***
— Скорее-скорее-скорее! — Ана хлопает в ладоши, привлекая внимание мальчишек, и они бросают свои машинки, подбегая к мамочке. — Быстро за стол, мои сладкие. — Мама, я хочу ицо! — малыш Кенни недовольно топает ножкой, дуясь, и Ана нежно улыбается ему, опускаясь перед ним на колени. Зачесывает его волосы назад, чтобы не лезли на глаза, и поправляет очки мальчишки, чтобы не сползали. Его первые взрослые очки без резинки… Оказывается, мы с женой — отстойный генофонд. У обоих мальчишек астма, благодаря мне, у младшего заметное косоглазие, как было в детстве и у Аны, и Кенни так часто болеет, как и я в детстве… Но они у нас всё равно самые лучшие. С астмой можно жить. Глазки Кенни мы уже лечим. Наши самые красивые. — Кенни, солнышко, сначала — обед. Я обещаю тебе, малыш, что сегодня ты сможешь съесть столько шоколада, сколько пожелаешь! — Правда?! — После обеда — правда! Вы помыли ручки? — Да, мамочка! Смотри! — Ана усаживает Кенни на детский стульчик рядом с Кристианом, уже достаточно взрослым для того, чтобы сидеть на обычном стуле, даже без подушки, и рассматривает ладошки обоих мальчишек. — Молодцы. Куда теперь пропал наш папочка… Что же. Вот и настал мой час… Глубоко вдохнув, надеваю на руку корзинку с пасхальным набором: чёртова куча шоколадных яиц и вообще разнообразных сладостей для мальчиков, бутылка вина для нас с Аной, каждому по зайцу, включая и мою малышку… Поправляю свои украшения, осторожно беру в руки блюда с картофелем и с мясом, салаты давно на столе, и вхожу в нашу кухню-столовую, заставляя всех засмеяться над моим образом. — Папа, что это у тебя?! — Папа, дай! Я хочу ицо! — Кристиан… Так, не трогать папу! — дети замирают на месте от приказа Аны, и она помогает мне с подносом. — Сладости только после обеда. К вам это тоже относится, мистер Пасхальный Кролик, — супруга нежно целует меня в губы, погладив по щеке, и опускается на своё место за нашим праздничным столом. — Ты такой милый, дорогой. — Я рад, что вам нравится мой праздничный образ, семейство, — дергаю одно из ушей на ободке и поправляю бант на своей шее. Я чёртов Пасхальный Кролик! Весна в Сиэтле как никогда холодная, но мы обещали мальчикам, что сходим с ними в парк, где они будут кататься на велосипедах, если будет сухо. К тому же, мне нужно приготовить для Аны сюрприз, поэтому из дома мы выбраться должны. Сегодня будет очень семейный вечер. Я повторяюсь, но Анастейша так давно не виделась со своим Билли, что я просто был обязан организовать их встречу. Наши дети называют его «дедушка», он зовёт Анастейшу не иначе как «моя дорогая девочка Энни», он принял меня. Он даже меня зовёт «мой парень», иногда проскакивает и «сынок». И я представить не мог, что это будет важно для меня.***
Вхожу в дорогой номер отеля, который заказал для Уильяма Перри, дверь была открыта, и Перри-старший встречает меня при входе в гостиную. А на несколько этажей выше, в номере для новобрачных, из моей девочки делают сказочную принцессу. Господи, она сказала «да»! — Добрый день, Кристиан. Давай поговорим, как ты и хотел, — он кивает мне, пропуская в комнату, и я усаживаюсь в мягкое кресло перед столиком, на котором что-то типа ланча и бутылка бурбона. — Мистер Перри, наши с вами отношения никак не должны касаться Анастейшу и как-либо задевать её. Я догадываюсь, что вы думаете обо мне, но я… Я сделал вашей дочери предложение, и она согласилась стать моей женой. По-другому уже не будет, она моя, мистер Перри. — Значит, ты её достоин. Послушай, Кристиан, она для меня… Я её очень люблю. Она была замужем за моим старшим сыном, и мы с Луизой ничего не могли с этим поделать. Я любил, до сих пор люблю своего сына, но он… Он был тем ещё засранцем, говоря честно. — Мистер Перри, я не собираюсь занимать чужое место. Я никогда не буду Трэвисом Перри. И мне очень дорогого стоило объяснить и доказать это Анастейше. Мистер Перри крутит в руках бутылку бурбона, она необходима нам обоим, я понимаю его, и делает большой