, потому, что Мелькор вырвал их из ожерелья, в котором Феанор носил их. Я их как бы закрыл, что ли. Наверное, поэтому. Ах, ладно, Тургон, время дорого, мне ещё надо повидать кое-кого, — легкомысленным голосом Лалайт сказал Майрон. Гил-Галад и Гельмир ушли вслед за Майроном. Маэдрос остался; он обратился было к Тургону, но тот отмахнулся: — Прости, я не могу сейчас разговаривать. Я должен остаться один. Знаешь, Нельо, я уже так много обвинял себя, так часто говорил себе «всё из-за меня», но… в таких словах всегда есть некая доля самолюбования: когда так берёшь на себя вину, одновременно стараешься и простить себя: ведь в такие минуты ты прекрасно понимаешь, что не может же быть всё из-за тебя? А вот когда понимаешь, что действительно всё из-за тебя… нет, Нельо, это невыносимо. Оставь меня сейчас. Пенлод, ты тоже. — Но, может быть, это не потому… — начал Пенлод. — Потому, — отрезал Тургон. — И ты тоже хорош, Пенлод. — Он раздражённо хлопнул дверью, выйдя из сада. Маэдросу сейчас совсем не хотелось расспрашивать Пенлода о том, что они оба, Тургон и Пенлод, имели в виду. Ему было страшно и противно. Он с болезненным ужасом осознавал, что хотя гибель Финвэ и похищение Сильмариллов произошли так невыносимо давно, почти все они — и преступники, и жертвы, — живы до сих пор, и тот, на ком лежит вина за весь ужас, который пришлось пережить ему самому, может быть, и вправду где-то совсем рядом. — Майтимо… — сказал Пенлод. — Ты меня прости… мне надо сказать тебе пару слов. Очень надо. И то, что я скажу, тебе совсем не понравится. — Это обязательно? — спросил Майтимо — и тут же укорил себя за трусость. — Да… да, говори. — Я ещё в прошлый раз хотел. Тем более раз об этом зашла речь. Давай отойдём от двери подальше. Майтимо, понимаешь… мы, я и Тургон, были в Ангбанде в мастерской Гортаура. Я видел корону Мелькора. И два Сильмарилла в ней. И я видел тот, что вставлен в Наугламир, пока Эльвинг не увезла его. — И что? Я тоже их видел. Я видел венец Мелькора. В Ангбанде. На нём самом. — Майтимо невольно вздрогнул, вспомнив отчаяние, которое пережил тогда, попав в плен. — Майтимо, я не знаю насчёт тех двух, но то, чем владел Тингол — подделка, — сказал Пенлод. — Пенлод… — Майтимо отшатнулся, как будто в этом душистом саду внезапно наткнулся на труп. — Это… это глупость какая-то. Я же их видел. Все три. В его венце. Я же не могу ошибиться, Пенлод! Они были созданы у меня на глазах! Я знаю их лучше, чем родных братьев! Пенлод!.. Мелькор не мог сотворить их! — Я не знаю, Майтимо, как это было сделано, — Пенлод покачал головой. — Может быть, он их разрезал с помощью Гортаура и сейчас существует уже не три Сильмарилла, а четыре, пять или шесть. Я тоже очень хорошо их помню, и я держал их в руках. Понимаешь, Майтимо, гнездо в венце Мелькора такой формы и размера, что Сильмарилл, созданный твоим отцом, туда просто не поместился бы. Создания Феанора были похожи на яйцо или каплю воды. То, что унёс из Ангбанда Берен Эрхамион, судя по месту, которое оно занимало в венце, было похоже на половину яйца, или, скорее, на неровно разрезанную напополам грушу. Да, внешне, спереди, они такие же. Но только спереди: сзади второй половины камня практически нет. Да, Майтимо, увы, это так: я попросил Идриль достать для меня камень из ожерелья, и я этот третий камень тщательно осмотрел. Теперь я могу с уверенностью сказать тебе, что этот камень — другой. — Может быть, — выдохнул Майтимо, — Гортаур изменил их