Дорогой Санта

6. Чжунэ внезапно замечает три вещи: иногда Ханбин сутулится; его смуглая кожа побледнела сама собой из-за того, что он почти никогда не выходит на солнце; когда все плохо, Ханбин, похоже, предпочитает не существовать. Он стоит рядом с больничной койкой вопросительным знаком, безвольно опустив руки. Кепка повернута козырьком назад, и Ханбин даже не думает о том, чтобы снять ее в помещении. У него на лице настолько отсутствующее выражение, что, кажется, он не заметит, даже если за окнами больницы появится Годзилла. Чжунэ стоит в двух метрах от них и краем уха слышит, как Чжинхван максимально вежливо разговаривает по телефону. Не забывает о манерах даже тогда, когда готов разорваться от паники. Не жалеет денег на международные разговоры. Тщательно выбирает слова и подробно отвечает на расспросы. Чжунэ понимает, что сам так не смог бы. Даже не догадался бы позвонить родителям Чживона, чтобы предупредить их. Вряд ли они, конечно, смогут приехать, плюс ко всему, ничего страшного не произошло. Самое жуткое в этой ситуации – состояние Ханбина, который, кажется, может в любую секунду свалиться замертво от пережитого стресса. - …да, всего лишь небольшая авария. Нет, он не виноват, вы же сами понима… Да, все в порядке, врачи говорят, смогут выписать его уже через неделю. Не похоже, что Чжинхван сам верит в то, что говорит. Его лицо тоже бледное, губы плотно сжимаются во время слишком долгих пауз, но глаза удивительно сухие и даже не покрасневшие. Значит ли это, что все действительно не так плохо? У Чживона забинтована голова, руки покрыты мелкими синяками и порезами, но выглядит он не так плохо, как могло было быть. Никаких серьезных внутренних повреждений, даже операции не потребовалось. Все могло быть намного хуже, вот только ноги все равно не двигаются. Чжинхван несколько раз прощается, заканчивает разговор по телефону и мужественно проходит мимо Чжунэ. Он ставит стул Ханбину прямо под колени, заставляя его сесть, и поправляет больничное одеяло, ненароком прикоснувшись к руке Чживона, видимо, чтобы заставить себя проверить, что она все еще теплая, что друг дышит и видит свои бредовые сны, вызванные обезболивающим, или спит без сновидений, чтобы наверстать отсутствие отпуска. Они все растеряны, потому что Чживон даже не болел никогда, не говоря о том, чтобы травмироваться. Максимум, что с ним случалось – это переутомление, но в такие моменты он просто ложился спать. - Не стой там, - не глядя на Чжунэ, произносит Чжинхван. – Он же не умер, в конце концов. Ханбин вздрагивает от слова «умер», но это единственное, что он себе позволяет. Чжунэ подходит ближе, не имея никакого понятия, что нужно чувствовать в таких случаях и как помогать другим прийти в себя. Он не может беспокоиться за Чживона так же сильно, как за Ханбина, которому, похоже, вот-вот понадобится помощь экзорциста. Все внутренние демоны, подпитанные внезапными страхами, с минуты на минуту вырвутся наружу. Чжунэ берется за спинку стула, но не может заставить себя приподнять его, только тащит за собой, и металлические ножки без резинок жутко скрипят по кафельному полу. Никого этот звук не волнует. Он садится и чувствует, что больше встать уже не сможет. Как будто ноги были облеплены свинцовыми пластинами с того момента, как голос в трубке сообщил об аварии, и ходить, оказывается, теперь жутко тяжело. - Я пойду работать, - говорит Чжинхван, еще раз поправив одеяло и осторожно погладив Чживона по плечу. – Зайду утром. Напишите, если проснется. Вряд ли Ханбин слышит его слова, он до сих пор где-то глубоко в себе, и Чжунэ заставляет себя кивнуть, когда чувствует взгляд старшего. Чжинхван скомкано прощается и проходит мимо, потрепав его по волосам, и рука слишком тяжелая, чтобы поднять ее и схватить его за запястье, чтобы не отпустить никуда. Чжунэ чувствует, как от горячих ладоней приятно греется кожа под тонкой тканью джинсов, и это единственное не свинцовое ощущение. Сейчас всего лишь четыре часа дня, мир за стенами больницы еще и не думает замирать, но время как будто бы остановилось. Чжунэ знает, о чем думает Ханбин с таким непроницаемым лицом. Его переполняют сожаления. О сделанном. Но, по большей части, о не сделанном. Они могли просто так потерять друга, уехавшего за кофе, и вместе с ним потерять множество возможностей и бесконечное количество теплых и радостных моментов. Они могли потерять свое вдохновение. И у Чжунэ нет сил на то, чтобы убедить себя в том, что не потеряли