Кукловоды

— Как погода на Набу? — вкрадчиво поинтересовался знакомый голос. Сорел застыл, в ужасе глядя в пол, укрытый бордовым ковром. Именно в этом кабинете он совсем недавно докладывал двум ситхам о возможностях обороны Корусканта. Теперь же ситх был только один. В голове стало пусто и звонко, а язык внезапно прилип к гортани. Палпатин хмыкнул, ожидая ответа от своего коленопреклоненного адмирала. — Мне… не понравилась, ваше величество, — наконец смог выдавить Пиетт, которому от всего пережитого за последние десять часов было уже настолько плохо, что двоилось и темнело в глазах. Последний удар судьбы оказался слишком подлым, и адмирал с ужасом осознал, что шансов хлопнуться в обморок у него в данной ситуации значительно больше пятидесяти из ста. — А жаль, — отметил Сидиус, — как раз сезон цветения трав. Сорел вспомнил кладбище королев и понял, что уже ничего не успеет предпринять. Пол поплыл и качнулся навстречу, а на краю сознания мелькнула издевательская мысль, что на сей раз падать будет невысоко. Но внезапно картинка дернулась и вернулась в фокус, а сам Пиетт удивленно распахнул глаза, почувствовав хватку сухих и холодных пальцев. Казалось, прикосновение ситха сопровождалось ударом тока. Одной из маленьких и злых синевато-белых молний. Но только казалось. Император потрепал его по загривку, как домашнего зверька, и шагнул к широкому обзорному окну, оставив адмирала ошеломленно хлопать глазами. — Вставайте уже, хватит этого спектакля, — голос Палпатина был сух, но угрозы в нем не чувствовалось. Сорел поднялся на ноги и покачнулся от неожиданности — колено внезапно перестало болеть, а отбитый бок — подозрительно покалывать. Скосив глаза на сползшую повязку, Пиетт увидел, что рана на ладони исчезла, оставив после себя лишь тонкую розовую полоску. — Прошу прощения, ваше величество, — адмирал справедливо полагал, что лучше лишний раз извиниться, чем вляпаться в очередную неприятность. К сожалению, с одним человеком этот метод давал сбои — лорд Вейдер питал стойкую антипатию к извинениям любого толка. Как догадывался Пиетт, причина заключалась в многочисленных и абсолютно неискренних «Простите, учитель!» падаванских времен милорда. Только вот неясно было, практиковал ли Анакин любимую тактику, став младшим ситхом. Судя по дернувшемуся плечу Сидиуса — да, практиковал. Поэтому адмирал прикусил язык и пообещал себе молчать, когда его не спрашивают в совсем уж явной форме. — Как я вижу, данные по Амидале вы получили, — ровно произнес Палпатин, по-прежнему глядя вдаль, на позолоченные солнцем бесчисленные шпили Корусканта. — Да, мой Император. — В таком случае мне понадобится копия. Для архива, — тень мимолетной улыбки, отразившаяся в тяжелом транспластиле окна, заставила Пиетт вздрогнуть. Поколебавшись секунду, он вытащил из кармана пачку инфокристаллов и положил на пустую столешницу, в последний момент добавив к ним рукоять светового меча. — А вот это уже лишнее, — Палпатин, двигавшийся совершенно бесшумно, возник рядом с адмиралом и взглянул на того с непонятной насмешкой в желто-серых глазах. С такого расстояния эффект от взгляда был сногсшибательным. Все равно что бодаться лбом с носовой надстройкой «Исполнителя». Пиетт попытался зажмуриться, но ничего не получилось. Теперь он точно знал, что чувствует пшуун, застывший перед пастью голодного болотного дракозмея. И нельзя сказать, что полученная экспериментальным путем информация его сильно обрадовала. Но Император спустя несколько секунд ослабил хватку Силы и как ни в чем не бывало направился к своему креслу, в котором устроился со всем возможным удобством. — Адмирал, не надо так нервничать, — то ли попросил, то ли приказал старший ситх. — Кстати, раз уж волей моего непредсказуемого аппрентиса вас занесло в форсъюзеры, я хотел бы впредь иметь возможность обращаться к вам по имени. В неофициальной обстановке. Фирмус, если не ошибаюсь? Пиетт сглотнул. Складывающаяся ситуация все меньше и меньше ему нравилась, но в то же время прояснялись некоторые интересные детали. — Да, мой Император, — после короткой паузы ответил он, порадовавшись, что Палпатин назвал его официальным именем. Слышать обращение «Сорел» именно