Wicked Game

Безысходность. Это слово так часто срывается в гневном порыве с уст современных людей. Они считают его универсальным и применяют его ко всяческим мелочам: ушла девушка, выгнали с работы, нет денег, отключили интернет, посадили под домашний арест; и этим словом описывается еще миллион таких ситуаций. Оно слетает с губ людей с притворным жалостливым вздохом, обычно сопровождается наивной горькой насмешкой, а то и вовсе это страшное слово произносится в шутку. Но никогда в него не вкладывается искренность. В понятии людей, безысходность — лишь слово, которое дает окружающим понять твое отношение ко всему и нежелание бороться с проблемами. Безысходность — это когда нет выхода. Никакого. Тонкие нити жизни обрублены острым клинком, и нет такой вещи, такого человека, который мог бы связать эти два жалких друг без друга обрубка. Есть «до» и «после». Есть прошлое, слабо освещенное воспоминаниями, что-то далекое и невообразимое сейчас, что раньше было обыденным, есть настоящее, наполненное густым дымом, сквозь который не видно будущее. Вот она, жизненная безысходность, когда, делая аккуратный или необдуманный шаг вперед, не знаешь, куда ты наступаешь — в пропасть или на землю. И тогда ничего не хочется никому говорить. Не хочется кричать на каждом углу «жизнь — боль», «все безысходность». Нет. Хочется молчать. Лишь молчать. Безысходность — это когда ты стоишь около могилы дорогого тебе человека. На тебя с серого неба неба падают капли дождя, оставляя разводы небесных слез на одежде. В руках — цветы; по их тусклым лепесткам катится вода живительная влага, но мертвым цветам она уже ни к чему — вот для них уже наступила безысходность, ведь никакая сила не вернет их к жизни. Вокруг все еще течет жизнь, но ты — здесь, в колыбели смерти, в ее царстве, и ты думаешь, вспоминаешь, пытаешься понять, осознать. И ты проклинаешь все, ведь это несправедливо, но твоими молитвами и проклятиями не вернуть к жизни. Все, что осталось — воспоминания, и придется жить с ними до того момента, как ты не будешь погребен где-то неподалеку. Вот что — безысходность, а не эти ваши: девушки, друзья, машины, учеба, деньги; это все безличные мелочи перед ликом смерти. И когда Шон ежесекундно повторял это слово, сдавленно рыдая в мое плечо, я хотел ударить его. Безысходностью ему казалось все, что творилось вокруг него, а он просто потерялся среди всего. Потерялся и не может найти выход, даже не пытается его найти, а ведь он так близко. Я увел его за руку от ребят, крепко сжимая его вдруг похолодевшую ладонь с слабыми пальцами, ведь они так и не поняли, что же случилось, что же имел в виду Джей, когда говорил эти внезапно холодные, жестокие слова. Я запер дверь; они, кажется, пытались даже стучаться, но знали, что им никто не откроет. — Знаешь, Шон, колесо Сансары дало оборот — ты делаешь Джею больно, а он рыдает у меня на груди, следом изливаешь мне душу ты, затем все повторяется, меняясь местами — не ты застаешь Джея за изменой, а он тебя, и он опять едет ко мне, чтобы проплакаться, а потом шлет тебя к черту, как и ты его, и вот сейчас ты плачешь, изображая брошенку, — я долго думал об этом. — А толчком, который дал этому колесу оборот, стал я. Ничего бы не было, если бы я не возомнил в своей голове слишком много глупостей. Шон всхлипнул и замолк. — О какой измене ты говоришь? — вдруг спокойно, даже несколько удивленно пробормотал Шон, нагло вытирая слезы и сопли моей футболкой. — Я помню ваши терки, но я ему не изменял. — Хм... Хотелось зло заорать ему, тогда каким же хуем твой парень в ужасном состоянии шляется хуй знает где по утрам, проливая слезки в футболки первых встречных людей, но я промолчал, лишь издав задумчивое «хм». Внутри не оставалось никаких сил, чтобы думать об этом. Как будто у меня было мало своих проблем, чтобы брать на себя чужие. — То есть, Джей просто так сегодня утром приехал ко мне домой, весь, мать вашу, в слезах, стал причитать о том, что видел тебя с какой-то голой шлюхой в обнимку, да? — зло выплюнул я. — Блять, да что же вы за люди такие? Делаете друг другу больно, потом обижаетесь друг на друга, не можете простить, а потом все просто рушится, — я встал на ноги, скидывая с себя руку Шона. Внутри меня кипел гнев, который я сдерживал в себе уже долгое время. — Знаете что? Я съебываю куда подальше от всего этого, и только пусть хоть один из вас попробует заявиться ко мне со слезами на глазах. Один раз я сделал