Дорогой Санта

8. У Чжунэ три причины не открывать глаза: солнечный свет слишком яркий, на кухне кто-то ходит, а кто-то, кто Чживон, сидит на столе и болтает ногами, отчего ножки противно поскрипывают, и приходится цепляться за сон зубами; Чжинхван прижимается к его боку спиной, открыто и доверчиво, чего никогда себе еще не позволял. Они ехали сюда молча, глядя в разные стороны, и Чжинхван сразу же ушел в комнату к спящему Ханбину, как только дверь открылась. У Чжунэ не было того жуткого ощущения катастрофы, с которым он проснулся в чужой кровати несколько недель назад, но и никакой надежды тоже не было. Он уверен, что таких моментов хватает. Если Чжинхван будет идти навстречу, позволять любить себя так – редко, недолго, но так, будто через пять минут начнется другая жизнь – этого достаточно. Ханбин что-то коротко спрашивает, Чживон так же коротко отвечает, и его голос звучит сухо, как будто между ними по-прежнему натянутые отношения. Но они хотя бы не пытаются сбежать друг от друга. Поскрипывания прекращаются, потом резко начинаются снова, и Чжунэ осознает, что нервничает от этого. Эти двое временами – как противный скрип мела об школьную доску. Выводят из себя, но создают что-то неповторимое, единственное в своем роде. Узнаваемое из сотен других звуков. Ханбин снова что-то говорит, Чжунэ различает свое имя, но не улавливает смысла фразы. Чживон хмыкает – слишком громко, вздыхает – слишком наигранно, и скрип становится размеренным, монотонным. Чжинхван хмурится во сне, возможно, эти звуки ему тоже не нравятся. Он отодвигается на другой край матраца, и вместе с движением воздуха под спиной Чжунэ чувствует разочарование. Он открывает глаза, морщась от света, недовольно откидывает край одеяла и как можно тише сползает на пол. Чжунэ никогда ни для кого не старался действовать аккуратно, поэтому чувствует себя глупо, но даже не позволяет себе выругаться, когда больно ударяется ногой об дверной косяк. Он хмурит лоб, поворачивая в ведущий на кухню коридор, и явно не испытывает никакого желания быть с друзьями приветливым. На кухне окно больше, практически от стены до стены, и света здесь тоже больше. Холодильник отбрасывает тень на угол стола, поставленные одна на другую табуретки стоят в углу, потому что ими никто не пользуется, как, впрочем, и самой кухней. Чживон монотонно болтает ногами, а Ханбин ходит из стороны в сторону и параллельно записывает что-то в блокноте, который неудобно держит на сгибе руки. Через два шага Чжунэ начинает различать, как скрипит карандаш по бумаге. Он хочет открыть рот и сказать, что думает об их ранней активности, но почему-то замирает на месте. - Ты сбиваешь меня с мысли, - говорит Ханбин. Его голос тихий, и в нем нет раздражения, но Чживон все равно складывает руки на груди, готовясь защищаться. - Представь, что это бит, - почти безразлично говорит он. Иногда их отношения становятся шероховатыми, потому что они проводят вместе почти все время. Они видят друг друга перед собой по меньшей мере пятнадцать часов в день, и Чжунэ понимает, что этого много, когда в жизни не происходит ничего другого, и отношения не двигаются вперед. Ханбин легко уходит в работу, абстрагируется и внутренне отдыхает, потому что в такие моменты ни с кем не разговаривает. Чживон так не умеет. Ему нужно контактировать. Получать отклик на свои эмоции и впитывать чужие. Временами Ханбин теряет всяческую способность отзываться на его действия, и Чживон, страдающий от недостатка внимания, с головой уходит в друзей, чем неосознанно ранит его. Иногда их отношения такие же невыносимые, как звук циркулярной пилы. Атмосфера на кухне становится напряженной. Ханбин хмурится - его нервы далеко не железные, а Чживон будто бы намеренно выводит его из себя. Это никак не вяжется с тем утренним уютом, который создает вокруг них солнечный свет. Стол скрипит так раздражающе, что Чжунэ почти готов подойти и стащить друга на пол, и он уже делает шаг вперед, как Ханбин резко отбрасывает блокнот и карандаш, и припечатывает стол к стене, с оглушительным стуком ударив руками по обе стороны от Чживона. Он смотрит ему в глаза снизу вверх, почти зло, вызывающе, с долей загнанного страха, но так решительно, что Чжунэ замирает и забывает, как дышать. Он никогда не видел своих друзей такими... Отчаянными. Ханбин произносит фразу, от которой начинает звенеть в ушах, и пропадают все остальные звуки. Чживон перестает болтать ногами, но дергает рукой, когда Ханбин тянется вверх и целует его. Поцелуй очень короткий, неумелый, даже смешной, но пальцы Чживона безвольно сжимаются. Ханбин отстраняется и хочет что-то сказать, но, наткнувшись на полностью отрешенный