Утешение

      Юнги знал, что в этом не было его вины. Он знал, что иногда случаются вещи, которые невозможно проконтролировать. Он отдавал полный отчёт в случившемся, но при этом всё ещё чувствовал себя бесполезным, неумелым и полным лузером, не способным даже правильно выполнить собственную работу. Единственное, в чем он был уверен. Единственное, в чём он был хорош. Единственное спокойное место, где всё было на своих местах, где Юнги всегда чувствовал себя в безопасности.       Микрофон сломался. И этого оказалось достаточно.       Чимин почти прикасался к микрофону, общаясь с публикой, начиная миндальничать во время комплиментов. Неожиданно звук пропал. Через стекло Юнги видел, как губы Чимина двигались, но его голоса не было слышно. Такая тишина нервировала и лишала сил. Чимин повернулся и растерянно посмотрел на него — проблема была вовсе не в наушниках.       Рассчитывая, что это даст немного свободного времени, Юнги быстро повернул один из многочисленных переключателей звуковой консоли, заменяя молчание в прямом эфире музыкой и искренне надеясь, что зрители не будут сильно возражать.       — Что-то с микрофоном? — спросил Чимин, когда он зашёл в комнату звукозаписи. Юнги ответил сквозь зубы, что он не знает в чём проблема. Он осмотрел микрофон, пытаясь разобраться. Он перебирал кабели в надежде на плохой контакт (что было маловероятно), снова всё перепроверяя и выполняя всё то же самое, что он делал перед каждым эфиром, в надежде на починку неисправности.       Юнги раздражённо вздохнул: ничего не получалось, ничего не поможет вернуть микрофон к жизни.       — Я принесу другой, — сказал он, направляясь за другим микрофоном, который обычно предоставлялся гостям. Юнги никогда не задумывался о том, чтобы заранее установить его, потому что Чимин предпочитал проводить «Свидание после полуночи» в одиночку. Для сохранения приватности таких «свиданий». В разговоре участвовали только он и слушатели, или нечто подобное.       Поставить микрофон не составило труда. После начала технических неполадок всё снова вернулось в норму где-то спустя двадцать минут. Чимин ворковал уже в другой микрофон, как можно милее извиняясь перед своими слушателями. А после того, как с формальностями было покончено, он продолжил говорить о разных не особо связанных между собой темах. Как ни в чём не бывало. Вот только Юнги больше не мог сидеть и делать вид, будто бы ничего не случилось.       Возможно, многие посчитают это сущим пустяком. Неотвратимым случаем. То, что неподвластно человеческому контролю. Он всё понимал, но это не мешало чувствовать на своих плечах лишний груз. Грудь неприятно сдавило, стало тяжело дышать, и Юнги попытался заглушить звучащий в наушниках голос Чимина.       Юнги чувствовал себя глупо. Он выглядел, как полный идиот. И он ненавидел себя за это. Потому что какая-то случайность сумела совершенно испортить его настроение? Всего лишь один инцидент, и он чувствует себя ничтожеством. Бесполезным. Он был не в состоянии выполнить даже одну вещь. Юнги не хотелось признавать, но от осознания душа наполнилась ещё большим разочарованием. Он провёл большую часть своей нынешней жизни на работе — только ей и занимался, если быть точнее — и всё равно не мог сделать всё как следует. Юнги совершенно не волновало, что проблема, вероятней всего, была в самом микрофоне, а он был совершенно ни при чём. Не важно. Это не имело значения. Всё случилось из-за него.       Инцидент снова и снова проносился в голове, Юнги упрекал себя за собственную неспособность. Бесполезность. Беспомощность. Дома он ничем не занимался. Внутри царил беспорядок: даже помощь Сокджина не смогла остановить растущий хаос в квартире. Юнги избегал своей семьи, своей мамы, не хотел их беспокоить. Во время каждого звонка он лгал ей о собственном самочувствии. Даже по телефону Юнги не хотел признаться в том, что каждый день для него ощущался как пытка — он устал, выжат. Он не хотел с этим соглашаться. Работа была единственным безопасным местом, где происходила какая-то активность, которая хоть как-то занимала мысли, отвлекала его от чувств. Это было единственным местом, где Юнги ощущал себя в порядке, где он мог со всем справиться. Работа на студии ничем не давила, эмоционально не перегружала. Она была спасительным убежищем.       Вот только его оплошность продолжала прокручиваться в голове, давая понять, что он больше не сможет с этим справиться. Даже на работе он начинает постепенно терять контроль, поддаваясь ужасным мыслям. Теперь даже в этом месте он чувствовал себя бесталанным и уставшим. Как и всегда. Как и везде.       Юнги ощутил, как вина захлестнула с головой, переливаясь через край, когда с ним попытались во время перерывов начать разговор. Ключевое слово «попытались», потому что его ответы были короткими и безынициативные, отчего даже Чимин бросил попытки продолжить нежеланный разговор. Юнги не был настроен на разговоры, казалось, словно он тут тоже облажается, если попробует. Но он всё равно чувствовал вину за молчание, за поникшего Чимина, уткнувшегося в свой телефон. Сердце с болью сжалось, когда парень не поспешил к нему во время очередного перерыва, а грудь сдавило ещё сильнее, когда он до окончания перерыва остался один.       Кажется, Чимин уловил настроение Юнги и всячески избегал контакта с ним. Когда эфир закончился, парень почти ничего не говорил. Выходя из здания, Чимин направился домой в противоположную от ресторана сторону. В это мгновение Юнги словно окатило ледяной водой, несмотря на то, что уже был конец весны и начало жаркого лета. Ему стало холодно и одиноко только об одной мысли о пустой и грязной квартире. Юнги придётся остаться наедине с самим собой, потому что сон был достаточно редким гостем в его жизни.       Действуя на эмоциях, он схватил Чимина за запястье и почувствовал, как парень подпрыгнул от неожиданности, в чужом взгляде читалось недоумение и беспокойство.       — Пойдем, пропустим пару стаканчиков.       И Чимин послушался, не спрашивая Юнги о том, почему он, так долго отказывающийся от алкоголя, который был явно последним, кто согласится на подобное, захотел сейчас куда-нибудь сходить и выпить. Чимин сохранял молчание. Никто не решился прервать тишину по пути в ближайший бар. Юнги продолжал крепко держаться за чужое запястье.

