Loving Longest 2

…an urn full of the most luminous phosphor-light gathered of foam in dark places… …сосуд, полный самого лучистого фосфорического света, собранного из пены в тёмных местах…

Дж.Р.Р. Толкин

Маэдрос подумал, что даже Мелькор, наверно, вряд ли когда-нибудь видел Саурона таким — растерянным, непонимающим и полностью лишившимся дара речи. — Так ты хочешь сказать… Тургон, так ты имеешь в виду… И после этого вы говорите, что эльфы не носят на себе части тела своих собратьев?! — Не носят, — подтвердил с лёгкой улыбкой Тургон. — Это был один из вас. Один из айнур. Наши кости на вид трудно отличить от человеческих; в любом случае — они не светятся. — Но в Сильмариллах же заключён свет Деревьев… хотя… Саурон взял в руки осколок и снова внимательно оглядел его со всех сторон. — Да, конечно, сейчас я вижу, что у оболочки есть своё, отдельное свечение… Хорошо, допустим, это кость, — сказал он. — Как из неё можно было сделать оболочку этой дряни? Вы видели? Вы все знали, как это было сделано? Он окинул сыновей Феанора таким взглядом, что все они слегка отступили — все, кроме Маэдроса. — Нет, я не знал, — сказал Майтимо, — и никто из моих братьев — тоже. Оболочку отец создавал в одиночестве. Видимо, это и подсмотрел дядя Финарфин. Саурон оглянулся на тело младшего сына Финвэ. Лицо Финарфина казалось совсем юным и каким-то сонно-довольным, как будто бы он прилёг после утомительного состязания в беге или скачках. — Ладно, хоть тело заберу с собой, — сказал он. — Так мы не договаривались, — возразил Гил-Галад. — Я сам позабочусь о нём. Гил-Галад наклонился над ним; он осторожно приложил отрубленную часть черепа на место, заботливо укутал Финарфина своим королевским золотым плащом и взял его на руки — с неожиданной для него, стройного и невысокого, силой. Он снова стал не юным королём, а Перворожденным, отцом Финвэ, который нёс на руках своего погибшего внука. — Бедный мальчик, — тихо сказал Гил-Галад. — Бедное дитя, ты так и не вырос. Ты так и остался ребёнком, для которого важнее всего — отец и старшие братья… *** Только теперь Пенлод действительно понял, что именно имел в виду Тургон, когда сказал: «Майрон не любит, когда его обманывают и не простит обмана никому. И вот когда он это поймёт, начнётся свистопляска». Белое лицо Майрона застыло в каменную маску. — Тургон, тогда я жду ответа от тебя, — сказал Саурон. — Как это было сделано и как и когда ты об этом узнал? — Я, — ответил Тургон, — стал догадываться о чём-то подобном, как только увидел Сильмариллы. Потому что я уже видел кости айнур раньше. Но раньше я не был в этом уверен и это мне не казалось важным. До того, как был убит Финвэ и Сильмариллы исчезли, мне казалось, что дядя Феанор знает, что делает. Боюсь, что я ошибся. — И где же ты мог видеть кости айнур, тем более в Валиноре? — зло и недоверчиво спросил Майрон. — Тебе приходилось исцелять кого-нибудь, Майрон? — ответил Тургон вопросом на вопрос. — Не с помощью знаний, которые ты приобрёл за свою жизнь, а с помощью своей силы айну? Ты знаешь, как это делается? — Никогда. Я уже объяснял тебе, Нельяфинвэ, — он кивнул в сторону Маэдроса, — что я могу искусственно поддерживать жизнь в течение определённого времени, чтобы успеть в это время провести допрос или другие действия. Я могу скрыть свой и чужой внешний облик и преобразить тело, причём довольно существенно. Но приставить отрубленную голову, — Саурон выразительно махнул рукой в строну огромного кровавого пятна на белой садовой дорожке, которое осталось от тела Финарфина, — я не смог бы, и, думаю, не смог бы и Мелькор. — Да, возможности манипуляции с живыми существами для айнур, как мы знаем, несколько ограничены, — сказал Тургон. — Очевидно, что многие айнур могут делать то, что ты с твоим хозяином совершал, создавая драконов, и, видимо, орков — опыты с живым организмом, его преображение, которое происходит в течение месяцев или лет. И при этом, насколько я понимаю, айнур могут исцелять сами себя — это так? — Да, — неохотно ответил Саурон, — мне пару раз