взгляд, пользуется моментом, чтобы поцеловать снова. Чжунэ зачем-то считает эти поцелуи, зачем-то остается на месте, хотя стоит кому-то из них захотеть сбежать, и все попадут в очень неловкую ситуацию. Но Чживон не двигается, только сжимает и разжимает пальцы, а Ханбин продолжает целовать его и бледнеть от собственной смелости. "Ты так нравишься мне, что это бесит". Похоже на то, что Чживон вспоминает сказанное одновременно с Чжунэ, потому что соскальзывает и судорожно запускает пальцы в волосы Ханбина, чтобы надавить на затылок и прижать к себе максимально близко. Чжунэ чувствует горечь. Он завороженно смотрит на то, как руки Ханбина отчаянно цепляются за Чживонову футболку, сминая и растягивая ее, как Чживон обнимает его изо всех сил, так, что становится тяжело дышать, даже наблюдая со стороны. Они задыхаются, но отвечают на чувства друг друга с такой отдачей, что эмоции вот-вот заполнят кухню до краев. Это то, что должно оставаться между ними, поэтому Чжунэ разворачивается и возвращается к Чжинхвану, который лежит на самом краю матраца с широко раскрытыми от удивления глазами. Звуки возвращаются. Становится слышно, как поднимаются и опускаются лифты и мимо входной двери проходят люди, как кто-то зовет кого-то на улице и как под окнами проезжают автомобили. Если бы хоть какой-то из этих звуков имел значение, Чжунэ бы уже задумался о том, чтобы остановиться. Но он осторожно обходит матрац и опускается на пол, скрестив ноги. Чжинхван смотрит на него вопросительно, молча ждет объяснений тому, что произошло на кухне и почему оттуда доносятся такие странные звуки, но Чжунэ только качает головой. Он не способен на объяснения. Чжинхван заспанный, у него от напряжения слезятся глаза, волосы торчат во все стороны, а одеяло уютно натянуто до подбородка, и его тело под этим одеялом, должно быть, такое теплое, что пора начинать себя ненавидеть. - Что? - спрашивает Чжинхван с недоверием. "Бесит" и "Нравишься" смешиваются в голове в какой-то мутной пропорции. Что бы Чжунэ ни чувствовал, это никогда не бесило. Заставляло чувствовать себя странно, но не бесило. Разные люди должны чувствовать по-разному. Так нужно и так правильно. - Я так люблю тебя, - честно признается Чжунэ. - Что иногда не знаю, что мне делать. Чжинхван реагирует без шока и удивления, возможно, потому что не осознает сказанное до конца, а возможно, потому что все прекрасно знает, и уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но Чжунэ мотает головой. Ему не нужны ответы. Ничего из того, что происходит внутри, это не изменит. Он просто ложится на прогретый солнцем пол и смотрит на Чжинхвана в упор, пока не засыпает. 9. У Чжунэ три причины не доверять Чживону: Чживон хитрый; Чживон на редкость очаровательный; Чживон обладает каким-то уникальным даром убеждения. Иначе как объяснить, что сейчас, в девять утра четверга, они таранят друг друга машинками в совершенно пустом парке аттракционов? У Чжунэ нет ответов на слишком большое количество вопросов, а Чживон просто наслаждается. Он не сидел за рулем уже две недели, и они оба смотрятся нелепо в этих машинках, рассчитанных на худощавых подростков, но Чживон наслаждается своим положением, и у Чжунэ нет причин не наслаждаться, глядя на него. Здесь довольно холодно, но Чжунэ почти не замечает, как мерзнут руки, сжимающие маленький руль. Он откровенно хреново водит, и это чувствуется в управлении даже такой простой машинкой. Но это не мешает фыркать и смеяться, когда Чживон пытается дрифтовать, но в итоге таранит ограду. Чжунэ, пожалуй, ни с кем не проводит время так весело, как с ним. Но, натягивая на себя куртку в семь утра и проклиная весь мир, он уже понимал, что Чживон снова собирается сбежать. И пусть лучше они катаются на машинках весь чертов бесполезный выходной день, собирая на себе всевозможные косые взгляды, чем он сорвется на море один или в непонятной компании и снова пропадет на несколько дней. - Не увлекайся, - замечает Чжунэ, когда Чживон в очередной раз въезжает в ограду. Ему не свойственно заботиться о ком-либо, но Чживон вышел из больницы всего неделю назад, и будет очень печально, если он загремит туда снова при таких обстоятельствах. Чживон только весело фыркает и бормочет что-то про людей с горячим сердцем, но обороты действительно сбавляет. От этого не становится скучнее, через пару часов у Чжунэ уже получается проехать прямо от одного конца площадки к другому, и он доволен так, будто это самое большое достижение в жизни. Когда они выходят из парка, ноги все еще дрожат от езды в неудобной позе, но это, пожалуй, не самое худшее, что Чжунэ когда-либо испытывал. У него не было времени побыть нормальным ребенком, а