Wicked Game

Это было утро нового дня. Солнечные лучи настырно и дотошно пробивались сквозь расщелины между плотными синими шторами, которые развевал порывистый ветер, врывающийся в комнату через раскрытое окно. Особо вредные лучики, исследуя стены и мягкий голубой ковролин, забирались в мою кровать и, скользя по моему телу, останавливались как раз на лице, заставляя меня зарываться в одеяло. О чем я думал, когда при планировке комнаты решил поставить кровать напротив окна? В один прекрасный момент мне надоело, что ласковый лучик света сжигает мне сечатку глаза, и я встал с кровати, накидывая на плечи одеяло. Вчера ночью шел затяжной дождь, барабанящий по крышам домов, автомобилей, асфальту; но, слушая эту прекрасную симфонию, я быстро уснул. Сейчас на улице палило весенне-осеннее солнце; испарина делала обычно холодную погоду жаркой, даже душной. Я раздвинул шторы и настеж распахнул окно, позволяя солнечному свету и теплу полностью залить мою спальню. Постояв еще немного на солнце, греясь, я вышел из комнаты, спотыкаясь о разбросанные в коридоре вещи. По пути я решил, что буду заходить в каждую комнату, решая, где нужно прибраться, и открывать окна, чтобы немного проветрить в своем гнезде. В детской были немного разбросаны игрушки, но в целом Мисси всегда поддерживала здесь чистоту. Я опустился на пол, беря в руки игрушечного пса, с которым играл еще я, будучи сопляком. Она была такая теплая, пропитанная насквозь солнцем, любовью и заботой. Прижав ее к груди, я подошел к окну и открыл его. Вид на задний двор и высокий соседский забор вновь бросал меня в дрожь воспоминания — как мы с Мисси в обнимку, стоя у этого окна, наблюдали за нашими мальчиками, играющими в войну водными пистолетами. Я вспоминал, как мы вместе укладывали их спать, как вместе готовили для всей семьи завтрак, как в туре все вместе играли в дорожные игры. Все вместе. Вот именно. Нет «моих», нет «ее», есть только мы, «наши». Дети ведь не валюта, их нельзя обменять на одиночество или на другие чувства. Дети — это то, что должно скрепить. Я уже не бросался в слезы, когда воспоминания о семейной жизни настигали меня, пусть даже я все время убегал от них. Пусть они берут свое, а я буду лишь радоваться, что в моей жизни когда-то были такие моменты, буду хранить все эти мысли, как святыню, что все эти моменты и ключевые воспоминания еще можно получить. Забрав с собой игрушку — вонючего старого пса, — и фотографию нашей счастливой семьи, стоящей на полке рядом с рисунками мальчиков в рамке, я забрел в соседнюю спальню, где обычно ночевал кто-то из ребят. Это была небольшая комнатка с широким окном, даже большим, чем у нас с Мисс в комнате. Я любил ее за то, что часто ребята оставляли здесь свои вещи, а на стенах висели их фотографии. Фотография Пола была вывешена отдельно. Я снял ее со стены. Его добрые, улыбающиеся глаза источали свой свет, отдельно от солнца. Даже на фотографии. Этот человек был одним из главных чудес моей жизни. Я бережно прижал рамку к себе и, забыв даже окно открыть, схватил нашу с ребятами групповую фографию — нового и старого состава, вылетел из комнаты и побежал на кухню. Вот она, вся моя семья — Мисси, мальчики, родители, ребята, Пол. Каждый по отдельности и все вместе они склепали из своих чувств меня, Криса Фена, собрали, словно мозайку. Я был благодарен им за это, за свою жизнь, за то, что я сейчас тот, кто я есть. Что было бы без них? Я налил себе чай и сел напротив бережно разложенных вещей. Он хранили в себе что-то сильное, что-то чувственное, я чувствовал, ощущал присутствие всех этих людей рядом со мной, словно я сейчас поверну голову, а они там, все, дружной толпой стоят и смотрят на меня. Но я, повернув голову, увидел лишь свое отражение в зеркале — наполовину очарованное мечтами, наполовину растоптанное реальностью. Секундой позже, когда у меня в голове пронеслись мысли моей безысходности, я услышал шуршание шин и отчаянный визг торомозов, раздавшийся прямо перед моим