приходилось. Да и сейчас придётся, — сказал он, прижимая к руке откушенный палец. — Так вот, Майрон, давным-давно, в Валиноре, мой старший брат Фингон во время прогулки упал с коня и сломал руку об камень. Очень сильно: он потерял сознание, хлынула кровь и обломок кости вышел наружу. Я ехал вместе с ним, и был очень напуган. И кто-то из Валар исцелил его при мне, так что я увидел, как это делается: если айну нанесёт себе такое же увечье и исцелит себя, при этом он может… я не знаю, как это назвать — может одновременно исцелить и одного из детей Илуватара. Восстановить именно то, что нужно. И чтобы исцелить моего брата, тому, кто это сделал, понадобилось так же выломать себе руку. Вот тогда я и увидел, Майрон, как выглядят ваши кости. (*здесь — бонусная сцена, см. далее)) — Тургон, я всё равно не понимаю. Ну как ты это себе представляешь? — спросил Карантир. — Как мой отец смог бы сделать эту самую оболочку из кости? Кости — по крайней мере кости большинства зверей, людей, да и, наверное, эльдар — твёрдые и раскалываются, если надавить на них. Их трудно даже резать без специальных инструментов. Как можно сформировать из них несколько октаэдров без видимых швов? Тем более если они прозрачны. — В отличие от дяди Финарфина, я не видел, как Феанор делал их, но сейчас покажу, как это, по моему мнению, должно было быть. Тургон достал большой лист бумаги, уголь и линейку. — Я долго думал об этом, — продолжал он, проводя странные изломанные линии, — и пришёл к выводу, что если айнур приобретают физический облик, спускаясь в Арду, то у этого физического облика должна быть какая-то основа. Да, говорят, что физический облик для айну — всё равно, что для нас платье, но у одежды тоже есть своя форма, сделанная по выкройке, швы, подкладка и застёжки. Если у айнур есть костяк, то он, думается мне, должен обладать свойствами мягкого металла наподобие свинца — или того же стекла: когда айну меняет облик, то и эта основа тоже должна менять форму. Поэтому кости айнур должны поддаваться ковке и сгибанию. Был ещё один момент, который окончательно подтвердил мои предположения. Ты, Майрон, наверное, слышал от нашей общей знакомой Нан рассказ Унголианты о том, как она побывала в Форменосе вместе с Мелькором. Ты помнишь, что когда они ждали у дороги, ей показалось, что вроде даже падалью какой-то запахло? Я уверен, что оболочка Сильмариллов должна была пахнуть для неё именно так: ведь это часть тела кого-то из айнур, а Унголианта должна быть очень чувствительна к такого рода запахам, раз она поедает других. Если честно, Майрон, я думаю, что руки твоего хозяина, конечно, действительно могли сгореть из-за того, что камни были благословенными и должны были приносить несчастье тому, кто владеет ими не по праву, но, возможно, какую-то роль в этом сыграло и прикосновение к этой изменённой, сплавленной кости: ведь у него не только обгорели руки — его собственные кости лишились гибкости, и не позволяют ему изменять внешние очертания тела. Тургон продолжал сосредоточенно чертить и потом стал ещё что-то обрисовывать. — Смотри. — Тургон достал и развернул три куска толстой синей бумаги. — Это развёртка — точная проекция граней Сильмарилла на плоскости, которую сделал для меня Майтимо. Их три. Теперь посмотри на мой чертёж. Пенлод уже видел этот чертёж, но он тоже внимательно всмотрелся. — Это какая-то башня с зубцами? — спросил Аракано. — Скорее похоже на ворота, — сказал Пенлод. — Мне кажется, что это большая печь, — с сомнением сказал Майрон. — Твоё предположение мне нравится, но нет, — сказал Тургон. — Посмотрите теперь на то, как сюда укладываются грани камней. Тургон выложил на свой рисунок чертежи Сильмариллов. Они поместились внутри него, не заходя на то, что Майрон счёл устьями печи. Тургон добавил к рисунку несколько штрихов, потом вырезал его из бумаги, сделал в нём несколько отверстий и сложил. — Ты видишь, Майрон? Это череп. Они вырезаны из него. Череп этот несколько крупнее нашего, как у валар и многих айнур в их естественном виде, и Сильмариллы укладываются