J.R.R. Tolkien
Ибо Тилион редко задерживался в Валиноре, но чаще он быстро проходил над западной страной — над Аватаром, или Араманом, или Валинором и погружался в бездну за Внешним морем; один он шествовал среди гротов и пещер у самых корней Арды. Здесь он часто бродил подолгу, и возвращался поздно.Дж.Р.Р. Толкин
Кирдан продолжал стоять на месте, словно замороженный, глядя в то место, где только что светилось перед ними видение — лежащий на высоком ложе в золотых одеждах Финголфин. Майтимо оглянулся, пытаясь понять, заметили ли Финголфина в этот краткий миг Тургон и Аракано. И увидел, что Тургон горько плачет, опустившись на колени. Майтимо подбежал, чтобы утешить его. — Турьо… Турьо, Гортаур держит слово. Он вернёт тебе Пенлода. Конечно, вернёт, — сказал Майтимо. — Майтимо… — Тургон безудержно рыдал, вцепившись в рукав Аракано, — Майтимо, он ведь хотел, чтобы Гилфанон остался на ночь! Майтимо, ты понимаешь?! — Кто? Майрон? — Майтимо ничего не понимал. — Финарфин! — воскликнул, наконец, опомнившись, Кирдан. — То есть Воронвэ. Когда сын Тургона был тут в гостях, он уговаривал его остаться здесь на ночь. Мерзавец! Тургон, не плачь, всё позади, он мёртв, он никого больше не обидит. — Кирдан, — сказал Тургон, вытирая слёзы, — ведь я тоже не узнал Финарфина. Я не понял, что он — не Воронвэ. Вряд ли его мог бы узнать и ты. Если только… — он замолчал и отвёл глаза. — Тургон, — Финрод, наконец, собрался с силами, чтобы заговорить. — Я теперь вижу… понимаю, что ты устроил всё это. Не знаю, почему. Как именно. Я не знаю, как ты сговорился с Сауроном. Что он с тобой делал. Идриль рассказала мне не всё. Точнее, почти ничего. Но разве так можно было — сразу?.. Может быть, отец смог бы исправиться. Мы же друзья… — и Финрод, посмотрев в глаза Тургону, добавил, — Были. Неужели тебе не… — Не что? Не совестно? Нет, Финдарато, не совестно. Не жалко насильника, мучителя и убийцу? Нет, не жалко. Потом — это сделал не я, — ответил Тургон. Он кивнул в сторону Маэглина. — И о том, что сделали со мной, и о том, почему мой племянник убил Финарфина, лучше спрашивать у него самого. Финрод повернулся к Маэглину. Всё то время, пока он находился в море, Финрод думал о нём, вспоминая сбивчивый, явно неполный рассказ Идриль и её супруга о штурме Гондолина и о предательстве Маэглина. Он пытался себе представить, как его двоюродный племянник, сын доброй, милой, рассеянной Аредэль, смог пойти на такое чудовищное предательство — и не мог. — Ломион… Ты отомстил Финарфину… моему отцу за себя. Он тебя обидел. Но, может быть, ты всё-таки мог бы проявить милосердие? — Да я не то чтобы за себя, — вздохнул Маэглин. — Я бы… ну он тогда бы попросил по-хорошему, что ли. Я, мол, твой двоюродный дедушка, так, мол и так. А то что так руки выкручивать, и ребро мне тогда чуть не сломал. Да я, конечно, сам виноват, пить надо было меньше. Дело житейское. Выражение лица Тургона, который стоял у Маэглина за спиной, трудно было описать. — Так за что ты его убил? — спросил Финрод. — За тридцать шесть яиц куриных, — злобно сказал Маэглин. — Да кто он такой, чтобы с моей бабушкой так обращаться! Мы, дети и внуки Финголфина, вас не дешевле. Кирдан… — он косо посмотрел на Кирдана, который стоял в стороне, на том месте, где исчез Саурон, — Кирдан рассказал тогда дедушке Финголфину, что мол, с вашей супругой Анайрэ несчастный случай вышел. Дедушка с дядей Фингоном, конечно, поверили. А дядя Тургон — нет. Он тогда послал кое-кого в Гавани, и там выяснили, что был корабль из Валинора, и с него женщина бросилась на камни. Вот тебе и несчастный случай. Дядя ко мне в комнату пришёл и стал рыдать — дескать, ты мужчина, должен знать. Тоже мне! Я тогда ему ещё сказал — неладно там что-то у них, это не просто так! И надо не сидеть, а выяснять, кто виноват. С тех пор я о Валиноре ничего хорошего не думал. Мне потом, в Ангбанде уже, и отец, и Натрон говорили, что надо отомстить за неё. Натрон вот что сказал: «Я, Маэглин, с твоим дедушкой всего час разговаривал, когда был у него во дворце и расспрашивал про Эола, но Финголфин был очень хорошим. Анайрэ не могла бы сделать это из-за него. Если так, то значит, или кто-то ей что-то наврал, или её там кто-то обидел». Я и сам всегда так считал. — Финдарато… — сказал ещё более тихо, чем обычно, Гвайрен. — Мне тоже не жалко Финарфина, если хочешь знать. Финдарато, ты был мне лучшим другом и обращался со мной как с братом, даже не подозревая, что я действительно твой брат. Я понимаю, ты всегда знал Финарфина только с хорошей стороны — как любящего отца и друга. Но у меня в жизни был только один родной человек — тётя Анайрэ. А наш отец и моя мать фактически сжили её со свету. Я не знаю и не очень хочу знать, что там сейчас с Эарвен. Лучше бы, если бы они вместе отправились в чертоги Мандоса, как верные супруги, — он горько, криво усмехнулся. — Гвайрен, мы оба потеряли отца, — сказал ему Финрод и протянул руку. Гвайрен взял её и тут же выпустил. — Может быть, мы могли бы… — Спасибо тебе, Финдарато, но сейчас я не могу. У тебя вот осталась мать, а у меня ее нет и не было. Он повернулся и вышел. — Я тоже уеду, — сказал Тургон. — Ты не будешь ждать Пенлода? — спросил Майтимо. — Я