***

      Не говоря ни слова, Чимин налил ему соджу. Он даже не пытался наливать себе, а только наполнял чужую стопку алкоголем. Юнги осушал рюмку за рюмкой, протягивая руку к Чимину, игнорируя беспокойный взгляд, появляющийся у парня после каждого раза.       Юнги было плевать. Впервые он почувствовал желание заглушить все переживания в алкоголе, почувствовать глоток свежего воздуха, раз даже работа была не в состоянии помочь. Прекрасно понимая низкую переносимость алкоголя и зная, что от подобных действий лучше не станет, Юнги всё равно продолжал, прекрасно осознавая, как глупо он выглядел со стороны… Он ещё раз протянул руку в просьбе налить ещё. Чимин молча исполнил его просьбу. Опять. Снова и снова. И ещё раз.       Настал момент, когда Юнги уже был не в состоянии понимать, что именно он рассказывал Чимину. Он продолжал неосознанно о чем-то бормотать. Юнги только понимал, что всё говорил и говорил, не останавливаясь, продолжая выставлять себя полным дураком.       Он так и не понял, в какой момент на глаза начали наворачиваться слёзы, медленно стекающие по лицу.

***

      Юнги резко открыл глаза и тут же закрыл их в приступе острой боли, голова запульсировала, смотреть было больно, и создавалось ощущение, что комната кружилась. В конце концов он сумел нормально открыть глаза, довольно долго сосредотачиваясь, чтобы осмотреть окружающую обстановку. Сфокусировать взгляд сразу не получалось, но даже без этого было понятно, что здесь было куда чище, чем в его квартире.       Осматриваясь по сторонам, он сел на кровать. Головная боль не прекращалась, неприятно била по вискам. И хотя кровать не была заправлена, сама комната и близко не была настолько неубранной, как у Юнги дома: разная одежда не валялась поверх простыни, а покрывало вообще было спрятано под матрас. Продолжая осматриваться, он увидел под ногами вполне себе чистый пол (чего не скажешь о большей части его квартиры), никакой одежды или толстых слоёв пыли на гладкой деревянной поверхности.       Юнги лег обратно, как только боль снова выстрелила в голову. Он ругал себя за подобное состояние, продолжая себя мысленно спрашивать о том, как он, чёрт возьми, здесь оказался.       — Доброго утра, хён, — по комнате тихо пронёсся чей-то голос.       В поле зрения появился Чимин, одетый в безрукавку и спортивные штаны, волосы которого беспорядочно торчали в разные стороны. Когда к Юнги подошли ближе, он заметил в чужих руках стакан воды и таблетку. Он молча ответил на приветствие, принимая предлагаемую помощь, жадно выпивая лекарства. Стакан с водой опустел почти мгновенно.       — Где я?       — У меня дома, — произнёс Чимин на удивление серьёзно. — Прости меня… Я собирался довести тебя до дома, но… Ты продолжал говорить, что не хочешь идти туда. И мы пошли ко мне.       Воспоминания о прошлой ночи постепенно возвращались, ударяя в полную силу. Слезы на его лице. И пальцы, до боли вцепившиеся в чужую ткань. Всхлипы Юнги превращали невнятную речь трудной даже для собственного понимания. Мягкие пальцы Чимина, которые касались его щек, вытирали слёзы. Рука, поддерживавшая его во время похода домой. Воспоминания были как в тумане, но Юнги уловил суть произошедшего. Малоприятное зрелище. Он выставил себя полным посмешищем. Юнги чувствовал на себе чужой взгляд, но он не мог заставить себя посмотреть в ответ, не мог поднять глаза.       — Хён…       Юнги почувствовал, как грядёт куча возможных вопросов. Был ли он в порядке? Что с ним случилось или почему он плакал? Мог ли Чимин как-то помочь? Со стороны такие вопросы могли показаться добрым поступком, но Юнги всегда охватывали сомнения во время ответа на них. А всё потому, что он не знал, хорошо ли себя чувствовал. Юнги понятия не имел, что такого с ним случилось, раз он испытывал подобное. Он не знал, почему прошлой ночью плакал. Юнги совершенно не представлял, как кто-то вообще мог ему помочь. Он не знал, как описать чувства, когда он проснулся в чужой квартире. Юнги не понимал, как правильно ответить на все эти вопросы. И только об одной мысли о них, становилось хуже. Он вёл себя ещё более непрофессионально, чем раньше.       Но Чимин не проронил ни слова.       Всё, что он сделал — это обхватил Юнги своими крепкими руками, плотно прижимая к груди, медленно поглаживая, провёл ладонью по его волосам, пока другой успокаивающе вырисовывал на спине небольшие круги. Чимин продолжал тихо шептать в чужое ухо что-то успокаивающее. Его лицо находилось так близко, а тёплое дыхание опаляло щеку Юнги.       — Всё хорошо, хён. С тобой всё будет хорошо.       Но нет, не будет. Он был абсолютно точно в этом уверен. Юнги выглядел глупо со стороны, ему было неловко и стыдно за собственное поведение. Он чувствовал себя так же ужасно, как и в прошлую ночь, возможно, даже хуже, потому что сейчас ему приходилось наблюдать последствия собственного позора наедине с другим человеком. Чимин был коллегой по работе, другом, перед которым не хотелось так ужасно выглядеть. Ничего хорошего с ним не было и точно не будет.       Из горла Юнги вырвался всхлип. Его дрожащее тело уткнулось в Чимина, отчего он почувствовал себя полным идиотом. Зарываясь лицом в рубашку и чувствуя, как его обнимают крепкие руки, ему стало ещё хуже. Он начал рыдать.

***

      — Ты не работаешь сегодня вечером? — собственный голос Юнги звучал хрипло, он ненавидел себя за это.       — Я предупредил Чонгука, не волнуйся; Суджон и Хёджин прикроют нас, — тихо, почти шепотом ответил Чимин, его пальцы прошлись по чужой чёлке. — Поэтому, хён, тебе тоже не придётся никуда идти.       Ласковые пальцы успокаивающе двигались по его волосам, глаза Юнги были закрыты, а тело начало слабеть от подобных действий. Он смягчался и таял под чужими прикосновениями. Юнги приблизился, помещая Чимина на кровать, и прижался ещё ближе к теплу, зарываясь лицом в чужую шею, скрывая своё опухшее лицо и пряча заплаканные щёки и покрасневшие глаза.       — Останешься на ночь?       Юнги не смог отказаться. Со своей, словно хмурое облако, нависшей виной и ощущением ненормальности собственного состояния он не был в силах отказаться. Юнги согласился с предложением Чимина, с его успокаивающим мягким шепотом, приятными крепкими руками и уютным теплом. Даже внутренний голос упорно повторял, что не смог отказаться. Не сейчас, когда он чувствовал себя так тепло, спокойно и защищенно. Не сейчас, когда он наконец-то ощутил облегчение, словно камень на груди разломился надвое. Юнги чувствовал себя лучше, чем за последние недели. Месяцы. Возможно даже годы. Юнги не был в порядке, но уже был близок к этому.