тебе больно, Шон, но теперь Джей говорит мне, что видел тебя в постели с голой женщиной... Я пнул со всей силы дверь, сорвав хлипкий замок с нее — он звякнул и упал мне под ноги. Дверь, глухо ударившись о толстую бетонную стену, распахнулась, с треском открыв мне стоящих чуть поодал Кори и Мика. Они, затаившись, чуть боязливо поглядывали на меня. Ах вот оно что! Эти суки еще и подслушивали! Я оскалился, пнул замок в сторону ребят и быстрым шагом отправился за своей сумкой и ключами от машины в репетиционную, чтобы съебать куда подальше от всего этого. Я разозлился на пустом месте, но я уже не мог как-то по-другому выразить свои чувства. В моем сердце теплился самый настоящий гнев. В репетиционной время шло своими интервалами, по своим законам, жизнь текла спокойно, и лишь редкие звуки музыкальных инструментов, выходящие из-под наших рук, нарушали необъятную тишину. Я увидел свой коричневый бумажник и ключи от машины на столике между диванами; ясно поняв, что не я их туда положил, я рывком достиг столика, протянув руку к своему «спасению», но тут дорогу мне преградил Сид. Уилсон схватил меня за плечи, бросив свой драгоценный разноцветный пульт, и ловко толкнул на диван. Я неудачно вписался в поворот, рухнув не на диван, а на пол, ударившись о довольно твердую мебель спиной. — Ебанный в рот, Сид, твои приемы его быстрее в могилу загонят, чем под свет лампы, — Джим подскочил ко мне, помогая подняться на ноги. Сначала я не понял, о чем он говорит, но потом понял, что они все-таки хотят допросить у меня. Я все же схватил ключи, напрочь забыв о бумажнике, и потряс ими перед самым носом у Сида. Съел, гаденыш? — Стой! — крикнул Джим, видя мою стремительно удаляющуюся фигуру. — И ты не хочешь ничегошеньки нам рассказать, да? — словно виноватый, но любопытный ребенок спросил Джеймс, складывая руки на груди. — Что у вас там за любовный треугольник «Шон/Джей/Крис»? — Думаю, подробностей этой истории тебе знать не стоит, — я остановился около самой двери, хватаясь онемевшими пальцами за холодную ручку. — Я не настроен сегодня разговаривать. Увидимся позже, всего хорошего, — мой сарказм меня же и задушил; я поспешил покинуть студию, ноги не слушались меня и сами вели меня домой. Не вспоминая, как я сел в машину, выронив ключи в лужу из дрожащих от нахлынувших мыслей чувств, и напрочь забыв, как я открыл дверь дома, завалившись в обуви и одежде на диван, я закрыл глаза, желая только одного — сна. Слишком много, слишком толстая оболочка скопилась вокруг меня, пытаясь задавить, но я убегу от нее в сон. *** Я проснулся от мокрого поцелуя в нос, но не открыл глаза, было слишком влом. Голова раскалывалась, что было очень странно, ведь обычно хороший глубокий сон — панацея от головной боли. Меня напугал тот факт, что я уже как два месяца одинок, как пень среди елок, но кто-то будит меня нежным поцелуем. У меня даже собаки нет — Мис забрала ее с собой. Я с трудом разомкнул один глаз, бросая все силы на то, чтобы сфокусироваться, но теплота и любовь этого поцелуя заставили меня вновь закрыть глаза. — Ну нет, солнышко, еще пять минуточек, — я перевернулся на другой бок, — я всегда называл «солнышком» своего пса, когда он делал что-то милое. — Кристофер Майкл Фе-е-ен, — загадочный шепот раздался над моим ухом. — Ты спишь уже ебанных два с половиной часа, пора вставать. Уже девять часов вечера, плохие мальчики, вроде тебя, должны уже кадрить телочек в клубах, — насмешливо и загадочно сказал голос. — Вставай, сука, я зря тут три часа пироги готовил! — это был Крейг. Я вскочил, смущенно натягивая на себя что-то, как оказалось, клетчатый плед, который он на меня накинул, пока я спал. На мне уже не было ветровки, ботинки стояли у порога. Крейг на корточках сидел передо мной, пока я, покрасневший, не мог понять, сон это или ебанная реальность. Но Крейг сидел напротив меня совершенно реальный, улыбался и смотрел мне в глаза. Я потер глаза, сгоняя влажную пелену, оставшуюся после сна. — Крейг, блять, — как можно более невозмутимо прошипел я, делая вид, что раздражен, хотя тот факт, что я видел его перед собой сейчас, словно давал мне новый глоток жизни, — что ты делаешь у меня дома, да еще и без приглашения? — Я приготовил тебе покушать, не злись на меня, — лучезарно улыбнулся Крейг, присаживаясь рядом со мной. — А ребята, пока ты спал, решили немного прибраться... — Ребята тоже здесь?! — ужаснулся я, хотя особого повода для ужаса у меня не было. Это