Loving Longest 2

Ложный шаг одной из Ваших дочерей может нанести непоправимый ущерб благополучию ее сестер. Ибо, как соизволила выразиться леди Кэтрин, едва ли кто-нибудь захочет теперь породниться с Вашей семьей.

Джейн Остен. Гордость и предубеждение

Несколько недель назад Средиземье Под звёздным небом шумные весенние воды Сириона омывали чёрную громаду острова. Свежий ветер шелестел в листве старых дубов и вязов; юные деревца, пронзившие разрушенную кладку крепости, сгибались до земли. Но если внимательно взглянуть на висящую в воздухе площадку второго этажа давно рухнувшей башни, можно было увидеть, что над омытым дождями белым мраморным полом качаются не только хрупкие древесные побеги и стебли: дрожали в горячем воздухе сами звёзды и серебряное блюдо луны. Над башней разливался жар; Саурон стоял в тени. Он ждал, и под его рукой камень начал светиться тёмно-багровым светом. Лунные лучи отражались в его блестящих глазах; рубины на его одеждах казались чёрными. Саурон не любил ждать. Ему неприятно было тут находиться. Но Мелькору и в голову не пришло бы искать его и следить за ним здесь, на бывшем острове Тол-ин-Гаурхот, на развалинах крепости, где погиб король Финрод Фелагунд и его друзья. — Итак, ты хочешь, чтобы я ещё раз встретился с ним? — спросил майа Тилион. — Прошу, — ответил Саурон. — Взамен проси, что хочешь, но он должен узнать всё. — У меня есть свой интерес, Майрон, — Тилион высокомерно улыбнулся. — И я выполню твою просьбу только если ты дашь мне то, что интересно мне. — Что же тебе нужно, Илинсор? — Майрон назвал Тилиона его древним, забытым именем. — Говорят, что в подземельях Ангбанда скрываются обломки Иллуина, Великого столпа Валар. Я слышал когда-то, что на нём есть надписи. Я бы хотел их увидеть. Майрон удивлённо приподнял брови. — Зачем? — Видишь ли… — Тилион присел на каменный пол. Светящиеся голубые рога на его голове загорелись в этой тьме ярче; сияние его одежд разливалось по тёмному полу и от ночного ветра странными тёмными тенями шевелились в этом сиянии чёрные лезвия травинок. — Видишь ли, Майрон, — сказал он совсем тихо, — я многие столетия ухаживал за Тельперионом, Великим древом; я поливал его серебряной росой и ласкал его белые цветы. Говорят, в яме, куда посадили саженец Древа, были и обломки Иллуина, Северного столпа. Я хотел бы знать… — Ты что, сомневаешься, что Мелькор обрушил Столпы? — недоверчиво спросил Майрон. — Я хочу увидеть те надписи. Тогда я, может быть, смогу тебе что-то сказать о Столпах… и кое о чём другом, — ответил Тилион. — Мне надо подумать, — ответил Майрон. — Ты ведь не можешь их прочесть, правда? — спросил Тилион. — Ты когда появился в окружении Аулэ? Мне кажется, что ты едва ли не последним из нас пришёл в Арду. Майрон долго ничего не отвечал, потом сказал: — Да, не могу. Я… я не помню таких знаков. Но ты можешь увидеть первую строку. Майрон достал угольный карандаш и вычертил на своей белой руке ряд спиралей, зубцов и извилистых черт. — Вот это верхняя строка. Что скажешь? Тилион вгляделся — и на его тонких губах появилась улыбка. — Я думаю, я многое смогу тебе рассказать, когда прочту это целиком. Тут написано: э т о б ы л н е с ч а с т н ы й с л у ч а й Валинор Он прошёл по цветущей аллее; большой розовый лепесток, упав с дерева, нежно прикоснулся к его щеке. Молодой эльф уже три дня гостил в доме короля ваньяр Ингвэ, но только сейчас решился сделать то, зачем приехал сюда. В глубине сада в отдельном павильоне размещалась королевская библиотека. За большим резным столом из вишнёвого дерева сидел эльф с коротко стрижеными золотистыми волосами: он был занят составлением подробного каталога библиотеки, переписывая в большую книгу первые и последние строки стихов из поэтических сборников. — Что вам? — спросил библиотекарь. Гость смутился: библиотекарь показался ему беспокойным и немного грустным; в его глазах не было свойственной всем ваньяр безмятежности. Юноша надел очки — в них он чувствовал себя увереннее. — Добрый день. Я хотел бы… Вы знаете, я видел картину, изображавшую короля Ингвэ рядом с такой огромной башней и рядом с ним стоял другой квенди, черноволосый и в короне. Вы не знаете, кто это? Там было не подписано. — Конечно, — библиотекарь кивнул. — Это Финвэ, бывший король нолдор. — Король кого? — спросил молодой эльф. — Меня ведь тоже зовут «Финвэ»… Почему «бывший»? Библиотекарь задумчиво поджал губы, подумал, потом сказал отрывисто: — Читай сам. Он снял с полки книгу в зелёном переплёте и почти швырнул её на стол. Юноша открыл её и прочёл: «Анналы Амана, которые составил Румиль». — Спасибо, — сказал он и открыл книгу. — Так… «Это извлечение из работы