форму, когда вставлял в корону? Он сейчас говорил, что они казались ему мягкими — но… но я не понимаю, как такое могло быть. Оболочка всегда была твёрдой, как камень: мне кажется, отцу было очень трудно придать ей такую форму. — Гортаур же майа, а не дитя Илуватара, — Пенлод пожал плечами. — Он воспринимает вещество не так, как мы. То, что для нас камень, для него может быть мягким, как наша плоть. Насчёт двух остальных я не знаю: чтобы увидеть, как они выглядят с обратной стороны, их нужно было бы вынуть из короны, а я этого сделать, конечно, не мог. Я не исключаю, что ему удалось как-то сжать или сдавить их: мне, честно говоря, те два камня вблизи показались более яркими, чем те, что я помню в руках Феанора. Но Майтимо, я тебя прошу об одном: прежде, чем предпринимать что-то ещё ради исполнения вашей Клятвы вернуть Сильмариллы, хотя бы убедись, что это не подделка. — Не тебе судить об этом, Пенлод, — сказал Майтимо, слепо глядя в расстилавшуюся перед ним тьму, где он не различал уже ничего — ни стены, не деревьев, ни земли. — Ладно, прости. Хочешь, зайдём к нам: Маглор будет очень рад тебя видеть. Вернувшись с Пенлодом наверх, Майтимо обнаружил, что все родственники собрались в гостиной второго этажа, выходившей на лестницу. Никто не осмелился прямо осудить Гил-Галада за этот обыск, но Маглор и Амрод были явно оскорблены тем, что их подозревают в чём-то подобном. — Бедный Арголдо, — сказал Аракано. — Как мне его жалко. Сначала узнать, что отца больше нет, потом такое… — Может быть, Гватрен лжёт? — сказал Гвайрен. — Я бы… — Нет, Гвайрен, — вздохнула Финдуилас. — Это не ложь. Телеммайтэ действительно мёртв. Я могу это подтвердить — я его там видела. Мне жаль… — Пенлод! Пенлод, ты! — воскликнул Маглор, бросаясь к нему. — Ты вернулся из плена! — Аргон крепко обнял Пенлода. — Майтимо, а ты что-то не очень рад? — Мы уже встречались раньше, — пояснил старший сын Феанора. — Я просто не хотел пока тебе говорить. Случая не было. Майтимо сразу вспомнил свой разговор с Тургоном и Пенлодом и тот день, когда Аракано рассказал ему о том, как кто-то во время перехода через льды Хэлькараксэ погубил его, заставив обрушиться ледяную глыбу, на которой он стоял. Майтимо искоса поглядел на Луиннетти: ведь она тоже там была и она так явно намекнула ему, что ей что-то известно… — Пенлод, а что это у тебя за книга? — поинтересовался Маглор. — А, это словарь квенья, я взял его с собой из Ангбанда, — пояснил Пенлод. — Имени автора на ней нет. Маглор стал жадно листать словарь. — Как интересно! Пенлод, а у тебя есть первая часть? Здесь только с буквы ng. Какая необыкновенная книга! Майтимо, ты только посмотри! Маглор протянул ему книгу. Майтимо раскрыл её и прочёл: «Vanda — клятва. Клятву можно определить, во-первых, как обещание, которое должно быть выполнено вне зависимости от обстоятельств, во-вторых, как обещание, данное в присутствии свидетелей и (или) имеющее поручителей, то есть особ, которые должны проследить за его исполнением и в случае неисполнения силою вынудить давших клятву исполнить её (у некоторых племён аданов — ценою жизни). Осмысленно ли данное понятие? Вопрос спорный, ибо обстоятельства могут измениться таким образом, что сделают клятву неисполнимой, как и поручители могут впоследствии найти дальнейшее исполнение клятвы бессмысленным или идущим вопреки их собственной чести. Среди носителей языка квенья наиболее известной считается клятва, данная Феанором, сыном Финвэ и его детьми, вернуть