сюда идеально. Пенлод, когда в первый раз увидел рисунок Тургона, тоже принял отверстия глазниц за ворота, а зубы — за зубцы или гигантские жемчужины, украшавшие некогда врата Гондолина. Пенлод представил себе Финарфина, который заглядывает в мастерскую Феанора — он даже знал, откуда, — забравшись на стропила смежной кладовой и вытащив досочку из неплотной стены между кладовой и мастерской. Представил себе, как Финарфин смотрит в щель и видит в темноте мастерской Феанора, видит, как радостно сверкают у старшего брата глаза, видит в его руках — что? Молоточек, долото, раскалённые докрасна щипцы? А перед ним на столе — светящийся голубым светом полупрозрачный череп, череп больше, чем голова любого из квенди. Пенлод понимал, что Финарфин лукавил, утверждая, что, отдавая Сильмариллы Мелькору, пытался спасти семью от беды… но ведь в его словах была и большая доля правды. Разве можно было не прийти в ужас, видя это? Белый бумажный череп в руках Тургона смотрел на них своими прорезанными глазницами. Майрон щёлкнул пальцами и он вспыхнул огненным облаком; Тургон едва успел убрать руки. Тургон медленно, почти лениво смахнул пепел со своих пальцев и вытер их платком. Майрон молчал. В глазах у Маэдроса потемнело. Совсем тёмным стало небо, фонтан превратился в бездонный колодец. Он опёрся о руку Маглора и увидел, что тот на грани обморока. — Как тут стало душно, — сказал Гельмир, — мне как-то уже нехорошо. А тебе, Арминас? Светловолосый эльф пожал плечами и презрительно отвернулся. — Тургон, ты ведь сам не видел, как именно Феанор это сделал. Так почему это должен был быть именно череп? — сказал Кирдан. — Ведь Феанор мог и переплавить кости, раз они похожи на свинец или стекло. Ему ответил Майрон, ещё немного покрутив осколок в руке: — Видишь ли, я не экспериментировал конкретно с этим материалом, но какую температуру и в течение какого времени могут выдержать тела айнур, я представляю. У себя в мастерской Феанор просто не смог бы получить температуру, необходимую для плавки — у него не было нужного оборудования. Хотя Маэдрос и отказался в своё время отвечать на наши вопросы по поводу изделий своего отца и его методов работы, другие ученики Феанора оказались более сговорчивы, — криво усмехнулся он. — Я практически уверен, что это ковка и что предположение Тургона абсолютно верно. Резать и ковать плоский лист — свод черепа — и придавать ему форму было гораздо проще, чем пытаться расплавить другие кости. Хотя лопатки и тазовые кости тоже более-менее плоские, и их тоже можно было попытаться выковать в нечто подобное — размера, думаю, хватило бы… А разреши-ка мне, Кирдан, уточнить смысл твоего вопроса? Ты хочешь сказать, что если это была кость руки или ноги, то её обладатель мог бы остаться в живых и значит, никто из Валар не может быть виновен в убийстве собрата? Стало быть, отрубать руки и делать из них украшения можно? Вообще-то я и сам всегда так думал, да и оркам и людям с Востока советовал то же самое. Но, к сожалению, вот этот кусок, который остался у Маглора, очень похож на тазовую кость. Жить, когда у тебя выпилен кусок черепа, вполне можно, но если тазовая кость погнута и распилена на мелкие кусочки — то это, скорее всего, означает, что её обладатель прекратил своё физическое существование. — Минуточку, — подала голос Луинэтти, — Макалаурэ, а ты ведь при мне говорил, когда показывал осколок: «это я его нашёл, к сожалению». Если ты его нашёл, то ты ведь должен был видеть этот самый скелет и представляешь, как именно Феанор разделил его? — Да, Макалаурэ… — хрипло выговорил Майтимо, — ты же много путешествовал с отцом. Вы вместе… я всегда знал, что вы были вместе, когда нашли материал для Сильмариллов. Ты ведь не мог не понять, что это. Маглор сплетал и расплетал пальцы, не глядя на брата. — Да, его нашёл я. Но я ничего не знал!.. Мы достигли западного берега Амана и ехали вдоль него на север. Я думаю, это было не так далеко от наших мест, мест, где потом отец построил Форменос. Там был большой полукруглый залив, который обрамляли