Мы будем жить вечно

      Проснулся Богдан не от будильника — рядом с ним, присев у кровати на корточки, чтобы лица оказались на одной высоте, торчал и почти не моргая таращился на него Кирилл.       — Твою мать! — Богдан шарахнулся от пацана, как чёрт от ладана, не рассчитал и двинулся затылком об стену. Чёртова кровать! Вроде точно такая же, как и его, но всё равно всё чужое и отзеркаленное из-за противоположной стороны комнаты. По возвращении от Алика он великодушно отдал своё койко-место крысофобу Елагину, а сам упал на первую же от входа, Кириллову. — Чего тебе?       — По тебе крыса бегала. — Судя по рассеянному взгляду, думал Кир, глядя на него, совсем о другом, и ляпнул первое попавшееся, лишь бы не огрести.       — И потому ты приплёлся ко мне, а не полез на стенку?       Кирилл продолжал рассеянно медитировать на Богдана, не реагируя на шпильку, Богдан на всякий случай отполз от ненормального по кровати. Заодно для себя решил, что ему кровать Кирилла с охамевшей крысятиной тоже не нравится.       — Одевайся давай, пойдём бегать.       Сосед скосил глаза в окно. За стеклом приветливо клубилась и нагнеталась от серого к стальному дождливая хмарь. Но промолчал.       Уже отбегав круги и отжав олимпийку от пота пополам с моросящей слякотью, Кирилл как-то неуклюже завозился, заозирался и сказал, что чуть припоздает. Богдан пожал плечами, мало ли, может, в туалет. Вернулся павлиноглазый через минут двадцать, мокрый, как хлющ — промокла даже одолженная у Богдана борцовка.       — Провалился в дырку, что ли?       Но обычно подпрыгивающий на подколы Кирилл на эту скабрезность только устало отмахнулся, вяло обтёрся и уполз помогать на кухню перед завтраком.       Завтрак прошёл весело. Народ, окрылённый победой (или хотя бы её видимостью), шумел, гоготал и перебрасывался совсем уж несъедобными поскрёбышами из тарелки. Не омрачили веселья ни гречка на прогорклом масле, ни мерзкая погода, ни Тотошкина смерть, ни понурый Заика за столом общего врага. Правда, к чести Алика, мальчика он не трогал — тот сидел дёрганый, но не битый и даже приодетый во что-то новое, явно с хозяйского плеча. И с броским девчачьим бантом на шее. Разве что Соня была мрачнее тучи, но это легко объяснялось цветастым бланшем под правым глазом. Даже Дина весело щебетала с Янкой, наплевав на работу и плюхнувшись на скамью между новой подругой и Богданом. Кирилл, на которого она сегодня бессовестно сгрузила всю раздачу, одиноко бродил между столами.       — Ты чего? — Дина удивлённо глянула на подобравшегося Богдана, осторожно коснулась плеча.       Тот угрюмо кивнул на стол Алика. Кир как раз обносил его гоп-компанию. Алик подцепил носком кеда ногу Елагина. Не подсёк, но отойти не дал. Кирилл ощетинился, но стоило выпутать ногу из захвата, как Алик тут же второй ногой зацепил другую лодыжку.       — А ты знаешь, что воровать не красиво, Кирочка?       Кирилл шарахнулся и чуть не упал самостоятельно.       — А ты знаешь, что заигрывать с парнями — тоже? — не удержался и выкрикнул Богдан.       Алик скривился в его сторону, но от Кира отлип, только до конца завтрака неотрывно жрал глазами.       …— Что ты у него спёр?       Кирилла перекосило, как будто проглотил кислицу, но Богдан специально дождался, когда они зайдут в класс и звонок отрежет паразиту возможность удрать. Даже плюнул на гордость и сам к задохлику за парту сел.       — Ничего, он просто так прицепился, ты же его знаешь.       — Вот именно потому, что знаю.       — Елагин, Евсеев, то, что один исправно приносит мне переводы текстов, а второй их у первого так же исправно списывает, не даёт вам права шушукаться на моих уроках. Ещё шорох из вашего угла — и до конца года можете вообще ко мне на занятия не появляться! — англичанка сегодня была сильно не в духе — в столовой к концу завтрака народ совсем слетел с катушек и едой перебрасывались уже не в шутку, а вполне прицельно, заляпав припозднившихся, особенно досталось комендантскому столику, за которым подвизались и учителя.       Кирилл тут же изобразил лапушку и замолчал. Богдан тоже прикинулся паинькой — просто молча протянул лапу к соседу и стиснул ему ладонь так, что затрещали тонкие косточки. Ладошка, хоть и не изувеченная клеймом, оказалась на диво стёртой, как будто кожей водили по наждаку.       — Ы-ыдиот… — одними губами.       — Что ты стащил?       — Ничего! Ууу, больно же.       — Евсеев, ты знаешь, что заигрывать с парнями некрасиво? — под взрыв хохота поддел парень с соседнего ряда. Шрам через бровь, переполовинивший её и изломавший на две неравные половинки — из банды Алика. Косо приклеенный на затылке пластырь с подтёками зелёнки — тот самый Левша, которого из-за угла по черепушке стукнули.       Кирилл побелел и выдернул руку из хвата.       — Что поделать, если ты не в моём вкусе? — не удержался и огрызнулся Богдан, обращая хохот одноклассников уже в сторону неприятеля. Но Кирилл скис, даже откатил стул на край парты, чтобы не пересекаться с Богданом, так до конца занятий и просидел, понурив плечи и ткнувшись носом в самый учебник.       — Левшу не трогай, — в обед Яна вместо приветственного тычка ещё и отобрала тарелку Богдана, чтоб он обратил на неё внимание.       Подошла Дина — сейчас разносом еды занималась только она, Кирилл вообще не появился в столовой — отняла злосчастную посудину у Яны и вернула Богдану. И опять села между ними.       — Почему не трогать? — Богдан не запомнил этого придурка, значит ничего особенного тот не представлял. Но подружка агрессивно воткнула вилку в пюре, для разнообразия не пригорелое, но всё равно недосоленное.       — Он подлый. И говно на вентилятор накидывать любит — не отмоешься потом.       Дину передёрнуло, она отставила тарелку, недовольно глянула на подругу.       — Я не брезгливый, мне на его говно плевать.       Дина скорбно глянула уже на него.       — Тебе плевать, а Киру, по ходу, нет, — вклинился фингал напротив. — Левша карикатуры намалякал и на большой перемене по всему учебному корпусу расклеил. Однако, мальчик силён в Камасутре — вас в таких позах понарисовывал — у меня чуть шея не выломалась, когда я рассматривала. Кир там ходил, рисунки срывал. — Сони за растёкшимся синяком видно не было, увечье ещё и отекло, окончательно выветрив из девчонки хорошее расположение духа. — Жрём и сваливаем отсюда скорее, местные дебилы опять собрались едой кидаться.       Дина охнула, наскоро проглотила пюре и принялась стряпать какую-то многослойную конструкцию сразу из нескольких кусков хлеба и колбасы, в том числе вытянутой из его тарелки.       Сам или с компанией, но Левша обгадил листовками все коридоры, даже жилые, Кирилл сорвал едва ли половину. Некоторые были наклеены повыше, чтоб нельзя было без стола-стула снять, некоторые закатаны под скотч поверх побелки и она обдиралась вместе с листовкой. Вечером его с кучей снятых бумажек застукала Вера Павловна и не разбираясь влепила оплеуху, ещё и без ужина оставила.       — Дались они тебе! — Богдан не знал, что Кира наказали, потому сначала обшарил все закутки в поисках пропавшего дурака, а только потом додумался заглянуть в спальню. Кирилл угрюмо колупался в своей тумбочке и бурчал не евшим с утра животом. Из ящичка он достал тарелку, явно столовскую и уворованную сегодня же утром, потому что утварь была не мытая, просто наскоро отряхнутая, в намертво присохшей утренней же гречке. А ещё он достал шоколадку, хорошую и дорогую, такие только Алик таскал Дине. В детдоме сладости могли ходить по кругу, но ели их редко, предпочитая ими расплачиваться, а на расплату не нужно было выделываться дорогой сладостью, лишь бы не жёваная была. Вот значит что Кир в ночной потасовке у Алика из спальни стащил…       Кирилл распаковал шоколадку, но есть не стал — разломил на пару пластинок, ссыпал в блюдце и поставил между своей кроватью и дверью. Вот чудак, в самом деле решил Тотошке подношение состряпать!       — А тебе не всё равно, когда такие гадости на обозрение выставляют? — не поворачиваясь отвякнулась пропажа.       — Не настолько, чтобы дохнуть потом от голода.       — Не сдохну, сейчас водой накачаюсь в умывалке и до утра желудок обману.       Богдан мрачно подумал, что Кириллу явно не впервой «обманывать желудок» и сердечно пожелал его дяде простатита. Но пить хлорированную гадость не пришлось — в комнату домашней кошкой просочилась Дина. Она была по-женски прозорливой, потому с собой принесла сразу два бутерброда и Богдан наконец понял, зачем она на обеде и ужине обворовывала чужие тарелки — хлеб был с вечерним сыром и обеденной колбасой, колбаса уже «плакала», но зазывно пахла на всю спальню.       — На вашей двери опять всякая дрянь написана, — вместо приветствия сообщила она.       — Когда только успели? — Богдан выглянул наружу, так и есть — по всей поверхности ваксой размашистое «педик». — Блин, ну детский сад.       Жующий Кир тоже выглянул, Богдан видел, как тот при виде надписи скуксился, даже бутерброд отложил — отбило аппетит, права была Соня. Не хватало ещё, чтоб он даже эти крохи не съел. Богдан развернулся и ушёл вскрывать подсобку с моющими средствами. Дина цыкнула на дёрнувшегося следом Кирилла, чтоб не отвлекался и жевал бутерброды, метнулась сама, откопала вторую тряпку и резиновые перчатки.       — Ты можешь больше над ним не квохтать, — заметил парень, когда они уже глубоко за полночь оттирали дверь. Высунувшегося Кира Дина опять запихала в спальню и самоотверженно клевала носом в плечо приятелю, навевая сон ещё и на него.       — Я не квохчу.       — Ну да, а не ты ли меня за него лупила раньше?       — Будешь над ним издеваться, я и сейчас отлуплю.       Богдан прыснул. Подруга, в мешковатых одеждах и с лысой черепушкой, теперь казалась ещё меньше, чем раньше, может потому, что ничто не отвлекало от миниатюрной фигурки — ни короткие, удлиняющие ножки, юбочки, ни волна густых светлых волос. Родные, кстати, обпушили голову коротким серым ёжиком, открывая изящную шею и слабые покатые плечики. Эдакий грозный воробушек.       — Дурак, — надулась она.       — Да ладно тебе, что ты в нём нашла? — и не удержался: — Может, он и красивый, но редкостная дрянь, только о своей шкуре думает. Забыла? Когда собаки напали, он удрал, это я тебя спас.       Теперь пришла очередь прыскать в кулачок Дине.       — Ты чего там себе напредставлял? Я и Кирилл? Правда?       — А что? — даже опешил Богдан.       — Кирилл же… ну… — она замялась, — он мне как подружка.       — Почему?       — Потому что ты дурак, — нелогично, но искренне, потому обидно, ответила Дина. Посмотрела на дверь, за которой притаился предмет разговора. И с какими-то непонятными нотками, то ли грусти, то ли раздражения, добавила: — девчонки в его сторону не смотрят, он же немножко… ну… — и совсем огорошила, — неправильный.       Когда он проводил Дину и вернулся к себе, Кирилл уже давно сладко спал, самостоятельно закопавшись в его постель. Богдан долго рассматривал парня — веснушки потемнели от переизбытка весеннего солнца и рассеялись с носа по скулам, как будто корицей припорошило. Из-под иголок ресниц пробивается бирюза. И губы, никогда не смыкающиеся из-за разной длины, если только от злости не сжать, как у настоящего игрушечного пупса. Что этим дурам-девкам ещё нужно?       