было даже хорошо, что здесь кто-то еще есть. Пока я находился наедине с Крейгом, я не думал, что смогу сдержаться. Может, под натиском других чувств чувства к Крейгу немного угасли, но я все равно не мог перестать думать о нем. — Черт, а где они? — Крейг сидел рядом со мной, что выбивало меня из колеи, и я даже не мог сделать гневный вид; если бы передо мной поставили зеркало, то я бы увидел там испуганного и растерянного себя. — А давай поиграем в «Дашу-путешественницу»? — хихикнул Крейг. — Эй, Башмачок, пойдем, найдем нашу метал-принцессу. Среди нас водилась привычка называть Томсона «принцессой» за то, что лет двадцать назад одним из его сценических образов была очаровательная девушка в розовом кружевном платье. Что ж, он был прекрасен даже в платье и в уродливой маске, это я уже признал. Но потом образ исчез, а название его осталось. Крейг потянул меня за руку на кухню. Ревность к Мику в глубине меня сбавила обороты, но я никак не мог смириться с тем, что Томсон торчит у Крэя, кажется, уже долгое время. Крейг держал меня за руку; его несуразно большая ладонь с тонкими длинными пальцами пианиста твердо обхватила мою руку, и от этого по телу бежали мурашки. Я зажмурился, шагая за Крейгом на кухню и мечтая, чтобы этот момент никогда не прерывался. — Охуенный торт, Крейг, — Томсон сидел за столом, а перед ним стояло две тарелки. На одной был, наверно, готовый пирог, вытащенный Крейгом из духовки, и он был отодвинуть чуть подальше, от него была отрезана почти половина. Мик с аппетитом поедал другую половину, мрачно рассматривая нас, «непрошенных гостей». — Давай следующий, — так же мрачно-радостно добавил гитарист, расправляясь со своим куском. — Ах ты скотобаза! — заорал Крейг, отбирая половину пирога у Мика и судорожно пряча оставшиеся два. — А остальным что? — фыркнул Джонс, убирая три тарелки в навесной шкаф над столом у стены. — И без этого жирный, как паровоз, тебе бы впору на диете посидеть. Будешь худенький, как Джей, — сначала Крейг улыбнулся, подскакивая к Мику, но внезапно и тот, и другой как-то поникли, опуская головы к столу. Мне совсем не хотелось сейчас говорить с ними о Шоне и Джее. Это была для меня самая больная тема. Я не знал, какой бы вопрос задать, чтобы разбавить нагнетающую атмосферу. Стало так тихо, что я даже удивился — почему не слышно ребят. — А... — я задержал взгляд на окне, рассматривая три машины, стоящих перед моим домом. — А где все? — робко спросил я, взглянув на Крейга, который в свою очередь грустно смотрел на свои сцепленные руки. — Пойдем, найдем их, — выдохнул Джонс, взъерошив свои короткие волосы и потирая согнутыми пальцами висок. — Знаю только то, что Алекс и Джеймс похватали швабры и тряпки и отправились мыть полы, добрые хозяюшки, блять, — непроизвольно улыбнулся Крейг, заставив и меня улыбнуться тоже, представив Алекса и Джима в косыночках и фартучках, с швабрами и ведрами в руках. — Что там делают Сид с Кори — понятия не имею. Я вдруг внезапно вспомнил тот разговор Кори и Крейга, за которым я невольно начал следить. Моя рука сама потянулась к руке Крейга, обхватывая его тонкие сильные пальцы; не имея возможности оторвать восхищенный взгляд от его улыбки, выглядывающей из-под мягких каштановых усов и бороды, я, словно парализованный, смотрел на него, открыв рот и сжимая его руку. Затем я чуть приблизился к нему, наши плечи соприкоснулись, и Крейг вытянул свою руку из моей, не то испуганно, не то с презрением озираясь на меня. Блять, как же глупо я поступил! Надо держать себя в руках, просто держать себя в руках. Мы поднялись по лестнице; половицы вдруг начали как-то противно скрипеть под моими ногами, чего я раньше не замечал, я стиснул зубы и нахмурил брови, напрягаясь еще сильнее. Полы под ногами были влажными и чистыми, коридор от лестницы до самой дальней двери блестел и сиял чистотой. Ребята на славу потрудились; правда, все же стоит вызвать горничную и попросить ее прибраться у меня. Едва я ступил на паркет коридора второго этажа, как из моей спальни выскочил Алессандро в моем кухонном фартуке и с шваброй в руке. — Куда, блять, по помытому? — завизжал он, кидая в меня швабру; я неловко увернулся, столкнув Крейга с лестницы, а швабра, перелетев через орехово-дубовые перила, с грохотом приземлилась где-то на ковре в гостиной. Джонс успел схватиться рукой за ближайшие к нему перила, одна его нога соскользнула с лестницы, но он успел принять более-менее устойчивую