две огромных скалы. Песок на берегу этого залива, между скалами, был не таким, как на всём побережье до и после этого. Песок был тёмно-алым. Я тогда был ещё почти ребёнком, мне было лет пятнадцать, я думаю, может быть — меньше. Отец сначала боялся отпускать меня, потом позволил погулять вдоль берега. И я увидел, что среди камней что-то блестит. Я потянулся и подобрал это — это был тот осколок, который лежит у меня в ларце. Я увидел дальше разлом, который тоже блестел, но не понял, что это. Подозвал отца. Он подошёл, стал смотреть, немного разрыл песок и сказал мне, чтобы я отошёл подальше и не мешал ему. Потом он всё закрыл и положил сверху большой камень. Потом отец возвращался туда… — Я не понимаю, как такое вообще могло случиться? — дрогнувшим голосом выговорил Пенлод, ни к кому не обращаясь. — Почему этот скелет или отдельные кости вообще лежали там, в Амане, на западном берегу? Чьи они? Мы знаем, что некоторых айнур, например, тех же балрогов можно убить: я же сам это видел! Но мы ведь точно знаем из сочинений Румиля, что Валар убить нельзя, да и самые могущественные айнур… — Да, сами Валар уверены в своей неуязвимости, — кивнул Тургон, — и они, в частности, Манвэ, говорили об этом нашим учёным, в частности, Румилю. Оспаривать слов Румиля я не стану. Но хозяин Майрона, — произнёс он с каким-то непередаваемым пренебрежением, которое, как показалось Пенлоду, должно было оскорбить Саурона, — как мы слыхали, очень боится за свою телесную оболочку. Майрону, думаю, самому знакомо это чувство как раз потому, что его жизнь недавно была в большой опасности — из-за Берена и Лютиэн. Но почему так боится Мелькор — при его-то самоуверенности? Лично у меня уже давным-давно, когда я прочёл те слова Румиля — «смерти никто не может причинить никому из племени Валар», возник вопрос: откуда Румиль мог это узнать? Как Румиль мог утверждать тогда, в Амане, что убить Валар в принципе невозможно, если кто-то уже не пробовал это сделать? После полного или частичного разрушения телесной оболочки дух даже самого могущественного айну может ещё долгое время не вернуть её себе, но в конце концов, это, скорее всего, произойдёт, особенно если он сам хочет этого. Я не исключаю, что тот, кому принадлежали эти кости, уже обрёл новое тело. Но даже если это так, — теперь Тургон обернулся к Майрону и обращался уже лично к нему, — как ты думаешь, что могли почувствовать Валар, когда перед ними появился Феанор с драгоценностями, которые представляли собой части тела их убитого собрата или родича? Они ведь должны были это понять? Может быть, Ване или Тулкасу было до этого не додуматься, но Вала с такой мощью, как у Мелькора?.. Неожиданно вмешался до сих пор молчавший Финрод: — Турьо, Румиль, думаю, знал намного больше, чем говорил. В библиотеке Ингвэ хранится экземпляр «Анналов Амана», которые были сильно переработаны Румилем. Я тогда ещё не понимал, что происходит, но на всякий случай взял их с собой. — Финрод достал из сумки на поясе книгу, и передал её Тургону. Тургон поднёс книгу к лицу, внимательно вглядываясь в строчки. — Некрасиво получилось, — сказал он. — Первоначально это была хроника Квеннара Исчислителя. Правда, переписанная кем-то ещё, это не его почерк. Я думаю, Пенлод, это почерк твоего брата, Пенголода-старшего. Та хроника — я это знаю — заканчивалась на ссоре Феанора с моим отцом. Румиль попытался дописать что-то ещё дальше, но потом стёр всю книгу, кроме нескольких иллюстраций-миниатюр, и написал «Анналы» заново. — То есть оригинала «Анналов» Квеннара, похоже, нет даже в Амане? — заметил Майрон. — Здесь, в Средиземье, они хоть у кого-то были? Маэдрос, Маглор и Куруфин ответили отрицательно, Карантир сказал: — Нет, всей книги у меня не было, но у меня была пара страниц, где описывалось пленение Мелькора: я переписал их для Амрода. Амрод вышил по ним несколько гобеленов, где изобразил, как там было описано, Манвэ на его лазурной колеснице, запряжённой тремя белоснежными конями, а братьев Мандоса и Лориэна — на чёрной, запряжённой вороным