глоток, не запивая, даже не разливая по бокалам. — Как умер Томас, Кристиан? Я знаю, что он сам чуть не умер, когда узнал о смерти внука, инсульт. Я знаю, что Трой не говорил ему никаких подробностей. Дело действительно замяли, даже в кругу семьи. Но он обязан знать. — Как подонок, изнасиловавший вашу дочь, изуродовав её тело. Убивший собственного отца. Убивший Лиззи. Убивший нашего с Аной ребенка, — последнюю фразу шепчу, она почему-то причиняет мне боль, и принимаю от Перри-старшего бутылку. Не представляю, что было с Аной, как ей было пусто и больно… И опять она предпочла сбежать. Делаю глоток, не запивая, как и Перри-старший, и он кивает, будто я прошёл какой-то тест. Я не опьянею, Ана не заметит. — Как падаль, которую просто запинали. У меня не было цели убить его, тогда. Он первый бросился на меня. — Анастейша ждала от тебя ребенка? Она знала? — Если бы знала — она бы этого не вынесла. Если бы я знал… Она в том состоянии мне в кошмарах снится. Я никогда не видел столько крови. Я не сожалею, мистер Перри. И ему ещё чертовски повезло удариться головой и облегчить свои страдания. Тишина слишком затягивается, но я терпеливо молчу, позволяя ему всё принять. Наверняка Уильям знал, может, нанял детектива… Но услышать это от меня — это другое, не просто сухой факт на бумаге. — И ты действительно любишь её, после всего, Кристиан? — Я люблю её, а Этот — пережитый эпизод. У меня нет к ней жалости. Она сильная. Она моя. Я сделаю ей ребёнка, хоть это и рано для меня, ей это необходимо, она узнала правду. Я сделаю её счастливой, как никогда. Мы живём, мистер Перри. У вас остался только Трой, спросите его мнение обо мне. Ана в состоянии аффекта — она влюблена в меня, оттого не считается. Я бы долго и мучительно мстил бы, а не так легко избавлялся от такого дерьма. А Анастейша вас очень любит, мистер Перри. Она скучает. И очень боится, что вы не примете её. Будто она виновата, что один ваш потомок совратил несовершеннолетнюю, а другой всю её перерезал и изнасиловал. — Трэвис не спал с ней до её восемнадцати! — А до её восемнадцати они год соседствовали, пока она готовилась к учебе, при возрасте согласия в Техасе — шестнадцать? «Трэвис не дал мне даже причесать волосы. Вытащил из нашей постели и запихнул в машину, привёз в ратушу, мы и поженились». Неужели она его действительно любила в свои шестнадцать, семнадцать? Меня пугает эта мысль. Меня очень пугает, что ей было больно, а она не говорит об этом. Что и с Трэвисом всё было не совсем добровольно… Она была подростком. Я помню себя, и что было со мной. Больные отношения разрушают. — Она любила его, Кристиан. И именно поэтому мы не могли ничего сделать. — Теперь она любит меня, мистер Перри. И я не дам вам ничего с этим сделать. — А я говорил ей, что у тебя собственнический взгляд! Даже Трэвис так не смотрел на неё, как ты тогда. Она влюбилась в тебя с первого взгляда, наверное. Я помню, мы сидели с ней в баре, и ей регулярно приходили СМС «по работе» от тебя. И она не могла скрыть улыбку. — Я тоже любил её уже тогда, мистер Перри. — Зови меня как и все, Билли. Мне так комфортнее. — Спасибо, сэр. Спасибо за то, что вообще прилетели… Не представляю, что вы испытывали, услышав по телефону меня и мои слова. — Радость за Анастейшу. Моя девочка счастлива, наконец. И печаль, что моя Луиза не увидит этого. Анастейша заслуживает счастья, как никто другой. Она потеряла очень любящих её родителей в автоаварии. Приют — ад. Потом наша семья, она была счастлива. А потом Луиза… Трэвис и их девочка… Я не понимаю, как она не сломалась. Потому что она — мисс Сталь. Моя любимая девочка… — Я буду вам очень благодарен и обязан, если вы передадите мне её сегодня, и исполните свой отцовский долг, а не будете просто гостем, мистер Перри… — он смотрит на меня тяжелым взглядом, и я тут же исправляюсь, даже улыбнувшись. — Сэр… Билли. — Так-то лучше. Конечно, Кристиан. Но я буду присматривать за тобой…***
