Мы будем жить вечно

      Весна повернула на излом. И вместе с наливающейся красками природой менялась жизнь в детском доме. Раны затянулись, сгладились и отшелушились отмершей корочкой. Дольше всего ныла прокушенная лодыжка. По свежему затёртая мылом и залитая вдогонку зелёнкой, она уже не пухла, но упорно нагнивала, мешая Богдану бегать и гонять Кирилла. А Богдан так же упорно вставал на рассвете, скидывал чёртового Кирилла с кровати Егора и волок на пробежку.       — Будешь ныть, я тебя ещё и подтягиваться заставлю, — грозно цыкал он на сонные протесты хиляка.       В ответ Кирилл мрачно тыкал под нос незаживающее клеймо. Дурень упёртый. За парту к Богдану так и не подсел, шипел и морщился из-за покалеченной ладони, но упрямо сидел отдельно. И без того двоечник, не в состоянии писать, теперь он собирал урожай неудов. Богдан с удовольствием потыкал Кирилла в оценки носом, а тот по старой доброй традиции открестился увечьем. И вот тут они встряли. Оба. Кирилл, когда Богдан решил, что нашёл новый чудесный способ доводить крысёнка, Богдан, собственно, точно тогда же.       — Сдурел? Сам двоечник, чему ты меня научить можешь, кроме курения?       Оплеуха. Ни Богдан, ни Егор не курили. Сигареты стоили денег, а денег не всегда даже на еду хватало.       Уроки Богдан прогуливать перестал и хоть с учителями так и не поладил, тройки сменились натянутыми четвёрками, а пятёрки не появились только потому, что в приюте, по мнению учителей, они в принципе появиться не могли. А потом взялся за Кирилла. Просто так, чтобы был повод отвешивать тумаки. У Егора мелкая дрянь списывала без зазрения совести, а тот и рад стараться — сам вручил тетрадь и умильно таращится, пока павлиньи глазки бегают по тетрадным листам. Богдан же с мрачной радостью обзывал пацана дном и всё больше убеждался, что оно бездонное. Кир не понимал ничего, что объясняли на уроках — ни предела функции по алгебре, ни задач на прохождение тока по физике, путался в кислотах и только английский знал достаточно хорошо, чтобы переводить художественные тексты почти без словаря, единственный в классе.       — Как можно быть таким тупым? — в сердцах выдал Богдан.       — Пропусти класс, а потом попробуй учиться, как будто ты всё это проходил, — Кирилл сидел к собеседнику спиной, но стоило тому подойти, зашелестел бумагой и спрятал от досужих глаз. В другое время Богдан бы силой отобрал писульки.       — Ты не учился этот год?       — Я этот год не ходил в школу.       Наверное, совсем умаялся, раз выболтал правду. Егору такого точно не рассказывал.       — А куда ты ходил?       — В дядин гараж.       Ни больше, ни меньше. С тех пор Богдан учил его каждый вечер, а не только под дурное настроение, лишь бы сорвать злость.       Однажды Соня заглянула к ним, обнаружила корпящего над учебниками Богдана и потом весь вечер крутила у виска пальцем. А на следующий день приволокла решебники.       — Откуда у тебя? — не поверил глазам Богдан.       — Мои, — глумливо оскалилась улыбкой странная знакомая. Профессиональная беспризорница, она едва умела писать и считать, так что определили её в пятый класс, из которого, судя по рвению, она собиралась уйти сразу на пенсию. Богдан только ухмыльнулся — учёбой в приюте всерьёз занималась одна-единственная личность и если у Сони хватило духу спереть его книжки, то такой подарок дорогого стоил.       