Чживон, похоже, задался целью постепенно это исправить. - Поехали к морю, - говорит Чживон, набрав в ладонь мокрого снега, который почти моментально тает. - Послезавтра. Чжунэ открывает рот, чтобы сказать, что работает, но вместо этого пожимает плечами, как бы соглашаясь. Работы в этом месяце очень мало, и никто не заметит, если он пропустит еще день. В конце концов, Чживон уже почти месяц просит его об этом, а у Чжунэ серьезные трудности с текстом, и, возможно, это именно то, что поможет ему. До того момента как Ханбин закончит песню осталось всего три дня. Чем меньше остается времени, тем больше у Чжунэ неспособности складывать слова в предложения, и от этой безнадежности хочется лезть на стену. Чжунэ бы сразу одолжил голову Чживона хотя бы на час, с этими его хаотичными образами и яркими экспромтами. У Чживона получается писать настолько емкими фразами, что они оседают где-то внутри, чтобы всплыть именно в тот момент, когда будут нужны. У Чживона бы наверняка нашлась масса слов, которые он захотел бы услышать от себя в будущем. Масса слов, которые не надоели бы, даже если он будет слышать их каждый день. И это явно будет не что-то банальное вроде "Ты сможешь" или "Не сдавайся". - Все хорошо? - на всякий случай спрашивает Чжунэ, когда они останавливаются у автобусной остановки, чтобы снова долго и утомительно ехать куда-то через весь город. - Лучше не бывает, - заверяет его Чживон, слишком быстро и слишком старательно, чтобы это было правдой. Как будто он так боится дать волю своим желаниям, что они съедают его изнутри. Они с Ханбином так похожи в этом, что Чжунэ хочется убить обоих. Но лучше, конечно же, просто отойти в сторонку в тот момент, когда они взорвутся. Потому что после взрыва всегда становится лучше. Чжунэ валится на кровать прямо в куртке, потому что не находит в себе сил раздеться. Уже очень поздно, и он планирует заснуть прямо так, но все же делает последний рывок, чтобы достать телефон из кармана. Он чувствует себя обязанным позвонить Ханбину, потому что тот весь день провел в студии в одиночестве. Хотя бы для того, чтобы сказать, что уставший, но счастливый Чживон все-таки ждет его дома. Ханбин отвечает не сразу, уже в тот момент, когда Чжунэ готов закрыть глаза и уснуть. Судя по звукам в трубке, он очень быстро куда-то идет, наверное, возвращается домой пешком по своим любимым темным переулкам. Он делает так только тогда, когда остается один. Потому что когда рядом Чживон, Ханбин всегда позволяет себе заработаться до полуобморочного состояния. Ни в том, ни в другом варианте нет ничего хорошего, но когда Чжунэ знает, что Ханбин сейчас один, это вызывает какую-то неясную панику. Есть люди, которым одиночество противопоказано. - Я немного занят, - говорит Ханбин вместо приветствия. Чжунэ кажется, что он слышит напряжение в его голосе, но, возможно, это все усталость. - Ты далеко от дома? - спрашивает Чжунэ. Он слышит в трубке какие-то неясные звуки, которые заставляют его сесть на кровати. - Вышел несколько минут назад, - отвечает Ханбин после паузы и какого-то шороха, как будто сначала оборачивается, чтобы что-то проверить. За его спиной громко звучат какие-то голоса. Возможно, это просто толпа пьяных людей, которая вскоре пройдет мимо, но Чжунэ все равно подскакивает и быстрым шагом идет в прихожую, чтобы обуться и выскочить из квартиры. От его дома до студии довольно далеко, но можно поторопить одного из таксистов, которые стоят на углу его дома. - Послушай, - говорит Ханбин ему в трубку неожиданно мягко и спокойно. - Все хорошо, ладно? Со мной не случится ничего из того, чего еще не случалось. Он ускоряет шаг, понимая, что если побежит, то только спровоцирует тех, кто идет за ним. Из спорта в жизни Ханбина только пешая ходьба и наматывание кругов по помещению, последний раз он убегал от обидчиков еще в средней школе. И не сказать, что у него это хорошо получалось. Чжунэ бежит вниз по лестнице, потому что боится, что если связь в лифте прервется, то насовсем. - С тобой вообще ничего не должно случиться, - отрезает он запоздало, и слышит короткий смешок. - Хотел позвать тебя сегодня к себе, - говорит Ханбин, и его голос звучит слишком, слишком расслаблено. - Но рад, что не позвал. Будь Чжунэ более собранным и менее паникующим, он бы усмотрел в этих словах что-то важное, но он слишком занят тем, что судорожно называет таксисту адрес и требует, чтобы тот ехал так быстро, как только может. - Не звони моим родителям, - успевает услышать Чжунэ, а потом телефон Ханбина ударяется об асфальт, и звонок прерывается. Чжунэ выдыхает, до боли сжимает колено свободной рукой и понимает, что впервые за очень долгое время готов заплакать.