думаю, что я лучше подожду у нас дома, — сказал Тургон. — Мне не кажется, что Майрон ещё может здесь показаться. Даже если он возвратится, я уже сказал ему всё, что хотел. В прошлый раз, Майтимо, когда он забирал Пенлода — помнишь, ты тогда виделся с ним — он вернул его к нам. Мне хочется скорее покинуть это место. Признаюсь, — он покосился на Гельмира, — что я уже не так люблю море, как раньше. Тургон подошёл к двоюродному брату и крепко обнял его. — Турьо, мне будет тебя не хватать, — тихо сказал Майтимо. — Знаю. Но сейчас я тебе ничем помочь не могу. Но я очень надеюсь на тебя, Майтимо. Очень. Я надеюсь и верю, что ты сделаешь всё, что нужно. — Можно я с тобой? — обратился к нему Аракано. — Можно я пойду с тобой? — Конечно, — Тургон обнял брата за плечи. — Мы уедем сегодня же. Я и так слишком тут задержался. Майтимо смотрел им вслед, — и не мог понять, что Тургон имел в виду, когда сказал «я надеюсь на тебя». Потом его озарила догадка: может быть, хотя сейчас зал в покоях Саурона и Финголфина в нём видели только он сам и Кирдан, Тургону во время плена всё же каким-то образом стало известно, что его отец находится в Ангбанде? Но как? Почему Тургон сам не пытался спасти его? Почему он открыто не попросил за своего отца сейчас, когда Саурон спрашивал, что все они, потомки Финвэ, хотят от него? Может быть, Тургон боялся, что об этом узнает Мелькор? Если Майрон держит у себя Финголфина втайне от Мелькора? Не случайно ведь он показал Финголфина только ему и Кирдану (хотя Пенлод тоже должен был его видеть). А Маэглин вполне мог раскрыть эту тайну Мелькору. Майтимо стало ещё тяжелее. Что же он сейчас, в своём положении, может сделать для Финголфина? Он оглянулся на Кирдана и хотел подойти к нему, но Кирдан сейчас говорил не с ним. — Арминас, а ну поди сюда! — сказал он негромко. Белокурый прислужник Кирдана приблизился, с неприязнью глядя на остальных эльфов. — Арминас, почему я не видел Воронвэ после его возвращения из плаванья? Неужели он не приходил к нам? Ведь мы помогали ему снаряжать корабль. Мать Воронвэ была из фалатрим, я хорошо знаю его и его семью. Я действительно мог бы понять, что это не он, — сказал Кирдан. — Он приходил, — неохотно ответил Арминас. — Сказал, что был у побережья Валинора и мельком там видел Финарфина. Вообще говорил как-то неохотно, сказал, что потом всё расскажет тебе, но сейчас говорить с тобой не хочет. Я сказал ему, что и не нужно. Второй раз он заходил сказать, что уходит в Гондолин с человеком, которого туда послал Ульмо. Я сказал — пусть делает, что хочет, нас это не очень-то интересует. — Ты слишком много говоришь, Арминас, — нахмурился Кирдан. — И то, что ты говоришь, не приносит мне пользы. — Я верен своим господам, — ответил ещё более холодно, даже со злобой, Арминас. — Господам? Я, Арминас, всегда относился к тебе, как к своему ребёнку, — сказал Кирдан. — И не только к тебе. Но если уж ты заговорил о господах, то господин у тебя один — это я. Ещё один такой разговор, Арминас, и я больше не буду нуждаться в твоих услугах. *** — Я переодел его, — тихо сказал Маэдросу Гил-Галад, когда вечером они встретились наверху, на мостике в башню, — ночью можно будет отнести его в склеп за воротами. Может быть, его сын, Финрод хотел бы прийти. Хотя я не уверен. Я слышал, что Финрод хотел навестить свою сестру Галадриэль и её супруга прежде, чем вернуться в Аман к Амариэ — сейчас ему это никто не запретит. Ну, ты понимаешь. Гвайрен-то вряд ли захочет присутствовать, да и Финдуилас тоже… — Да, — Маэдрос вздохнул. — Куруфин мне сказал, что тоже поедет к Галадриэль с женой. Луинэтти хотела бы снова увидеть дочь, — хотя, думаю, и Галадриэль, и Финроду трудно будет привыкнуть к тому, что Луинэтти их мать. Но Галадриэль в любом случае будет счастлива видеть Финдуилас и Амрода — она очень любит Финдуилас. Им всем нужно побыть вместе после всего, что случилось. Хотя вряд ли сейчас стоит говорить ей, что Финарфин был… Маэдрос прервался, увидев, что Эгалмот вышел из врат, ведущих во дворец. — Ваше величество, — обратился тот к Гил-Галаду, — вы не знаете, где Воронвэ? Я его не видел с тех пор, как в гавани появился корабль. Все только об этом и говорят… — Я боюсь, что ты его больше не увидишь, Эгалмот, — покачал головой Гил-Галад. — Мне жаль. — Вы дружили? — спросил Маэдрос и тут же пожалел об этом. — Меня тяжело ранили после взятия Гондолина, — ответил Эгалмот. — Воронвэ ухаживал за мной несколько месяцев. Мы… мы жили в одной комнате. В одном доме. Он в последнее время часто говорил о том, чтобы снова отправиться в Аман. Он был сам не свой, особенно с тех пор, как госпожа Идриль уехала. Значит, он всё-таки решил… Эгалмот повернулся и медленно, опустив плечи, пошёл обратно. Потом он оглянулся, словно надеясь, что Маэдрос или Гил-Галад скажут что-то другое. — Лучше ему было бы остаться с тобой, — сказал Маэдрос. *** В лесу близ Дориата Келегорму, Элеммакилу и их сыну Аредэль отвела сарай для сушки трав и грибов. По правде говоря, хранилось там не так много провизии: Аредэль по своей безалаберности часто забывала убрать сушившиеся на солнце грибы, ягоды и яблоки, и они попадали под дождь и портились. Сарайчик был построен на пригорке