принадлежавшие Феанору камни-Сильмариллы, отняв их у того, кто будет их „хранить, спрячет, как клад, возьмёт в руку, найдя, у себя оставит или же отбросит прочь“ и убив его. Клятва Феанора служит прекрасным примером бессмысленности понятия vanda. Данная клятва, в том виде, в котором она известна нам, не предусматривает никаких исключений для приносивших её. Один из детей Феанора или же сам Феанор в случае, если бы в его руки попал Сильмарилл после принесения клятвы, должен рассматриваться, и как субъект (тот, кто обязуется исполнить), и как объект клятвы (тот, в отношении кого она должна быть исполнена), то есть, как: взявший его в руку, хранящий, прячущий. Последствия клятвы будут касаться его и в том случае, если он возьмёт Сильмарилл хотя бы на мгновение, а потом отбросит прочь или зароет в землю. Поскольку камней три, а приносивших клятву было восемь, то неизбежно окажется, что те трое, у кого они окажутся, будут объектами клятвы для остальных, и даже в том случае, если бы детей Феанора осталось двое, и у каждого оказалось бы по одному либо по два камня, то они были бы объектами клятвы друг для друга…» — Не слишком полезная вещь, думаю, — сказал Майтимо, закрывая словарь осторожно, как будто бы он мог обжечь ему пальцы. — Майтимо, ты совсем не ценишь книги! — воскликнул Маглор. Майтимо втайне любил сентиментальные стихи и баллады. В последнее время он часто слушал длинные любовные истории сказителей-аданов: Майтимо притворялся, что ему всё это безразлично, и сказители просто развлекают дружинников, но на самом деле у него замирало сердце, когда они повествовали про тайные встречи, поцелуи и отчаянные последние свидания перед битвой. Ему казались полезными трактаты про растения, металлы и драгоценные камни, но книги по теории языка и литературы он считал совершенно ненужными — а у Маглора их было много, и когда они потеряли Химринг, почти все они пропали. Неудивительно, что брат так вцепился в этот словарь. — Сомнительная книга, — сказал Майтимо. — Она пришла из Ангбанда, и мы даже не знаем, кто написал её. — Из того, что говорил Гортаур, — заметил Пенлод, — я понял, что автор её попал в плен и погиб там, но он не сказал имя… — Ах, Пенлод, ну ты же вроде учился в школе Румиля! — фыркнул Маглор. — И не знаешь. Ведь это же так просто! — Он раскрыл последнюю страницу словаря и показал написанную мелкими буквами фразу: — Видишь? Quen uo ethentava, namo namuva — alyava rava «Кто-то пусть осудит тех, кто читает это вместе; блажен будет тот, кто на воле». — Я как-то этой фразы не заметила, — сказала Финдуилас. — Наверно, её потом добавили. Это как-то обидно — почему осуждать тех, кто читал? Я ведь тоже читала словарь! Ведь это я переписала этот второй том потому, что Саурон хотел иметь два экземпляра! Он правда интересный… — Финдуилас, ты забыла, что в нашем языке глагол ethenta употребляется в тех случаях, когда мы читаем книгу вслух, — сказал Маглор учительским тоном. — Если мы читаем про себя, мы употребляем глагол tengwa. Я думаю, что автор не имел в виду оскорбить всех читателей: просто, учитывая обстоятельства написания книги, он выразил сомнения в том, что в плену у Врага следует читать эту книгу вслух, и, таким образом, обучать приспешников Моргота нашему языку. Тем более, что он говорит о том, что счастлив тот, кто на свободе. Может быть, он писал эту книгу не один… Хотя имя тут одно. — Имя? — переспросил Майтимо. — Первые буквы слов, Майтимо, — ну как тебе