Странно, но конкретно с Аликом Богдан не склочничал. Дверь им в спальню сорвали с петель, пока шли уроки — «я всё помню, вы под колпаком», в душ Богдан тоже больше не ходил — Соня в первый же вечер завернула его назад и предупредила, что в предбаннике ждёт комитет по встрече, но этим и ограничилось. Хотел Богдан или нет, но эту часть своего личного времени теперь тоже пришлось проводить с Киром — чтоб не зарасти грязью, они вдвоём лазили в кабинет психолога на свидание с её ванной комнаткой. «Трус», — не отрывая глаз от своей тарелки, шипел вслед Алик, когда в столовой Богдан шёл к своему дальнему столику. Богдан только демонстративно ковырял в ухе пальцем, обязательно задевая красную стразу в мочке — её он не снимал из вредности, знал, что Алик бесится. Игнат даже как-то в комнате отдыха специально подкараулил, пытался сорвать, но их растащила науськанная Сонькой и Янкой Вера Павловна. За разбитую тумбочку отхлестала по лицу обоих, Богдана вышвырнула за слесарем, а Игната, как зачинщика, отправила на сутки в сарай, даже Алик не смог отмазать. И всё же Алик его не трогал.       — Дина наверняка отмазала. Она же теперь паинька — с ним за партой сидит, в его комнате торчит, скоро на лоток проситься начнёт и тяфкать научится по команде, — ответила Соня, когда услышала обрывок разговора.       — Что, совсем от себя не отпускает?       Они опять были в столовой, за дальним углом отщепенцев. Странно, но в последнее время жизнь здесь бурлила куда сильнее, чем в центре, где господствовал Алик.       Дальний угол, тёмный, облезлый, с ободранным столом на подломанной ножке, не отличался бы от остального интерьера, не расти в заплёванной кадке под боком здоровенный вечнозелёный куст, щедро обсыпанный белыми звёздочками цветов. Сама по себе эта дрянь не мешала, но если надломить ветку или оторвать кожистый листок, смердела до рези в глазах. Ставили куст сюда наверняка с тем прицелом, чтобы чёртовы сироты не угробили красоту, испугавшись вони, но местные интеллектуалы рассудили иначе и несчастное растение щипали регулярно, а стол возле него стал ссылкой для неугодных.       Раньше. А Богдан сел сюда по своей воле. Через день напротив плюхнулась Яна, ещё через день села недовольно принюхивающаяся, но не сказавшая и слова, Соня. Потом подтянулись и робко прижились за краешком стола Тотошка и его сосед, щуплый шуганный заика. Брат с сестрой Малявины, заправские воришки и попрошайки в городских переходах, тихий неприметный очкарик, то ли Стасик, то ли Славик — этот знал всё и всегда, и Алик многое из новостей знал благодаря ему, но и бил без жалости, если вовремя не доносил. В общем, вся грязь и мусор интерната. Сидела поначалу и девочка-восьмиклашка, та самая, ни с кем не разговаривала, всегда глаза в пол и ела едва ли половину и без того тощей порции. Богдан знал, что она опять пошла в постройку, но вправить мозги не успел — девчонка удрала из детского дома.       — Так кому же из вас двоих нравится Дина? — не сдержалась и поддела Соня, когда на последнем вопросе Богдана как раз подошёл с раздаточным подносом Кирилл и вместо того, чтобы расставить тарелки, бахнул утварью по столешнице и ушёл.       С соседом они так и не поладили — всё свободное время Елагин предпочитал тихариться по комнатам отдыха, самоподготовки или набивался в помощники к Соне на продлёнку к малькам, лишь бы быть подальше от Богдана. Но в столовой, когда за столом стало добавляться постояльцев, он частенько тормозил на несколько минут. Не сказать, чтобы в нём прибавилось общительности или ему нравилось слушать девчоночьи шутки, но он тормозил у стола. И подбадривал пальцами по покалеченной голове дёрганого Тотошку. Богдан с досадой смотрел, как теплеет Кир при взгляде на зашуганного пацанёнка, как скользит усмешка по надменным, вечно сжатым губам, а Тотошка, как будто, не его до завтрака Аликовы лоботрясы засовывали головой в унитаз или голышом прогоняли по девчачьему этажу, улыбался и сиял в ответ солнышком. Даже к ним в спальню повадился просачиваться в поисках своего кумира, и страх перед Богданом не остановил. Кир поковырялся в своих вещах, отсеял что поновее и бестрепетно отдал своему почитателю. Возможно… наверняка, Кирилл считал, что они похожи, но он ошибался — Тотошка был пустым местом, слабой безвольной кляксой, потому его и давили, а Кирилл, хоть и перешёл дорожку главному, всё равно не склонил упрямую голову — поэтому это не его обряжали в девчачьи манатки, не его вытаскивали среди ночи из постели и не ему выжигали на затылке волосы словом «удод».       