позу. Как ни в чем не бывало, он преодолел эти две ступеньки, через которые он перелетел, и встал рядом со мной, приобретая прежний невозмутимый вид. Алессандро, видимо испугавшись, что его маневр с шваброй мог стать фатальным для кого-то из нас, стоял напротив Крейга как вкопанный, и только мой смущенный кашель как-то помог им обоим прийти в обычное состояние. — Выспался, Крис? — улыбнувшись, фыркнул Вентурелла и положил мне руку на плечо. Вид этого устрашающего здоровяка никак не сочетался с милой и доброй улыбкой на его губах. Я кивнул и улыбнулся. Отвечать ему ничего не хотелось, я просто тупо молчал. Такими темпами я освою язык жестов за пару дней. И мне было стремно что-то говорить после случая с Крейгом, что произошло чуть больше минуты назад. — Джеймс, иди сюда! Из моей спальни вынырнул Рут. Он, к сожалению, был без фартука, хотя я бы с удовольствием посмотрел на это зрелище; но, видимо, из-за того, что Алекс был в чистой белой футболке, а Джеймс — в черной рубашке, фартук решили отдать Вентурелле. Джеймс покрутил ус двумя длинными и ловкими пальцами, закручивая его в колечко, и подошел ко мне, похлопав по плечу. — Рад тебя видеть с улыбкой на лице, чувак, доброе утро, — он улыбнулся и засмеялся. Боже, его фирменный тонкий и заливистый смех может заставить смеяться вместе с ним даже мертвого. Джеймс рассматривал меня сверху вниз и держал в руке тряпку для пыли. — Ну-с, Ваше Сонное Величество, не хотите ли оценить труды наших стараний? Мы таки три часа тут все драили. — Большое вам спасибо, ребят, — я приобнял и Джима, и Алекса за плечи, с наслаждением понимая, что мне уже не нужно ломать голову, думая о домашних делах, — спасибо, что делаете то, о чем вас не просят. Вы просто супер, — я улыбнулся и взглянул на Крейга, который все это время смотрел на распахнутую дверь моей спальни. — Думаю, Мик еще не сожрал все мои продукты, так что пойдемте перекусим. Где Сид с Кори? — Торчат в твоей детской и собирают домик из Лего, придурки, — фыркнул Джеймс, неопределенно махнув рукой в сторону конца коридора. — Подозрительно тихо сидят, гады, видимо, уснули, — Рут, убирая мою руку с плеча, направился в сторону детской комнаты. Предварительно вежливо постучав ободранными костяшками на руке в дверь, Джеймс, повернув серебристую ручку, обранаружил «пропавших» членов группы на ковре рядом с перевернутой коробкой с конструктором. Кори, поджав под себя ноги, сидел на ковре и, насвистывая незатейливый мотив какой-то песенки, собирал огромный замок в готическом стиле из сотен мелких разноцветных деталей; Сид, подложив под голову небольшого зайца Джексона и сложив руки под ним, дремал, свернувшись калачиком. — Идиллия, блять, — фыркнул Джеймс, складывая руки на груди и облокачиваясь на дверной косяк, — надо будет отобрать у Сида его сранное снотворное, — еще раз фыркнул Джеймс, когда Алекс попытался расшевелить Уилсона, сладко сопящего на полу. Кори сосредоточенно собирал замок, наклонив голову. *** — Мне кажется, Крис, что ты совершенно не рад нас видеть, — пока мы сидели за столом, пытаясь поужинать и поболтать, стрелки часов быстро скакнули на два часа вперед, замирая там, у цифры «10». Кори положил мне руку на плечо и пытливо заглянул в глаза. — Ты не принадлежишь себе в последние три дня. Что с тобой? Я хотел промолчать, но шесть пар глаз уставились на меня, в упор расстреливая безмолвными вопросами. Чашка терпкого черного чая грела остывшие ладони, прохладный воздух, перемешиваясь с ночью, врывался с порывами ветра в окно, оседая у ног и развевая призрачную белую занавеску. Я не мог молчать рядом с ними, ведь они моя семья, и однажды такая секретность уже привела к трагедии в нашей семье, но и сказать абсолютную правду я не мог. Я знал, что они будут спрашивать о Шоне и Джее, о моей личной жизни и о том, что со мной творится. — Знаете, просто мы давно так не собирались, не в студии, а дома, — как-то промямлил я, поставив чашку на стол и пододвинувшись к пирогу. — Это так непривычно. Я правда очень рад вас видеть, хоть жить ко мне переезжайте, — я улыбнулся, вслед за мной засмеялись все остальные. — Думаю, ты и сам сможешь пожить, без нас, — ласково буркнул Мик, с опаской поглядывая на Крейга, который следил за пирогом. — И потом — зачем я тебе? Я съем все и уйду. — А я и не против, — я пнул его сапог под столом и подмигнул ему. Голодный Мик — это зрелище. Томсон вздохнул и потянулся за одиноким куском пирога, лежащим