и изнутри выглядел странно — несколько уровней ступеньками поднимались вверх. Келегорм отчаянно скучал по Элеммакилу; по дороге не было времени и места для нежностей, и он собирался было лечь рядом с ним на самом верху: это была почти полка, где нельзя было распрямиться в полный рост. Но Элеммакил недвусмысленно дал ему понять, что хочет, чтобы он ночевал в другой части дома. Келегорм послушно лёг на пол сарая ступенькой ниже. Отсюда он не видел Элеммакила, только слышал, как тот дышит, и никак не мог заснуть. На следующий день Келегорм решил добыть для Элеммакила и сына что-нибудь вкусное. Келегорму стало не по себе, когда он почувствовал, насколько ослабел за это время. Силы понемногу возвращались, но он понимал, что на то, чтобы стать прежним, ему потребуются месяцы, если не годы. Келегорм переживал не за себя — ему хотелось защитить Элеммакила и сына. Он думал, что не простил бы себе, если бы он смог сопротивляться, когда сыновья Диора взяли их в плен, не простил бы себе, если бы пришлось повредить Элуреду и Элурину, — но точно так же тяжело было думать, что он, Элеммакил и их ребёнок обязаны жизнью только доброте Аредэль. Келегорму очень повезло, — он застрелил огромного оленя. Он постучался в дверь домика: Элеммакил открыл ему, оглядел и сказал: — Мне это не нужно. Я не буду это есть! Ошеломлённый Келегорм отошёл. Туша оленя тяжёлым грузом повисла на его плечах; он вздрогнул — на мгновение ему показалось, что это тело человека. Он поискал глазами Аредэль и нашёл её возле столика на улице, где она, что-то напевая, украшала резьбой деревянную чашу из алого тиса, которую вырубил для неё Эдельхарн. Келегорм улыбнулся, вспомнив, как его мать Нерданэль учила племянницу работать резцом. Он отдал оленя Аредэль; она стала что-то спрашивать, и за разговором с ней Келегорм на какое-то время забыл о душевной боли, которую только что испытал. После он решил попробовать ещё раз поговорить с Элеммакилом, постучал в дверь; Элеммакил открыл — и выставил на улицу мешок с его вещами. — Пожалуйста, не заходи сюда больше, — выговорил он. — И вообще лучше не подходи к нам! Обессиленный Келегорм сел на крыльцо. Он не мог уйти, просто так оставить любимое существо и сына. «Наверное, он там, в Ангбанде просто старался поддерживать со мной хорошие отношения. Хотел, чтобы я был на его стороне, пока мы не выберемся. Решил отдать себя мне, раз уж всё равно уже был со мной и у нас общий ребёнок. Он меня совсем не любит…» — Отец, что случилось? — спросил Рингил. — Понимаешь… — он не знал, как объяснить сыну. — Твоя матушка хочет, чтобы я ушёл. Я больше не нужен вам. Если я могу хоть как-то… Рингил недовольно сморщил нос и прищурился, и в этот миг показался Келегорму очень взрослым — взрослее его самого. Как родители ни защищали его от той среды, в которой он вырос, Рингил всё-таки успел наслушаться среди подручных Моргота достаточно, чтобы понять то, чего никак не мог понять Келегорм. — Отец, — прошептал он, — не бери в голову. Матушка просто ревнует. С тех пор, как ты говорил с этой женщиной, тётей Аредэль, она сама не своя. Я тут набрал птичьих яиц и грибов, давай поедим. Я поговорю с матушкой. После ужина Элеммакил сел с ним рядом на крыльцо, отвернувшись, не глядя в глаза. — Элеммакил, — заговорил Келегорм. — Прости меня, пожалуйста, если я что не так сделал. Не прогоняй меня. От меня ведь может быть польза. Я же могу хоть какую-то еду добыть. Могу хоть как-то защитить вас. Только не… — Он не смог говорить дальше. — Я просто… — ответил Элеммакил, — просто подумал, что Аредэль теперь — ну раз Эол умер, переродился и вряд ли к ней вернётся, — вроде как свободна. Подумал, может, ты раскаялся, что тогда на ней не женился. И просто стало невыносимо ждать, что ты решишь. — Я уже решил, — ответил Келегорм. — Ты и Рингил — моя семья. Ты мой самый любимый на свете. Элеммакил незаметно, даже робко обнял его за талию; Келегорму сразу стало невероятно тепло. Он положил голову на его плечо и Элеммакилу тоже стало тепло под волной его серебристых волос. — Раз мы про это заговорили, — спросил Элеммакил, — почему ты всё-таки не женился на Аредэль? Помню, ты мне сказал тогда, что решил, что не годишься для супружества. Но мне казалось, ты любил её… — Понимаешь, я тогда не выносил дядю Финголфина. По разным причинам. В том числе потому, что я понимал, что они с отцом не ладят, и у меня было такое чувство, что чем больше я буду его ненавидеть, тем ближе стану к отцу. Финголфин меня тоже не жаловал. И я подумал, что если женюсь на его дочери и буду всё время торчать у них дома, то он вообще будет в бешенстве. Мне это тогда казалось забавным, и я стал с ней общаться, приглашать её на прогулки, на охоту и всякое такое. И мне чем дальше, тем больше становилось не по себе: с ней было так весело, она была такой хороший друг, но я её как невесту совсем не любил. В какой-то момент я сказал отцу, что хочу на ней жениться. Ты не представляешь, Элеммакил, как мне тогда стало совестно. Совестно потому, что отец так обрадовался! Сказал, что очень хочет, чтобы у меня была семья. Что во всём мне поможет. Мы с ним никогда так до этого много не разговаривали, как в эти месяцы, ну… В конце концов