— Какое горе, Кристиан, дорогой, — Ана мягко хихикает, прижав плачущего сына к своей груди, и он злится, что мама жалеет его «недостаточно». — Малыш, это просто царапины. Мы купим тебе новые джинсы, и дома я помажу твои колени с ручками, они быстро пройдут. Не надо так плакать, мой сладкий мальчик. — Ты меня не любишь! — Люблю, дорогой, и люблю тебя безумно, безмерно сильно, ты моё счастье, Кристиан. Но это всего лишь царапины, а ты настоящий мужчина, не стоит плакать. — Кенни ты любишь сильнее! Я тебе не нужен! — Крис хлопает маму по плечу и ещё громче, ещё драматичнее начинает плакать, крепко обняв маму за шею. — Кэинич тоже мой сын, но ты — мой первенец, и тебя я люблю дольше, чем его, ты ведь старше. Мой сладкий малыш, ну что ты! Вы братья, вы наши дети, я люблю вас, папа любит вас. Хочешь, пойдём домой? Я искупаю тебя и пожалею твои коленки, дорогой. Если мама их поцелует, они тут же перестанут тебя беспокоить, — Анастейша укачивает нашего старшего сына на своих руках, Крис действительно даже не ушибся, но в последнее время он требует безумно много внимания, особенно внимания Аны, до вот таких истерик. Блять. Нам ещё два часа нельзя домой… Кенни недоволен, наблюдая за этой сценой, сидя на моих руках, но молчит, а не кричит, как обычно, когда мама обнимает старшего. Но Кенни хоть маленький, младший, ему ещё можно ревновать… Крис не ревновал так сильно, когда Кенни только появился, а теперь он изводит Ану по любому поводу. «Ты меня не любишь, я тебе не нужен», хотя Анастейша объективно проводит с ними одинаковое количество времени, с Крисом даже чуть больше. Наглый маменькин сынок. Крис будто чувствует меня, говоря откровенно. Перетягивает внимание на себя, и с тех самых пор, как Ана сказала, что, возможно, она хотела бы ещё одного ребёнка. Девочку, конечно же, только девочку, но и мальчишка был бы у нас отличным, как и эти двое. Я не готов. Я не хочу повторения всего того, что мы только-только прошли с Кенни, уже второй раз. Я не хочу подвергать Ану опасности. У нас никогда не была заметна разница в возрасте, но только не в вопросе детей. Если для меня Крис был «ранним» ребёнком, то для Аны он был уже необходимым. Я знал, что она всегда хотела стать мамой, а я даже не думал об отцовстве, что у меня будут дети, да ещё и так скоро, а не только один сын. Изначально это было одновременно и предвкушение, и панический страх, что Ана может быть беременна, но менять что-то я не собирался. Я хотел привязать её к себе, и беременность — хороший способ. Тогда ещё даже не думал, что мы будем в браке, что я решусь однажды выпалить: «а замуж ты выйдешь за такого хорошего?». Эгоист, вместе с этим исполнивший наши мечты. — Поехали домой. Наш маленький котёнок сегодня капризничает. — Я не капризничаю! — Конечно, нет, дорогой. Тише, — Ана поглаживает сына по головке, мягко целуя в висок, и сынок недовольно мурчит, но не возражает. Он ведёт себя как Ана порой. — Иди ко мне, Кристиан Грей. Пора нам с тобой поговорить, как настоящим мужчинам, — усаживаю Кенни на лавку и забираю у супруги нашего старшего капризулю. Отходим от мамы с младшим на несколько метров, чтобы они не подслушивали, и я вытираю мокрое, недовольное личико сынишки. — Почему ты так ведёшь себя с мамочкой, молодой человек? — Потому что мама меня не любит. И ты меня не любишь! — И с чего ты это взял, Кристиан? Как нам выразить тебе свою любовь, малыш? Мама может не любить кого угодно, но только не тебя. Ты для неё особенный. Ты наш первенец, ты наше счастье. Мы так тебя ждали, мы любили тебя с того самого момента, как узнали, что у нас будет малыш. И с каждым днём любим только сильнее. Твоему младшему брату уже три года, и до этого всё же было хорошо, что произошло? — Ничего. — Опять вредничаешь. — Ну, папа! — сынок верещит, когда я слегка щиплю его за бок, и счастливо улыбается, смотря на меня. Самый лучший. И такой переменчивый, в этом похож на меня, как говорит Ана. — Кенни твой младший брат, Крис. Он ничем не лучше и не хуже тебя. Вы для нас особенные и самые лучшие, каждый по своему. И любим мы вас абсолютно одинаково, просто тебя мы любим чуть дольше. Ты ведь тоже любишь и маму, и меня? — Я люблю тебя, — мой бесценный малыш крепко обнимает меня за шею, поцеловав в щеку, и на глазах закипают слёзы от умиления и счастья, но я держу себя в руках. — И мы с мамой очень, очень сильно любим тебя, сынок. Не делай мамочке больно. Если ты хочешь побыть с ней — просто подойди и скажи об этом. Мама всегда рада обнять тебя, даже если тебе кажется, что она занята. Договорились? — Ладно…***