конём Мандоса и дымчатым конём Лориэна. Но и гобелены, и страницы давно пропали. Тургон, вообще-то это ты делал для нас оттуда выписки — Квеннар мне отказал в этой услуге, он-де был слишком занят. «Анналы» же должны были быть у тебя… до последнего момента, — Карантир смутился и замолчал. — Гортаур, может быть, теперь «Анналы» всё-таки у вас?.. — Такой книги в Гондолине я не находил, — ответил тот. — Тургон, милый, ты опять начал эту игру в перепрятки? — Нет, — покачал головой Тургон, — эту книгу я давно сжёг. Можешь не искать. — Это ещё почему? — спросил Саурон. — Хотя… ладно, сжёг так сжёг, — с поразившей Майтимо небрежностью сказал вдруг он. Майрон резким жестом забрал у Тургона рукопись, которую привёз Финрод. — Попробуем как-нибудь восстановить стёртый текст. Тургон, а ты думаешь, Феанор сделал это сознательно? Сознательно разыграл эту карту? Создал Сильмариллы, чтобы получить власть над Валар? Мог ли Феанор кого-то шантажировать? — Нет, — сказал Тургон, — я так не думаю. Мой дядя Феанор был слишком горд, чтобы играть роль вымогателя. Кроме того, мне лишь случай помог узнать, что кости айнур — а может быть, даже не всех айнур, а только самых мощных из них, самих Валар, — выглядят именно так. Феанор мог искренне полагать, что перед ним — останки некого существа, убитого Валар при создании Амана. В конце концов, Феанор знал от отца и других старших родичей, что Мелькор создавал чудовищ разных видов: есть рассказы, что в числе их были и подобные детям Илуватара великаны, уванимор. Феанор не боялся пользоваться ничем, и его ничто не смущало. Но даже если бы он знал всё, то чужие чувства и страхи — чьи угодно, даже Валар — не значили бы для него ничего. — Тургон, так ты подозреваешь кого-то из Валар или айнур, — кроме Мелькора? — нахмурился Кирдан. — Кто мог убить его? Или… её?.. — Его, скорее всего, — усмехнулся Саурон. — Если этот осколок действительно фрагмент тазовой кости — это мужская кость. По крайней мере, исходя из того, что я знаю о костях людей и эльдар. Хотя… хотя… кто его знает! Тургон, интересно, а на твоих тазовых костях остались следы родов? Кстати, если тебя убьют, я получу твои останки? Пенлод, эй, я бы очень хотел потом иметь хотя бы его скелет. Договорились? — Кирдан, я ничего не знаю, — ответил Тургон. — Я могу только предполагать. Очень может быть, что сам Мелькор убил того, кому принадлежал этот череп, — сказал Тургон, — и ему хотелось скрыть это от остальных Валар. — Но ведь материалы… кости… нашли ещё до освобождения Мелькора из заточения! — возразил Маглор. — Ты неправильно всё понимаешь, Макалаурэ, — сказал Тургон. — Вспомни, что Валинор не возник из ничего. В начале времён, когда Валар обитали на острове Альмарен, Валинор или, по крайней мере, часть земли, которую Валар после превратили в Валинор, уже должна была существовать, но она была пуста и необитаема. Кто-то спрятал это тело в месте, куда — как ему (или ей) казалось, никто и никогда не заглянет. Если в убийстве виновен Мелькор, то это могло выглядеть так: он убил одного из своих братьев до того, как уничтожил Светильники Валар, Иллуин и Ормал, а Валар были вынуждены покинуть Альмарен и обосноваться в Валиноре. Очень может быть, что Мелькор убил его за то, что ему было известно о планах Мелькора уничтожить Светильники. Я знаю историю (она была в «Анналах» Квеннара), что Мелькор помогал строительству Светильников и нарочно внёс в их конструкцию ошибку, из-за которой они рухнули сами: убитый мог это понять и поэтому от него избавились. Мелькор мог заманить его на земли, которые позднее стали Валинором, избавиться от него там и там же спрятать тело. Ему просто не повезло: после того, как Альмарен перестал существовать, Валар выбрали место преступления, чтобы обосноваться там. Тогда выходит, что именно поэтому Мелькор так отчаянно стремился заполучить Сильмариллы и бежать из Валинора: если бы кто-то понял, что произошло, наказание за такое убийство было бы более жестоким, чем за всё, что он сделал до этого и его собратья могли попытаться вообще