Квеннара…» — странно, а у вас нет целиком книги этого самого Квеннара? — Говорят, Квеннар покинул Аман, — объяснил библиотекарь, — поэтому, видимо, его труд остался незаконченным, и Румиль переписал его и дополнил. Молодой эльф задумчиво перелистывал страницы, и потом сказал: — Подожди-ка. Посмотри сюда. Тебе не кажется, что он буквально переписал эту книгу? Библиотекарь присмотрелся и воскликнул: — Да! Тут буквы стёрты. Неужели ему не хватало пергамента? Скорее всего, Румиль что-то уточнил по документам тех времён и решил внести поправки в свою летопись. — Но таких документов не могло быть! В этих же самых анналах сказано, что Румиль изобрёл письменность в 1179 году Деревьев. Значит, всё, что здесь говорится до этого, он мог знать только по памяти или по чужим рассказам. Почему же он решил написать всё заново? — Жаль, что ничего нельзя прочесть, — вздохнул библиотекарь. — Подожди! Попробуй посмотреть на затертые буквы через мои очки. Библиотекарь поднёс линзы к странице, прищурился и сказал: — Ты прав! Я что-то вижу… про то, как посадили Деревья. Конечно, ни один эльф не мог этого видеть. «Два великих котла… они именовались Кулуллин и Силиндрин…». Даже не слышал таких названий! «Они выкопали две великие ямы… в одну Ульмо вложил семь золотых скал… потоки золотого света… Кулуллин почти переполнился… в другую…». Не вижу, что в другую… ах, да: «в другую яму они бросили три огромных жемчужины… и после них Варда бросила туда маленькую звезду… реки белого света и серебряного сияния, которыми Силиндрин был переполнен до краёв»… Странно, почему стёрли про то, что Деревья поливали из этих самых котлов? Дальше видно только отдельные слова… «Пределы мира… навеки…»… И вот ещё: «Тот, кто был первым и главным в раздорах Мелькора…»… О ком это они? Может быть, это Феанор?.. «Розы»… не может быть, наверно, я не что-то не так прочёл, может — «морозы»… Молодой эльф дочитал анналы и воскликнул: — Значит, Вала Мелькор убил Финвэ и похитил то, что принадлежало Феанору? Какой ужас! — Так сказали вестники, которые пришли из Форменоса, — ответил библиотекарь. — В этой книге — только правда. — И сыновья Финвэ ушли в Средиземье, преследуя Мелькора? Значит, это они стали изгнанниками и увели за собой других? — Да, двое старших, Феанор и Финголфин; Финарфин остался здесь, — ответил библиотекарь. — Теперь он король нолдор. — Но почему же мне ничего не рассказывали про Финвэ? Почему Ингвэ не говорил мне про нолдорских королей? Зачем было убивать Финвэ — ведь он всего лишь квенди, а Мелькор — один из Валар?.. — Не знаю. Мне кажется, если ты хочешь узнать подробности, тебе нужно повидать родственников Финвэ. Он задумался. Стоит ли беспокоить несчастных родичей Финвэ? Ведь он сам не уверен, что ищет. Но ведь именно убийство Финвэ, как он теперь понял, привело к Исходу нолдор, и, в конечном счёте — он теперь был почти уверен в этом — к его собственной гибели. И где-то там, далеко, если Тилион не обманул его, подвергается страшной опасности его брат… Он долго в задумчивости бродил по белым тропинкам сада среди цветущих лиловых глициний. Вчерашний ливень почти смыл белый песок, которым была посыпана дорожка вокруг дома; смыл даже землю так, что обнажилась скала, на которой был построен летний дворец Ингвэ. Наверное, именно поэтому он ступил так бесшумно — и услышал не предназначенный для него разговор. — Я не понимаю, племянница, ты действительно хочешь ему всё рассказать? — воскликнул Ингвэ. — Зачем это всё нужно? — Он же всё равно вспомнит, — сказала мать. — Когда-нибудь… — Он может ничего не вспомнить, если не попросить Ниэнну помочь ему. Я тебе это запрещаю. Ведь, в конце концов, всё кончено. Признай, что нолдор окончательно пали. Фактически их больше нет. Твоему сыну повезло, что он родился в ваньярском доме и может обо всём забыть. Что он будет думать о своей семье? — Ингвэ понизил голос, но юноша всё равно его услышал. — Зачем мальчику знать, что его дед был убит собственным сыном? Ты действительно хочешь рассказать ему такое о своём брате, Финдис? — Дядя Ингвэ, я всё равно не верю, что брат был способен на такое! — Он услышал шорох и грустный, странный звук; понял, что мать, как всегда, когда нервничает, начала перебирать струны лежавшей на диване лютни. — Я видел улики, Финдис; для меня они неоспоримы, я ездил тогда в Форменос, и я видел всё своими глазами. — Это ты один видел! Ты мне ничего не показал. Ничего! Почему, дядя Ингвэ, я и об убийстве, и об этом узнала только спустя столько лет?! — Всё осталось в Тирионе, я просто не хотел держать эту мерзость у себя в доме, — Ингвэ раздражённо стукнул каблуком об пол. — Сколько всего мне приходится скрывать! Ты