— Добро пожаловать на свет, мистер Грей, — по щекам текут слёзы, когда крохотный малыш крепко сжимает мой палец, прекратив плакать на моих руках. Мой сын. — Я сделаю всё для тебя, сынок. Для тебя и твоей мамочки… — совсем невесомо касаюсь губами его лба, и крошка кряхтит, мой дорогой. — Знаешь, как мы назовём его? — Как, детка? — передаю малыша его мамочке, и Ана так же целует его, указательным пальчиком поглаживая по крохотному носику. — Кристиан. — Что, малышка? — Нет, мы назовём его Кристиан. Я хочу, чтобы он был таким же замечательным человеком, как его отец. Малыш Крис. Он не будет младшим. Он не будет вторым. Он Кристиан Грей, так же, как и ты. И я люблю вас больше жизни… — Анастейша широко зевает, за ней следом зевает наш сын, и Ана тихо смеется над ним, покачивая. — Я заслужила несколько часов покоя, Кристиан. Пусть папа укачает тебя, а я посплю, совсем немного. Договорились? Возьмешь его, папочка? — Конечно, мой ангел. Отдохни. — Только не уходите. Я хочу знать, что вы рядом. Держу на руках этот бесценный сверток, оберегая и укачивая, и малыш быстро сдается, едва ли не в унисон с мамой. Я теперь отец. Анастейша подарила мне сына, которого назвала моим именем. Женщина, о которой я только и мог мечтать, родила от меня ребёнка, и она любит нас обоих. А я люблю её, я люблю их. Малыш Кристиан Грей. — Спасибо, любимая, — целую Ану в щеку, уложив нашего сына в небольшую колыбель прямо у изголовья больничной кровати мамы, и Ана хмурится, так же шёпотом отвечая мне. — Никогда больше, Кристиан. Ну-ну, малышка.***
— Как моя жена? — адвокаты ещё не успевают зайти в комнату, когда я бросаю главный вопрос, что волнует меня уже третий день. Мистер Роберт Шульман и его ассистент, не помню имени. И ещё одна пожилая адвокатесса, миссис Холмс, кажется, будет ждать в суде. — Миссис Грей в стрессе. Вчера вечером вызывала «скорую». Но она держится. Мы не обещали, но сказали, что вы можете выйти под залог, зависит от заседания сегодня. — Блять… — Вы уже начали копать? — У нас уже почти всё готово, мистер Грей. Эта клоунада скоро закончится. Как вы чувствуете себя? — Всё нормально. Господи, как же не вовремя… Даже эти три дня, эта неделя, и сколько потом будет суд — это крах. Уничтожение репутации компании, уничтожение меня. — У нас около пятнадцати минут, чтобы обсудить, как вы будете вести себя в суде, мистер Грей. Естественно, лучше всего — если вы отдадите свою защиту полностью нам, чтобы не сказать ничего лишнего… — Я хочу выйти под залог. У меня через пару недель родится дочь. И это естественно, что защищать меня будете вы, я плачу вам. — Тогда всё под контролем, мистер Грей. Лишь будьте готовы к тому, что у суда много журналистов, не сорвитесь. — К чёрту стервятников. Я надеюсь, вы обеспечили безопасность моей семьи, как я и просил? — Да, конечно. Секьюрити у миссис Грей, двое у ваших детей, усилена охрана дома и в офисе. — Я хочу полные отчеты, что с ними, как они, даже если сегодня окажусь дома. В комнату, где мы якобы анонимно беседуем, открывается дверь, и сначала выходят адвокаты, а после выводят меня… Судьи уже получили взятки, но им могли заплатить и больше меня. Чёрт возьми. Господи, мне нужно чудо.***