домом. Окно с кухни выглядывало на передний двор и улицу, но меня как-то не тянуло выглянуть и посмотреть, не случилось ли чего. Я медленно отхлебывал чай, бережно рассматривая дорогие моему сердцу вещи. В голове, впервые за столько дней, царил порядок. Стук в дверь нарушил мой покой, и чисто подсознательно мне показалось, что неспроста в такой близи от меня резко затормозила машина. Что-то случилось. Опять что-то случилось. Я медленно, даже не раздумывая о том, что или кто стоит за дверью, ожидая моего появления на пороге дома. Дверь я тоже открыл не сразу, словно злясь на того, кто потревожил мой покой. А хули? Мне дали один выходной, чтобы привести себя, свои мысли и свою голову в порядок, но тут какой-то пень ломится ко мне с утра пораньше. А потом спрашивается, почему это Крис постоянно такой злой и невыспавшийся... Ну-ну... Я коснулся пальцами ключа, медленно повернул его в личинке; он протяжно глухо звякнул, щелкнув и замерев в тишине. Открыв дверь легким движением руки, чтобы показать свое хорошее настроение, кто бы там не стоял на пороге, я увидел Джея, вернее, опять его расплывчатую тень. Загорелое темное лицо Джея стало похоже на полупрозрачный лик приведения, глаза выцвели в одно мгновение, круги под глазами иссиня-черными синяками выделялись на коже. Тонкие губы Джея, и без этого бледные, словно вымазанные мелом, стали еще бледнее, приобретя совершенно неестественный цвет. Если бы он закрыл глаза, то мог бы выдать себя за мертвеца, но его стеклянные глаза, не мигая, уставились на меня. — Прости, что я приехал именно сейчас, когда тебе надо побыть одному, но только ты можешь как-то помочь... — осипший, выплаканный голос Джея сразу дал мне понять, что у них опять что-то с Шоном... Едрит, ну, ну они же только вчера помирились... А-а-а-а... Я пропустил Вайнберга внутрь, в дом, отступив на шаг от порога. Джей немедленно шагнул ко мне и обнял, крепко обхватывая двумя руками. — Господи, спасибо, — шепнул он, спрятавшись где-то в моей шее. Я бы никогда не подумал, что Джей такой ранимый. Он ведь обычный парень, скольких в мире сотни-сотни тысяч, и я искренне не понимал, что же такого он нашел в Шоне. Шон — старый дряхлый мужик, счастье которого заключается в почесывании яиц, когда он лежит на диване, и в бутылке пива. Джей — милейший парень, по которому сохли многие девчонки, это уж я знал наверняка. Говорят, блять, противоположности сходятся, но чтоб на столько противоположные по характеру люди так страстно любили друг друга — это уже злая шутка природы. — Джей, мать вашу, Вайнберг, что у тебя стряслось? — я выдохнул в его макушку, крепко-крепко обнимая, словно своего сына, и он прижался ко мне, как будто я был его последней надеждой на жизнь. — Я... — всхлипнул Джей и сжал в кулаках мою футболку, сдавленно рыдая и прижимаясь к моей груди, — я хотел приехать вчера вечером к Шону, мы...мы договорились побыть вдвоем, но я приехал чуть позже, — я усадил Джея на стул напротив себя и попытался сесть рядом, но он вцепился в меня мертвой хваткой и уткнулся в мой живот, обнимая меня. — Я... — Джей вдруг замер, и пришел в движение только тогда, когда я нежно коснулся его щеки. — Рядом с ним лежала какая-то голая шлюха, и он так обнимал ее, мразь, ненавижу, — Джей зарыдал в голос, всхлипывая. Его надрывистый плач заставлял мое сердце похолодеть. — Господи, за что мне это? — Джей, не взывай к Господу, даже он не расшевелит Шона, я тебе как человек, который его двадцать три года знает, говорю, — я попытался пошутить, но это только сильнее расстроило Вайнберга, и барабанщик с содроганием принялся сжимать меня в своих странных объятиях. — Эх, Джейка-желейка, ну и как же мне помочь тебе? — я поцеловал его в макушку, перебирая пальцами его жестковатые черные волосы. Джей поднял на меня голову; по его щекам текли слезы, но он выглядел даже с ними премилым мальчиком из японской хентай манги. Хм, а ему бы пошло... — Если по в шутку: убей Шона и стань моим, — надрывистым сиплым