я всё-таки нашёл в себе силы сказать ему, что передумал. Он не обиделся, а ей я тогда ничего не говорил. Да и если бы сказал, Аредэль бы поняла, что я не могу ей серьёзно такое предлагать. — Ну я рад, что это не по той причине, которую упоминала моя сестра… — сказал было Элеммакил и тут же пожалел. — Вот не надо об этом! — Келегорм побледнел и посмотрел на него; Элеммакил видел, что он сдерживается изо всех сил, но не мог понять, что он чувствует. — Что ты понимаешь! Да и она что понимает, твоя сестра. Неудивительно, что её… — И ты замолчи! — Элеммакил вскочил. — Ты думаешь, что тому, как с ней поступили, есть какое-то оправдание? Может быть, ты даже знаешь, что это за оправдание?! Если твой… — Келегорм? — робко спросила Аредэль. — Я не вовремя? Простите. Я принесла тебе котлетки. Мы приготовили оленя, которого ты добыл. То есть Элурин, конечно, приготовил. Она протянула Келегорму большое деревянное резное блюдо с мясом. — Спасибо большое, вы очень добры, — сказал Келегорм. — Спасибо, — отозвался Элеммакил. Она несколько раз оглянулась, потом, уже зайдя на крыльцо своего дома, улыбнулась и помахала им. — Прости меня, — сказал Элеммакил и поцеловал Келегорма. — Я вёл себя глупо. Не будем больше думать о том, что прошло. — Конечно, — сказал Келегорм, обнимая его. Но на следующий день им пришлось снова вспомнить о прошлом. По дороге обратно в Ангбанд Натрон свернул. Он получил с ручным крабаном (другим, не тем, что он послал к Карантиру) весточку от Элеммакила и хотел посмотреть, как дела у него и Рингила. Он очень удивился, застав Рингила в обществе миловидной женщины; Натрон тут же узнал в ней странную приёмную мать Элуреда и Элурина. — Натрон, здравствуйте! — вежливо поздоровался Рингил. — А это тётя Аредэль. Вы знакомы? — Привет, — сказала Аредэль и протянула ему маленькую крепкую ручку, на которой был перстень Эола (перстень в прошлый раз отдал ей сам Натрон — как выкуп за то, что Элуред и Элурин отпустили его). — Вы же Холлен? Вы уже у нас были. Натрон столько раз пытался представить себе, как выглядит Аредэль. Тогда, давным-давно, во дворце Финголфина, когда, поговорив с королём и его сыном, он убедился, что Эол действительно погиб, Натрон пытался найти портрет его дочери, потом понял — убитые горем отец и брат убрали все её изображения. Лишь на огромном групповом полотне в тронном зале он увидел её где-то сбоку, вверху, но лица разглядеть не смог — только сверкающее белое платье и туфли. «Каким же я был идиотом, — подумал он. — Ну ладно, Тургон, а за ним Финголфин и Фингон поверили, что Эол был способен на убийство. Но я-то?! Я, который так любил его и прожил с ним сотни и тысячи лет? Мы даже не задумываемся о сути событий, если видимость подсказывает нам удобное и понятное объяснение…». Вслух он сказал: — Здравствуйте, Аредэль! Рад видеть вас. Простите, что снова побеспокоил, но я волновался за этого юношу и его родителей, поэтому навестил их. А вы как поживаете? Никто вам не досаждает? Из разговора с Аредэль Натрон понял, что в окрестностях неспокойно. Хотя оставшиеся в живых подданные Тингола готовы были всеми силами защищать Элуреда, Элурина и их спасительницу, на днях принцы столкнулись на опушке леса с никому, видимо, не подчинявшейся бандой людей, которые убили несколько местных синдар, и увели с собой детей и подростков, чтобы продать в рабство. Все разбойники были убиты, но Элурин получил лёгкую рану и до сих пор ходил с рукой на перевязи. — Плохое тут место, — сказал Натрон. — Развалины Дориата до сих пор привлекают мародёров. Вы же говорили, что у вас есть дядя? В прошлый раз я его не застал. Где он? Натрон был практически уверен, что увидит слугу Эола, и не ошибся. Эдельхарн посмотрел на него испуганно — и в то же время у него на глазах чуть ли не выступили слёзы. Время, проведённое с Эолом, когда тот жил с Натроном, было самым счастливым в его жизни. — Я сам всё прекрасно понимаю, — сказал Нат, — не буду тебя ни о чём спрашивать. — Спасибо, — ответил Эдельхарн. — А правда… правда, что сказал Келегорм? Что Эол теперь снова среди живых? — Да, — Натрон кивнул. — Это правда. Он вновь родился на свет маленьким ребёнком, и сейчас он ещё совсем юн. Эдельхарн, я долгое время был твоим хозяином — таким же, как Эол, и как твой хозяин, я тебе приказываю сейчас убрать его жену отсюда подальше. Здесь опасно, а Элуред и Элурин уже практически взрослые мужчины. Поживут без неё. Я говорю тебе то же самое, что сказал бы Эол: отведи её к Найнет и Элринг. Ты знаешь, где они живут. — Натрон посмотрел на Келегорма, который показывал Рингилу, как чинить тетиву на луке. — И их тоже забери. Келегорм ещё калека, да и дети Диора вряд ли рады его здесь видеть, хоть они его и простили. Натрон надеялся, что в покоях Гортаура его встретит Гватрен. Но ему навстречу выбежал испуганный и растерянный врач-адан Харатор. — Натрон, у нас… Эолин и Эолет… — Что случилось?! — Натрон… я нашёл их обоих на полу в мастерской. Они оба мертвы. Ни с того ни с сего. Я не знаю, отчего. Я до сих пор плохо разбираюсь в том, как работают тела эльфов. Знаю, что эльфы не болеют, но могут перестать жить по внутренним причинам; как именно это происходит — не знаю. Сейчас они оба