бы хоть порадовалась, что мы избавились от этой истерички. — Истерички?! Я её очень хорошо понимаю! — Мать старалась говорить тихо, но от её голоса гудело нутро лютни. — И я не понимаю, как и зачем такое вообще можно было скрывать — и нет, я сейчас говорю не об убийстве моего отца! Признай, что они вели и ведут себя безумно. По-моему, это какое-то нездоровое отношение к… — Финдис, это всё последствия нервного потрясения, — сказал Ингвэ. — Такое даром не проходит. — Конечно, — ответила Финдис. — Только поэтому я до сих пор ничего не говорила сыну. Я за него боюсь. Но я считаю, что, оставаясь в неведении, он подвергнется ещё большей опасности. — Знаешь что? Я хочу отвезти твоего сына в мой зимний дворец на Таникветиле, — сказал Ингвэ. — Там его будут окружать только чистокровные ваньяр, и он и думать забудет про твоих… Мать вышла из комнаты и хлопнула дверью. Он видел, что мать настроена решительно, но понимал, что у Ингвэ больше средств, чтобы привести свой план в исполнение. Один раз он уже посещал зимний дворец короля ваньяр в заснеженных скалах на пути к недоступной вершине Таникветиля: белоснежные, с лиловатыми прожилками, стены; вечнозелёный голубоватый можжевельник в саду; витые, кружевные, как белые кораллы, парапеты, хрустальные колонны на садовой террасе и на башне-колокольне, откуда переливы серебряных колокольчиков возвещали о начале королевской аудиенции… Помоги своему брату… Дни и месяцы страданий, которых он не заслужил… Он засунул очки в карман рубашки и бросился обратно в библиотеку; библиотекарь уже запирал двери. — Ты сказал, можно поговорить с другими родственниками Финвэ. Где они, как их найти? — Ты можешь попробовать навестить его жену и невестку, — сказал библиотекарь. — Сегодня как раз приехал этот… всё время забываю, как его зовут. Спроси вон у него. Может быть, ты застанешь его около кухни. Молодой эльф выбежал из библиотеки на задний двор и увидел всадника на крупном рыжем коне. Это был юный по эльфийским меркам и по эльфийским же меркам очень красивый парень, которому от силы было лет сто-сто пятьдесят. Он был черноволосым, и блестящие локоны спускались до пояса тугими завитками. Что-то в его внешности казалось странным. Потом, присмотревшись, он понял, что именно: локоны были не настоящими, их завили щипцами (так делала его мать по большим праздникам). Кроме того, приезжий был одет в оранжево-алую тунику, усыпанную звёздами, и кожаный жилет (по картинкам в «Анналах» он уже понял, что так одеваются нолдор), но при этом на его предплечьях сверкали роскошные, широкие серебряные ваньярские браслеты, переливавшиеся зеркальцами слюды и перламутра. — Возьми, передашь Финдис, — сказал черноволосый эльф, подавая завёрнутую коробку одному из служителей. — Мне надо ехать. — Э-э-э… Мардил, подожди минутку, — сказал библиотекарь. — Вот ему надо кое о чём поговорить с королевой Индис. Ты не проводишь его? Он из дома принцессы Финдис. Нолдо смерил его презрительным взглядом и провёл пальцем по алым губам. — Хорошо, только я тороплюсь. Ты, возьми моего запасного коня и поедем. Тут недалеко. Только оказавшись на дороге, молодой эльф почувствовал себя в безопасности. — А ты кто такой? — спросил его Мардил. — Я… я сын Финдис, — признался он. — Понятно. Не видел тебя в их доме. Тебе сколько лет? — Двадцать восемь… исполнилось только что. А ты кто? Ты же нолдо? Мардил насмешливо посмотрел на него. — А ты?.. Ну ладно, да, я нолдо. Я живу на севере и управляю землями Форменоса, которые раньше принадлежали принцу Феанору. Теперь ими, как и остальными нолдорскими землями, правит король Финарфин. Часть дохода с этих земель должна поступать Индис, вдове Финвэ, и Нерданэль, вдове Феанора; кое-что полагается и твоей матери тоже. Зачем тебе Индис? Ты что, незнаком с ней? Ведь она мать твоей матери. Сын Финдис сбивчиво рассказал Мардилу о своих недоумениях, умолчав, конечно, о визите Тилиона. Тот поджал блестящие алые губы и тихо сказал: — Я тебя, конечно, провожу, но мой тебе совет: сиди дома. Вряд ли Индис хоть что-то знает: говорят, они с Финвэ разошлись и последние лет сто своей жизни он был один. Может быть, тебе и стоит поговорить с Нерданэль, но если куда-то с ней поедешь — не отставай от неё. Она женщина решительная, в обиду тебя не даст. — Индис уехала погостить к Румилю, — услышал он, — но давай ты рассчитаешься со мной. На крыльце скромного белого домика стояла высокая, статная женщина в белой рубашке, кожаном жилете и кожаных штанах. Он никогда и ни у кого не видел таких ярких, блестящих, коричнево-рыжих, как соколиные перья, волос. Она взглянула на него и сразу бросилась к нему, обняла; он тоже обнял её. — Ты мой