от этого человека ему очень не хотелось. — Вот и славно, — Палпатин упер локти в стол и соединил кончики пальцев. — В свою очередь, вы можете называть меня Сидиус. Разумеется, это касается только встреч в самом узком кругу. — Это… обязательно? — осторожно уточнил адмирал. Кос очень двусмысленно и хищно улыбнулся в ответ. Колебания подчиненного ему казались забавными. Поэтому он не преминул добавить в ситуацию еще немножко абсурда. — Мне это было бы приятно, — почти мурлыкнул он. А Пиетт в красках представил, как он, забывшись, прилюдно ляпает «Сидиус» вместо «Ваше императорское величество». Картинка получилась настолько безумной, что возникла нехорошая мысль воплотить ее в жизнь. На заседании Совета моффов, например. Вдруг кто из оппонентов от удивления инфаркт схватит? Император, похоже, считал эту мысль и улыбнулся еще шире, сопроводив действие заразительным смешком. — Я ценю ваше чувство юмора, адмирал, но сейчас речь пойдет о чуть более серьезных вещах, — вернул Пиетта на грешную землю Палпатин. — Постарайтесь в будущем воздержаться от самостоятельных путешествий между мирами. Этот фокус не для вас. Я вообще удивлен, приятно, не думайте лишнего, тем, что вы смогли это провернуть. — Прошу прощения, — снова извинился Сорел. Не став уточнять, что «переход» на Набу получился лично для него совершенно неожиданным и заранее не планировался. В такой форме — точно. — Не стоит, в данном случае, — оборвал его Сидиус. — Честно говоря, я предполагал, что вы обратитесь за помощью ко мне или к Кеноби. Хотя учитывая, как вы к нему относитесь — это было менее вероятно. — Вы… действительно так думали? — переспросил адмирал, от изумления только на второй половине фразы сообразивший, что его заносит куда-то не туда, но было уже поздно исправлять неудачную формулировку. — Конечно, — Император скользнул по Пиетту удивленным взглядом и снова сосредоточился на инфокристаллах. Информация с них медленно, но верно сливалась на личную деку Палпатина. Судя по объему данных, Дарпана действительно передала все имевшиеся у нее материалы. — Кстати, заберите меч, — вернулся к прежней теме Сидиус, — предыдущей владелице он уже точно не пригодится, а Вейдеру давно уже нет дела до подобных трофеев. — Боюсь, я не умею им пользоваться, — попытался уклониться от сомнительного подарка Сорел. На предмет того, помнил ли Темный лорд свои благоприобретения, он был несколько иного мнения. И совершенно не горел желанием попасться с поличным главкому. — Значит, подарите какой-нибудь симпатичной ситхской леди, — в тоне Императора прорезалась нотка приказа. — Только незамужней. А то мало ли. Пиетт молча кивнул, осознав бесполезность сопротивления. Повисла длинная пауза, за время которой Палпатин сложил инфокристаллы аккуратной стопкой и придвинул их к краю стола. — Я не буду спрашивать, что вы, Фирмус, увидели в Долине трав, — начал он, — но раскрою вам кое-что, не упомянутое ни в одном досье или отчете. А именно — мою роль во всей этой истории. Как распорядиться этой информацией — дело ваше. Но я надеюсь, что вы сумеете найти ей достойное применение. Сидиус задумчиво побарабанил кончиками пальцев по столешнице и испытующе взглянул на адмирала. Что он увидел — Пиетт не знал, но тень, скользнувшая по лицу Императора, была соткана из множества эмоций. И сожаление было лишь одной из них. — Сядьте, друг мой, — неожиданно мягко сказал ситх. — Эта история будет долгой. И страшной. Пиетт водил кончиками пальцев по пыльной столешнице, машинально рисуя завитки, повторяющие вышивку на одном из парадных платьев набуанской королевы. Перед ним по пятому разу крутилась запись последнего официального обращения Амидалы к подданным, но он смотрел сквозь нее. После рассказа Сидиуса все стало проще и одновременно сложнее. А роли, сыгранные всеми участниками пьесы, обрели и второе, и третье дно. И что самое досадное — оказалось, что не было ни жертв, ни злодеев. А вот дурацкое стечение обстоятельств, которое никто не смог предугадать — было. Падме Наберрие, как выяснилось, была давно и хорошо знакома с неким Косом Палпатином, несколько лет занимавшим пост в королевском совете. Забавно, что это был тот самый пост