в подвале, где мы храним тела для опытов. Я подожду Гортаура и сделаю вскрытие… — Не нужно, — сказал Натрон, прикусив губу. — Ты же знаешь, что в отсутствие Гортаура такие вопросы решаю я. Я тебе запрещаю. Сам разберусь. — Не знаю, как и оправдаться, когда Гортаур прибудет. А что скажет Маэглин?! — Я сам разберусь, — повторил Натрон. — Маэглин, конечно, не будет доволен, но, насколько я знаю, он предвидел такой исход. Ты же слышал, что Эолин и Эолет — возрождённые эльфы и в прошлой жизни были одним существом. Я полагаю, что силы этой одной души просто не хватило для поддержания жизни в двух телах. У Гортаура и так слишком много дел, и, думаю, он согласится с тем, что вскрытие вряд ли что-то добавит к этому простому объяснению… Думаю, Эол хотел бы быть погребённым в лесу, там, где он прожил большую часть жизни. Я за этим прослежу. Затем Натрон спустился в подвал, где всё-таки нашёл Гватрена и Пенлода. — Гватрен, — обратился Натрон к нему, — мне нужно будет уехать, я не знаю, как надолго. Прошу тебя, выпусти Пенлода, может быть — проводи его. Я знаю, у тебя есть все ключи. На самом деле я еду примерно туда же, но я сейчас хочу быть один. Перед рассветом следующего дня Натрон тайно покинул Ангбанд. Он знал, что поступает безрассудно, но сейчас его не остановило бы ничто. Все эти годы после того, как Эол — Эолин и Эолет — появились на свет, Натрон не виделся с близнецами. Иногда, правда, он тихо подходил к дверям покоев Маэглина или к мастерским, которые находились под его наблюдением и куда Эол иногда тоже заглядывал. Несколько недель назад, как раз перед отъездом Маэглина в Гавани, Натрон подошёл к двери мастерской Маэглина на верхнем этаже башни. Там Эол (Натрон про себя всё-таки называл обоих близнецов «Эол») бывал редко, только когда надо было научить Маэглина чему-то, что он не хотел показывать никому больше. Чаще из двух близнецов сюда поднимался Эолин. Иногда Нат, зная, что обоих не будет здесь в ближайшие несколько часов, заходил сюда и садился у печи. Вид вещей, сделанных Эолом, заготовок, глиняных форм, на которых он видел отпечатки его тонких пальцев, вселял в его душу тихий покой, смешанный с печалью. Однажды, придя сюда, как обычно, поздно вечером, он понял, что все трое — Маэглин и близнецы — всё ещё в комнате. Он хотел было уйти, но слова Маэглина заставили его замереть и остаться. — Плохи дела, папа, — обратился Маэглин к обоим близнецам. — Что-то, смотрю я, дурака я свалял с этим Мелькором. — Что случилось? — спросил Эолет. — Он хочет, чтобы ты ему сковал новый меч. Молот, видите ли, уже его не устраивает, — фыркнул Маэглин. Близнецы переглянулись, и Эолин спросил: — Ломион… — Маэглин вздрогнул. Этим, материнским именем, отец никогда — ни тогда, в своей прежней жизни, ни сейчас — не называл его. — Мы ведь тогда сделали то, что ты просил. Я знаю, что Белемир показал тебе, где искать могилу Турина и ты достал оттуда обломки Англахеля, меча, который сковал когда-то я. Мы его восстановили. Возможно, до него дошли слухи об этом, и он хочет заполучить Англахель себе? — Особенно зная о его дурной славе! — злобно добавил Эолет. — Нет, я не должен был тогда позволять Тинголу оставлять Англахель у себя в Дориате. Теперь люди думают, будто именно мой меч виноват, что Турин не смог спасти Финдуилас от гибели и убил своего друга-эльфа! — Да я, честно говоря, особо и не скрывал, что добыл Англахель, — вздохнул Маэглин. — Да и если скрывал бы, у Мелькора, по-моему, на этих мечах какой-то сдвиг, — он бы их всё равно нашёл. Он хочет, чтобы ты сплавил оба твоих меча — Ангуирэль и Англахель — вместе, и выковал для него один, огромный. — Ты думаешь, он знает, — тихо сказал Эолин, — почему я тогда вынужден был отдать их Тинголу? — Конечно, знает, — сказал Маэглин. — Любой мог ему это рассказать. Это же такой благородный жест — не взять мечи! А по-моему так — не взял меч, так сам им же получишь по шее. А, пап? — Ты прав, — сказал Эолин. — Но мы в этом участвовать больше не будем. Ты знаешь, что нужно делать. — Папа, — сказал Маэглин, — ну папа. Ну не надо, пожалуйста. — Он подошёл к обоим и с нежностью, которую от него было трудно ожидать, поцеловал их в лоб — сначала одного, потом другого. — Я не смогу. Я боюсь. Не хочу. И… что скажет Мелькор? — Отговоришься как-нибудь, — жестоко ответил Эолет. *** Вернувшись в место, которой Тургон уже привык считать своим домом, Тургон и Аракано застали Нан и Элринг за обычными домашними делами; Гилфанон, как ему и было предписано, занимался письмом и рисованием. Гилфанон очень огорчился, не увидев Пенлода, но Тургон постарался, как мог, успокоить его. Обе женщины очень обрадовались его возвращению и попросили разрешения взять Гилфанона с собой на несколько дней в лес, чтобы собрать землянику и голубиные яйца. Тургон засветло проводил Нан, Элринг и Гилфанона в лес; Аракано ещё спал. Тургон не собирался никуда уходить: он ждал возвращения Пенлода, хотя надежда в его сердце постепенно таяла. И на это, и на многое другое. Он услышал какой-то странный, громкий скрип за воротами. Тургон медленно накинул старый, толстый коричневый плащ и вышел. У ворот стояла большая телега, запряжённая чёрной лошадью. Лошадь была