любимый племянник!.. — воскликнула она. — Дорогой мой… — Нерданэль, Финдис не говорит ему, кем он раньше был, — сказал Мардил. — Не тебе ему об этом рассказывать. — Да как хотят, — тряхнула толстой косой Нерданэль, сразу помрачнев. — И как они его теперь называют? — Квайнафинвэ, «десятый Финвэ», — ответил он. — Финдис с её этим, как его, Эстельмо, совсем ума лишились, — сказала Нерданэль, причём совсем без раздражения — просто отмечая известный факт. — Да не они одни, — сказал Мардил. Он стал предъявлять Нерданэли содержимое седельных сумок; она что-то отмечала в бумагах, которые он ей подал, и бросала сумки на каменную скамью у входа. Про себя он поразился её силе: его мать так не смогла бы. — Я тебя не видел, и ты меня тоже, — сказал ему Мардил, уезжая. — Скажи, решил навестить бабушку, а привратник тебе объяснил, как проехать, договорились? Он кивнул и прошёл в дом за Нерданэлью. Она почти не смотрела на него; видно было, что слова Мардила её огорчили, и, может быть, обидели. — Поздно уже, — сказала она. — Поднимайся по лестнице на третий этаж, там комната для гостей. Завтра с утра я тебя провожу к Индис. Тёплая маленькая комната под крышей с полом из тяжёлых досок и светлыми деревянными стенами показалась ему необыкновенно уютной; за окном шумел ветер. Его сразу стало клонить в сон. Он упал, не раздеваясь, на застеленную вязаным покрывалом кровать. Проснулся он от того, что ему стало холодно. Ветер стих, но разогнал облака. Бледный квадрат лунного света лежал на полу; он поднял глаза. Тилион сидел на окне, но свет то ли проходил через него, то ли исходил из него самого. На его пальцах лучились серебряные кольца, на руках — усеянные бриллиантами и опалами браслеты. Ваньяр любили Тилиона за то, что когда-то он заботился о Тельперионе, и каждый год король Ингвэ выбирал для Тилиона самые красивые украшения из тех, что приносили его подданные. — Если я узнаю, что и почему случилось с Финвэ, это поможет моему брату? — спросил он сразу. — Да, очень, — ответил Тилион. — Если ты это узнаешь, ты поймёшь, как помочь ему. Послушай меня. Вот что ты должен знать. Убийцу видели: это был кто-то из дома Финвэ. Он был одет в серебристо-розовый плащ — такие плащи носили все сыновья Финвэ и дочь его внука Финарфина; всего плащей было четыре. Убийца разбил Финвэ голову ларцом. Убегая, он что-то выронил, но тут же подобрал. Говорят, что он оставил на месте убийства свой фонарик и тарелку, но они тут же исчезли оттуда. — Мой брат, о котором ты говорил мне, может быть к этому причастен? — спросил эльф. — Нет, — сказал Тилион. — Этого быть не могло. Майа взмахнул руками; его тело стало таять — лишь браслеты и кольца указывали на то, что он ещё здесь. — Подожди! — воскликнул юноша. — Кто велел тебе это мне рассказать? Тилион рассмеялся. — Серебро мне надоело, в следующий раз пусть это будет платина. Передай это Ингвэ! Кольца со звоном рассыпались по полу. — Я готов, — сказал он, спустившись вниз. — Погоди, — ответила Нерданэль. — Давай я покормлю тебя сначала. Он уселся на бордовый, мягкий диванчик в маленькой гостиной. Нерданэль стала молча ставить перед ним угощения, развернув в том числе кусок сыра, который привёз Мардил, налила немного вина в кубок из матового беловатого стекла. — Мне рано ещё, — сказал он робко. Она посмотрела на него с недоумением, потом поняла, что он имеет в виду не время дня, а свой возраст. Она улыбнулась ему и села рядом. — Тётя Нерданэль… — начал он. — Я тебе этого не говорила, — отрезала она. — Ну всё равно же ваш муж — брат моей мамы Финдис… — сказал он. — Тётя Нерданэль, меня назвали «десятым Финвэ», а я до сегодняшнего дня даже не знал, кем был Финвэ. Мама мне не рассказывала ничего. Я просто… Я хочу больше знать о своих родных. — Да зачем тебе, деточка, — сказала она и погладила его по волосам у виска. Он оглянулся. Кругом царила тишина; в доме, кроме них, явно никого не было. Он решился. — Тётя, я слышал, как мама и дядя Ингвэ разговаривали о том, что моего дедушку Финвэ убили. Дядя Ингвэ сказал, что убил его… один из родных. И ещё я слышал, что это был кто-то, одетый в розовый плащ. Я прочёл в книжке, что ваш муж… дядя Феанор… решил преследовать убийцу в Средиземье. Но если Мелькор действительно его не убивал, ваши родные ведь могли бы уже сюда вернуться, так? Нерданэль резко опустила стеклянный кубок на стол; ножка скрипнула по дереву. — Не могли бы, — сказала она. — Всё равно — не могли бы. Но… Зачем… Зачем ты мне это говоришь? И… мой муж давно погиб. Я это знаю. Зачем ты приехал?! — Простите, — сказал он. — У меня было видение. Я услышал, что мой брат сейчас в Средиземье. Что ему плохо там… — Мне кажется, твои