не стыдно, ведь это наш отец придумал этот приём! Quen Uo Ethentava, Namo Namuva — Alyava Rava: получается Quennar. Так звали автора. — А я, дурак, не догадался, — зло, сквозь сжатые зубы проговорил Пенлод. — Квеннар? — спросил Куруфин. — Кажется, это автор «Анналов Амана» и «Исчисления лет»? Его ведь так и называли — Квеннар-и-Онотимо, Квеннар Исчислитель? Я думал, он остался в Амане… — Этого не могло быть, Курво, — подал голос Карантир. — В «Исчислении лет» пересчитываются годы Деревьев и годы Солнца, а это могло быть написано только после того, как мы покинули Аман. Я не очень понимаю, как такое сочинение могло попасть из Амана сюда, в Средиземье, а ведь этот трактат есть во всех нолдорских библиотеках. Он был написан здесь. А вот «Анналов Амана», написанных Квеннаром, я здесь нигде не видел, хотя я, конечно, их читал. — Я не читал, — сказал Майтимо. — Зря, — покачал головой Карантир. — Там очень много интересного о сотворении Деревьев и о многом другом, чего нет в других книгах — в том числе в поэме о Деревьях этой пучеглазой ваньярской идиотки Элеммирэ. Гвайрен рассмеялся, прикрывая рот рукой, а за ним и Аргон. — Я не знал этого Квеннара, — сказал Куруфин. — Не помню такого. А ты, Майтимо? — Думаю, нет, — пожал плечами Маэдрос. Амрод и Маглор тоже ответили отрицательно. — Я его знал, — сухо сказал Пенлод, — и я был первым, кто переписал «Исчисление лет». Пенголод тогда ещё был ребёнком. Квеннар Исчислитель погиб в Битве Бессчётных слёз на моих глазах. По крайней мере, я так считал. — Ну, положим, я тоже его знал, — сказал Карантир. — Так и не смог уговорить его переписать для меня «Анналы Амана» в их изначальном виде. — О, может, я его уговорю? — тихонько сказала за спиной у Майтимо Лалайт; они с Маэглином сидели на площадке ведущей на третий этаж лестницы. Их до сих пор никто не замечал. — А мне он у нас в Гондолине с неделю вбивал в голову про исчисление лет и про то, когда там родился Финвэ и как эльфы добирались из Средиземья в Валинор, — вздохнул Маэглин. — Я так ничего и не понял — только запомнил про то, как во время этого самого похода одна женщина разбилась в хлам, упав со скалы. Только Квеннар про это в анналах ничего писать не стал. Он вообще много чего узнал в Амане от Валар, только записать бы… — Что ты мог запомнить, Маэглин, раз ты на всех его уроках беспрерывно жрал! — резко перебил его Пенлод. — Интересно, почему это самого Квеннара почти никто не помнит, — сказал Аргон, листая словарь. — Судя по содержанию статей в этой книге, он как минимум знакомый Феанора. И, кстати, он так интересно пишет о Клятве… — Хватит об этом! — оборвал его Майтимо. — Хватит, я сказал! Какая разница, что написано в каких-то книгах! Посмотрите, что происходит вокруг! — Майтимо, остынь, пожалуйста, это всего лишь книга, — пожал плечами Маглор. — Ничего страшного пока не произошло… — Тебе так кажется? А то, что кто-то из нас, из тех, кто находится в этом дворце, убил Финвэ? А то, что эта тварь пыталась убить бедного Арголдо, — это тоже «ничего страшного»? — Не торопись с выводами: может быть, это никак не связано, — сказал Амрод. — Это мог быть какой-нибудь адан… Майтимо замолк, не зная, рассказывать ли всем о том, что насильник сделал с Алдамиром и, может быть, Маэглином. Но вместо него заговорил сам Маэглин: — Ещё чего — «не связано»! — злобно сказал он. — Уж давно надо было бы понять, что к чему! Раз он и меня не пропустил. Я давно говорил, ещё после того самоубийства, что