младшего советника по науке, на который претендовала Дарпана. Но Палпатин со своей ничем внешне не примечательной должности прыгнул в Сенат, а юная Наберрие из почетной правительницы Тида стала королевой. Всего за шесть месяцев до оккупации Набу. Адмирал потер ноющие виски и уставился в полупустую чашку с чаем. Идею напиться после разговора с Императором пришлось отложить на невообразимо далекое будущее, поскольку со всеми хитросплетениями политики провинциальной планетки разобраться было сложно даже на трезвую голову. Выборная монархия с налетом демократии, видимая постороннему наблюдателю, скрывала под собой мощную клановую систему. Все знали всех и всегда могли выбрать очередного правителя из хороших знакомых. Высокая должность на деле особых выгод не давала, но позволяла потешить самолюбие и протащить несколько полезных для клана законопроектов. Милое и простое семейство Наберрие, при ближайшем рассмотрении, поддерживало связи с многочисленными более дальними родственниками, среди которых обязательно был кто-то, имеющий отношение к нынешнему правителю. Кузина, тетка, двоюродный дедушка — все участвовали в этой игре. Такая вот неявная аристократия в миниатюре, где все склоки сводятся к тому, будет ли младшая дочка троюродного дядюшки королевой или только ее двойником. Сильные эмпаты, почти одаренные, имеющие мистическую связь с самой планетой. Практически «душой мира». Ну кто будет им противостоять, если все и так идет как по маслу? Единственным исключением из этой пасторальной картинки была смерть короля Веруны, позволившая Сидиусу посадить на трон именно выгодную ему Наберрие. Девочка сочетала в себе все необходимые качества — эмпатию, решительность, склонность к риску и свойственный подросткам максимализм. В то же время она была достаточно умна, чтобы обратиться к более опытному политику, и достаточно упряма, чтобы проигнорировать пораженческие идеи совета. Сорел обратил внимание на застывший кадр. На заднем плане, за спиной Амидалы, стояло несколько девочек в парадных платьях. Одна из них могла быть Аланой. Почти девять — по набуанским меркам вполне сознательный возраст, когда пора думать не о куклах, а о собственном блистательном будущем. Так или иначе, но после победы Амидала правила еще восемь лет — весьма неплохо для девушки, которая должна была сыграть, казалось, только одну маленькую, но важную роль. А потом была единогласно избрана сенатором. Предложение новой королевы занять эту должность было лишь формальностью — решал королевский совет. Маска провинциальной идеалистки, носимая Падме все три года сенаторства, оказалась только маской. Под которой скрывалась весьма умная и жесткая дама-политик. Играла Амидала, как это ни смешно, на стороне Сидиуса. Да, она не знала, что именно он стоял за оккупацией, но чувствовала его талант. Возможно, принимая за более выраженную эмпатию, возможно — подозревая что-то более серьезное, но эту тайну Наберрие унесла с собой в могилу, как и то, какие выгоды она хотела извлечь из союза с Анакином. В ее влюбленность Пиетт не верил — девушка слишком хорошо умела владеть собой, а все ее вспышки могли быть или игрой, или просто признаком переутомления — не так уж просто успевать выполнять все свои обязательства так, чтобы никто не догадался, когда ему врут с честными глазами. А ведь Амидале неоднократно приходилось общаться и с Кеноби, и с Винду, да и нескольких других магистров она знала лично. В проницательности Оби-Вана можно было сомневаться, но все прочие? Как Орден мог быть так слеп? Неужели можно было проглядеть связь Скайвокера с Наберрие? Или кто-то решил закрыть на нее глаза, полагая, что наличие семьи заставит Анакина действовать не так импульсивно. Не так часто побеждать. Но неужели простая зависть к чужим успехам была причиной? Сам Скайвокер-старший о тандеме Амидала-Палпатин мог и не знать. Ему своих забот хватало. Магистры-джедаи недрогнувшей рукой направляли его на самые сложные и заведомо проигрышные задания. Но он возвращался. Снова и снова возвращался, делая вид, что сделать невозможное возможным в очередной раз было совсем нетрудно. Вероятно, он даже был рад тому, что не нужно отчитываться о любом