устранить его из Мира. Но может быть, его — или её — убил и кто-то другой. — Турукано, что с тобой?! — спросил Финрод. — О чём ты говоришь? Мне кажется, ты помешался. Кто, кроме Мелькора, может быть способен на такое?! — Знаешь, Финдарато, — сказал срывающимся голосом Карантир, — я что-то тебя не понимаю. Нашего отца Феанора всё время обвиняли в том, что он хочет убить своего брата Финголфина, и Валар этому верили. А ведь никто из нас тогда не мог представить себе не только что такое «убийство»: мы даже плохо понимали, почему ушла из жизни мать Феанора, Мириэль, и что вообще с ней случилось. Мне кажется, раз так, значит, убийство для них — что-то, с чем они уже сталкивались. И… — Карантир тяжело вздохнул, потом сжал кулаки и продолжил: — Когда это случилось, они могли не понимать, что делают. Я ведь не хотел повредить Финвэ, когда ударил его. Я мог его убить. Может быть, и дядя Финарфин не хотел ему повредить: он просто был в ярости. Но ведь Финарфин сделал это. Финвэ убили. Точно так же тот, чей череп тогда нашёл Макалаурэ, мог погибнуть по такому же стечению обстоятельств. — Но Валар, как Самовоплощённые, не могут желать… — возмущённо начал Финрод. — Финрод, — сказал Кирдан. — Здесь присутствует кое-кто, кто, может быть, мог бы объяснить тебе это лучше, — и он бросил взгляд на Гельмира, — но всё, что обладает разумом, обладает и личностью. Как правильно пытался сказать тебе Карнистир, личность, обладающая волей, может совершать самые разные поступки, которые не всегда будут обусловлены разумом, каким бы высоким и развитым он ни был. — Но Валар не могут… — снова начал Финрод. — Достаточно сказать… — неохотно выговорил Гельмир, пристально глядя Финроду в глаза; тот вздрогнул и опустил глаза, узнав в нём Ульмо, — достаточно сказать тебе, что сейчас Мелькор — не единственный из Валар, кто познал страх. Но вообще-то я тоже хотел бы знать, кого же из нас ты подозреваешь, Тургон? — Я не могу высказываться на этот счёт, — сказал Тургон, выговаривая слова резко и отрывисто, как будто кругом был ледяной холод, — но если это не Мелькор, и Мелькор понял, что произошло, то он решил, что ему будет очень выгодно иметь эту вещь, вечное напоминание о преступлении, при себе. Тогда получается, что тот, кто убил одного из себе подобных, только рад, что Мелькор вместе с камнями покинул Валинор, и не заинтересован ни в его наказании, ни в возвращении Сильмариллов. А ты что-нибудь помнишь об этом, Майрон? — Нет, — сказал тот, пристально смотря на Тургона. — Ничего. — Может быть, давно, ещё до пробуждения детей Илуватара?.. Может быть, ты помнишь, чтобы кто-то из вас пропал? Долго не подавал о себе вестей? Какие-то подозрительные ссоры или?.. Или ты пришёл в Арду ещё позже? Если это так, то… — Не знаю, — с усилием ответил Майрон. — Не помню. Он встал и вдруг быстро подошёл к Маглору и взял у него из рук шкатулку, в которой тот хранил осколок. Майрон достал искрящийся жёлтыми огнями перстень. Маглор хотел было вернуть его себе, но замер. Майрон сжал перстень в кулаке. Лицо его при этом видел только Маглор — Маглор опустил глаза и отошёл. — Эту вещь — вещи — ты тоже там нашёл, сын Феанора? — спросил Майрон. — Нет, нет, — ответил Маглор дрогнувшим голосом, — нет, не может быть. Их сделал отец. Отец сделал это для матери. Оно не могло там быть. Это не могло — не могло принадлежать тому, кто… — Кано, ты неправ, и ты это прекрасно знаешь, — жёстко ответил Маэдрос. — Когда эти украшения появились у нас в доме, отец ещё не мог сделать что-то подобное. Мы же все прекрасно понимали, что они чужие, и мать не стала их носить. — Ты уверен, что они женские? — спросил Тургон. — То есть что они предназначены для женщины? — Думаю, да, — сказал Маэдрос. Майрон обернулся к ним — и только Тургон смог спокойно выдержать его взгляд. И именно к нему он обратился. — Тургон, ты думаешь, что так ловко всё разыграл, не так ли? — Да, — ответил Тургон, — я считаю именно так. Я многого не знаю, может быть, я ошибаюсь почти во всём, но я уверен в одном: Мелькор скрыл от тебя истинную