старая, низенькая, лохматая; Тургон ещё подумал, что верно, она из одичавших животных из разорённых войнами крестьянских хозяйств — такие кое-где бродили по опушкам леса. Рядом никого видно не было. В телеге было что-то, прикрытое чёрным покрывалом. Тургон положил правую руку на рукоятку кинжала и левой осторожно поднял ткань. Тургон сразу узнал обоих. Он не знал, как. Он одновременно узнал и того Эола, которого увидел в тот страшный день, когда вернулась и погибла его сестра — и узнал своих дорогих детей, которые лежали так же, как в чреве матери (он ведь всегда знал, что их двое, просто не хотел этого осознавать), соприкасаясь кончиками пальцев. Это был тот Эол, с которым он говорил с высоты своего утраченного трона в Гондолине, — и это были его дети, потому что теперь он замечал у них строгий изгиб чёрных бровей, как у его матери, и узкие, как у Фингона, ладони. Он прикоснулся к их запястьям. Оба были мертвы. Для младшего сына Финголфина эти часы, почти сутки, проведённые тогда с Тургоном, были самым ужасным, что ему когда-либо приходилось переживать. Нан должна была вернуться только через два дня, Гилфанон и Элринг — ещё через день. И в гаванях, и за время пути сюда старший брат почти ничего не рассказал Аракано о своём пребывании в плену, поэтому тот мог только догадываться о том, что случилось и почему Тургон в таком отчаянии. Тургон не отвечал ни на какие вопросы, не смотрел на него; он сидел у изголовья, держа близнецов за руки. Аракано и сам плакал от жалости к ним, но больше всего он боялся потерять Тургона. Наверное, никогда в жизни он так не радовался появлению своего кузена Элеммакила. Увидев телегу, обезумевшего Тургона и тела близнецов, Элеммакил впервые понял, что значит, когда говорят, что на ком-то нет лица. Тургон, видимо, много часов безутешно проплакал, но теперь слёз уже не осталось. Его лицо было серым, как камень. То одной рукой, то другой он проводил по волосам обоих юношей, шепча: «детки… детки»… Аракано бросился к Элеммакилу. — Эльмо, сделай что-нибудь! Он такой со вчерашнего дня. Мы проснулись и увидели их… этих мальчиков. Я ничего не знал. Я не знал, что у него есть два других сына. В пути он рассказал мне про Гилфанона, откуда он взялся, но я боялся спрашивать его про остальное… Я не знаю, кто привёз эту телегу… может, сам Маэглин. Они… — Я знаю про детей, — сказал Элеммакил. — Слышал об этом там. Со мной ведь случилось то же самое. — Так поговори с ним, ты ведь поймёшь его. — Турьо, — Элеммакил тронул его за руку. — Турьо, не плачь. — Мои детки. Они оба мертвы. Мои детки. Я их бросил. Я их бросил. Я. Я этого не переживу, — бесцветным голосом сказал Тургон. — Турьо… Турьо! Послушай! — Элеммакил постарался взять себя в руки. — Может быть, всё не так плохо. Турьо, ты должен надеяться. — Почему? — сказал Тургон таким голосом, что Элеммакил с ужасом понял — если то, на что он, Элеммакил, надеется, не произойдёт, к закату Тургона не будет на этом свете. — Вот поэтому, — сказал Элеммакил и показал назад, на лесную тропку. Там стояла Аредэль и гладила по голове Рингила, который дотащил и поставил на землю ее тяжёлую корзинку с посудой. Кровь бросилась Тургону в лицо, из его покрасневших глаз брызнули слёзы. Элеммакил увидел, что он начал терять сознание и сползать с телеги на землю и подхватил его тяжелое и безвольное тело. — Что произошло?..- одними губами прошептал Тургон — Это надо спросить у него. У Эола. У твоего сына, — сказал Элеммакил. — Это его рук дело. — Как?.. — На дротике, которым он ранил твою сестру, был не яд, а снотворное, тайной которого владеет Эол, — тихо объяснил Элеммакил. — Аредэль проснулась, но забыла о тебе и своём сыне, а слуга Эола тайно вывел её из Гондолина. Я думаю, Турьо, Эол сам сейчас принял то же зелье, чтобы выбраться из Ангбанда. Надеюсь. — А кто это такой там? — спросила Аредэль. — Это мой родственник, — пояснил озадаченный Келегорм. — Его зовут Тургон. — А-а! — сказала она. — Какой же он высокий, я даже сразу не поняла что он сидит, а не стоит! *** — Мне жаль что мы не видели и не слышали, как ты нас оплакивал, — вздохнул Эолет, — ты никогда больше не будешь так сильно любить нас. — Чепуха, — сказал Тургон, ещё раз обнимая обоих. — Если я полюбил кого-то, то буду любить всегда. Какими бы вы ни были, я вас люблю. Вы же оба это знаете. — Турьо, — сказал Элеммакил, — они правда оба замечательные. — На удивлённый взгляд Тургона он пояснил: — Они же росли вместе с Рингилом. С моим сыном. Они оба нас просто спасли. Эолет же… — Мама, — сказал Рингил, застенчиво мявшийся в сторонке у ворот в дом, — тётя послала меня собрать ягоды для приправы к жаркому, а я не знаю, куда идти. — Рингил, ты без нас ничего тут не найдёшь, — сказал Эолет, — давай я тебе покажу. Вон там что-то должно быть… — И он взял Рингила под руку и повёл его за собой по узкой тропке среди старых елей. — Смотри, вот клюква, — услышали они его голос, — давай, осторожно сними и клади сюда. Отнесём твоей тёте Аредэль. Я ей покажу, как готовить. — Эолин, — спросил Тургон, — ты… Прости меня. Прости меня, сын. Прости как своего родителя. И прости меня, как Тургона за то что я тебя не захотел понять тогда. Извини, что я обращаюсь к