шепотом пробормотал Джей и невольно улыбнулся своему новому прозвищу. — А если правда, то я, честно, не знаю, что мне делать дальше, — Джей уже сам запутался, что он хочет — я видел это по его глазам, по глазам маленького мальчика, которые еще не распробовал все стороны отношений, особенно с таким сложным, многогранным человеком, как Шон. Я наконец смог отлепить парня от себя. Джей положил голову на стол и закрыл лицо руками. Его спадающие на глаза черные волосы были завязаны на затылке в пучок. Я распустил его и потрепал его по голове, массируя кожу и корни волос. В душе моей стояли друг против друга противоречия: а что если Шон все-таки не поверил Джею и решил, что расстанется с ним, или же этот старый мудак давно уже изменяет Джею. Одно из двух — других адекватных вариантов не было. Вайнберг снова заплакал, едва слышно всхлипывая и содрогаясь. Что же, эту душевную рану уже не залечить; как бы отношения Шона и Джея не дали основательную трещину — это было бы ударом, в первую очередь, для меня, ведь хочу напомнить тебе, Кристофер Фен, что это ты тот мудак, с которого все началось... — Сколько ты не спал? — я приподнял его голову за подбородок, оглаживая его тонкую бледную верхнюю губу большим пальцем. — Так, ты мой гость, значит, командую я — сейчас ты идешь в душ, затем — спать, а потом мы вместе едем в студию, как раз успеем к трем, хорошо? Вместо ответа я получил лишь благодарственный поцелуй Джея. Он шумно вдыхал воздух, пока целовал меня, затем сильнее прижимался ко мне. Когда он оторвался от меня, я наконец увидел тень улыбки на его лице. Что ж, если ему так легче — я не против. Я не понимал принципов любви. Если ты влюбляешься, то уже проваливаешься на несколько глубоких холодных метров под землю, где тебя ждет твой деревянный спутник на последующий вечные сотни лет. Это не то волшебное чувство, когда ты ощущаешь прикосновения к своим внутренностям нежных чешуйчатых крыльев бабочек. Это стальной гибкий прут, унизанный ядовитыми шипами, которые вонзаются в твое сердце и протыкают крылья бабочек. И ведь когда посылаешь любимого человека нахуй, думая, что он уже не любимый — ты получаешь дозу этого яда; когда ты рыдаешь ночами от слепого бессилия, не имея возможности сделать все как прежде — тогда твой разум принимает тройную дозу яда и уже начинает давиться от мыслей, захламляющих голову; когда ты молишь прощения и получаешь нож в спину так же, как ты однажды всадил — это уже смерть. Любовь — это отрава. Смертельная или нет, она медленно опустошает, в конце концов открывая путь не на седьмое небо, а в землю. *** — Как дела, Крис? — когда мы с Джеем подходили к дверям студии, то застали за раскуриванием пачки сигарет Мика и Джима. Они нервно раскуривали сигарету за сигаретой, растаптывая еще недокуренные в пыли города. Их нервозность была понятна мне — сегодня был хоккейный матч среди двух команд-соперниц — США, за которых болел Джим, и Канады — любимчиков Мика. Они часто пиздились из-за этого, но хоккей был их главной общей страстью — и с такой же страстью они предавались их дружбе. — О, и Джей с тобой! — Да, зацепил его по дороге, — я пожал руку каждого, а Мик еще и обнял меня, обхватывая мою спину одной рукой. Джей последовал моему примеру и тоже задержался в объятиях Мика. Зная, что Мик теперь живет у Крейга, я думал, что ему совсем не хватает нежности, поэтому категорически не стал протестовать. — У вас двоих как дела? У меня все отлично — проспался, пронылся, теперь как огурчик. — Хорошо, — за двоих ответил Джим, улыбаясь. Мик на секунду стал поникшим, но потом, видя мой задержавшийся на нем взгляд, улыбнулся тоже. Скольких сил ему стоила эта улыбка? Я уж знаю, Микки, что такое улыбка через силу. Они, Мик и Джим, так и остались около входа, продолжая раскуривать оставшиеся в пачке сигареты. Мы с Джеем побрели по коридорам к той комнате отдыха, из которой я вчера дважды убегал в слезах. Как же смешно сейчас было вспоминать это, а ведь это было только