Не ему, но из-за него.       …Это случилось на прошлой неделе, когда небо затянуло грозами и мерзкая мокрядь хлюпала не только снаружи, но и в душе, расклеивая и без того паршивое настроение. Кирилл привычно задерживался допоздна, Богдан уже лез на стену, не в силах дождаться, когда будет впихивать в сонного, уставшего, и потому поддающегося, недоучку новую тему, слушать его глухие отбрёхивания и бить в отместку по ненавистным неулыбчивым губам. Но время шло, а проклятый крысёныш всё не возвращался. Тогда Богдан даже выбрался к кабинету психолога проверить, не удрал ли вредитель без него мыться. Кабинет был пуст. Но из кабинета была видна площадка, а на углу — Алик, его банда и две худые растрепанные фигуры под вялыми каплями ночного дождя.       — Отпусти его, — Кирилл. Знакомо тянется к трясущемуся Тотошке. Тварь, Егора и Дину оставил, а этого отброса уже второй раз спасает.       Алик насмешливо вскинул брови, Игнат словно получил команду «фас» — махнул лапищей и Кирилла снесло. Тотошку сцапали, растянули за руки двое, сзади подбили под колени. Богдан так и не удосужился запомнить их имена — все они одинаковые безликие управляемые псы; один чуть косой, второй со шрамом через бровь, третий со свистуном вместо клыка, четвёртый, пятый… Игнат выделяется только ростом и порванным ухом, в которое так и не рискнул вправить новую серёжку. Восемь против двух.       — Смотрите, кто снизошёл до нас, простых смертных, — Алик сам поднял Кира, даже заботливо отряхнул джинсы от грязи. — Мне теперь каждый раз эту шушваль ловить, чтобы ты на свидание пришёл?       Окна на эту сторону выходили исключительно административные — не вместившиеся в соседний корпус кабинеты психолога, директора, учительская и, на втором-третьем этажах, туалеты, так что внешняя площадка ночью была освещена скудно — окнами тех самых туалетов, которые скорее рассеивали мрак, чем давали освещение, да единственным выжившим плафоном, как раз на углу здания, недалеко от разговаривающих. Кирилл привычно отмолчался, Богдан довольно осклабился — даже в таком освещении он увидел, как пошёл пятнами Алик.       — Хорошо, поиграем в молчанку, — согласился Алик. — Считаю до трёх и если не разлепишь свой красивый ротик — пожалеешь.       Достал сигареты. И улыбнулся, сладко-сладко.       — Раз… два…       У Богдана даже сквозь нарастающий гул дождя чуть уши не заложило — псих схватил Тотошку за волосы и прижал к волосам сигарету. Были бы сухими — вспыхнули, но дождь увлажнил макушку, потому хищный оранжевый огонёк просто с въедливым шипением впился в кожу на затылке, обуглил короткие волоски и оставил лысую красную метку.       — Отпусти его! — опять кинулся Кирилл, но теперь уже Алик отпихнул парня и Тотошка завыл ещё пронзительнее. Ещё метка. Алик даже не стал убирать сигарету, просто повёл горящим концом по коже зигзагом, выжег букву. — Что ты от меня хочешь?       — Малыш, всё то же, — не отвлекаясь от процесса. — На тебя запал клиент, платит не хилые бабки.       — Ну так свяжи меня или по башке стукни, делов-то.       — Я бы с удовольствием, Кир, но ты ему ласковый и согласный нужен, сечёшь?       — Я тебе не Кир, — тут же окрысился Кир.       — А кто?       — Кирилл! Киром меня только родители звали, понял?       И Егор. И против вредитель не был.       Алик раскурил ещё сигаретину, впечатал в Тотошку. Кирилл бросился на помощь, его схватили.       — Кир, не пользуйся моей к тебе слабостью, если нужно будет — я тебе сам ноги переломаю, — очень спокойно и очень дружелюбно сказал Алик, — и Дина не отмолит.       