одному тебе, но вы ведь одно целое. И с тобой одним мне легче разговаривать. Я тебя очень люблю. И как сына, и… как члена семьи. — И ты прости меня, Тургон… матушка, — сказал Эолин. — Я был слишком гордым. Я не доверял тебе, твоим родичам, Элеммакилу, — я же помню, как он пропустил меня в город… Элеммакил самый добрый на свете, я теперь знаю. И я прошу у тебя прощения за Маэглина. Единственное что можно сказать о нём хорошего — он неплохой отец. Да и сын тоже, вообще-то. — Турьо, — сказал подошедший к ним Аракано, которому Келегорм уже рассказал о том, что случилось с Аредэль, — мы же попросим Эола вернуть ей память? Ты ведь сможешь, Эол?! — Тебе решать, Тургон, — сказал Эолин. — Я знаю заклинание и смогу это сделать в любой момент. Я сделаю так, как скажешь ты. Всё-таки теперь у нас есть мать, — он как-то робко улыбнулся, — будем её слушаться. Тургон взглянул на знакомый домик. У входа Аредэль разговаривала с Эолетом: он держал в одной руке стебелёк с красной ягодкой, в другой — с чёрной, и что-то рассказывал, а она внимательно слушала и таким знакомым жестом покручивала прядку у виска. — Нет, — ответил Тургон. — Мой ответ — нет. Если она вспомнит кто она, она сразу спросит, где Маэглин. Что мы ей скажем? Что скажешь ей ты? Что скажу я? — Я согласен с тобой, матушка, — сказал Эолин. — Мы оба так думаем. — Но Турьо, — шепнул Аракано, — значит, мы никогда не сможем с ней поговорить, никогда не назовём её родной!.. Как же это? — Почему же? — спросил Тургон. К радости Элеммакила, к нему вернулась прежняя невозмутимость. Тургон зашёл в ворота и подошёл к крыльцу. Аредэль удивлённо воззрилась на него: хотя она стояла на второй ступеньке, ей пришлось смотреть на него снизу вверх. Она собралась было снова сказать что-то вроде «какой же вы высокий», но постеснялась и покраснела. — Сударыня, — сказал Тургон, — вы уже полчаса говорите с моим сыном. Признаюсь, я удивлён: мне кажется, что он самый скучный молодой человек в мире. — Ну что вы! — ответила Аредэль. — Вы к нему несправедливы. Он столько знает про лес, про растения — даже дядя Эдельхарн столько не знает, а он в лесу прожил всю жизнь! А вы с Эолетом так похожи! Cразу видно, что он ваш сын. Через час Аредэль сидя за столом между Тургоном и Эолетом и иногда озираясь украдкой на Аргона («Не может быть! Он ещё выше…»), обратилась к Тургону: — Спасибо… Мне даже неудобно, я простая лесная эльфийка, а вы ко мне так относитесь… Прямо как к родной. Вы же оба принцы, кажется… и ваш сын такой любезный… они оба. — Мы вам рады, дорогая, — сказал Тургон, кладя ей на тарелку огромный ломоть их семейного яблочного пирога, который на этот раз приготовил Аракано, — очень. — Вкусно, — сказала Аредэль, — не помню чтобы и пробовала такие. — Угощайтесь, — сказал Тургон. Эолин незаметно выскользнул из дома. Вечерний туман стлался над лиловыми соцветиями кипрея. Эолин подошёл к живой изгороди и тихо сказал: — Ладно, Нат, я же знаю что ты тут. — Так ты меня помнишь?.. — сказал тихо Нат. Он всё-таки не посмел выйти, но протянул Эолину руку, почувствовал как сухая и горячая, как всегда, рука Эола коснулась его прохладных пальцев. — Вспомнил. Давно, — ответил тот. — Почему ты прячешься?.. — Не хотел навязываться, — сказал Нат. — Извини, что пришёл. Просто не мог тебя отпустить вот так, не зная, что с тобой будет. Эолин повернулся к нему, опустив глаза. Нат вышел к нему. Он был уже не в силах что-либо сказать. До этого Нат смотрел на них обоих, Эолина и Эолета, только издалека. Он не мог поверить, что снова видит перед собой эту упругую прядку у пробора, длинные ресницы и — снова — его большие светлые глаза. — Прости меня, — сказал Эолин. — Тебя? — спросил Нат. Он подавил всхлип в горле и на мгновение отпустил руку Эолина. — Меня, — подтвердил Эолин. — Мы с братом решили что это я. Что твой Эол — это я. — Конечно, — Нат судорожно обнял его, — конечно. Только не поступай со мной так больше. Я давно простил. Давным-давно. Мне главное, что ты со мной опять. Прости меня за всё. Эол спрятал лицо у него на груди. — Что с тобой, — прошептал Нат, — ты же не умеешь плакать. — Теперь умею, — ответил Эолин. *** Келегорм сидел на крыльце один. Ему было тоскливо, но он не хотел быть рядом, когда Элеммакил радовался встрече со своими кузенами — Тургоном и Аракано. Пусть побудут вместе. Издалека он видел, как Эолин бросился в объятия Натрона; он отвёл глаза, но не ушёл. В конце концов, они его не заметили. — Я рад за нас, — услышал он тихий голос Эолета. Юноша сел рядом, и Келегорм, который знал Эола много лет задолго до его странной женитьбы на Аредэль, удивился: как он раньше не замечал в нём сходства с Тургоном? Ведь оно должно было быть и раньше — лицо его, казалось, совсем не изменилось, а теперь Эолин и Эолет были явно похожи на свою мать. Эолет взглянул ему в глаза и взял за руку. — Келегорм, — сказал тихо Эолет, — не расстраивайся. Ты поступил благородно, когда согласился служить Мелькору. Для тех, кто понимает, как это случилось, — ты лучший из потомков Финвэ. — Ты знаешь?.. — спросил Келегорм. — Да, — кивнул Эолет. — Мелькор рассказал Маэглину достаточно, чтобы я всё понял. Мелькор вообще рассказывает ему слишком много. Боюсь, потому, что