и, что самое главное, уже не позволят себе потерять. - Эй, - зовет он Ханбина. – Проснись. Ханбин поднимает отсутствующий взгляд, но потом снова смотрит на Чживона. Выглядит так, будто он уже сто раз мысленно попрощался со своим самым близким человеком и собирается сделать это в сто первый. Свинца на руках и ногах становится больше. Чжунэ пересиливает себя и обхватывает руку Чживона обеими ладонями. - Смотри, - говорит он. – Это просто. Рука у Чживона тоже тяжелая, но вместе с этим прикосновением Чжунэ начинает чувствовать, как от него отваливаются пластины свинцовых сожалений. Ханбин смотрит за его действиями с таким же отсутствующим видом. У него внутри происходят какие-то глобальные перестановки. Так, наверное, чувствуют себя планеты, когда теряют своих спутников. Если планеты вообще что-то чувствуют. Ханбин опускает взгляд на свои руки, словно заставляет себя их поднять, и осторожно проводит пальцами по предплечью Чживона. Тот все еще спит, но, если это не игра воображения, начинает дышать более глубоко и размеренно. Тоже начинает чувствовать себя частью целого и перестает беспокоиться. Иногда Чжинхван забывает о своих проблемах – секунд на пятнадцать – и выражение на его лице становится настолько мягким, что Чжунэ начинает чувствовать себя на облаке из ваты. Их хен очень красивый, особенно когда смотрит на кого-то с любовью, и если бы в этот момент начинали распускаться цветы и над его головой появлялась дебильная радуга, Чжунэ бы даже не фыркнул. Вид Чжинхвана временами бывает гипнотическим. Это опасные моменты, когда все тайное по какой-то причине выливается наружу, и Чжунэ становится типичным парнем, который хочет кого-то до рези в глазах. Он считает это неправильным, отгоняет, больно кусает себя за язык, но продолжает погружаться в это чувство. Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть прикасаться к кому-то. Но временами это кажется таким неправильным, потому что все может стать еще хуже, чем никак. - Мои руки не прозрачные? – неожиданно громко спрашивает Чживон, прервавшись на полуслове. Чжинхван смотрит на него с удивлением, а Чжунэ вздрагивает от неожиданности, потому что до этого момента в его голове была полная тишина. Спящий на диване Ханбин поворачивается к ним спиной, всем своим видом выражая свое отношение к шуму. Он использует блокнот вместо подушки и, кажется, это доставляет ему меньше дискомфорта, чем звучащие в палате голоса. Никто и ничто не может заставить Ханбина пойти спать домой. Он уходит по утрам, чтобы принять душ и переодеться, и возвращается где-то через час, чтобы снова долго и неподвижно сидеть на стуле, направив всю свою концентрацию глубоко в себя. Чжунэ знает, что за последние четыре дня Ханбин написал пять новых и совершенно разных текстов, и на этом точно не остановится, но в студию без Чживона не пойдет. - Я не призрак? – отчего-то широко улыбается Чживон. – Мне кажется, здесь не все меня замечают. - Ты не призрак, ты неудачник, - лениво огрызается Чжунэ. Он чувствует себя немного неловко из-за того, что все прослушал, потому что сам задал какой-то вопрос, на который Чживон стал так развернуто и активно отвечать. Чжинхван бросает на младшего быстрый взгляд, но потом снова обращает все свое внимание на их пострадавшего друга, который чувствует себя как нельзя лучше. Конечно, он же единственный, кто отдыхает и высыпается. Все хорошо. У Чживона все хорошо, потому что он по счастливой случайности пострадал не так сильно, как мог бы. У Ханбина все хорошо, потому что он где-то нашел колодец вдохновения. У Чжинхвана все хорошо, потому что его друзья вместе, не ругаются, не игнорируют друг друга и не создают неловких ситуаций. Чжунэ не знает, что заставляет его проводить здесь каждую свободную минуту, несмотря на то, что послезавтра Чживона уже должны выписать. Ультиматум от Ханбина, что больше машины у них не будет, немного огорчил его, но, судя по хитрому взгляду, он что-то явно задумал. Чжунэ позволяет себе снова посмотреть на Чжинхвана и ловит его задумчивый взгляд. Они не разговаривают, потому что что-то все время мешает, и слова почему-то долетают до кого-нибудь другого. Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть остаться с кем-то наедине и позволить себе все. - Неудачник, - неожиданно мягко соглашается Чживон. – В отличие от тебя. Эта фраза кажется Чжунэ лукавой, потому что он знает, что является самой яркой иллюстрацией к слову лузер. Со скрипом закончил школу, потому что хотел стать звездой. Не стал звездой, потому что не хватило упорства или таланта. Работает там, куда устроил его отец, предпочитающий делать вид, что в их семье нет сына. Любит человека, который готов отдать все свое счастье за душевное спокойствие семьи. Чжунэ едва не закрывает лицо руками от осознания, какой он все-таки лох. - Я хотел взять тебя с собой, но ты так мило спал. Интонация Чживона становится до звонкого веселой и слова потрескивают в воздухе, как будто находятся под высоким напряжением. - Все хорошо, - отстраненно говорит Чжунэ, только он не уверен, что эти слова звучат вслух так же уверенно, как в мыслях. Чживон как будто не слышит его. Как будто они меняются местами, и призраком теперь становится Чжунэ. - Мне сказали, что пассажир бы не выжил. 7. Слова не идут. Чжунэ сидит по-турецки перед своим низким столиком, пьет уже остывший какао и смотрит на чистый лист, который окрашен в оранжевый, как и все в комнате, потому что закат за незашторенным окном в самом разгаре. Эта песня о них, о тех, какими они были и какими уже никогда не будут. Чжунэ знает, что должен описать тот период своей жизни, который преследует его в каждой мелочи и рассказать о чем-то, что все изменило. Всем и так все ясно. Никто ничего нового не найдет. Нужно что-то особенное, и Чжунэ никак не может это найти. В том тексте, который его друзья написали втроем, есть что-то, чего нет у него. Они все хотят записать эту песню и слушать ее всю жизнь. У Чжинхвана очень хороший голос, а Чживон и Ханбин сами могли бы добиться успеха со своими треками, если бы захотели, и все они считают Чжунэ осью, вокруг которой должна вертеться песня. И, возможно, от Чжунэ не требуется ничего, кроме присутствия в их жизни, но чистый лист не дает покоя. Чжунэ берет другой из блока с бумагой, опирается спиной на кровать и придвигает стол ближе, чтобы было удобно. У него не очень хорошо получается выражать свои мысли, высокомерие порой очень сильно мешает искренности, но сейчас вокруг нет никого, от кого стоило бы закрываться. Хотя для того, чтобы комната на закате казалась по-настоящему красивой, очень сильно не хватает лица Чжинхвана напротив. Чжунэ берет ручку и собирается написать еще одно письмо. Не Санте, конечно, хватит с него работы на Рождество. И не друзьям. Кому-то, кто построил его жизнь таким образом. Он уже заносит руку над листом, почти выводит первое слово, как неожиданно видит себя в тот момент, когда Чжинхван открывает ему дверь, сонный, растрепанный и донельзя удивленный поздним гостям. В голове мгновенно не остается ни слова, и линия на бумаге получается бессмысленной, неровной и жалкой. Чжунэ пытается выдавить из себя приветствие или какое-то подобие объяснения, и поэтому неуверенно стоит на пороге до тех пор, пока друг не отодвигается в сторону. В следующей линии уже появляется смысл. Чжунэ не задумывается над тем, что пишет, потому что не видит ничего, кроме Чжинхвана, который разливает по чашкам остывшую воду, потому что забыл включить чайник, и чайные пакетики окрашивают ее очень бледным цветом. Когда первая строчка заканчивается, Чжунэ резко дергает рукой и задевает стаканчик с какао, но даже не замечает, как тот оказывается на самом краю. Чжинхван говорит, завтра будет трудный день, и у него нет сил веселиться. Его фразы странные, но, кажется, он путается в словах не из-за того, что устал. На нем свободные пижамные штаны и обтягивающая майка. Его тело маленькое, но безумно красивое, потому что над ним долго и кропотливо работали. Чжунэ делает глоток из чашки, даже не замечая, что у воды больше привкуса накипи, чем чая. И только потом осознает, что они оба стоят друг напротив друга, даже не думая сесть. Чжунэ не знает, откуда берутся рифмы, он чувствует себя школьником, который обводит предложения в прописях, потому что не верит, что умеет писать даже примитивные тексты. До того как в нем открыли голос, его талантом были танцы и любовь к музыке. Но никак не возможность ее создавать. И он способен прекратить этот поток слов, вот только Чжинхван неожиданно поднимает голову и хочет что-то сказать, но Чжунэ роняет кружку и почти одновременно с этим делает шаг к нему. Крупный керамический осколок оказывается под его ногой за секунду до того, как он опускает ее на мокрый линолеум, сдается под давлением массы и разламывается еще на две неровные части с неясным хрустом. Чжунэ ставит вторую ногу на осколки и не слышит, как вибрирует оставленный на самом краю комода