на одной из тарелок, но Крейг ударил его по руке и вновь спрятал свои кисти под столом, как ни в чем не бывало. — Хэй, Крейг, да отвяжись ты от него, пусть он есть. Он больше всех нас, так что ему нужна тройная порция, — добавил я, наблюдая за чуть недовольными глазами Крейга. — А как же ты? — пробормотал Крейг, опуская глаза. — Ты съел, в отличие от Мика, всего один кусочек, — еще тише сказал Джонс, и его голос заглушал лишь свистящий в окне ветер. Он говорил так робко, словно берег каждое слово; но это не должно было быть чем-то удивительным, ведь Крейг никогда ничего не говорит, и это знают все. В последнее время он был очень разговорчив. Для парня, который на протяжении многих лет не вмешивался ни в чьи разговоры — странная донельзя вещь, но он вдруг внезапно затих, так же внезапно, как начал говорить. И сейчас, когда мы сидели друг напротив друга за столом, я наблюдал за ним и не замечал каких-то изменений в нем. Он был обычным голубоглазым Крейгом Джонсом, слов от которого можно было не слышать неделями. И именно такого его я и любил. Скромного, молчаливого, но твердого и жестокого в своей утопической морали, о которой знал лишь он. — Крис, — Джеймс как бы случайно поперхнулся, но это было на столько наигранно, что я даже не смог сдержать усмешки, — говори на чистоту и не таи ничего: что происходит между Шоном и Джеем? Мы должны это знать, ведь это влияет на нашу группу, — пробормотал в кулак Рут, сверля взглядом тарелку. Они приехали, чтобы спросить это. — М-м-м-м, начать с начала истории или с того момента, как все пошло наперекосяк? — я как бы размышлял вслух, издеваясь над самим собой. Они должны понять мою точку зрения, они должны понять то, что я ненавижу себя за случившееся. — Хотя, это одно и то же, — я нагло усмехнулся. — Мы с Джеем договорились провести вечер вместе, — я очень косо начал, и сразу же шквал охов и усмешек посыпался в мою сторону, — ничего интимного, не подумайте, — ну ты пиздабол, Кристофер Фен. — А Шон, приехав, подумал, что я — любовник Джея; он устроил драку и разбил мне голову. — То есть, вы с Джеем напару напиздели мне про бармена и бутылку? — обидевштсь, охнул Джеймс. — Я ради вас, гребанные лжецы, подорвался в час ночи из дома, чтобы удостовериться, что с Крисом все нормально, а вы просто придумали эту историю? Рут хлопнул ладонями по столу и поднялся со стула, бросая на меня ненавистный взгляд. Я потянул его за рукав рубашки, но он дернул рукой и отправился в гостиную, вытаскивая из кармана пачку крепких сигарет. Ох, черт, я не думал, что он так всполошится. Я уже хотел встать и пойти за ним, но сидящий рядом Кори остановил меня, грубоватым жестом усаживая меня на место. — Не надо, он перекурит и вернется, — голос у Кори был тоже какой-то озлобленный и надтреснутый. — Лучше продолжай, — сухо приказал он. — Все завертелось, но я смог помирить их; а потом что-то начудил Шон, а Джей стал притираться ко мне. Я уже наломал много дров за эти дни, поэтому посоветовал Джею просто не лезть ко мне, а он на ваших глазах кинул Шона. Теперь я даже не знаю, что будет дальше, — я не хотел вдаваться в подробности и рассказывать их ребятам — они могли все не так понять. Хотя, сейчас, когда все уже всплыло, нельзя было что-то вернуть назад и что-то исправить. Все уже рухнуло. — И я виноват в этом. Если бы не я, то этого бы не было. Повисла неловкая тишина. Я чувствовал, как тянется из гостиной запах сигарет Джима с сизым дымком. Как он мог курить эту дрянь? — Если бы не ты, то эта ложь бы продолжалась еще неизвестно сколько, — злобно фыркнул Кори, буквально выплюнув эти слова. — Я догадывался, что между ними не все чисто; но я не думал, что они будут скрывать от нас свои отношения. Сколько они встречались, Крис? И сколько ты об этом знал? И почему не сказал нам? А почему ты, Кори, никогда не говорил о своих отношениях с Крейгом, а от меня требуешь честности? — Кажется, Джей говорил, что они встречались три или четыре месяца, то есть, с приходом Джея в группу, а узнал я обо всем два дня назад, — сухо констатировал я, надеясь, что эта новость пойдет мне, как смягчающий фактор. — И об этом не просто сказать вот так в лоб, Кори. Такими новостями не разбрасываются направо и налево. — Мда-а, — задумчиво протянул Томсон. Его лицо оставалось сухим на эмоции, но в глазах блестели не то от слез, но то от гнева. Я понимал ребят, но злится на Шона и Джея не мог — кажется, они просто запутались в своих отношениях, а я своей помощью могу сделать только хуже, впрочем, как всегда. — Они могли бы довериться нам. Не думаю, что кто-то из нас бы предложил выгнать их из группы только из-за этого, — видимо, Мик просто не мог назвать их геями, хотя это было очевидно — за три месяца отношений вряд ли любая пара по ночам вазочки из пластелина лепила. — Ведь мы все не застрахованы от этого. Я вдруг вспомнил то, с какой легкостью Джей признался мне в своей ориентации и с какой радостью согласился...