Дождь совсем прекратился, только капали капли с потяжелевшей листвы на каштанах да облапивший здание плющ сыто чавкнул влагой, когда Богдан тихо выбрался из окна и по свисающим плетям опустился на землю.       — Значит натрави кого-нибудь ещё, как Евсеева, чтоб послушанию меня учил.       Алик оценил рвение, с которым жертва сама себя вела на заклание.       — Если бы захотел, сейчас передо мной два удода валялись. Вот и цени. А твой Евсеев дебил, понятия не имею, что в нём Андрей нашёл. Да и ты тоже. Или в честь дружбы с Егором терпишь?       Богдан пошарил по земле взглядом, нашёл искомое, подобрал…       — Хочешь, сгною его за то, что тебя тронул?       — Угу, вместе с собой и всеми вот с ними, вы там все постарались.       — Ну смотри-ка, что на публику изнасиловали, его не трогает, а добровольно симпатичному парню ножки раздвинуть он не горит.       …подбросил на ладони, примерился…       — А что мне за это будет?       — А что ты хочешь?       — Верни мой телефон.       …и со злостью запулил в последний живой плафон!       Бахнуло и погас единственный источник света.       Кирилл под шумок уволок Тотошку, Богдан схоронился под плющом и его тоже не обнаружили. Той ночью Кир так и не вернулся в спальню — он приволок отбитого подопечного к Яне с Соней и втроём они обработали ожоги, срезали волосы, чтоб не лезли в рану и… просто они сдружились и вчетвером им было наверняка интереснее, чем в компании колючего обозлённого Богдана.       На следующее утро они опять поцапались. Богдан просто ворвался на кухню и выловил там Кира.       — Ну ты и шалава! За телефон согласен под Рому лечь? А я-то переживал, что обидел ангелочка!..       — Так это ты вчера плафон раздолбал? А чего к нам не вышел? Может, какой дельный совет дал бы, за что мне тогда себя продавать. Или ревнуешь, что не тебе одному достанусь? — прекрасные губы изуродовались в кривой ухмылке.       Богдан не сдержался и ляпнул Кириллу по ним.       — Не строй из себя шлюху, недоумок, это хреново закончится. Егор мне говорил про фотографии твоих родителей на телефоне. Думаешь, Алик не форматнул память? Нет там уже тех фоток, так что можешь забыть о них. — Подумал, но едко добавил: — Кир!..       Парень аж в лице переменился.       — Я тебе не Кир, — предсказуемо прошипел он, Богдан только вернул ухмылку. — И телефон мне нужен не потому, что там фотографии. Он двадцать тысяч стоил.       — Год назад.       — Он и сейчас на десятку потянет. Продам и свалю от всех вас!       — Что ж ты раньше так не сделал? Или с шиком хотел — и общак цопнуть, и с фотографиями остаться?       — Да, представь себе!       Кирилл подбил чужую бесцеремонную руку, прижавшую его к стене.       — Эй ты, а ну пошёл прочь из кухни! — из кладовки вышла пухлая повариха, обнаружила врага на вверенной ей территории и схватилась за здоровенную поварёшку, как за дубинку. — Шляются тут всякие, а у меня потом мясо на порции не делится.       — Поменьше в свою сумку половиньте, — в сердцах бросил Богдан, не догадываясь, что попал в десятку.       С тех пор они вообще не говорили. Богдан злился на придурочного ангелка, Кирилл злился в ответ. Богдан знал — Алик нащупал слабость Елагина. Потому он и не трогал Богдана — Богдан для Кирилла был таким же пустым местом, как для самого Богдана был Тотошка. Но вот как раз Тотошка был единственной причиной, по которой Кирилл останавливался у их столика в столовой.       Богдану не нравилась эта дружба, она утягивала Кирилла на дно. И калечила Тотошку. По ночам он слушал, как скулит через стенку от них забытый удачей мальчик, к которому опять пришёл Алик с дружками. И плотнее приставлял к косяку выбитую дверь, чтобы звук плача не разбудил Кирилла. Опять спящего на кровати Егора…