там все погибли, — тихо сказала она. — Твои братья — точно. Поздно. Хотя… может быть, это всё только слухи. И здесь ты ничего не сможешь сделать, даже если брат твой жив. — Дядя Ингвэ сказал, что есть улики. Что они в Тирионе, и он мог бы забрать их себе, но не захотел. Нерданэль задумчиво молчала. Он побоялся сказать ей, что, по словам Ингвэ, убийцей был сын Финвэ. Вдруг это был Феанор? А вдруг это была она сама?! Ведь даже судя по скудному тексту «Анналов», и Феанор, и Финголфин были одержимы любовью к отцу. Юноша подумал, что жён обоих — и Нерданэль, и Анайрэ — соперничество братьев должно было приводить в отчаяние: ведь оно приносило вред их детям. Сыновья Феанора должны были отправиться за ним в изгнание в Форменос, расставшись с матерью и домом. Дети Финголфина, когда Финголфин занял место Финвэ, оказались детьми Верховного короля: должно быть, немало зависти и неприязни, особенно со стороны друзей Феанора, пришлось на их долю. Вдруг одна из женщин решила покончить с семейным кошмаром, убив Финвэ? Хотя, подумал он, Ингвэ вряд ли мог забрать что-то из дома Феанора… — Если так, — сказала Нерданэль, — давай поедем туда. Что-то это всё очень странно. Тебе надо поговорить с Финарфином об этом. Ты ведь его знаешь?.. — Нет, — ответил юноша. — Я ни разу его не видел. До вчерашнего дня я даже не слышал его имени. Нерданэль изумилась. — Почему?! — Я не знаю. Я так понял со слов мамы, что она как бы… не очень хочет, чтобы я общался с её родственниками. — Ладно, пусть будет так, я сама зайду к нему. У меня дома вряд ли что-то есть, но ко мне мы тоже можем зайти. И у меня есть ключ от дома Анайрэ. — А она не будет против? Где она? — Не знаю. Не уверена, — ответила резко Нерданэль. — Ладно, поехали так поехали. — Мама будет меня искать, — обеспокоенно сказал он. — Ты сказал, что поехал дальше на запад, туда, где сейчас Индис, — сказала Нерданэль. — Там она и будет тебя искать. А мы поедем не по той дороге, по которой ты приехал, а по соседней: проедем обратно к твоему дому, а потом свернём на Тирион. — Она встала, и он с удивлением увидел, как под кожаную куртку она надевает широкий пояс, в котором помимо ножа и стека для верховой езды были и рабочие инструменты. Он с беспокойством оглянулся на их дом с дороги, но никого не увидел: родители, видимо, ещё не вернулись от дяди Ингвэ. — Привет, — услышал он. Соседский мальчик за то время, что он его не видел, вытянулся ещё больше и сейчас был уже на полголовы выше Нерданэль. — Ты куда? — Ты никому не скажешь? — спросил юноша. — Мы едем в Тирион. Мне надо поговорить с моим дядей Финарфином. — Эх, давно я его не видел, — вздохнул подросток, — а ведь я так хорошо знал и его и его жену. Мы их обоих даже научили кое-чему, — и он задорно подмигнул. — Чему ты это его научил? — спросила Нерданэль с подозрением. — Своего приятеля спроси, он это тоже умеет. Хотя, увы, и не так хорошо. Ну, передавай им привет… Хотя нет, не надо, я лучше сам навещу Финарфина. Вот удивится! — Ты знала его? — шепнул он Нерданэль, когда они отъехали подальше. — Нет, — удивлённо сказала она. — Никогда его раньше не видела. — Я его тоже не помню, — вздохнул он. — И нет, я не знаю, что такое я должен уметь! — Заходи, смотри, — сказала она. Дом Феанора в Тирионе был тёмным и почти пустым. На простых белёных стенах виднелись следы снятых ковров и картин. Лишь кое-где было несколько стульев и пара столиков. Он понял, что Нерданэль уже давно не надеялась на возвращение своих близких и избавилась почти от всего, что напоминало о прошлом; ведь и жила она не здесь, а у Индис, жены своего свёкра Финвэ. Осталось лишь несколько сделанных ею скульптур в галерее на первом этаже: он узнал в одной из них свою мать Финдис. Она была изображена совсем юной, с лютней в руках, на которую смотрела недоуменно и чуть испуганно — видимо, только училась играть. Он беспомощно оглянулся: искать здесь что-то, конечно, было бессмысленно. Они поднялись на второй этаж. Здесь дом выглядел более живым: на полу остался толстый тёмно-алый ковёр. В конце широкого коридора, по бокам, были два стрельчатых окна и что-то вроде стеклянного шкафа, а в нём… Что это? — Открыть занавески? — спросила Нерданэль. Тяжелые занавеси-гобелены потянулись в стороны; одно кольцо со звоном лопнуло. В коридор хлынул солнечный свет, и ему показалось, будто он смотрит в зажжённый камин, где клубятся и летают искры. Здесь действительно был ажурный шкаф из стекла и тончайших золотых ветвей и травинок, и в нём он увидел призрачные очертания какой-то фигуры. Присмотревшись, он понял, что здесь ничего нет — нет ни статуи, ни модели, ни портрета, но то, что было здесь, так чётко обрисовывало