вчера!... Вот, как далек от нас вчерашний день, пока мы крепко держимся руками за пустое выцветшее прошлое. Здесь царила своя, особая идиллия. Все было на своих местах даже тогда, когда все здесь превращалось в хаос. Здесь все было отрезано от внешнего мира, и только редкие вылазки «покурить» и «сбегать в магазин за пивом» еще связывали нас с внешним миром. Здесь над всем царила музыка, она правила в каждом темном уголке, жила в душе каждого из нас. Мы с ней так еще и не договрились, кто же над кем главенствует. Это равновесие ничто не могло разрушить. Оно существовало между нами без нашего согласия. Я был не против провести остаток своей никчемной жизни рядом с этими придурками. Мои мысли прервал Джей. Он взял меня за руку; наши пальцы переплелись в полутьме коридоров, и Вайнберг прильнул ко мне, снова прячась от света в моей куртке. Он мурлыкал что-то, как котенок, рука сама тянулась его погладить. Я не сдержался и провел рукой по его теперь уже чистым волосам, приглаживая их. Драммер блаженно вскинул голову, касаясь носом линии моей нижней челюсти. — Не успокаивай себя, Джей. Ты любишь Шона, — стиснув зубы, пробормотал я. Пусть горькая, но правда. Слишком уж этот мальчик много думает, что ему все сразу достанется. Зачем он вообще приехал ко мне? Чтобы поцеловать и подремать рядом со мной? В моей груди вспыхнуло мягкое презрение к Джею. — Я не стану ему заменой, я даже не буду стараться. Я люблю другого человека. А все началось с того, что я попросил Джея потрахаться со мной. Блять, выходит, я во всем виноват. Нахуй так жить, нахуй. Да еще и с Джеем не переспал, пизда вообще. — Нет, я понял, что люблю тебя, — упрямо подтвердил Джей, нахмурившись — ему самому это не нравилось. — И ты будешь моим. Зачем мне Шон, когда есть ты — ты поддерживаешь меня и заботишься. Шон только и умеет, что причинять боль. Глупенький, ведь причинять боль — и есть любовь! Я обнял его, вложив в это объятие все дружеские чувства, которые у меня только были. Поддержка и забота — занавес, за которым скрывается жалость. Жалость к несчастной судьбе, к положению дел, к раскладу событий. Джей долго смотрел на меня, когда я убрал руки с его спины, сделав шаг назад от него. Между нами словно выросла стена, невидимая, из воздуха, но ее не возможно пробить. Его холодные глаза я запомнил еще на долго. Он все понял; он понял то, что я прав. А затем он исчез в темноте. Он свернул куда-то, пока я смотрел в пол, ведь у меня просто не хватало сил посмотреть Джею в глаза. Он скрылся за этой темной завесой черноты, поглощающей в себя все. Я даже не стал искать его и успокаивать — уже под гул удаляющихся шагов я слышал всхлип-вскрик. Пусть Джей подумает над тем, что творится в его жизни, раз он умеет только внушать себе те или иные вещи. Нельзя внушать себе все — это может расколоть зеркало реальности. Я был подавлен состоянием Джея, этого я никогда не скрою. Чем больше я знал его, тем более хрупкой личностью он мне казался. Если Шон ломался, рассыпался, когда его била судьба, то он мог восстановиться, вновь собраться и дать отпор; Джей же после удара лежал на земле и пытался внушить себе, что все на этом кончено. Так поступали на моем веку многие люди, и им, чтобы встать, нужно было крепкое плечо. И я в этом плане точно не подходил Джею. В комнате отдыха было относительно тихо. Слышались удары по перкуссионным барабанам и бас-партия Duality. Видимо, Шон и Алекс развлекались. Я толкнул дверь. — Всем привет, — я попытался улыбнуться, но как-то криво получилось. — Чем занимаемся, народ? — под «народом» я имел в виду Алекса, сидевшего на табуреточке рядом с перкуссией Шона, Крэана, который наслажденно, с упоением, бил по барабанам, Сида, который лежал на диване лицом вниз и храпел, и Крейга, наблюдавшего за всем происходящим. Когда я подошел ближе, то увидел в руках Крейга укулеле Сида — Уилсон иногда учил его играть на этом милейшем инструменте. — Пиздострадаем без барабанщика, — вздохнул Шон. Алекс и Крейг подтвердили