***
— Да, мам… Да, прости, что не звонила, я сейчас у подруги, мобильный дома остался просто… Да… Да… — Маринетт на секунду убрала от уха телефон и скривила рожу. Тикки улыбнулась, но все равно пригрозила пальцем. — Милая, я скоро уже вернусь, просто… понимаешь, я так устала от всего, ты же понимаешь? — еще чуть-чуть, и мама заплачет. — Да, все хорошо, мам. Отдохни, пожалуйста, и вернись ко мне бодрой и полной сил, — брюнетка улыбнулась, повалившись на кровать. — Ладно, знаешь, уже довольно-таки поздно… Я хочу спать, ага, и я тебя… Целую, ма, — Маринетт протянула трубку Тикки. — Блин… тебе так идет эта маска, — Тикки подошла к девушке и провела рукой по красной поверхности. Однако, вспомнив, что сейчас не до этого, продолжила, — Ну что, как она? Мама в порядке? — Все хорошо. Видимо, Моль не знает, где она сейчас находится, значит, ей ничто не угрожает. Завтра утром схожу к отцу, проведаю его… — Я с тобой! — выпалила красноволосая. — Не надо. Я хотела бы… посекретничать с ним… Знаешь, я всегда так делаю, когда хочется выговориться, говорю ему. Он вроде слышит, а вроде и нет. В любом случае, он никому не расскажет, так что, это очень здорово… — Маринетт немного покраснела. — Ты можешь и мне говорить, я тоже всегда выслушаю, и, если ты сама того не захочешь, никому ничего не скажу. Доверяй мне, Маринетт, я теперь буду твоей лучшей подругой, ты всегда можешь надеяться на меня. И поверь, если бы ты сегодня сказала, что собираешься пойти за Альей, я бы не стала отговаривать, я бы пошла с тобой… — Тикки замолчала на секунду, прикусив губу. — Ладно, давай спать, а то глаза слипаются от всей этой тягомотины… До завтра. — Спокойной ночи. Комната погрузилась во тьму, и Тикки не увидела, как Маринетт беззвучно заплакала. Никто никогда еще не говорил ей такого…***
Он бегал по крышам, спотыкался, падал, снова и снова поднимался и веселился. Ночью, особенно после дождя стоял прекрасный запах, состоящий из особого ночного аромата, который могли ощущать все, выходя на улицу позже двенадцати, и запаха мокрого асфальта. Нуар пытался спрыгнуть сначала с балкона второго этажа, затем с третьего, и так парень понял, что кошачьи преимущества позволяют ему свободно прыгать с высоты аж седьмого этажа, а вот после прыжка с восьмого в ноге что-то неприятно хрустнуло, но кажется, это был не перелом. Так, легкий ушиб… Вся ночь пролетела незаметно. Когда Адриан проснулся (причем на какой-то неизвестной крыше, далеко от клуба Плагга), было уже светло. Достав отцовский мобильник, который просто чудом не разбился и не потерялся, блондин посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. Неплохо так погулял.***
Маринетт раскрыла глаза из-за лучей солнца, которые, как по закону подлости, светили ей в глаза. Поднявшись, девушка огляделась и сначала не сразу поняла, где находится. Но вспомнив события прошлой ночи, она тяжело вздохнула и снова рухнула на мягкую подушку. — Надо бы Адриану позвонить… Я так и не общалась с ним после вчерашнего… поцелуя, — зачем-то вслух произнесла девушка. Надо бы. — сказало сознание, — Но ты ведь трусишь, верно? — А вот и нет! Просто… У меня сейчас нет мобильного с собой! Зайду домой после больницы и точно позвоню ему! — громко заявила брюнетка. Ага, конечно…***
На улице было светло и солнечно. Май подходил к концу, до летних каникул оставалось всего-то три с лишним недели. Хотя, какая разница, если тебе пока что не надо в школу из-за сломанной ноги? Довольная тем, что в ванной Тикки были все необходимые для приведения себя в порядок шампуни, Маринетт, опираясь на костыли, которые Тикки нашла в шкафу, шла в больницу. Она ужасно соскучилась по отцу, учитывая тот факт, что последний раз она была у него с Тикки и Адрианом, которые решили выяснить информацию у доктора. Чейв….Интересно, он не забыл? Мужчина вроде предлагал ей встречу, но сама Маринетт уже не помнила дату, которую он назвал. Вроде следующая суббота…, но это неважно. Сейчас Маринетт не боялась его, она была сильной и готовой к любому подвоху доктора. По пути голубоглазая не забыла заскочить в цветочный магазин. Белых лилий отдельно не было, поэтому пришлось купить смешанный букет. Ну, это даже к лучшему. Все меняется: сама Маринетт, ее жизнь и люди, которые ее окружают… Так почему и не изменить букет? Колокольчик над дверью негромко звякнул. Странно, раньше они его туда не вешали. Маринетт аккуратно прошла в здание, но охранник, только завидев ее, сразу уже окунулся в газету, будто не заметил. Девушка не придала этому особого значения, а лишь медленно поплелась к палате 214. Первое, что бросилось в глаза — убрали имя отца с таблички, и первое, о чем подумала Маринетт — что папа проснулся! Но не успело счастье окунуть тело в эйфорию, как из палаты вышел доктор Чейв. Он выглядел не так, каким обычно его видела Маринетт. Весь бледный, с мешками под глазами… его скулы еще более выделялись на тощем лице. — Маринетт? Цветы? — мужчина напоминал зомби, которому толком не объяснили, что он должен делать в этом мире. — Д-да, доктор. Почему папино имя убрали? Неужели он очнулся? Или его перевели в другую палату? Доктор? — Маринетт поймала пристальный взгляд серых глаз, и букет почему-то выпал из рук вместе с костылем. Он положил ей руку на плечо, и видимо, попытался состроить нечто наподобие сострадания, но вышло не очень. Доктор будто пытался скрыть насмешку, а Маринетт с ужасом ждала тех слов, которые боялась произнести сама. Секунды превращались в минуты, страх все нарастал. — Маринетт, — наконец начал мужчина, — мне жаль, но твой отец мертв, у него внезапно начал понижаться пульс, а потом мы сделали все, что смогли… Тут доктор уже не смог скрыть усмешку. Лишь попытался прикрыть ее кашлем, но Маринетт не слышала. Звуки перестали иметь значение. Все перестало иметь значение. Он мертв.