переспать. Я не мог понять, почему я не ощутил тогда ничего странного, почему в тот момент я вел себя, как недотраханный кретин, почему я воспринимал все это в шутку. Видимо, за эти два дня я вырос с душе более чем достаточно. Мы оба вели себя, как глупые, и, наверно, все это сыграло злую шутку. Оставив ребят наедине с этими мыслями, я встал из-за стола и пошел за Джеймсом, втягивая носом щекочущий дым, тянущийся от его сгорбленного на диване силуэта. Он смотрел пустыми глазами на экран выключенного телевизора, пуская воздушные кольца едкого дыма. Когда я шаркнул ногами о ковер, оповещая Джеймса о своем присутствии, Рут потушил сигарету о пустую фарфоровую вазу и кинул в нее окурок. — Прости, что закурил здесь, я знаю, что ты не куришь дома, — сказал он и, переведя на меня глаза, не стал отводить взгляд. — Думаю, я погорячился, когда вздумал обидеться на тебя из-за такой глупости. Ты прав, что об этом не так просто сказать, — его глухой, прокуренный голос был каким-то дребезжащим, словно он чувствовал во всем этом свою вину. — Просто когда я уже ушел, было глупо возвращаться обратно за стол; однако, я все слышал, — Джеймс подвинулся к краю дивана, положив одну руку на спинку, что было приглашением сесть. — Все же обидно, что Шон и Джей не доверились нам, и мы узнали все только сейчас, когда случилось это дерьмо, — выдохнул Рут, когда я сел рядом с ним и расслабился, ощущая твердую ладонь Джима под головой. — Надо позвонить Шону, — в мыслях я отмахивался от этого, ссылаясь на то, что я отношусь к этому, как к обязанности, но все же Шон был мне братом, и я не мог найти себе места, не зная, что происходит с Крэаном. — Надо найти Джея, — добавил я, ощущая все тоже самое. — Боюсь, как бы с ними ничего не случилось. — Шон ушел из студии сразу после тебя, весь в слезах и красный от злости, — буркнул в усы Джеймс, вздохнув и принявшись разглядывать небольшой ковер. — Вот уж на кого бы не подумал, как на этих двоих. Джей вообще тихий такой, ни пискнет, пока не попросят, а он, оказывается, с Шоном — вместе. Все это странно как-то. Я надеюсь, Крис, ты до конца был честен с нами. Боюсь, Джеймс, я даже не до конца честен сам с собой. *** На следующий день, прежде чем убить время за телевизором и пойти на репетицию, я позвонил Мисси. Она не брала трубку какое-то время, а пока я ждал оповещения от оператора, что она прослушала мое сообщение на автоответчике, то моя смелость, внезапно поразившая меня утром, начала улетучиваться. Мелисса ответила только с пятого раза, после второго сообщения. — Хай, Крис! — хей, Мис, тебе что, два года? Я поздоровался с ней и спросил, как у нее дела. — Все отлично, спасибо, что интересуешься. Мальчики играют во дворе, я в доме...со своим новым мужем, Эндрю, — Эндрю, блять, имя-то какое, необыкновенное. Меня злило то, что она начала разговор о мальчиках с этого мудака. Мне плевать на него, я даже не знаю, кто он, и знать не хочу. — Как у тебя дела, Крис? — На первое время сойдет, — все-таки буркнул я, сворачивая в руке бумажку с номером адвоката, занимавшегося нашим разводом. Она спросила про альбом, и я не знал, что ответить. — Мы встали на одной песне и не можем продвинуться дальше. У нее слишком неясный конец, — я говорил о Killpop. — Скажи, тот уговор про воскресенье еще в силе? Сегодня пятница, и я подумал, что... — Конечно, приезжай, мальчики ждут тебя! Адрес я вышлю тебе в сообщении, — радостно выдала Мелисса, и я понял, что на этом она хочет закончить разговор. Что ж, если так будет лучше... — Ладно, Крис, бывай, у меня дела. Пока. Я не успел с ней попрощаться прежде чем она повесила трубку. Замерев с раскрытым ртом, я даже не успел спросить у нее, что она хочет на свой День Рождения, нужна ли помощь с бумагами и...