кого-то, что легко было ошибиться. Предметы словно парили в воздухе на стеклянных крюках и подставках. Это был роскошный, видимо, женский убор: венец с подвесками, серьги, ожерелье, браслеты на предплечьях и запястьях, два соединённых цепочкой медальона на груди, пояс с огромной пряжкой и подвесками, браслеты на щиколотках. Там, где должны были быть пальцы, были кольца — два на левой руке и только одно — на правой. Золото горело так ярко, что удивительной работы веточки, удерживавшие стекло шкафа, казались латунной проволокой; капли оранжевых, розовых, красных и прозрачно-голубых бриллиантов будто светились собственным светом. Несмотря на это невероятное изобилие камней, узоров, цепочек, звёзд казалось, что если тот, для кого был сделан убор, наденет его, он будет выглядеть так же просто и естественно, как нежная и тяжелая утренняя роса на молодой траве. Он оглянулся и понял: нет, это не могло предназначаться для Нерданэль. Это всё не её. — Это подарок Феанора, — сказала она. — Но я не знаю, откуда он взялся. Мне кажется, он этого не делал. Он давно у нас. Одно кольцо я отдала сыну, Макалаурэ: он почему-то любил эту вещь и увёз его с собой. «Может быть, убийца потерял кольцо? — подумал он. — Может быть, это Макалаурэ? На кольце не должно было остаться следов — но вдруг оно разбилось?». Он стал перебирать про себя имена и прозвища внуков Финвэ, о которых он узнал из книги. — Теперь мы пойдём к тёте Анайрэ?.. — спросил он. — Давай. Мне сказали, что Финарфина сейчас, как всегда, нет в городе — он в доме на Тол Эрессеа, а его жена, видимо, вообще оттуда не выезжает. Так что выбора нет. Они спустились вниз, и Нерданэль достала из шкафчика на кухне большую связку ключей. Нерданэль открыла большим ключом тяжёлые, зелёные от времени бронзовые ворота. Вдали виднелся почерневший двухэтажный дом. Дорожки не было: вернее, приглядевшись, он увидел, что она есть, но камни так заросли травой, что ему приходилось раздвигать высокие стебли, которые приходились ему чуть ли не по пояс. Темное калиновое дерево выросло меж плит крыльца, и ступеньки были засыпаны прошлогодними ягодами и листьями; сейчас уже всё отцвело, но несколько лёгких розоватых лепестков прилипли к выцветшей серой двери. Нерданэль вставила ключ и дёрнула за ручку. Дерево слегка треснуло, но дверь не открылась. — Тут что, никого нет? — спросил он. Ему было не по себе. — Тебе помочь? — Никого, — ответила она. — Я вообще её очень мало видела после всего. Финарфин всегда говорил, что к ней лучше не приходить. И у Индис она не бывала. До Анайрэ было не добраться, хотя я всегда любила её и хотела бы её видеть. А потом она исчезла. — Куда она пропала? — Ему стало по-настоящему страшно; он ещё раз оглянулся на заброшенный сад, чёрный дом с запылёнными стёклами. Ворот отсюда уже не было видно. — Не знаю, — ответила Нерданэль. — Знаешь же… Со временем мы можем терять жизненные силы и однажды — просто исчезнуть, если их больше нет. Правда, в Амане вроде бы такого не должно происходить. Вот со мной почему-то не происходит. Нерданэль ещё раз повернула ключ; он аккуратно нажал на створки и ручку, стараясь не сломать замок. Дверь поддалась. Они оказались в высоком зале-прихожей, куда свет проникал через круглое окно в крыше. Два стекла вверху вылетели, и под ними на полу было грязное, заросшее лишайником пятно. Он оглянулся по сторонам, и вдруг Нерданэль вцепилась в его руку. — Что это? — Нерданэль указала на огромное зеркало. Он подошёл поближе и увидел на раме зеркала насечки, которые доходили ему примерно до подбородка. — Это как будто… как будто измеряли рост ребёнка, — сказал он. — У нас дома тоже такое. — Их не было… их не было раньше, не было! — воскликнула Нерданэль. — Не было! Здесь был ребёнок? Откуда ребёнок? Откуда? Нерданэль побежала наверх, он — за ней. Она прошла в конец коридора; там оказалась большая комната с огромной постелью. Он понял, что это спальня Финголфина. Но тётя не пошла туда, а распахнула другую, маленькую белую дверь в углу. За ней узкая, выкрашенная в белый цвет лестница вела наверх. Наверху оказалось несколько дверей. Нерданэль открыла одну из них: она стояла на пороге небольшой, но уютной комнаты, в которой царил идеальный порядок. В центре её стояла узкая кровать, предназначенная для ребёнка или подростка. — Это была спальня Фингона, — сказала Нерданэль. — Вот его кровать, в углу, его письменный стол. Но ведь здесь ещё и другая кровать! И рядом с ней столик и чьи-то вещи. Чьи-то ещё вещи! Игрушки. Кукла. Деревянная птичка. Если это был ребёнок Анайрэ… то куда он делся?! — спросила Нерданэль, ни к кому не обращаясь. — Неужели она осталась из-за