суть Сильмариллов. Иначе бы ты во многом вёл себя по-иному. И я повторю ещё раз: весьма вероятно, что в скором времени твой хозяин хочет броситься на штурм Валинора — или же бросить тебя на штурм Валинора — при том, что у него вполне может быть возможность манипулировать кем-то из тех, кто там правит, а ты об этом не знаешь. И нет, сейчас я не имею в виду нашего дядю Финарфина, хотя к нему это тоже относилось: Мелькор знал его тайны и мог быть уверенным в том, что Финарфин будет сопротивляться всякой попытке помочь изгнанникам-нолдор. — Турьо, но мой отец же исполнял волю Валар, или думал, что исполняет… — Финрод осёкся. Он и сам понимал, что говорит что-то не то; потом посмотрел на остальных — и ему стало не по себе. До этого он сам, признаться, смотрел на сыновей Феанора с некой холодностью, всё время помня о том, что они участвовали в убийстве родичей в Альквалондэ — его родичей, родичей его матери в том числе. Теперь он, наконец, осознал, что все, кто знает тайну убийства Финвэ, теперь будут смотреть с опаской на него— как на сына Финарфина. — Финрод, — обратился к нему Саурон, — а кстати, твоя невеста Амариэ действительно калека? Мне об этом говорили, но, признаться, я как-то не поверил. У Финрода перехватило дыхание; он не мог поверить, что Саурон снова допрашивает его — и более того, это происходит в присутствии его друга Тургона, который не возражает против этого. Он взглянул на Тургона, но тот никак не отозвался. — Да, Гортаур, это правда, — ответил Маэдрос, — я знал её, хотя и немного. Но тебе-то что? — А то, Нельяфинвэ, — ответил Майрон, — что Амариэ, невеста всеобщего любимца — Финдарато, сына ещё более всеобщего любимчика Финарфина, в течение столетий ползала на костылях по Аману и это никого не волновало. А вот когда твой дружок Фингон сломал руку, сразу прибежал кто-то из Валар. Тебе это не кажется странным? Ты думаешь, что орёл прилетел, чтобы вывезти из Ангбанда тебя? А я вот думаю, что не тебя, а Фингона. А потом он прилетел за телом Финголфина. Что это за суета? Итак, Тургон, скажи-ка, кто из Валар оказался таким любезным? Кто исцелил Фингона? — Не могу тебе сказать точно, кто из Валар это был. Я не знаю, — любезным тоном ответил Тургон. — Я не думаю, что это имеет какое-то значение. — Если бы не имело значения, ты бы сказал, — фыркнул Майрон. — И если я правильно представляю себе механизм того, о чём ты говорил, то совершая такое исцеление, айну должен был принять свой истинный облик. — Видишь ли, Майрон, я не знаю истинного облика всех Валар, — сказал Тургон. — Я знаю, как на самом деле выглядит Ульмо, и я знаю истинный облик Мелькора, но это всё. Я мог не узнать его — или её. — Ну, ладно, Тургон. — Майрон оглядел собравшихся. — Признаюсь, что имею основания быть вам благодарным за помощь, — он усмехнулся, — и готов в ответ оказать какую-нибудь небольшую услугу. Тебе, Тургон, и вам, сыновья Феанора. Просите! — Нам ничего от тебя не нужно, — ответил Маэдрос. — Никому из нас. Тургон молчал. — Послушай, — неожиданно сказал Аракано. — Я слышал, что у тебя на службе или у тебя в плену находится Гватрен. Тот, кого любит Карнистир. Верни его ей, пожалуйста. Я тебя об этом прошу. Майрон удивлённо хохотнул. — Ну и ну. А вы знаете, что он может быть в состоянии, гм, скажем так, не очень пригодном к употреблению? — Ты можешь вернуть его живым? — резко сказал Аракано. — Ну могу, — пожал плечами Майрон. — Пусть Карантир придёт за ним. Эй, Тургон, может быть, я всё-таки могу тебя чем-то порадовать, а? — Ты знаешь, что мне нужно. Но это может быть только твоё решение, и я знаю, что просить тебя об этом бессмысленно. И ты должен что-то делать дальше, — сказал неожиданно жёстко Тургон. — Ты не можешь это так оставить. — А почему ты думаешь, что меня всё это вообще интересует, Тургон? — усмехнулся Майрон. — То, что твой дядя убил твоего дедушку и то, что кто-то из Валар убил другого и позволил Феанору его расчленить? Деяния Валар меня вообще не слишком волнуют… — Да? — спросил Тургон. — Ты поэтому отказываешься говорить