хватит, мол, нам мозги полоскать, да разве меня кто слушал… — Мой брат тебя слушал! — воскликнул Аракано. Он вскочил и подбежал к лестнице, на верху которой стоял Маэглин. — А ты выдал его Врагу! — Да оно само как-то получилось, дядя Аракано, — Маэглин развёл руками. — Хотел я подальше как-нибудь отойти от этого города, да только отошлось куда-то не туда… — Не совсем само, конечно, но в чём-то, Маэглин, ты был прав, — послышался привычно-спокойный голос Тургона, — и я действительно зря тогда не прислушался к тебе. Аргон обернулся и весь побелел. Он подбежал к брату, хотел было обнять его, но вдруг смутился, взял Тургона под руку, словно хотел отвести куда-то, и спрятал лицо у него на плече. Они все будто не хотели смотреть на Тургона. Кроме Аргона, подошёл к нему близко только Гвайрен, который робко взялся за его рукав и почтительно (Тургон был почти на две головы выше) посмотрел ему в лицо. Тургон крепко обнял брата, прижал его к себе, и на минуту оба они отвернулись от всех; и после этого Аргон не отпускал старшего ни на минуту. — Ну что ж, Тургон, — спросил Амрод, — тебе, как и твоему приятелю, тоже оставили жизнь? За какие такие заслуги? — Хватит! — прикрикнул на него неожиданно грубо Маэдрос. — Не твоё дело. — Да уж, не ваше дело, дядя Амрод! — вставил Маэглин. — Это я с Гортауром договорился. Вот на меня орите, сколько хотите, а дядя Тургон тут не при чём. — Но если ты знал про Пенлода, то, верно, знал и про него? — спросил Маглор. — Нас всех тут обвиняют в убийствах, изнасилованиях, сделках с Врагом, неизвестно, в чём ещё; Морьо, бедняжку, будут судить, хотя он… хотя она, по правде говоря, ничего не сделала. А в это время тебя, Тургон, все считают убитым, и никто тебя не о чём не спрашивает?! Зачем ты вообще сюда пришёл? — Я, Кано, очень хотел бы увидеть, — обратился Тургон к Маглору таким тоном, как будто просил показать ему какой-нибудь иллюстрированный справочник, — как убийце Финвэ отрубят голову. С некоторых пор это моё самое большое желание. — Я тебе не верю. Да, я знаю, — обратился Маглор ко всем, — что Тургон был дома во время убийства Финвэ. Я после всего этого долго вспоминал, кто где был. Вот только подтвердить это никто бы не мог, кроме Эленвэ: Идриль тогда было несколько недель от роду. Скажи мне, Тургон, почему ты стал ото всех прятаться в своём тайном городе? Совесть замучила? Ведь твоя жена очень вовремя утонула по дороге, а то, может быть, она могла бы рассказать, где ты был на самом деле! — Ты рехнулся совсем, что ли, деверь! — закричала Луиннетти. — Я там была. Не делал он этого! — Луиннетти, — сказал Маэдрос, — а ведь ты давно мне намекала, что ты что-то об этом знаешь. Мне ведь Аракано говорил, что он не сам утонул по дороге в Средиземье. Ты знаешь, кто это сделал, ведь правда? Луиннетти бросила затравленный взгляд на Тургона. — Ты ведь знаешь, кто пытался убить Аракано? Может быть… — и тут Маэдрос осознал, что она могла иметь в виду; он прошептал ей: — Это… это как-то связано с Эленвэ? — Расскажи им, — спокойно сказал Тургон. — Я уверен, что если бы мы остались в Амане, этого бы не было. Если Феанор взял бы нас на корабли, этого тоже могло бы не быть. Я тебя не виню, Луиннетти. — Тургон, но ты же не… — с ужасом сказала она. — Я всё видел, — сказал Тургон. — Не всё слышал, конечно, но видел. — Ладно… Прости меня, пожалуйста, Тургон. Я виновата, но я тут не самая виноватая, я так думаю. Просто в тот момент я знала, что вот-вот умру. Поэтому…