него?! — Тётя, ты думаешь, это как-то связано с убийством? — Не знаю… — сказала Нерданэль. — Там, внизу, в спальне, что-то лежит на кровати, — сказал он дрожащим голосом. Ветхие шторы были наполовину задёрнуты; комнату окутывал мутный свет из-за грязных стёкол, делавший всё серым. На кровати с алыми витыми деревянными столбиками было серебристое покрывало. Юный эльф слегка коснулся его пальцами — ткань поползла, разрываясь и скатываясь, как паутина. У подушки лежал какой-то спутанный комок ткани. Он осторожно взял его и перевернул. Это был большой, толстый, когда-то светло-голубой шерстяной шарф, пропитанный сухими, тяжёлыми, густыми тёмно-коричневыми пятнами. В уголке шарфа был вышит герб и монограмма Финголфина. — Неужели там… кровь? — Нет, — сказала Нерданэль мрачно, — это не кровь. Это красная глина. Я видела такую, когда Амрод и Амрас приезжали ко мне, у них на обуви и плащах. Такая глина есть в Форменосе. Они говорили, что там её много во дворе и рядом. Карантир даже что-то там пытался лепить для меня из неё. Под шарфом лежала разбитая синяя тарелка — тоже с гербом и монограммой и разбитый, согнутый фонарик, в котором ещё была пара синих стёклышек. — Это и есть улики, — сказал он тихо. — Улики, — повторила Нерданэль. — Видимо, Ингвэ хотел сказать, что Финголфин был в Форменосе; там он уронил свой шарф, запачкал его. И, видимо, там же он оставил свой фонарик. Но при чём тут тарелка? — Да какая разница! — услышали они в коридоре мягкий, слегка шепелявящий, как у всех ваньяр, голос Ингвэ. — Зачем вы сюда поехали? Чего вы добиваетесь? Ну теперь ты видишь, Нерданэль? Твой деверь убийца. Брат твоей матери — убийца, — сказал он, обращаясь к молодому эльфу. — Разве вы не понимаете: Финголфин убил своего отца, так как боялся, что ему придётся рано или поздно отдавать власть ему или Феанору. Неужели ты, племянник, хочешь быть связан с этим проклятым родом? Зачем ты с ней сюда поехал? — Я хочу помнить, — сказал он. — Хочу. Я… я не могу так жить дальше. — Значит, ты хочешь вновь стать мятежником, пошедшим против воли Валар? Вновь породниться с такой семьёй… — Вот как ты заговорил, Ингвэ, — сказала Нерданэль. — А говорят, когда ты уламывал Финвэ жениться на твоей сестре, ты пел совсем другие песни. Тогда тебе казалось, что это для тебя честь быть родичем Финвэ. Объясни, пожалуйста, откуда всё это взялось, и почему оно лежит здесь? — После того, как остальные нолдор ушли из Амана, — неохотно пояснил Ингвэ, — мы с Финарфином поехали в Форменос. И там он нашёл этот шарф — шарф Финголфина со следами крови и грязи. Потом, по дороге, мы переезжали по мосту русло высохшего ручья, и внизу увидели разбитую тарелку и фонарь. Если… — Хорошо, Ингвэ, — Нерданэль явно не собиралась уходить. Она села в стоявшее у окна тяжелое дубовое кресло и положила ногу на ногу, как будто была хозяйкой дома. — Для начала объясни, при чём тут тарелка и как она указывает на виновность Финголфина в чём бы то ни было? Дети Финголфина, особенно Финдекано и Аракано, часто навещали моих детей в Форменосе, я об этом знала. Тарелка могла туда попасть в любой момент. — Она лежала вместе с фонарём. Фонарь, Нерданэль, принадлежал лично Финголфину и не мог попасть туда иначе, как с ним самим. Когда сыновья Феанора прибыли со страшной вестью об убийстве деда в Валимар, Келегорм рассказал мне, что утром он оставил дома одну из своих собак, а после убийства Финвэ собака тоже была мертва, — пояснил Ингвэ. — Убийца Финвэ привёз на этой тарелке что-то, чем он отравил собаку. Мелькору не было необходимости этого делать — что ему какая-то собака, хотя бы и подаренная Оромэ?! — Ладно. А теперь объясни мне, Ингвэ, каким образом на шарфе, который вы нашли в Форменосе через несколько недель или даже месяцев после убийства Финвэ, сохранились следы глины? Где его нашли? — спросила Нерданэль. — Ну откуда я знаю! — воскликнул Ингвэ. — Его нашёл Финарфин. И он сначала очень долго не хотел мне его показывать, поскольку шарф совершенно однозначно говорил о том, что там произошло. Потом, разумеется, мы отдали эти вещи Анайрэ. Мы ей всё объяснили. Я не понимаю тебя, Нерданэль. О чём мы вообще спорим?! Твой муж ненавидел Финголфина, а теперь ты сомневаешься в том, что из-за него все ваши беды?! — Ты вообще не смеешь упоминать о моём муже, Ингвэ: если бы не ты с твоей навязчивой идеей женить Финвэ на твоей сестре, не было бы на свете ни Финголфина, ни Финарфина, мой муж был бы жив и мои дети остались бы в Амане! — сказала Нерданэль гораздо более спокойно, чем можно было бы ожидать. — Ты думаешь, что Феанора оставили бы в покое? — почти прошипел Ингвэ. — Ты думаешь, что он никогда бы не… Да, я жалею о