почему она ушла. Я ведь умолял ее остаться со мной. Я рыдал, стоя перед ней на коленях, я не давал собирать ей вещи, я сливал бензин из ее машины и прокалывал шины, я, как последний придурок, угрожал, что украду детей и увезу их подальше, я выкидывал чемоданы из окна... Я просил хотя бы объяснить, в чем дело. Видимо, этот разговор еще впереди. А сейчас — студия. Я сделал глоток остывшего кофе и натянул джинсы. Идти куда-то не было желания, но закончить работу хотя бы над этими песнями сильно хотелось. Да и фанаты уже изнывают от жажды по новому альбому, а мы же не изверги какие-то. Плевать я хотел на эту Мелиссу, на ее гребанного пидора Эндрю, на ее разводы и песни на манер «все хорошо». Пусть она катится к чертям, нужно развеяться и сходить куда-нибудь. Думаю, зацепить кого-нибудь и сходить в бар, напиться там до состояния поросячьего визга. Да, это то, что мне сейчас нужно. Я закрыл входную дверь, с вздохом покидая дом, и сел в машину. Я уже завел ее и перевел взгляд на чистую от машин дорогу, как вдруг увидел под дворником записку на белом листе черной гелевой ручкой. «Как будешь выезжать, позвони. Не хотел тебя будить. Джей.» Да ты романтик, Вайнберг. Нет бы сообщение переслать — осталось только камень с запиской в окно кинуть. Или высечь символы на камне. Или на асфальте нахуярить мелом «CALL ME CHRIS». Но СМС я никогда не увижу, нет. Джей, иди нахуй. Хотя, это могла быть шутка какого-нибудь пидора. Я быстро добрался до студии, слушая нудное радио и наблюдая за сгущающимися тучами на небе. У входа не было никого, дверь была неприветливо закрыта, свет в небольшой проходной не горел, но легкий шум из репетиционной все же раздавался, да и мотоцикл Джеймса стоял у здания. Я открыл дверь, касаясь внезапно заледеневшими пальцами неустойчивой ручки и вошел внутрь теплого и сухого помещения, захлопывая за собой дверь. В помещении сидели лишь Мик, Джеймс и Алессандро. Никто не прятался по углам, не возился в гордом одиночестве с инструментами — три хранителя гитар сидели тут, важно растянувшись на диванах и потягивая дорогое, но дерьмовое пиво из алюминьевых банок. На спинках висели только их ветровки, больше никаких признаков живой жизни тут не было. — Как жизнь? — я сел на скрипнувший диван рядом с одиноким и гордым Миком и похлопал его по спине, обнимая. Он ответил мне тем же дружеским объятием и оскалил зубы в улыбке. — Алекс, Джеймс? — я пожал им руки, чтобы не тянуться, и они тоже утверидительно закивали и заулыбались, как марионетки. Что-то тут не так. — Все окей, только вот больше никто не пришел, хотя мы договаривались на три, — посетовал Джеймс хриплым голосом и сделал большой глоток пива, слегка не рассчитав и подавившись. — Думаю, всем насрать на это дело; они просто не берут трубки, — хмыкнул Рут, вытирая губы тыльной стороной широкой ладони и убирая банку в сторону. — Ты как? Я кивнул и взял со стола банку пива, покрутив ее в руках. Она была холодной и влажной, скользила в руках, но я смог ее открыть, вытерев руки о диван. Я не знаю, о чем разговаривали ребята до моего прихода, но лишь мне стоило появиться — они замолчали и, кажется, даже не собирались продолжать. Только вчера кто-то говорил, что у нас не должно быть секретов друг от друга. — Мне кажется, мы не сможем записать этот альбом, — наконец прервал вечную тишину Мик, вздохнув и опустив голову. На его лице было выражение вселенской печали. — Все заняты своими проблемами и никто не думает об альбоме. У кого-то личное, у кого-то здоворье, у кого-то еще миллион причин, лишь бы не появляться в студии и делать то, зачем мы собираемся. Кажется, все, Крис, это конец, — он посмотрел на меня, и я впервые увидел жалобные и слезливые глаза Мика. Он не собирался плакать, просто аж слезы наворачивались от обиды на всех, что мы не может записать альбом в память нашему басисту. — Даже у Кори сотни отговорок и занятий. Ему плевать. Шон занят с Джеем. Крейг приходит в студию, что-то делает независимо от нас и уходит. Ты и я не можем разобраться в нашей личной жизни. Джеймс все еще пашет над материалом. У нас только с Алессандро все хорошо — все его партии давно готовы и записаны. — Не надо так говорить, — я легонько ударил его ногой по щиколотке, хотя ему, человеку, не вылезающему из берцев, это было как пощекотать. — Значит, мы просто рано собрались и... — Пять лет, твою мать, прошло. Слышишь? В мае было пять лет как ушел Пол. Мы уже потеряли Джои, и теперь наша группа рассыпается. Джои забрал материал, но это не главное, — вспылил Джеймс, кидая в стену пустую банку, но тут же успокаиваясь. — Мы не можем поступить так с Полом. Он бы хотел, чтобы группа