это кивками, Сид одобрительно всхрапнул, повернувшись на бок, лицом к спинке. Я усмехнулся, наблюдая за реакцией Шона — он сказал, что пиздострадает без барабанщика без единой ожидаемой мною эмоции на лице — страх, гнев, презрение, радость, усмешка. Нет, Шон слегка улыбался, но ничего другого на его лице не было, кроме заинтересованности в своем деле. Это выражение присутствовало у него всегда, когда он играл. — Не пиздострадайте, он тоже пришел, — я попытался обрадовать ребят, но на их лицах сохранилось выражение скуки. — И куда подевался этот мизинчик? — поинтересовался Шон, наклоняя при этом голову, как он делал всегда, когда насмехался над кем-то. Мне хотелось закричать Шону, что он мудак, и что Джей уже который день не может прийти в себя, но разум остановил мое самоволие. — Хочу ему кое-что показать. Может, он обрадуется, — Шон подмигнул мне, и у меня мурашки по коже поползли. Я плюхнулся на диван недалеко от Крейга. И куда же делась моя привычная дрожь при виде него? Где румяные щечки и наивные смешки? Что же, я буду скучать. Сейчас возникало желание прижаться к его бородатой щеке, обвить руками его крепкие плечи, побыть рядом с ним, без слов, без поцелуев. Джонс смотрел на меня, пока я пялился на него. Заметив мой заинтересованный взгляд, он подвинулся ко мне. — Вы сегодня так смотрите на меня, Кристофер Майкл Фен, — хихикнул Крейг, хотя выражение его доброго лица не менялось совершенно, — у меня аж встал, — добавил Джонс, заставив меня побледнеть. Я опустил глаза к торсу Крейга, чтобы посмотреть, заливает ли он. — Ах ты извращенец! — засмеялся он, перехватывая мой взгляд. — Куда ты смотришь? Я бы в любом случае не ответил ему; вздохнув, я просто откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Это было необыкновенно — на мгновение забыть обо всем и предаться забвению, слушать любимую музыку и при этом быть рядом с любимым человеком, рука которого покоилась на моем плече. Но как же краткосрочно это счастье!... — Крис, так где Джей? — мой релакс прервал Шон. Когда я открыл глаза, то увидел его лицо над собой. Он улыбался. — Едрит, что за прятки? — Он потерялся, — я виновато улыбнулся, уже начиная волноваться за Джея. — Мы шли вдвоем по коридору, а потом он свернул в темноте и ушел куда-то, — я пытался хоть как-то расшевелить его чувство вины. Он вообще в курсе, что изменил Джею? Тут уже два пути: или Джей — ярый пиздабол, который клеится ко мне; или Шон вообще не имеет никакой совести. — Он какой-то грустный в последнее время, не знаешь, почему? — Ладно, потерялся — найдем, — Крэан поджал губы и пошел к двери, выйдя в коридор; за дверью были слышны голоса Мика, Джима и Кори. — ...ну ты вчера просто вдрызг нахуярился, Крейг едва до дома тебя дотащил! — я услышал только обрывок разговора Джима и Кори, когда они заходили в помещение. — Все думал, по какому поводу ты умудрился так сделать? — Джим смеялся своим фирменным смехом. В жизни можно было слушать вечно три звука: шум воды, треск огня и смех Джима. — Поздравь от меня Гриффина с поступлением в эту школу! Он большой молодец. — Только бухать по этому поводу было вовсе не обязательно, — Мик с порога захватил свою гитару и подполз к дивану с той стороны, где сидел я. — Так, давайте, раз уж Крис теперь с нами, то начнем репетицию. Шон сейчас найдет Джея, и мы точно начнем, — Мик сел на подлокотник, в одной руке зажимая гриф гитары. Я прислонился головой к его широкой крепкой спине и улыбнулся, шепнув ему, чтобы он не горбился и не портил свою идеальную осанку. — Тогда ты обними меня, носатый, — он прошептал мне в ответ и позволил мне обхватить его спину и бока руками. Томсон был таким теплым, словно котенок. Такой большой, жирный кошак лет эдак сорока. Пока я, прислонившись к Томсону, грелся о его спину, Джим пытался растолкать Сида. Не знаю, чем Уилсон занимается по ночам, но в последнее время я вижу его невыспавшимся чаще, чем бодрым. — Сидни, родной, любимый, хороший, просыпайся, — насмешливо сюсюкался