Мы будем жить вечно

      — Это не я Игната штрыкнул, — самая дурацкая отговорка, но так и было — Богдан перерезал крепи и о ноже забыл, было не до него.       — Ну ты ещё скажи, что вы с ним были закадычными друзьями.       — А ты ещё скажи, что Богдан единственный, кто в твоём Игнате дыру провертеть мечтал.       Взгляд Алика прошёлся по хозяевам комнаты, замер на Кире, заледенел. Глупая моська, лучше бы забилась к Богдану за спину и не лаяла, но Кирилл возомнил себя бессмертным.       — Твою банду ненавидят, думаешь, сможешь нас всех запугать?       — Кто — все?       Кирилл наконец сообразил, что ляпнул лишнее, и заткнулся.       — Где вы были? — окончательно набычился допросчик.       — Учил Елагина держать язык за зубами, — угрюмо процедил Богдан, и пока тот не гавкнул ещё чего, пережал пацану горло и хлопнул спиной об косяк. Обмякшее тело покорно разжало руки и, оставляя бурые разводы от кровоточащей ладони, сползло на пол.       Алик ушёл.       Луна давно перевалила по окну на запад, а Кирилл всё ворочался, вздыхал и никак не засыпал.       — Твою мать, возьми второе одеяло с кровати Егора и спи уже!       — Мне не холодно, — вопреки словам задохлик завернулся в своё, как гусеница, ещё и коленки поджал. Раньше, чтобы этот мешок с костями не дрожал, Егор отдавал ему одеяло, а сам ютился под покрывалом, благо, с детства, как печка… был.       — И Алик ничего не сделает, хватит трястись от страха.       — Я ничего не боюсь, — тяфкнул запальчиво.       — Тогда шугни мышь с тумбочки, пока она тетрадку не дожрала.       Кирилла снесло с кровати чуть не в самый коридор, Богдан скривил губы в усмешке.       — Они же у тебя в ладони уместятся, чего ты их боишься, как девчонка?       Парень громко засопел.       Мышей он, значит, боится, а на Алика лаять — нет.       — Ты так и будешь у двери топтаться? Я тебя тоже не трону, ложись, блин!       Кирилл привычно отмолчался. Богдану надоело караулить этого недоумка, он отвернулся к стенке и затих. Вообще, поворачиваться спиной к психу, который прячет в рукаве нож, опасно, но спал Богдан чутко, тем более пацан повреждённую ладонь даже сжать не может, не то, чтобы в ней что-то держать. Кровить клеймо перестало, но кисть опухла и налилась жаром. Отлично, пускай теперь, весь такой независимый, левой рукой обходится.       Уже засыпая, он услышал, как Кирилл подкрался к кровати Егора да так на ней и лёг, с головой завившись в одеяло с покрывалом.              В столовую Богдан пришёл поздно, перед самыми уроками, увидел пустой столик Алика, но решил, раз за ночь на двери не появился крест из ваксы — чёрная метка — не стоит и обращать внимания на вечернюю перепалку.       — Что, Алик не захватил одного любимчика, чтобы навестить второго? — насмешливо фыркнула Дина под самый нос, когда принесла тарелку с перловкой. — Странно, всех своих дворняжек с уроков отпросил, а тебя нет.       — А я не дворняжка, — Богдан колупнул склизкое варево, скривился. Дома они не особо перебирали харчами, но до двухдневной пригорелой каши не опускались.       — Ты ещё хуже. Я думала ты хороший!       — На хороших девчонки не западают.       — Это на таких сволочей не западают.       — Что ж ты постоянно рядом крутишься?       — Чтоб ты подавился, — искренне пожелала Дина и собралась уйти разносить дальше.       — Всё бы тебе униженных и оскорблённых защищать. Только этот змеёныш своё заслужил, ясно? — тоже не слишком громко, но чтобы слова достигли адресата, произнёс Богдан.       — Он же тебя почти вдвое легче, тебе руку поднимать не стыдно?       — Пускай жрёт больше, чтоб ветром не носило.       — Дебил. У него с десяток переломов был, его дядя напивался и бил, а потом из гаража неделями не выпускал, вот он и тощий, как жердина.       — Бил же, а не голодом морил, — хмуро пробурчал Богдан, но ему стало не по себе. Их с братом взрослые трепали только раз — за коробку печенья, и то Богдану тогда только вскользь плечо зацепили, пока участкового ждали. Но синяк не сходил две недели, налившись всеми оттенками синего и зелёного.       — Дважды дебил. — Дина сладко улыбнулась и «заботливо» смела крошки, чтоб народ перестал оглядываться на застрявшую у одного стола разносчицу. Крошки полетели мимо тряпки Богдану на штаны. — Пока он после переломов мясо нарастит, ты успеешь сесть в детскую колонию, а потом догнить в тюрьме.       — А ничего, что ты мне так запросто его секреты выдаёшь?       — Это не секрет, это то, что рассказывают друзьям и не говорят таким придуркам, как ты.       — Что ж ты с таким придурком общаешься? — Вот же говняшки кусок, а «другу» Егору он такого не говорил!       Девушка независимо фыркнула и развернулась уходить.       — Эй, официантка, — Богдан ещё и пальцами щёлкнул, чтоб услышали и обратили внимание все, даже с дальних столов. — Компот замени, этот стакан грязный. Вы там на кухне вообще работаете или балду гоняете?       — Это просто рисунок не до конца со стекла стёрся, — краснела Дина, как настоящая блондинка, сразу до пунцового и под самые корни волос.       Вокруг зашептались. Пробиться в помощники по кухне было нереально, если бы не статус подружки главного, фиг бы Дине перепало такое хлебное место.       Богдан невозмутимо протянул стакан аж дымящейся от злости девушке.       — Замени.       Она выхватила утварь и полетела из столовой на кухню. Вернулась всё ещё злая и хлопнула новым стаканом об стол, ровно настолько, чтоб выляпать половину, но не отколоть дно.       Богдан и бровью не повёл. Умеешь хвастаться чужими тайнами — умей и побегать.       — Замени.       — Что?!       — Ты сюда плюнула.       — Да у нас при Алике никто не плюётся, уже лет пять как!       — Что ж ты, раз он такой замечательный, на него зубами скрипишь?       — Эй, Тигр, — за стол плюхнулась Яна, взяла злосчастный стакан и отхлебнула, положив конец спору, — это правда, что про тебя болтают?       — Нет, это не я Игната пырнул, — помрачнел Богдан.       Яна отмахнулась, как от назойливой мухи.       — Это все и так в курсе. Я про огнетушитель.       — Все в курсе? Может, «все» в курсе, кто Игната и штрыкнул?       Яна улыбнулась.       — Может. Только ты не к той обратился. Я давалка, а не шестёрка.       — Но если ты что-то знаешь, ты должна сказать.       — Кому? Родной, ты ещё не понял? Здесь «если я что-то знаю», я должна заткнуться и не отсвечивать. Я и болтаю-то с тобой, потому что ты дурак и никак к этому не привыкнешь. Ты правда шороху навёл, чтоб Елагина вытащить? Это ты зря, приятель, только сам с ним на дно свалишься. К Тотошке вон только наша Принцесса смеет подступиться, чтоб её не залошили вместе с ним.       Богдан перевёл взгляд на Дину, но она уже отошла — яростно протирала дальний столик и время от времени сверкала в их сторону злыми глазами.       — И да, не перестанешь с Динкой таскаться, Алик вас точно по косточкам раскатает, — меланхолично заметила Яна, бестрепетно запуская ложку в его кашу. — Он ей вчера и так всыпал, но раз вы до сих пор воркуете, то мало.       — Откуда ты всё знаешь? — с досадой бросил Богдан.       Яна опять пожала плечами.       — Да все в курсе.              — Евгений Константинович, почему у меня 3 за лабораторную?       — Потому что у тебя ошибки, Евсеев.       — Одна, и ту я сам исправил.       Химик даже не взглянул на подсунутую под нос тетрадку.       — Ты списал. Скажи спасибо, что не двойка.       — У нас тут даже хорошистов нет, у кого мне списывать?       — Ну вот и ты не выделяйся, всё равно уроки через раз посещаешь — далась тебе та оценка.       