Кирилл сквозь сон почувствовал его взгляд и отвернулся, открывая изгрызенное позавчера в Таткином кабинете ухо. Внутри ёкнуло. Егору эта кукла нравилась. Может, он сам оказался неправильным?       Выключал свет Богдан с мерзким ощущением засасывающей трясины, когда вроде бы ещё хлюпаешь ногами, но всё тяжелее отрывать ступни и переставлять.       В блюдечке богохульно хрупала подношением совсем обнаглевшая крыса…              После пробежки Кирилл опять отстал, Богдан пожал плечами и пошёл к входным дверям. Но за колоннадой задержался. Сегодня не дождило, хотя непогода облепила собой всё небо до горизонта. Пацан прошёл двор в сторону детской площадки с курилкой, Богдан двинул следом, прячась между стеной и зарослями чайной розы. Сажали эту пакость из-за неприхотливости и чтобы по примеру плюща обвила хотя бы первый этаж, скрыв отпадающую штукатурку и отбитые стены, но инструкцию приложить забыли, потому кусты давно одичали, изредка из шиповничьих розовых цветов промаргивая настоящими красными пушистыми.       Кирилл прошёл мимо выцветших горок и качелей, к турнику. Турник был высоченным, даже для Богдана, но мелкий тихушник ловко подкатил пень, обклеенный пивными пробками и выкуренными пачками сигарет — детдомовская шушера тоже тяготела к прекрасному — подпрыгнул с него, ухватился за перекладину, раскачался и рывком подтянулся. И ещё раскачка и подтягивание. Вот откуда так нещадно подраны его ладони. Богдан выдержал три подтягивания и вышел из укрытия.       — Ты связки порвать решил?       Кирилл ойкнул и шлёпнулся вниз на пень, кривясь от боли в горящих ладонях и отбитой заднице.       — Ну! Зачем за мной пошёл? — скрывая смущение тут же перешёл в нападение задохлик.       — Поверь, я сам об этом жалею. Это что за извращения на перекладине? У меня чуть глаза не вытекли.       Кир независимо фыркнул и попытался прошмыгнуть мимо Богдана, но тот ловко сцапал тощее тельце и вернул к исходной у турника. Отвалил в сторону пень, обхватил пальцами сзади по талии. Елагин заволновался, завозился, чуть не двинул затылком Богдану под подбородок.       — Спокойнее. Руки не расставляй так широко, по уровню плеч бери, ноги вместе, чтоб не брыкался. И не раскачивайся — ты силу наращивать пытаешься, а не обмануть турник. Подъём-спуск одинаково плавные, не извивайся, как гусеница на вилке.       — Эй, что ты…       Богдан рванул Кирилла вверх, тот успел выпростать руки и ухватиться за вытертую десятками ладоней железку.       — Я сказал, без рывков!       — Я стараюсь!       — И не болтай, только энергию трынькаешь в пустоту.       — Тогда не отвлекай!       — Плавно, блин! Тебя током дёргает, что ли?       — Лапы от меня убери, чтоб не дёргало!.. ы-ых…       — И ноги замком сцепи. Подбородок над перекладиной.       — Пошёл ты… х-ха…       — Рот зашнуруй, дохлятина. Вверх — выдох, вниз — вдох. Во, отлично. Не перенапрягайся только — пять сделал, повиси, отдохни, потом опять комплекс. Мышцы у тебя вялые, но ты тощий, так что можно на подход рискнуть — руки должны ещё тебя поднять. И не брыкайся!..       Возмущённое шипение:       — А ты перестань меня щекотать! И вообще убери грабли.       Самодовольное хихиканье:       — Не-а, ты пока что хиляк и без помощи и подхода не осилишь. Даже до турника не допрыгнешь.       — Вот стану сильнее…       — …и наконец надаёшь по усам крысе? Она, кстати, весь шоколад за ночь сожрала…       — Это ты им в темноте шуршал, я слышал! Чтоб ты им подавился… что ты делаешь?!       — Давлюсь.       — Ты меня да-а-авишь… щекотно же!       В Кирилле нет и грамма неправильного. Он бы это понял. Ещё тогда, в автобусе, когда пожирал глазами странное неземное создание с тропическим морем в глазах…