своем решении и выслушивать бессмысленную лекцию о допустимости тех или иных действий. Какая мораль может быть на войне? Светлая сторона? Даже не смешно. С поля битвы никто не уходит в белом. Вопрос в том, насколько много крови пристает к джедайскому плащу раз за разом. Судя по успехам армии Республики — генералы из форсъюзеров получались плохие. Отношение к солдатам-клонам, как к расходному материалу, полная неспособность действовать группой и координировать разные рода войск в рамках одной операции — все это приводило к тому, что авторитет Ордена стремительно падал. Да, они побеждали, но какой ценой? Кем хранители порядка становились, пройдя сквозь огонь и смерть? Ведь даже Винду, формальный глава совета магистров, счел возможным повести на смерть несколько сотен рыцарей ради спасения трех пленников на Геонозисе. Если бы не Йода, явившийся с армией клонов им на помощь, Сидиусу даже не пришлось бы марать руки и браться за меч. Гордость или уже гордыня затмили разум тех, кто должны были быть лучшими из лучших. Затмили и обрекли на падение. Похоже, что последним истинным джедаем был покойный граф Дуку — он умел отступать и принимать правильные решения. Не превращая трагедию в фарс. После мнимого покушения, едва не ставшего вполне реальными похоронами, Сидиус вернул своего будущего аппрентиса на Корускант. И приблизил к себе настолько, что странность этой ситуации дошла даже до Совета Ордена. Анакин сыграл возмущение, хотя ему даже не пришлось особенно играть — обижаться на господ магистров он имел все основания и стал уже вполне официально работать на обе стороны. В результате три человека знали секрет. Но два из них не считали возможным им делиться. Если бы Амидала открыла мужу свою роль в этом раскладе — удалось бы Анакину сохранить душевное равновесие в ночь храмовой резни? Если бы Скайвокер сказал Падме, что и за что он продал — полетела бы Наберрие на Мустафар? Сидиус просчитался в одном — в человеческих отношениях. Попытка оградить ближнего обернулась катастрофой. Скорее всего, Амидала знала, что сама находится в опасности — не только из кошмара Анакина, но и из своих собственных предчувствий. Но решила, что ей грозит нечто меньшее, чем… С одной стороны, она оказалась права — ей грозила лишь смерть. С другой — была ли эта ноша легче, чем та, что досталась Анакину, окончательно превратившемуся на тот момент в Дарта Вейдера? Будь на лавовой планете только учитель и ученик — все решилось бы иначе. Скайвокер смог бы убедить Кеноби. Или хотя бы объяснить причину. Этого бы хватило. Но вмешательство Падме выбило всего один камешек из изящной конструкции вселенского заговора, и он рухнул, как карточный домик. И в итоге два ситха никогда не стали тем, кем должны были стать. Вейдер прощать не умел. И не считал нужным. Как не считал нужным предотвращать медленное сползание Сидиуса за край. В холодный омут безумия. Да, по старшему ситху слишком сильно ударила попытка вытащить аппрентиса буквально с того света, но Император вернул свою боль обратно, всего парой слов превратив человека в чудовище. А требовать после этого от чудовища игры по человеческим правилам, принятым в приличном, пусть и ситхском обществе, было как минимум неразумно. Обман вскрылся в первый же визит Вейдера на Набу. Да, он уже тогда мог возвращать призраков с той стороны Силы. И хотел вернуть Амидалу. Но… она отказалась. Отомстив ему за эту попытку правдой. Открыв свою роль и содержание последних часов жизни. Королева тоже не хотела прощать. Как Темный лорд смог жить дальше с таким грузом — Пиетт не знал. Как не знал, почему Вейдер не стал искать своих детей — а ведь найти было не так уж сложно. Но чужая душа — всегда потемки. А уж такая душа — тем более. Адмирал прикрыл веки, воскрешая перед глазами впечатавшуюся в память картинку. После чего взял чистый листок и парой штрихов изобразил на нем то, что увидел в Долине трав. Рисовать он не умел никогда, и, как говорил его преподаватель по тактике, его умений хватало лишь на то, чтобы провести ровную линию из точки аурек в точку бэш. Но сейчас его рукой будто что-то водило. И рисунок получился на удивление похож на правду. Тонкий женский силуэт