вслух на валарине? Ты показываешь нам то, что мы считаем твоим истинным обликом, но скрываешь свой истинный голос? Почему бы это? — Тургон, ты считаешь, что я буду склонен щадить тебя или других из-за твоей догадливости? — резко ответил Майрон. — Нет, не считаю, — ответил Тургон. — И я не считаю, что ты — в отличие от Мелькора — будешь пытаться продолжать делать что-то только потому, что потратил на это много времени. Вокруг Майрона появился горячий, начинавший светиться огненный ореол; Майтимо догадался, что он сейчас исчезнет — как и в тот раз, когда он забрал у них замок от ларца с Сильмариллами и серебряный нож, которым его сестра ранила Финвэ. — Очень легко, Майрон, так прервать разговор, — процедил Маэдрос, — куда же ты уходишь от нас? — Да, Майрон, — сказал Кирдан, — куда же ты торопишься? У меня ведь есть нужная тебе книга, а ты меня даже не спросил. — У меня тоже много чего есть, — смеясь, сказал Майрон. — Я собираю всякие разные вещи. Тебе, Кирдан, небось, такое и не снилось? Вместо ворот на берег моря раскрылась чёрная дыра; Майрон отступил в неё. Сначала Финрод, а потом и остальные за ним отошли — боясь, что он утянет их за ними к себе. Лишь Кирдан и Майтимо смотрели туда. Они увидели незнакомую им комнату, отделанную шахматными плитами из коричневого и чёрного мрамора. Первым, что выделили глаза Майтимо, было то самое брачное ожерелье Фингона, которое он тогда отказался взять из рук Гватрена. Оно лежало на краю серебристо-чёрного покрывала. Покрывалом, подбитым длинным серебристым песцовым мехом, было закрыто ложе. Рядом горели три хрустальных светильника — работа Тургона, всё, что Майрону удалось сохранить из стеклянных предметов, которые хранились в королевском дворце в Гондолине. Сверкание золота, жемчуга и мягкое свечение янтаря было подобно отблескам зари на тихом озере. На чёрном покрывале лежал Финголфин; его длинные чёрные волосы сверкая, стелились по матовой чёрной ткани и стекали вниз, на мраморный пол. Он был облачён в золотое одеяние из затканной бабочками и лилиями парчи; на лепестках лилий дрожали жемчужные капельки; его шею облекали тяжёлые солнца сгустков янтаря. Майтимо, чтобы не закричать, вцепился в руку Кирдана — когда увидел, что камни чуть колышутся: Финголфин тихо дышал во сне. Рука Кирдана тоже задрожала. — Ну что, посмотрели и хватит? — сказал Майрон остолбеневшему Майтимо. — А ты думаешь, от кого я узнал, что у Финарфина должен был родиться шестой ребёнок? Надо было раньше шевелиться, ребята! Интересно, что вы сейчас предпримете? Думайте, пока у вас ещё есть время на размышления! Кстати, Пенлод, — Майрон вдруг резко дёрнулся и втащил Пенлода за собой в проход, — ты мне нужен. Скоро я тебя верну! И перед ними снова была деревянная дверь, через которую лишь час с небольшим назад Майрон привёл сюда Финарфина. *** Пенлод во все глаза смотрел на Финголфина. Его лицо, такое знакомое, доброе даже во сне, было свежим и розовым; казалось даже, что он слегка улыбается. В комнате пахло имбирём и яблоками. Пенлод теперь не сомневался, что король спит, и, должно быть, сейчас видит безмятежные, хорошие сны. — Пойдём отсюда, — негромко обратился к нему Майрон, показав на выход и на лестницу вниз. — Куда? — В гости к твоему милому другу Квеннару. Пусть-ка запишет для меня ещё разок «Анналы Амана» в их первоначальном виде. А ты проверишь, не наврал ли он чего. Тургону я не доверяю, особенно после того, как он уничтожил рукопись, а Финроду с Карантиром — тем более. — Он постучал по рукописи, исправленной Румилем. — Что тебе это даст? — спросил Пенлод, стараясь говорить медленно и спокойно. Сейчас, когда он осознал, что снова оказался в Ангбанде, он снова начал чувствовать противный страх. Держать себя в руках было трудно. — Здесь, — Майрон ткнул рукой в страницу, — упоминаются — точнее, упоминались, текст почти полностью стёрт — Валар, которые пришли в Арду, обитали в Валиноре и которых при этом ни один из знакомых мне нолдор никогда не встречал. Может, попробуем догадаться с трёх раз, куда они делись?