том, что сделал, Нерданэль… если бы я знал тогда, что он за существо… Если бы я тогда знал, что Мириэль… — О чём ты? — недоуменно спросила жена Феанора. — Ладно, — Ингвэ прикусил губу. — Племянник, я жду тебя дома. — Конечно, — всё так же спокойно и уверенно улыбнулась в ответ ему Нерданэль. — Но он оставил у меня дома свои вещи, и я обещала дать ему на дорогу еды и подарить кое-что из работ моего мужа, которые остались у меня. — Да-да, племянник, конечно, подарки ты должен взять, не обижай тётю, — к Ингвэ вернулась прежняя приветливость. — Ну теперь ты понял, милый, что всё это ужасно, не стоит твоего внимания и чем скорее забыть об этом, тем лучше, правда?.. Нерданэль вывела его из дома через заднее крыльцо и повела через заросший травой двор к задней калитке. Он едва успевал за ней. — Я оставила двух коней сзади дома, в роще, — выдохнула она. — Если хочешь… Хотя, наверное, действительно лучше так, как он сказал. — Нет, — возразил юноша. — Нет, так не лучше. Здесь что-то не так, тётя Нерданэль. Я не понимаю, откуда этот ребёнок и что с ним случилось. И я не понимаю, почему они не хотели, чтобы я видел Финарфина. И куда делась тётя Анайрэ? Когда… когда мама… Финдис… разговаривала с Ингвэ, он сказал «мы избавились от этой истерички». Что они имели в виду?! — Мы должны поехать на Тол Эрессеа и поговорить с Финарфином. Я должна узнать хотя бы где он нашёл шарф, — сказала Нерданэль. — Ты согласен?.. Просто… я могу попасть туда только с тобой. Меня туда не пустят — после всего, что сотворил мой муж… Ждать, когда Финарфин вернётся в Тирион, бессмысленно: говорят, его не было тут уже несколько лет. Он вспомнил слова Мардила: «если куда-то с ней поедешь — не отставай от неё». — Конечно, тётя, — кивнул он, — только наденьте что-нибудь, чтобы закрыть лицо. *** Перевозчики на Тол Эрессеа встретили его радостно, когда увидели вышивку с гербом и кольцо с печаткой дома Финдис, но они косо смотрели на Нерданэль: он объяснил, что она — его троюродная сестра-нолдо, которой нужно, чтобы Финарфин срочно рассудил её дело, связанное с разрывом помолвки. Оба тэлери старались держаться от неё подальше и мрачно переглядывались. Взявшись за руки, они пошли по берегу. Мама и отец уезжали к родственникам на Тол Эрессеа, но всегда без него: он оставался дома с воспитателями. Он увидел море впервые. — Тётя, тебе тут нравится? — спросил он и сжал её руку. — Даже не знаю, Фин… племянник. Море такое огромное, и его ничем не сдержать. Я чувствую… не знаю… грустно… немного страшно даже. — Мне тоже, — ответил он. — Это… это… что там?.. Впереди был разрушенный пирс; деревянные пристани давно сгнили и провалились, но каменная набережная с несколькими розово-жёлтыми мраморными павильонами стояла. Кое-где ветра повредили кружевные фигуры лебедей, чаек и куликов, искусно вырезанные из глыб оникса и агата, но многие ещё стояли, пропуская лучи вечернего солнца. От переливавшихся у него в глазах бликов от солнца и моря казалось, что резные, пропитанные светом полупрозрачные крылья трепещут; тонкие ножки каменных птиц порой исчезали среди лучей, и скульптуры словно действительно взлетали в воздух. — Какая удивительная работа! — воскликнула радостно Нерданэль. — Я никогда не была здесь, можно мы посмотрим? Это так… я бы так… Да нет, я бы могла, только бы я не стала делать птиц… Наверно, можно было бы… — Конечно, — ответил он, и она побежала вперёд; сапоги громко скрипели по белому песку. Она выхватила из песка фигурку ониксового зимородка, подняла его своими сильными руками, стала крутить, смотреть на свет, ощупывать отдельные детали. Он улыбнулся и пошёл вперёд, прошёл мимо неё; ему захотелось подняться на пирс. Выпуклый, высокий купол павильона парил над каменными мостками на клювах мраморных цапель, а под ним… Он пошатнулся; невероятная боль разорвала изнутри его грудь, перед глазами всё потемнело. «Ведь я забыл очки в библиотеке», — подумал он машинально. Его глаза снова и снова пытались вглядеться во тьму — до боли, до слёз… Как можно было забыть… И его жизнь стала раскручиваться перед ним, раскручиваться обратно от того момента, когда он осознал, что раны смертельны, что живот вспорот, что из горла выливается кровь — глотками, всплесками, как будто у него в груди разбитая чаша… …струны голоса в горле рвутся… … обратно… Он всё вспомнил. Он смотрел сквозь слёзы туда, где под крышей павильона увидел так хорошо ему знакомую хрупкую фигурку: короткая смешная косичка на плече, вздёрнутый носик, внимательный птичий взгляд — и поднятые вверх плечи, мучительно напряженные руки, которыми она опиралась на два костыля. И он чужим, срывающимся, высоким голосом крикнул: — Амариэ!