в алом платье и нечто, сотканное из тьмы — стоящее напротив него. Черный, белый, красный. Три цвета, оставшиеся в жизни Дарта Вейдера, Темного лорда ситхов. Сейчас, стоя на опустевшем балконе, Пиетт вертел этот листок в руках, вспоминая о том, что увидел, прикоснувшись к шершавому могильному камню. Тогда, много лет назад, на Набу пришла Тьма. Но не в облике человека, а в облике чудовища. Нечто, с бледным и бескровным лицом в обрамлении струящихся обрывков теней, снабженное механическими конечностями, не имеющими ничего общего с любой из гуманоидных рас Галактики. Но душа тогда была еще человеческой. Увы, как понял адмирал, все, что осталось от Анакина после Мустафара, было в тот день похоронено на Набу. А своему повелителю и учителю Вейдер принес лишь костяной амулет. Изощренное издевательство, замаскированное под выражение полной покорности. Задумавшись, Пиетт пропустил момент, когда у него образовалась компания. На сей раз ситх обошелся без спецэффектов, появившись практически бесшумно. — Что там у вас еще, — листок выскользнул из пальцев Сорела и опустился в подставленную ладонь в черной перчатке. Бокал, задетый локтем, слетел с перил и рухнул вниз, разбрызгивая выдохшееся шампанское. Адмирал считал секунды до удара. А Темный лорд разворачивал слабо похрустывающий пластик. «Один, два, три…» Лицо Вейдера застыло. Казалось, он не только перестал дышать, но и вообще обратился в статую. Не дрожали даже ресницы, лишь покачивались под слабым ветерком выбившиеся из тугого хвоста пряди. Судя по всему, разговор с повелителем прошел на повышенных тонах. Если это определение было применимо в данной ситуации. «Четыре». Где-то далеко внизу звонко лопнуло стекло, разлетевшись мелкими брызгами по камню террасы. А ситх очнулся и очень нехорошо посмотрел на своего адмирала. — Решили меня совсем добить? — устало спросил главком, сворачивая из рисунка причудливый фантик и поджигая его яркой фиолетовой молнией. Листок несколько секунд корчился в этом потустороннем огне, а вместе с ним сгорали воспоминания и надежда Сорела на то, что затея удалась. Пепел с кончиков пальцев Анакин смахнул совершенно равнодушно. — Простите, милорд, — Пиетт отвел глаза, не зная, куда деваться. Похоже, все усилия пропали втуне. И ситуация двадцатилетней давности повторится один в один. Без изменений. Поскольку один человек однажды решил, что все человеческое ему отныне чуждо. — Значит, досье было два, — констатировал факт Темный лорд. Адмирал кивнул. Ему было искренне жаль, что все сложилось именно так. Но сил бояться больше не осталось. А умирать третий раз было уже, по большому счету, не страшно. Ждать неизбежного — куда страшнее. — Копию мне, — приказал ситх. — Да, милорд. Но… Вейдер, уже собравшийся уходить, обернулся к Пиетту и склонился над ним, с неожиданной яростью прошипев: — У вас что, после всего этого, еще остались вопросы? — Да, — Сорел смотрел на кружение золотых искр в зрачках Темного лорда. Воронка полубезумного взгляда затягивала в себя, но бесконечное движение маленьких звезд было по-своему красиво. Не в нем ли заключался смысл Силы? Адмирал понимал, что сейчас не имеют смысла никакие щиты и попытки спрятать свои истинные мысли. Против такого противника шансов не было не только у него, но и у всех ныне живущих одаренных. Возможно, Сидиуса Анакин мог бы читать так же легко. Но захотел ли, представься ему такая возможность? Пиетт в этом очень сильно сомневался. Наконец, Вейдер отвел глаза, посмотрев куда-то вдаль. Возможно, в свое прошлое. Или вероятное будущее, ради которого его бывший повелитель и бывший адмирал рискнули слишком многим. — Что ж… ваши вопросы я знаю, — ситх немного помолчал. После чего с убийственной прямотой закончил фразу: — Вы хотите увидеть мое истинное лицо и узнать то, что не рассказал Сидиус. А именно — что случилось на Корусканте. В Храме. Едва заметный кивок адмирала послужил подтверждением. Темный лорд отступил на шаг, оглядев опустевший балкон. Казалось, попрятались даже дройды, отчаявшиеся найти припозднившихся гостей. Похоже, грядущей демонстрации ничего не мешало. — Адмирал, вы любопытны, как детеныш ботана, — сухо произнес главком, — возможно, вы