телефон, который спустя несколько секунд падает на мягкий ковролин и затихает через какое-то время. Чжунэ знает, что через несколько минут уже должен выйти из дома, потому что скоро Ханбин привезет Чживона из больницы, и они хотели это отметить, но Чжинхван поднимает голову и послушно подается вперед, когда Чжунэ хватает его за плечи и наклоняется, чтобы поцеловать. Выходит скомкано и очень, очень напористо, так, что у Чжинхвана не возникает даже мысли отстраниться. Из мелких порезов на ногах начинает сочиться кровь. Чжунэ не думает о последствиях. Он делает то, о чем, кажется, мечтал всю свою жизнь, и больше ничего не нужно. Телефон три раза коротко вибрирует, предупреждая о новом сообщении, а потом еще раз и еще. Чжунэ облизывает пересохшие губы. Он чувствует себя человеком, который уже несколько часов без перерыва играет в любимую компьютерную игру. Тело устает от напряжения, но оторваться уже невозможно, потому что поцелуи с Чжинхваном можно вписывать в список того, что нужно попробовать в жизни. Чжунэ еще никогда не встречал людей, которые целуют так. Наверное, для этого нужно целовать каждого прохожего, но зачем. Чжинхван толкает его назад, дальше из кухни по коридору, сам идет по кровавым следам, но даже не замечает этого. Дверь в ванную за спиной Чжунэ открывается с тихим скрипом, и строчки становятся совсем неровными. Чжунэ снова дергает рукой, и стаканчик с какао падает, остатки растекаются по ковролину коричневой кляксой. Чжунэ переворачивает лист, чтобы не мельчить, а Чжинхван сдергивает с него футболку, после чего тянется к пуговице на джинсах одной рукой, а другой включает душ. Горячие капли попадают Чжунэ на голову и плечи, боль усиливается, Чжинхван немного путается в майке, потому что и хочет снять ее, и не хочет отстраняться от Чжунэ ради этого. Чжунэ прикрывает глаза на несколько секунд, потому что не хочет упускать картинку, которая становится ярче, и немного ненавидит себя за то, что вот так легко позволяет воспоминаниям нахлынуть на себя и вывести из равновесия. Текст обрывается, потому что сказать больше нечего, но Чжинхван все-таки отстраняется на какое-то время, когда заталкивает Чжунэ под душ, и, когда на его лице появляется очаровательно растерянное выражение, становится совсем невозможно поверить, что у этого человека намного больше опыта и в жизни, и в отношениях, и в сексе. Чжунэ сам делает шаг вперед, потому что у него нет никаких сомнений, он вжимает Чжинхвана в стенку душевой кабины, и тот шепчет ему в рот что-то бессвязное, что-то, что вряд ли когда-нибудь скажет без шума воды, и Чжунэ кажется, что его абсолютный слух совершенно точно различит эти слова, сейчас, совсем скоро, если только Чжинхван повторит их еще раз, и звонок в дверь заставляет Чжунэ подскочить от неожиданности и больно удариться коленями об стол. Он слышит, как вибрирует телефон, и ответить сейчас кажется более важным, чем открыть дверь, потому что прийти может кто угодно. Звонок в дверь повторяется, когда Чжунэ видит номер на экране и пытается поспешно прийти в себя, отогнав последние остатки воспоминаний. Его колотит, но отвечать он старается как можно более бодро. - Ты не дома? Голос Чжинхвана мягкий, почти нежный, и сердце неприятно сжимается. Фантомная боль в ногах возвращается. - Дома, - моментально отзывается Чжунэ и удивляется, услышав в трубке нервный смех. - Я, похоже, ошибся дверью, - говорит Чжинхван. – Проходил мимо твоего дома, думал, мы поедем вместе, и решил зайти. Какой у тебя номер квартиры? Вместо ответа Чжунэ быстрым шагом выходит в прихожую и распахивает дверь. Чжинхван стоит напротив него, и на его лице такая яркая улыбка, какую Чжунэ никогда раньше не видел. В его образе нет ничего растрепанного, волосы аккуратно уложены, а синяков под глазами почти не видно. Куртка слишком объемная для него, это делает Чжинхвана еще меньше и милее, чем есть, и Чжунэ никак не может оторвать от уха телефон, сбросить звонок и нормально поздороваться. Чжинхван, видимо, хочет что-то сказать, но не решается, только неуверенно стоит на пороге. Он опускает руку с телефоном, и Чжунэ зеркально повторяет этот жест, хотя никто из них так и не нажал на кнопку сброса. - Поехали? – спрашивает Чжинхван, и его голос почему-то звучит на два тона выше, чем обычно. - Поехали, - отзывается Чжунэ и не предпринимает никаких попыток, чтобы натянуть на себя куртку и выйти из дома. Вместо этого он наклоняется к Чжинхвану и целует его. Скомкано и напористо.