Мы будем жить вечно

      Сутки Богдан отлёживался. Кириллу за подставу он, ясное дело, ввалил, но сам был так разбит, что ударил только раз, в плечо и несильно, так, что обнаглевший сосед даже под кровать не улетел.       На уроках за его парту сел Алик. Богдан мрачно плюхнулся рядом, кинул на парту тетрадку, вспомнил, что так и не забрал из библиотеки выданные под запись учебники.       — Почти месяц здесь, а всё лодырничаешь, — усмехнулся самоназначеный сосед.       Да кому какое дело до учёбы? Это Егор был любимчиком учителей. Он не был заучкой, но науки ему давались так же легко, как и внимание окружающих.       …— Атас, меня математичка завтра на олимпиаду районную гонит, — он влетает в прихожую, скидывает сумку, стаскивает кроссовки, наступая на пятки. Он всегда безалаберный, сколько бы Богдан ни ругался — вечно раскидывает вещи, не застилает кровать, даже ванну после этого дуралея споласкивать нужно. — Анька заболела, Жека свалил с предками до следующей недели. Так что теперь она меня прессует.       — Ну так иди, не первый раз же гоняют. — Богдан выходит из кухни, привычно идёт навстречу брату, так же привычно хватает за шкирку, разворачивает назад к прихожей, пинает под зад для ускорения.       Это уже вошло в привычку — хватать младшего и тащить в прихожую, в спальню, в ванну, тыкать носом — иногда в прямом смысле — в свой бардак и стоять над душой, пока тот, ноя, разгребается. И ведь за столько лет так и не приучился сразу ставить обувь вместе, сразу убирать мусор в мусорку, сразу складывать скинутую на пол рубашку. А Богдан с садистским удовольствием ходит за раздолбаем-братцем и тыкает его в срач, ни разу не спустил.       — Я со Светкой договорился на завтра.       Вчера он говорил о Лене. А Света была вскользь, и упоминалась только как Ленина сестра.       — Тогда иди со Светкой, — покорно соглашается Богдан, отвешивая ещё пинок — Егор собрал раскиданную обувь в кучу, но при этом разметал в стороны туфли Богдана.       — Тогда математичка шкуру снимет.       — С себя?       — Гы-гы, ну да, змеиную. И меня, как кролика, заглотит. Не жуя.       — Тогда иди на олимпиаду.       — Светка освежует.       — Тогда возьми в ванне мыло, а на балконе вроде бельевая верёвка валялась. Пошли, буду учить тебя удавку крутить.       — Дурак!       …Егор пошёл на Олимпиаду. К Свете вышел Богдан…       Алик достал свою тетрадку и шмякнул на парту.       — Что это?       — Сегодняшний урок. Я помогал учительнице вчера, так что успел подсмотреть и накатать нужное. Спишешь и завтра сдашь. А сейчас пошли.       — Куда?       Алик усмехнулся.       — Экскурсию устрою, ты в курсе, что под детдомом есть подвалы?       …— Говорят, твой брат расшибся, а не угорел?       Богдан дёрнулся, но быстро сообразил, что так только подставится, и просто скривился от режущей нутро темы.       — Говорят.       — И ты его оттуда вытащил?       — Пожарные вытащили. А им звонил я.       — И откуда же ты узнал, где твой брат?       Вопросы у него как ловушки, и разговор стал напоминать кошки-мышки, где вóде-Алику вроде завязали глаза, но прозрачной лентой, а на Богдана навесили с сотню звонких колокольчиков: каждый шаг, как каждый ответ, только сильнее привлекает внимание к жертве.       — Он мне позвонил.       — Так прямо взял и позвонил, пока спасался? И время нашёл?       — Мне откуда знать. — Не подставлять же Елагина, пускай и недоумка, но живого.       — Но что-то же ты знаешь, раз сегодня там бродил…       Чёрт знает откуда Кирилл узнал про схрон Аликовой банды, но общак совершенно точно был в этом проклятом недострое. Что там вообще творилось, Богдан так и не понял. Ясно, что не все верили в чушь о призраках, точно так же народ во все времена не останавливали ветхие постройки — и всё же дома боялись, как чумы. Местные ребята в ту сторону даже смотреть не желали.       — Я там не бродил, — нагло соврал Богдан.       Алик усмехнулся. Богдан хмуро отметил, что шли они по пустому коридору, и если из спальни Алика шум ещё могла услышать дежурная, то здесь можно было орать сколько угодно — последняя живая душа осталась в соседнем корпусе. Вход в подвалы начинался от котельной, только изнутри, нужно было свернуть у чёрного хода, мимо кладовой под лестницу, к неприметной, скрытой тенью пролёта, вкрашенной в стены, двери. Дверь поддалась туго и со скрипом, выдавая полную заброшенность взрослыми. Внутри было темно и сыро, вниз вели большие неодинаковые ступеньки. Богдан спрыгнул с последней и под ногами неприятно хлюпнула вода.       — Не сильно ноги поднимай, забрызгаешь, — Алик потянулся к рубильнику. В кишке прохода вспыхнуло несколько лампочек, таких слабых, что их света хватало только чтобы не обтесаться о склизкие холодные стены с потёками влаги и плесени. Пол затопило водой, совсем немного, в ботинки не заливало, но идти приятнее не стало. — По весне подземные воды поднимаются и немного разводят сырость, но это скоро пройдёт. Раньше это место пытались облагородить под склад, но когда от плесени в еде слегли не только наши, но и воспитатель, наверху резко поумнели и перестали стаскивать сюда продукты. Жаль. — Алик задумчиво сбил со стены слезящийся гриб-паразит. — Мы тогда от пуза накидывались, научились без ключа двери взламывать.       — А сейчас зачем пришли? За остатками провизии?       — Хе-хе, это десяток лет назад было, сейчас о складе разве что Вера Павловна вспомнит, но она сюда всё равно не втиснется, так что можно считать, что эта наша личная Тайная Комната.       — Наша, это чья? — Богдан коснулся ещё горящего уха с серёжкой.       — Угу, наша. И раз ты наконец поумнел и тоже наш, то нужно тебя приобщать.       — Но я думал, твоя комната…       — Моя комната — это только моя комната, там вечный праздник и воспитательницы мимо ползают. Но иногда, знаешь ли, нужно место, где можно поговорить по душам. — Алик свернул направо, Богдан свернул следом и тут же остановился, слепо проморгался. В маленькой комнате горела яркая экономка, но Богдан всё равно решил, что сцена перед глазами ему мерещится. У стены стояло несколько парней, все из Аликовой банды. А к стене к старой ржавой батарее был прикручен мелкий пацанёнок, тот самый, с зелёнкой по лицу. И из одежды на нём были разве что верёвки на руках.       — О, а вот и предмет нашего задушевного разговора, — повеселел Алик. И потянул с брюк ремень.       — Это… кто это? — Богдан сам не сразу сообразил, что сиплый шёпот принадлежит ему. Попытался накинуть на мальчика пайту, но руку ему перехватил всё тот же Алик.       — Это наш Антон, Тоша, — белобрысый псих улыбнулся заскулившему пацанёнку. — Но он приучен отзываться на Тотошку, так что не стесняйся, он моя собачка. — Пленник поскуливал, как настоящая дворняжка, жмурился и отворачивал мордочку. А потом увидел в руках своего мучителя тонкий кожаный ремень и забился в истерике.       — Это мерзко.       Богдан дёрнулся развязать мальца, но стоящий возле Тотошки Игнат грубо оттолкнул его назад на Алика. Ухо у него было переклеено пластырями, глаза горели могильными огнями — он не забыл, по чьей вине покалечился. Алик даже бровью не повёл — вложил в руку Богдана ремень и привязанный вообще ужом завертелся, воя на одной въедливой режущей ноте.       — Да брось, неужели не хочется отомстить ему за то, что он про твой телефон Светлане Семёновне наплёл.       — С твоей подачи, — напомнил Богдан, разжимая пальцы и бросая ремень на чавкающий влагой пол. Ну да, за это стоило бы мальку наподдать, но пацан был на две головы ниже и внизу даже пушок не пробивался — совсем же сосунок.       Алик только хохотнул, остальная компания отозвалась зеркальным смешком. От такого ритуала посвящения Богдана затошнило. Плевать на эту банду, можно и со стороны разобраться во всём, он вернётся в постройку, обнюхает все углы и найдёт что-нибудь, что свяжет этих уродов с несчастным случаем. Развернулся и собрался выйти.       — Это просто наказание, — полетело в спину мирное, будто ему не недоросля предлагали отстегать, а выпить сока. — Моя собачка сегодня шаталась по постройке, а я очень-очень не люблю, когда там кто-то вынюхивает. — Богдана прошиб холодный пот. Ну да, он с утра там побродил, попробовал поискать, может кто-то во время погони что-нибудь обронил, чтобы прищучить гада, но сковырнулся со ступеней на какой-то растяжке и свалил к завтраку. Тело ещё после драки с Игнатом ныло, не хватало себе перелом устроить. — В принципе, за такое проще в дýше отшманать, чтобы всем неповадно было, но сегодня душевую не кочегарят, а на завтра он уже придумает отмазку.       — Это не я, — прохныкал Антон. — Я вообще спа-ал!       — Но был же в том доме кто-то, — сладко протянул Алик, и Богдану не нужно было оборачиваться, чтобы понять, на кого смотрят светлые зелёные глаза. И ещё пять пар глаз. Эти тоже были псами, только не мелкими скулящими дворняжками — цепными кобелями, ждущими одного только короткого приказа от вожака, чтобы отклеиться от стены, скрутить непокорного и самого его пришить к батареям.       Нога застыла, не решаясь переступить порог из комнаты в коридор.       — Богдаш, ты чего замер?       Обернулся. Алик — когда только успел поднять — всё с той же сладкой улыбкой смотрел на своего непокорного новенького, а остальная стая уже напружинилась, готовая рвать на лоскутки. Если не он ударит — ударят его.       — Учу их, учу, чтоб держались подальше от дома. Здание ветхое, сыпется прямо под ногами. Нельзя туда ходить, там опасно.       Он отлично знал, во что ввязывается, когда решил играть эту роль. У Алика мозги от вседозволенности поехали, но у Алика власть, а Богдан один. В целом мире.       — Да, там привидения, — рука у него стала деревянной и непослушной, когда в неё вложили ремень.       — Там ещё и ловушек уйма — наш Игнат очень этим делом увлекается, особенно вьетнамскими.       Тотошка уже не скулил, он захлёбывался воплем, вжимался в стену и смотрел на своего палача зареванными глазами загнанной лани. Богдан зажмурил собственные, замахнулся и ударил.       — Это не я-яя!!!       Нужно ударить сильнее, чтобы выбить из ушей это глумливое хмыканье, эти вопли, этот въедливый хлёст.       — Ну, если бы это был не ты, наш Богдаша не стал бы тебя лупить, ведь так? Ведь если ты невиновный, то он просто мерзкий преступник, а это плохо, мы с такими не водимся, и серёжку снимем…       Ещё сильнее, ещё быстрее, чтобы не слышать и не думать. Кровь к ушам, жар по венам, боль в руки. Вопли наконец затихли, орал только перепуганный Егор в подсознании.       — Евсеев, хватит. Хватит, блин! — кто-то перехватил его сзади, резко выкрутил руки, заводя за спину — не больно, просто выбивая ремень и убирая напряжение в теле. — Ты реально ненормальный, он уже сознание потерял.       Ноги Богдана подкосились, он шлёпнулся коленками на грязный пол. Алик только подбадривающе похлопал его по плечу.       — Да расслабься, этот пацан натаскан на побои, я его уже года три тренирую, он здесь регулярный гость, а обмороки вообще не смертельны. Игнат его сейчас водой взбодрит.       Перед глазами плыло, он едва поднялся. Краем глаза видел, как Игнат правда выливает на Тотошку ведро воды, как тот вяло шевелится на своей батарее, как скучающе позёвывают Аликовы выродки, хлопая Богдана по плечу и выметаясь из пыточной. Его приняли. Теперь он и сам выродок. Из воды под ногами на него с ужасом смотрел близнец, и Богдан не был уверен, что это просто отражение.       — Ты молодец.       В ответ Богдан согнулся и его стошнило на туфли Алика.              Как он добрался до спальни, Богдан не запомнил. Повезло, что не наткнулся на воспитателей и те не отправили прогульщика на уроки — туда бы он не дошёл, ноги не держали. В комнате просто свалился на пол и лежал так, пока солнце за окном не переползло от края одной рамы к другой.       В дверь поскреблись. Через минуту постучали. Кирилл никогда не топтался в коридоре, даже если дверь была заперта изнутри, он наловчился поддевать собачку в замке. Не сказать, чтобы Богдан делал это специально… нет, специально. Постоянно. Когда подобное провернул Кир, Богдан вышиб дверь из пазов и навсегда отучил смертника бесить парней на голову выше себя.       — Ну кто там ещё?!       На пороге стояла смутно знакомая фигура, с короткими каштановыми волосами и вполне ладными округлостями под бесформенным длинным свитером. По ним и вспомнил посетительницу — девчонка из Аликовой толпы, с которой вечно лапался кто-то из парней. Кажется, её звали Аня. Хотя, с тем же успехом она могла быть Таней или Ксюшей, или вообще Катей — тем парням из комнаты она отзывалась на любое. Не сказать, чтобы Богдан подобное любил, с другой стороны, и проблем с такими не было, уж точно получше девственниц — не зажимаются, не валяются брёвнами и уже в курсе, что в постели есть не одна миссионерская, а парни любят, когда их целуют не только в губы.       — Ты так и не пришёл на обед, а теперь ещё и ужин пропустил, — она с любопытством заглянула ему за плечо, но разочарованно потупилась — комната оставалась полупустой и необжитой, Богдан воспринимал спальню только как место, где он спит, а Кирилл не смел сунуться дальше своего угла, чтобы не отхватить зуботычин.       — Голова болит, вот и не пришёл.       Он уже собирался закрыть дверь, но на порог ловко ступила нахальная узкая ножка.       — Ты слишком нервно реагируешь на подвалы, Алик такое не любит, — она прошла в спальню, безошибочно определила его кровать и плюхнулась на неё, поджимая под себя обтянутые шерстяными лосинами ноги. И прежде, чем он открыл рот и выставил назойливую гостью, протянула руку с его телефоном.       — Так это он тебя послал?! — телефон он мигом забрал, тут же закатал под крышку сим-карту, включил. Нерадостно скривился — ни одного пропущенного вызова. Богдан жил только ради Егора. Егор ходил в школу, получал оценки, дурил с приятелями, таскался по девчонкам, но кому-то нужно было думать о том, что они будут есть, чем платить за коммуналку и как сделать так, чтобы частые — и долгие — отлучки мамочки не бросались в глаза окружающим. Богдан ходил в школу через раз, лишь бы учителя не доставали из-за прогулов. За всем этим он растерял даже ту горстку друзей, которые у него были в младшей школе. Но по вечерам, когда возвращался похожий чуть не до родимого пятна близнец, когда младшего тыкали носом в бардак, когда они на пару химичили на кухне только что придуманный салат, когда сидели на полу и слушали тихие переборы Егора по струнам одолженной у одноклассника гитары, тогда Богдану не нужны были все эти звонки и чужие смс в телефоне. У них был один мир, разделённая на половинки-близняшки вселенная.       — Я сама вызвалась, — девушка томно потянулась, окинула стоящего перед ней хмурого хозяина оценивающим взглядом.       Он не был качком, не был жердиной, но и не был хиляком. Мышцы накачал в уличных разборках, но все они уходили в жилы, а не самая сытая жизнь добавила в фигуру сухости. Футболки не сидели в облипку, но тело под ними не было тощим или угловатым, просто не таким налитым, от чего противники часто обманывались и получали по щам.       Ровные ножки плавно выпутались из одеяла, в которое посетительница успела угнездиться, откровенно прошлись по Богдановым джинсам до самых бёдер. Не глядя на разбитое состояние, парню стало жарко — не сказать, чтобы он без девчонки не привык засыпать, и всё же месяц в детском доме и пара недель разбирательской мути до детдома сделали его слишком… нервным.       И тем не менее, такие «подарочки» от Алика бесили, сукин сын совсем в рабовладельца заигрался. Богдан почувствовал себя собачкой на дрессировке, которой кинули косточку за хорошую службу.       — Расслабься, тигр. Меня уже давно никто силой не берёт, я сама люблю секс, — словно прочитала его мысли соблазнительница. Прикусила губу, нажала шаловливой ножкой на пах. Под ложечкой сладко заныло.       — Силой? Тебя… заставляли?       — Ну, тогда я не знала, что это так классно.       Богдана передёрнуло, она хохотнула, немножко резче и грубее, чем положено девушке.       — Брось, через тот подвальчик все проходят. Кто-то у батареи, кто-то с ремнём, но — все. Ты зря так дёргаешься из-за сегодняшнего, Тотошка за ужином уже гречку за обе щеки наворачивал в столовой. — Ножка ловко надавила на ширинку. — Или ты облизываешься на Динку? Если да, то я тебе сама принесу канцелярский нож и покажу, как вены вскрыть, чтоб наверняка. Алик у неё был первым и единственным, он её никому не даёт.       — Ты так говоришь, будто вы вещи.       Обхватила Богдана ногами и силой придвинула к кровати и себе. Уже не чинясь протянула руку к чужой молнии.       — Да, именно поэтому я люблю новеньких, вы такие наивные, — пальчики разжали пуговицу, скользнули под ткань. — Ну, хотя бы не зря к тебе шла, — она уже совсем открыто положила ладонь на стояк, не помещающийся под пальцами.       Чуть потянула вниз мешающую одежду, умелые губы накрыли головку. Богдан забыл, что хотел выкинуть подарочек за дверь, его руки легли на тёмную вихрастую голову, нажали на затылок, бёдра качнулись навстречу, требуя…       — Ой, — тихо, но в напряжённой тишине громче колокольного набата, сказали от двери.