Ещё не войдя в зал, я не просто знаю, я чувствую присутствие жены рядом. Выглядит как всегда роскошно, в чёрной блузке, слегка оставив декольте, с укладкой и макияжем. На ногах скорее всего брюки, у неё очень отекают ноги, она стесняется. Моя красивая. Одними губами шепчет: «я тебя люблю», и я отвечаю ей тем же, усаживаясь на жесткий стул. Я действительно не представляю, чего сейчас я должен ожидать. Как долго это продлится. И что мне делать… Потому что у адвокатов едва ли не война с представителями обвинения, и они жутко бесят судей. И меня тоже. Господи. Фраза обвинения: «Кристиан Грей опасный человек!» вызывает смех у Аны и, чёрт возьми, Батлеров! Я даже не заметил, что Дональд и Мэгги здесь, да ещё и рядом друг с другом. Поддерживают мою малышку, меня, позабыв о взаимной неприязни. «Кристиан Грей опасный человек, и если мы выпустим его, даже под залог, он окажет влияние на расследование». Конечно, блять, окажу. Как минимум, не дам себя засадить. А взятки суду были переданы мной и из-за решетки. Так что никакой разницы… -…Суд не видит никаких оснований для ареста мистера Грея, но обвинения не снимаются до окончания расследования суда. О, господи боже. Звук от молотка жутко долбит по вискам, и я оборачиваюсь к моей девочке. Я волен делать что хочу. — Мы закончим сами, мистер Грей. Вы можете ехать домой. — Спасибо, мистер Шульман. — Как насчёт обещанного ужина, малышка? — внаглую перепрыгиваю заборчик, присаживаясь перед Аной на корточки, и она крепко сжимает мои руки. — С радостью! — Анастейша широко улыбается мне, но в глазах слишком много боли, когда она пытается встать… — Анастейша, чёрт возьми, как ты чувствуешь себя?! — Кажется, я сейчас опять потеряю сознание… О, боже, малышка! — Ана громко вскрикивает, приложив ладошки к животу, и испуганную смотрит на меня. — Она просто толкается. Я не ожидала. — Господи, да кому ты врёшь… Блять, Анастейша, я убью тебя, — шиплю на неё, поднимая на руки, и она действительно теряет сознание! — Ана, чёрт возьми! — Я отвлеку прессу, Мэг вызовет «скорую». Всё хорошо, Кристиан, вчера было так же, она просто перенервничала… — Заткнись, Батлер! — Мэг шипит на него, выражая мои мысли, и Дон кивает. — Иди, будешь звездой первой полосы! Двое полицейских машут нам, предлагая обход от прессы, и по своим каналам вызывают нам «неотложку» к чёрному ходу. — Ана, чёрт возьми, малышка, ну что ты… — Вчера действительно было так же. Её вырубило почти на десять минут, а как только врачи вошли — она как проснулась… — Почему она не поехала в больницу?! — Потому что она твоя жена! Такая же упёртая, как и ты, потому что не могла бросить тебя! — Моя любимая… — Ана резко распахивает глаза, и тут же громко стонет, хватаясь за живот. — Всё хорошо, Ана. Я с тобой, сейчас подъедут врачи… — Я люблю тебя. — Я знаю, малышка, я тоже люблю тебя, очень люблю, моё счастье. Дыши глубже… Господи, хоть бы это не роды. Спазм, ложные схватки, я не знаю, но не ребенок, не сейчас! «Скорая» ждёт нас буквально на выходе, из двери в машину, и мне сейчас так бы помогла Маргарет, но она отказывается ехать с нами, а обещает спасти Дона и приехать вместе с ним… Блять. Я не знаю как Ана, а я не готов! — Прекрати паниковать, Грей! Позвони доктору Грин, пусть она осмотрит меня. Если это оно — кесарево будет делать только она! И не трогайте меня! Это мой четвертый ребёнок, всё в порядке! — Ана отмахивается от врачей «скорой», но они всё равно осматривают её хотя бы внешне, проверяют зрачки, измеряют давление, зачем-то. Кажется, мне куда больше нужна их помощь… Господи, блять. Почему-то мне кажется, что мне сейчас было бы куда спокойнее, если бы мой арест продлили… Двумя звонками организую наш приём без очереди и бумажной волокиты, а так же прошу подготовить нашу палату. Естественно, я буду с Аной. Я не брошу моих принцесс. Тянуть действительно больше нельзя… — Не делай мамочке больно, Оливия. Ещё пару часов, малышка. — Я не хочу рожать сегодня! Нет! — Ана… — Нет! И никакого кесарево! — Сейчас тебе снова станет больно, тогда и поговорим. — Ненавижу тебя, Грей, — Ана хохочет через протяжный стон, и я мягко сжимаю её ладони. — Пусть готовят операционную… Скоро увидимся, Оливия Ана Грей.