только относительно моего сына Мелькор может быть абсолютно уверен, что тот глупее его самого. Но на самом деле в последние годы Ломион стал намного умнее. Жаль, что это досталось такой ценой. — Я буду рад, если у тебя с Аредэль всё получится снова, — искренне сказал Келегорм. — Очень. — Так ради этого тебе пришлось разорваться, Эол? — услышали они тихий насмешливый голос. Келегорм вздрогнул и обернулся. У живой изгороди стояла Лалайт, крутя в пальцах зелёный стебель малины. На её белых ручках появились несколько царапин. Когда Майрон в облике Лалайт впервые появился в их доме, Келегорм покинул своих братьев до того, как выяснилось, кем же является эта девица, и сейчас несказанно удивился её появлению. — Ну здравствуй, — сказал он. — Тебе-то что надо тут? Он окинул Лалайт взглядом. На ней была скромная чёрная шапочка с несколькими перьями ворона и гагатовой брошью, чёрное платье, на котором блестящим чёрным стеклярусом были вышиты спиралевидные, похожие то на глаза, то на водовороты, узоры. Это было очень похоже на траур. — Супруг твой умер, что ли? — спросил Келегорм. — Пока нет, — пожала плечами Лалайт, — но всё к тому идёт. Так что я уж заранее, а то, боюсь, его очень быстро закопают… или наоборот… — ну словом, не успею я сшить платье. Эол, так как же всё-таки это вышло, а? Не мог решить, кого из них ты любишь? — Я не помню, — ответил Эолет. — Мы не помним. Мы долго думали об этом. Вспоминали. Отчасти это так. Ты вызвал тогда мой дух по просьбе Маэглина. Я не хотел жить. Но часть меня хотела. Я думал, что погубил Аредэль, что некому было спасти её из склепа, что она погибла самой страшной смертью. Хотел умереть вместе с ней. Хотел вернуться к Натрону, чтобы всё было, как раньше. И хотел отомстить Тургону, хотел заставить его страдать. Но когда Тургон действительно стал моей матерью, я уже не смог его ненавидеть. Понимаешь, это странно, но разорвались мы не потому, что я — Эол — мы — любили одновременно и Натрона, и Аредэль. Одна часть меня хотела жить, другая — нет. Моя душа раскололась. Но та часть, которая не хотела жить, не могла оставить ту часть, которая хотела. Боюсь, ты не поймёшь, — покачал головой Эолет. — Понимаю, — ответила Лалайт. — Почти. Но сейчас речь о другом. Эол, ты же слышал, как кто-то из Валар обещал Мириэль, что она родит сына и предупреждал, что «её тело может не выдержать»? И ты говорил, что её волосы стали серебряными именно после этого? — Лалайт повернулась и властно указала на Келегорма. — Приблизься. Подойди, Келегорм. Объясни мне кое-что. Майрон почти не изменил облик, но блестящие серые глаза Лалайт загорелись ярким, рыже-синим, как в костре, пламенем, отсветы которого пронизывали её золотистые кудри. — Тар-Майрон, — сказал Келегорм. — Так это был ты? Ты тогда явился к моим братьям? Вместо ответа Лалайт достала откуда-то из складок юбки знакомый Келегорму медальон с прядями волос его и Мириэль. — Что с моими братьями? — пересохшими губами спросил Келегорм. — Откуда ты это взяла?.. взял?! — С твоими братьями? То же, что и раньше: надеются добыть Сильмариллы ну и, видимо, попытаться распилить два камня на пятерых. Непосильная математическая задачка для отважных крошек-нолдор. А мне вот интересно, что всё-таки случилось с твоей бабушкой. Смотри. Лалайт достала медальон, открыла и качнула им у себя перед лицом, как маятником. Прядь волос Келегорма и прядь волос Мириэль выпали из него и — застыли в воздухе. Лалайт опустила руку. Келегорм не мог понять, откуда этот свет — от её глаз, лица, или он идёт откуда-то изнутри неё, невидимый, отражаясь только на белых прядях. Сначала волосы самого Келегорма заискрились снежными искрами; потом Лалайт перевела взгляд на волосы Мириэль. Прядь чуть разошлась на отдельные волоски, словно от дыхания невидимого ветра; они парили в воздухе, как странный цветок. И пронизывавший их свет стал переливаться внутри волосков, лучась странными, льющимися капельками фиолетовых, розовых и сиреневых огоньков. — Ты ведь знаешь, что это такое, Келегорм? Знаешь, почему её волосы стали такими? Элеммакил вышел из дома; рядом с ним встал Тургон. Элеммакил хотел было броситься к Келегорму, но Тургон удержал его. — Это похоже на Сильмарилл, — прошептал Тургон. — Плоть и кровь айнур. — Да, — ответил Келегорм. — Знаю. Ладно… теперь это не имеет значения. Для меня, во всяком случае. Однажды я пожаловался Ниэнне на то, что… ну, на свои волосы. Она сказала, что я не должен горевать. Что Мириэль принесла великую жертву, «чтобы исправить нашу ошибку». Келегорм подошёл к Лалайт и протянул руку, слегка коснувшись пряди волос Мириэль. — «Брат наш», сказала она мне, «расстался с жизнью. Брат наш ушёл в Чертоги Намо. Этого не должно было случиться. Я ошиблась. Это была ошибка. Я так хотела вернуть его! Но он больше не хотел быть одним из нас. Он не хотел нас знать. Мириэль, хотя и была лишь одной из детей Илуватара, согласилась помочь нашему горю. Мириэль произвела на свет того, кто в прошлой жизни был одним из великих айнур». Тогда, — Келегорм обернулся и почти виновато посмотрел на Элеммакила, — тогда я и узнал, что мой отец Феанор не обычный квенди. Что он — тот, кого Валар могут назвать своим братом.