считаете, что вас оправдывает тот факт, что вы действовали, выполняя приказ. Тот, который не выполнить было нельзя. Пиетт с трудом сглотнул, представив себе все многообразие фантазии Сидиуса. Знакомиться с ним ближе именно с этой стороны не хотелось. Темный лорд в вопросе казней был более консервативен. И по-своему милосерден. — Но, — тут ситх позволил себе тень очень странной улыбки, — его капюшонистое величество ценит вас именно за творческий подход к выполнению заданий. Впрочем, я это качество тоже ценю. — Спасибо, милорд, — севшим голосом поблагодарил Сорел, не зная, что еще можно сказать в ответ на такое странное признание. Сам он всегда считал, что приказ надо выполнять, ориентируясь не только на букву, но и на дух. Но не приказа, а «заказчика». — Ну, так смотрите же, адмирал, — тени за спиной Вейдера сгустились и углубились, подчеркнув непроницаемо черный цвет доспеха и бледное, бескровное лицо его носителя. «Не глазами». Пиетт послушался этого почти неощутимого совета и посмотрел сквозь Силу. Судорожно ахнув от увиденного. Нынешний облик Темного лорда был почти точной копией того, который явился ему на Набу. Но только на сей раз вместо лица была маска, такая же белая, но неподвижная и лишенная привычных черт. В прорезях этого костяного щита горели глаза — ярко-желтые, как расплавленный металл. А вокруг клубилась тьма, густая и вязкая, как подсыхающая кровь. И лишь редкие блики, тонущие в ней, выдавали скрытую этим своеобразным плащом механическую конструкцию. То, что стояло сейчас перед адмиралом, не сохранило в себе ничего человеческого. И больше не нуждалось в лицах. — Ну как? — насмешливо поинтересовался тягучий голос. От сочетания низких и высоких нот в одной фразе у Пиетта заныли зубы и продрал мороз по коже. Казалось, не только облик, но и звук были предназначены исключительно для запугивания и причинения боли. И, что самое скверное, нынешнему их обладателю это однозначно доставляло удовольствие. — Не нравится? — яркая до рези в глазах желтизна взгляда сменилась льдистой серостью морозного утра. А голос стал снова знакомым хрипловатым баритоном, хоть и сохранил в самой глубине опасную переменчивость тона. — Впечатляет, — выдохнул Сорел. — Благодарю, — сарказма, которым было наполнено это простое слово, хватило бы на десять опасных бесед. — Но все же вернемся к нашим вопросам. Повинуясь жесту когтистой механической конечности, в воздухе перед лицом адмирала повис костяной амулет. Тот самый, который был много лет назад извлечен из могилы Амидалы. Повис и закачался на тонкой цепочке, зажатый в пальцах из вороненого металла. — Готовы ли вы заплатить за ваше любопытство? — поинтересовалось то, что было Темным лордом. Вместо ответа Сорел вытянул руку и подставил ладонь под костяную безделушку. — Хорошшшо… — выдохнула Тьма, а украшение коснулось кожи. От удара Силы, последовавшего за этим, у адмирала перехватило дыхание. А нечто заговорило, одновременно наматывая звенья тонкой цепочки вокруг пальцев Пиетта. И с каждым витком прошлое становилось все ближе. И все ощутимее. — Джедаи, хранители мира и справедливости. Рыцари, не гнушавшиеся нападать на одного врага парой, тройкой и армией. Поборники стерильного света, сдирающие с лица Силы все, что могло дать хоть крошечную тень. В ту ночь я предоставил им возможность осуществить их мечту. Я дал им врага. А они предоставили армию. Один одаренный против нескольких тысяч, ожидающих в Храме. Рыцарей, падаванов, хранителей и охраняемых. Стариков, воинов и младенцев. Но они не знали, зачем я пришел. Они даже не знали, кто придет. Ведь их магистры соизволили их покинуть, отправившись свергать законную власть. Тьма на секунду замолчала, дав Пиетту услышать тяжелую поступь клонов, поднимающихся по ступеням Храма. — Те, кто горел ярче всех, слишком быстро обратились в горький пепел. И великая идея защиты внезапно стала предательством. Кеноби на Мустафаре говорил мне, что он присягал Республике. Интересное понимание присяги, как мне кажется, — в серых глазах снова проскочила золотистая искра. Словно сухой смешок незваного гостя посреди заброшенного зала с привидениями. — Прийти свергать законно избранного