с ним Джеймс, пытаясь потеребить его за щеки, но Уилсон сквозь сон отмахивался от него и слал нахуй, не в силах сказать что-то большее. — Ах вот как ты со мной! — нахмурился Джим. У меня в голове пронеслась мысль о том, что Сиду сейчас наступит пиздец. Алессандро кинул Джеймсу бутылку ледяной минералки из мини-холодильника рядом с ним. — Сидни, ты собираешься просыпаться? — Я уже послал тебя нахуй, — пробубнил Сид, и Джеймс, откупорив бутылку, вылил на него ледяную воду. Взвизгнув, Сид вскочил на ноги, скидывая футболку. — Пидорас, чтоб тебя нахуй во льды Арктики отнесло ледяными ветрами! — заорал Сид, ударяя Рута по лицу мокрой футболкой. — Крис, двигайся, я хочу погреться о твою печку, — Сид вытащил из-под Джима плед и, накрывшись им, оттеснил меня от Мика, прижавшись к нему сам. Так как меня выгнали с насиженного места, то я поднял свою задницу и отправился к небольшому барабану. Рядом лежали мои фирменные палочки; я подхватил их и покрутил между пальцами. Ребята тоже подхватили свои инструменты и расселись где попало. Джим кинул ди-джейский пульт Сиду и провел рукой по струнам. Мы быстро заиграли что-то безымянное, но очень полюбившееся Шону. Джим, Мик и Алекс грамотно расправились с интро, и вступили мы с Шоном, помогая этой чертовой тройке. Мы условились, что Алекс будет пока просто с нами играть, так как основные записи делает Джим, но Вентурелла — просто монстр. Грех такого басиста отпускать. — Нет, — Шон мотнул головой. Я даже не заметил, как он пришел. — Нет, без барабанщика не катит... — да, без барабанов, лишь с перкуссией, демо не звучало совершенно. — Я искал его, но не нашел. Куда он мог пропасть? Что за гребанная тенденция — валить прямо посреди репетиции хуй знает куда? — он посмотрел на меня; я припомню тебе это, Шон. Джей показался в дверях. Его лицо было серьезным и угрюмым. Он снял куртку, бросил ее на диван и, даже ни с кем не поздоровавшись, прошел к своим барабанам и сел за них, хватая в руки палочки. Мне стало как-то не по себе от его вида. Еще никогда прежде я не видел его таким. Шон вступил на Killpop, я подхватил. Эта песня была единственной, которую мы хоть сейчас могли нести в студию; у нее был идеальный вокал, в который Кори вложил всю душу. — Джей, мать вашу! — Шон остановился и с характерный звуком стукнул по центральному барабану. Джей замер и бросил ненавистный взгляд на Шона. — Что с тобой? Ты все время пропускаешь тарелки! Так не пойдет, ведь мы уже хотели нести песню продюссеру, — Крэан нахмурился и вышел из-за перкуссии. — Прекрати лажать или катись к чертям! — Будешь своим шлюхам приказывать, понял? — ревностно, с ненавистью бросил Джей, не поднимая на Шона даже взгляда. — Можешь смело идти нахуй со своими подружками и заставлять их пидорасить эти гребанные тарелки, но ко мне ты больше на метр не подойдешь, — прошипел сквозь зубы Вайнберг, кидая на пол палочки и спешно покидая репетиционную. — Все кончено, Шон, теперь уже безвозвратно. Последним звуком, который разлетелся по комнате — высокий звук случайно задетой струны гитары Мика. Он резко развернулся и задел рукой гриф. Хлопнула дверь за Джеем, слышались его удаляющиеся шаги. Шон замер, опираясь на барабаны, и недоумевающе смотрел вслед Джею. Я ждал, когда он посмотрит на меня, безмолвно спрашивая обо всем происходящем. Но он этого не сделал, просто пустым взглядом буравя еще такие явные следы ухода Джея — барабанные палочки. — Что...что я сделал? — я испугался за Шона — он так опасно покачнулся, что мне показалось, его настигает обморочное состояние. Но он крепко стоял на ногах. Все смотрели сейчас на Шона; совсем никто не понимал, что случилось, наверно, только я — вновь стерлось в порошок только что собранное из крошек сердце. — Крис, что...? — он не договорил и замолчал, остановив на мне взгляд. Ему было неловко от того, что вот так резко все узнали его тайну. Что сейчас чувствовал и о чем думал Джей — меня не волновало. Кажется, это не волновало совершенно никого.