жила. Мы должны сделать это ради Грея. А дальше жизнь в нас вдохнут фанаты, я уверен... — Рут склонил голову и положил ее на согнутую руку, опираясь на подлокотник дивана. Он закинул ногу на ногу и достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. — Я покурить, кто со мной? Алекс безмолвно поддержал Джеймса кивком, и они вышли из комнаты, направляясь на улицу. Остались мы с Миком. Томсон все еще задумчиво сверлил взглядом пол. Он был человеком долгих и глубоких раздумий, но никак не слов. Вновь зудящая тишина накрыла помещение, и я слышал, как стучит мое сердце. А мое ли это сердце стучит?.. — Джим прав, — словно для себя отрезал Мик и вздохнул, устраиваясь в тоже самое положение, что и было секундой раньше. — Нам осталось сделать шаг вперед и выпустить альбом. Осталось только его записать, — Мик пересел на противоположный диван, замирая в старой позе. Я лег на диван, перекидывая ноги через подлокотник, уставившись в серый потолок. Горела тусклая люминесцентная лампа, освещая синеватым холодным светом все помещение. Я слышал лишь размеренное и глубокое дыхание Мика; лишь стук своего внезапно обеспокоенного сердца. Дела оставляют желать лучшего. Я закрыл глаза и положил руки под голову, позволяя телу расслабиться в весьма удобной позе. Свет проникал сквозь закрытые веки, какие-то тени и солнечные пятна мелькали перед глазами. И в мыслях все тоже самое, что и всегда — семья, друзья, работа. Вернее, бывшая семья, оставившая меня без своей поддержки, вернее, чудаки-друзья, выставляющие все в нелестном свете, вернее, работа, которая вот-вот покатится к хуям. — Крис, — я услышал тихий голос Томсона. Разомкнув глаза, я столкнулся с его холодными голубыми глазами, смотрящими мне прямо в душу. Он не моргал, его веки даже не дрогались, а мускулы на лице неподвижно застыли. — Нам нужно очень серьезно поговорить, знаешь, да? — его голос превратился в страшный дребезжащий бас, а глаза вмиг заледенели. Я вздрогнул и кивнул. — Только обещай, что пока я буду говорить, ты будешь молчать, а потом скажешь мне все честно-честно, хорошо, Крис? Обещаешь? Я вновь кивнул, напуганный его голосом. Он напоминал свою гитару, низко отстроенную и злую, с жирными басистыми звуками, но при этом все ноты слышались четко. — Я наблюдал за тобой еще до того дня, как ты в студии едва не затеял драку со мной, кинув палочку мне в голову, — я понял, о чем он заговорит сейчас. — Ты вдруг стал нервным и нежным ко всему, плаксивым и истеричным. Кори сказал тогда, когда мы ушли из студии, а ты остался с Джеем в репетиционной, что ты ведешь себя, как влюбленный придурок, — он приближался к истине, я ведь и правда так себя вел, не знаю, куда мне деться. — Я усмехнулся, но я сразу понял, что это из-за Крейга. Я ведь был все время рядом с ним. И на следующий день, когда ты убежал из той же репетиционной в слезах, это было из-за Крейга. Вернее, я виновен в этом. Что скажешь, Крис, я иду в верном направлении? Я сглотнул и кивнул, ощущая, как похолодевшее сердце прыгает в груди, кажется, даже ударяясь о грудную клетку и выталкивая воздух из легких. — Ты не должен ревновать его ко мне. Я поругался со Стейси, и эта маленькая дрянь выгнала меня из дома; все, кто принял меня — Крейг. Мне нужна была поддержка, но я никогда не думал о том, чтобы завести отношения с Крейгом. Он человек не моей категории, — Мик не отрывал от меня холодных глаз. — Кхм... И со дня на день я возвращаюсь домой и...если хочешь, я мог бы помочь тебе с этим дерьмом. Давай три последних вопроса, и я отстану от тебя. — Окей, давай, можешь спрашивать все, что хочешь. — Ты правда его любишь, да? — наивно спросил Мик, наконец, улыбнувшись и слегка наклонив голову. Я даже покраснел от прямоты Мика в данный момент; меня смущали все мысли и вопросы, лезущие мне в голову. — Все это началось после расставания с Мелиссой, да? — и снова в точку, Томсон. — Джей хотел секса с тобой, да? — он всюду вставил уже утвердительный ответ, и мне даже не следовало отвечать, потому что все было написано на моем покрасневшем от смущения лице. — Да, да, да, трижды «да», — зажмурившись, ответил я. Скрывать все это — не было смысла; я даже не обижался на Мика за эту прямоту, за его безумные, но верные догадки, за его холодный родительский взгляд. Он — один из моих лучших друзей, даже больше, он мне как брат. И я бросился к нему на грудь, вскочив на ноги, обнял его и закрыл глаза. Это ужасно — держать чувства в себе.