канцлера только за то, что он ситх. Как говорил Сидиус — религиозные предпочтения еще не повод… впрочем, для тех, кто именно из-за этих предпочтений в свое время остался за бортом истории — повод. И вдвойне обидный. Но разве опекун должен держать опекаемое дитя в кольце своих рук вечно? Ведь разумным существам свойственно расти, а нежное объятие, если забыть о переменах, имеет свойство превращаться в удушающий захват. Равно как и великое благо — в великое несчастье. Игры взрослых младенцев по колено в крови под добрым взглядом давно ослепшего и оглохшего воспитателя. Вот на что это было похоже. — А еще были вонги, — Пиетт сжал кулак, чувствуя, как острые грани амулета впиваются в кожу. — Совершенно, верно адмирал, — металлические пальцы сжались поверх живых. И мир вспыхнул. Ночь зажглась синими сполохами мечей и жалящими трассерами бластерных залпов. — Меня попрекали тем, что я убивал детей. Двенадцать лет — возраст, когда одаренный становится падаваном. И с этого момента он обязан всегда и везде следовать за своим учителем. А следовать почти всегда приходилось на войну. Не важно, выступала ли она под маской «мирных переговоров» или скромно называлась «локальным конфликтом» — смерть стояла за плечом любого, носящего меч. Как ни странно, у мандалорцев ребенок превращается в воина тоже в двенадцать лет. Забавные параллели можно провести между Орденом миротворцев и кланом самых опасных солдат Галактики. Очень интересные. Повисла пауза, вместившая в себя два этажа и бесконечное число коридоров. И запах. Запах опаленного пластика и обожженной гудящим клинком плоти. — Я стал падаваном в девять. В этом же возрасте Боба Фетт начал карьеру наемника. И я, и он могли благодарить за это «счастье» одних и тех же людей. Рыцарей без страха и упрека. Только вот в моем случае счастье достаточно долго притворялось именно счастьем. Тем страшнее было знакомство с сокрытой за ним реальностью. Нет эмоций, нет привязанностей вне крошечного, выхолощенного до предела мирка. Да и внутри него все не так уж радужно. А я позволил себе думать, что, являясь Избранным, имею право на большее. Увы, цена наивности оказалась слишком высокой. Холодные пальцы разжались, скрипнув сочленением механических суставов. И вслед за этим погасли все краски и звуки той ночи. А в наступившей тишине прозвучал голос. Слишком человеческий голос. — Но я не жалею. Ни о чем не жалею. Ноги Пиетта подкосились, и он рухнул на колени. Ощущая, как реальный мир медленно проступает сквозь пелену иллюзии — шепотом ветра в декоративных растениях, обрывками далеких разговоров, холодом позднего вечера и стуком собственного сердца. Тьма, стоящая в шаге от него, так же медленно обретала привычный человеческий облик. Заворачиваясь в него, словно в ветхий саван. — Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство. А как со всеми этими демонами жить дальше — решайте сами, — Вейдер развернулся и неспешно направился прочь, взметая пыль краешком тяжелого плаща. — Ах да, адмирал, — вполголоса отметил главком. — Я надеюсь, что вы не забыли о том, что завтра — первый день учений. Пиетт с трудом сел и прислонился затылком к холодному камню резных перил. — Нет, милорд. Не забыл. «В таком случае — спокойной ночи, Сорел». — Какая же вы все-таки язва, милорд, — неслышно прошептал адмирал, поднимаясь на ноги и разглядывая след на ладони, оставшийся от впившейся в кожу цепочки. И зная, что на самом деле амулет до сих пор лежит во внутреннем кармане мундира. Сколько он простоял так — Сорел не смог потом вспомнить, но из мира страшных грез его выдернул звук шагов. Одо Юлл, командующий силами обороны Корусканта, спешил доложить, что все войска возвращены на позиции и никаких чрезвычайных ситуаций не зафиксировано. Пиетт равнодушно выслушал отчет порозовевшего от волнения и усердия вице-адмирала. — Одо, — глухо спросил он, — у вас еще есть ваш замечательный коньяк? Командующий, смутившийся от такого неожиданного вопроса, отвел глаза в сторону и покраснел еще сильнее, ожидая закономерного в такой ситуации выговора. — Да, сэр. Сорел мрачно хмыкнул, представив, что подумают о нем подчиненные. Но ему было уже абсолютно все равно. — Давайте.