Школа в пригороде была одна и небольшая, поэтому вместить лишнюю сотню учеников не могла физически — не резиновая, ещё и жалобы на прогулы замучили, директор детского дома подсуетился и лет пять назад специализированная школа открылась прямо в родных стенах. Классы с пятого и без параллелей, но народ воспрянул — безработные выпускники педагогических смело шли в местный террариум оттачивать на сиротах мастерство (хотя чаще оттачивались ноготки за учительским столом, потому что вменяемым педагогам места находились и в нормальных школах, а сюда приходили авантюристы, падкие на зарплату). Да и районный отдел образования не сильно требовал с такой школы — чего ж заоблачного от сирот ждать, писать-читать умеют и на том ладушки. Но даже в этом серпентарии водились особо ядовитые экземпляры, например, химик. Уроки его проходили по одной и той же схеме: «Здравствуйте, записали число, классная работа, открыли параграф такой-то, читаем. Свои вопросы засуньте себе в…». При этом он ненавидел пропуски и всячески поганил жизнь прогульщикам. Но когда Богдан пожаловался на старого маразматика Алику и спросил, можно ли как-то вытравить его из школы, тот только усмехнулся: «Такого полезного учителя никто и пальцем не тронет». Они тут все чокнутые…       Закуситься с Константинычем Богдану помешала зашедшая секретарша.       — Там к Евсееву пришли.       — По воскресеньям же Открытые Двери, — почти синхронно удивились учитель и ученик.       — Это не на усыновление. Говорят, друзья. Приехали навестить издалека. К Евсееву Егору.       — Я не Егор, — автоматически поправил Богдан.       И облился потом.       У Богдана был только Егор. Но у Егора была укуренная парочка, с которой они сколотили то ли банду, то ли группу, и горланили песни под гаражами. Одноклассник и оболтус с параллели, Женька и Валерка. Богдан знал обоих, но подружиться не успел — забросил учёбу и занялся подработкой.       И всё же тело словно свинцом налилось, когда он сообразил, что нужно выйти и сказать этим двум про Егора.       — Да мне плевать, откуда они там приехали. У нас серьёзное заведение, а не балаган, чтобы учеников с уроков… Евсеев, эй, Евсеев? Выйдешь — я тебе кол вкатаю! Евсеев!       Богдан прошёл через учебный корпус, спустился вниз и вышел в холл. Обычно здесь цепной собакой торчала вахтёрша, обгавкивающая детей и лижущая туфли начальству. Она знала все местные сплетни и новости и была первоклассной доносчицей, и это было единственное, что она не знала. Уж языкастая баба не преминула бы поделиться новостью о смерти одного из близнецов. Но на посту её не оказалось. Валера с Женей потеряно стояли у облезлого вытертого диванчика и во все глаза рассматривали серые стены, которые от уныния не спасали даже искусственные вьюнки, флажки и стенды с фотографиями воспитанников.       Богдан замер в коридоре, рассматривая ребят. У одного волосы курчавятся, а у виска болтается модной соплёй длинная тонкая косица, второй рыжий до безобразия, веснушки даже зимой по всей физиономии рассыпаны. Они были точно такими же в той додетдомовской жизни, когда собирались вместе и горланили свои дурацкие песни на старой захватанной гитаре, или пили кислое второсортное пиво, или клеили девчонок по подворотням. Три богатыря, как говорили о себе они. Три придурка, как называл их Богдан.       Рыжий Валерка почувствовал затылком взгляд, повернулся, увидел его и растянул губы в знакомой лыбе от уха до уха.       — Привет, Егорыч, а где Богдан, я думал — вы оба спуститесь, — сказал он.       — Что-то ты бледный, как привидение, — потянулся за приятелем Жека.       В их мире Егор был жив, оба были живы. Внутри резануло болью. Всего на миг. А потом стало горячо и вольно.       — Не сдохну, не надейтесь. Привет, придурки.       И сделал первый шаг навстречу улыбающимся друзьям.              Приятели приехали со школьной экскурсией, но удрали навестить Егора. И, чёрт бы их побрал, парням горело посмотреть, как устроился их друг. Уходить в город они не желали — притащили с собой гитару, пиво и кучу новостей из школы.       — О, как был неряхой, так им и остался, — блуждания по детдому быстро прекратились, не было здесь ничего интересного, а после уроков можно было нарваться на учителя или ученика, который уж точно знают, что за Евсеев перед ними, потому скрепя сердце их привели в спальню.       Валера безошибочно определил кровать Егора — расхристанную и не заправленную после Кирилла, и Богдан порадовался, что не убил того за проведённую на ней ночь. Но пометочку в памяти сделал научить паразита за собой заправлять.       — Так где Богдан? Ты же всегда с ним, если не с нами.       Опять режущая боль внутри.       — Давайте лучше выпьем — вы бутылками тарахтите, как наши дворовые бомжары.       — Обижаешь, у нас полные. И козинаки твои любимые, вот.       — Сухарики хоть не забыли?       — Это к Рыжику.       — Ну если я Рыжик, то шиш вам, а не сухарики! — хрум-хрум.       — Эй, как ты так руку в пасть засунул? Подавишься же!       — Не патафлюсь, кха-кха!       — Выплюнь, блин!.. Да не в меня!!!       Он просто позволил себе забыться.       — Какие же вы придурки…       День пролетел незаметно, они вылакали всё пиво, с таким трудом пронесённое мимо поста, распотрошили все сухарики. Жека притащил с собой гитару и теперь они на пару с Валерой пели что-то из своего дурацкого дворового репертуара, намешивая в одну кучу шансон, рок, бардов и собственное белогорячечное. Мозги слипались от алкоголя и сладких козинак. По полу валялись пустые бутылки, хрустящие пакетики с просыпавшимися сухариками и они сами. Гитара перекочевала из хозяйских рук сначала к Валере, потом дальше. Она часто бывала у них дома, он помнил её до последнего изгиба, до новенькой первой струны*, до щербинки на грифе. Провёл пальцами по ладам, вспоминая забытые аккорды, вторая рука выплела по струнам перебором.       — Давай, Егорыч, а то как неродной.       Мелодия слетела со струн и разбилась об дверной скрип. В комнату просочился Кирилл, скривился от сивушных паров, глянул на срач и пьяные лица.       — Сам этот свинарник убирать будешь, Богдан, только рискни меня припахать.       — Ыгы-гы, — зашлись приятели, — а, кстати, где Богдан-то? Что-то его долго нет.       Богдан протрезвел быстрее, чем подорвался с пола и успел заткнуть Киру рот. Тот недоумённо хлопнул ресницами.       — Вот же он.       — Ы-ыы, Егорыч, вас до сих пор все путают?       — Кирилл, заткнись, а не то покалечу!       Но тот злобно наподдал ногой по пивной бутылке и, видать, решив во что бы то ни стало донести до пьяниц истину, выпалил:       — Егор умер, пьяные вы придурки, а этот ушлёпок — его тупой близнец! Что? Опять меня побьёшь, раз твоего разлюбимого братика по имени назвал?       Женька закатился пьяным смехом, но в упавшей тишине это больше напомнило воронье карканье. Затих, шало уставился на натянутого, ещё минуту назад лучшего, друга.       — Богдан? — позвал неуверенно.       — Егор умер… — то ли спросил, то ли попробовал на язык второй.       Богдан не ответил, просто повернулся и смотрел на два вытянувшихся лица, одно смуглое, второе конопатое. Жека и Лерка. Светлый и рыжий. И рядом с ними всегда третья голова — смоляная. Три богатыря. Три придурка. Ещё Богдан называл их ВИА-грой…       — Пойдём мы, наверное, — неуверенно пробормотал Валера, подхватывая второго друга… уже единственного.       Дверь туго захлопнулась, в коридоре были слышны натужные шарканья гитары об пол.       — Думаешь, если я с Аликом поссорился, тебе теперь меня бояться не обязательно?       — Чхал я на твоего Алика. Всё меняется и эта тварь тоже не вечная. Вчера Игнату прилетело, завтра, глядишь, и Алику твоему воздастся.       — Что-то ты борзый не в меру. Уж не крышей ли обзавёлся?       — А что ты мне сделаешь? — запальчиво отгавкнулся Кирилл. — Ударишь? Убьёшь?       Богдан шагнул к Киру и оскалился.       — Кажется, не я один тут тупой ушлёпок. Или ты забыл, что я с тобой могу проделать вещи и куда поинтереснее?       =====       * Самая тонкая струна на гитаре.