***
Грёбаный день! Грёбаное всё! Сука! Нужно напиться. Почему этот проклятый заказ достается всегда мне?! Эта сука смотрела на меня как на ничтожество, что только посмел побеспокоить её величество. Громко вздохнула, вставая со своего кресла, нацепила свои слишком, блять, высокие шпильки, и подошла ко мне, прямо из рук забирая мой планшет и расписываясь в нескольких местах.— Там всё в порядке? — Конечно, мэм. Можете проверить, я… — стою перед тобой и блею, как баран, когда ты даже не смотришь на меня. От неё так приятно пахнет… — Проверьте, пожалуйста, — из кармана она достает двадцать долларов, от их фирмы всегда есть чаевые, и всегда очень хорошие, и кладёт их под защёлку планшета. — Больше нигде моя подпись не нужна? — Нет. Спасибо, мэм, я проверю всё, ещё раз. — До свидания, — она указывает мне на дверь и снова возвращается на своё место, продолжая что-то печатать.
Сука. Мне кажется, я просто ненавижу её… Свою реакцию на неё. Анастейша Стил, блять. Да она меня не старше! Руководитель одной фирмы — постоянного клиента. Главный офис и филиал в порту. И когда я думаю о ней, о её груди в кружевном бюстгальтере, который слишком чётко обтянула черная футболка, о её длинных ногах в темно-синих джинсах, о тех чёрных туфлях на этой запретной шпильке… Хочется упереть её в стол лицом и жёстко отодрать, не раздевая. Я кучу раз видел её «в форме», что у неё всегда безупречный, строгий внешний вид, макияж и укладка, а сейчас была будто и не она, в этой тесной футболке. Будто у неё что-то случилось. И меня бесит, что меня вообще она волнует. Меня бесит она и то, что она возбуждает меня до болезненного стояка, каждый грёбаный раз. Меня бесит, что я вижу её во сне почти каждую ночь и просыпаюсь весь в сперме. Меня бесит то, что я влюблён в эту «слишком-крута-для-тебя» стерву, только и умеющую, что командовать, даже взглядом. Доминантка херова! Даже если она хорошо раздвигает свои слишком длинные ножки — её бы не посадили в это кресло, слишком большая должность и ответственность. Она не ничтожество, она держится и карабкается. А я — я никто. Мальчишка, проклятый курьер. Тот, кого никто и никогда не полюбит, который никогда не добьется ничего в своей жизни. Только и буду дрочить всю жизнь на неё, на таких, как она. Где она, а где я… Будущий алкаш, раз уже в восемнадцать я могу приговорить упаковку пива, любезно купленную мне соседом, и не опьянеть. Что бы сказала мама, Кристиан Грей? Мама. Мама мне больше никогда и ничего не скажет, уже давно. И это к лучшему, что она не видит меня таким. Я был бы для неё только позором и разочарованием. Я для всех позор и разочарование. Кажется, даже для себя. Хотя, я в себе и не сомневался…***
— Мой хороший Котёнок, — мисс Стил перебирает мои волосы, кажется, больше смотря на меня, а не на ТВ, и я медленно протягиваю к ней руку, не уверенный, позволит ли она… Всего лишь острый взгляд, но я прекрасно понимаю его. Не позволяет. — Могу я сделать кое-что? — Конечно, Котёнок, — она совсем мягко смотрит на меня, кивая, и у меня даже получается улыбнуться ей в ответ. Получив разрешение, мягко касаюсь её щеки, нежной кожи лица, и осторожно тяну на себя, подтянувшись на диване, под лёгкое, девичье хихиканье, как может хихикать только она. — Ты нахал. — Мяу, мисс Стил. — Невозможный нахал! — но она принимает все мои движения. Подаётся мне навстречу, и первая мягко целует меня. — Мой Котёнок… — Ваш, мисс Стил. Моя Госпожа. Моя Хозяйка… — Я не твоя Хозяйка. Чтобы я стала твоей Хозяйкой, должно пройти время. У тебя должно быть полное доверие ко мне, и я должна надеть на тебя ошейник. Пока ты к этому не готов. Мы оба. Но я с радостью ещё немного поцелую тебя, моя конфетка. И меня чертовски сильно заводит то, как она смотрит мне в глаза, посасывая мой язык и нижнюю губу, будто хочет пососать совсем в другом месте, да хоть через клетку, как в тот раз! Но я — я в её власти, и я имею право только закрыть глаза от странного возбуждения, и поправить член в штанах, чтобы не так заметно упирался в её промежность. На ней нет белья, я точно знаю. Я подсматривал за ней… — Мисс Стил… — Что такое, Котёнок? — моя Госпожа мурчит, целуя меня в уголок губ, и я крепко прижимаю её к себе, просто обняв. И для нас это впервые, такие объятия… Но мне это необходимо. Мне это так нужно. — Мой хороший мальчик. И мисс Стил так же крепко сжимает меня в ответ, успокаивающе поглаживая спину. Боже, я зависим от неё. — Кристиан, у тебя всё хорошо? — Теперь — да, мэм.***
Я люблю тебя. Я люблю тебя так бесконечно долго и так бесконечно сильно, Анастейша Стил, с радостью принявшая мою фамилию, моя миссис Грей. Ты для меня одинаково прекрасна и когда мы выходим в свет, ты в дорогом, красивом платье от Valentino, которым ты прожужжала мне все уши, а я в костюме от… От какого-то дорогого и модного дизайнера, идеально сочетаюсь с тобой по стилю, как аксессуар, держу тебя за руку… И когда в растянутой футболке и моих любимых штанах, повидавших виды, я приношу для тебя, одетой лишь в послеродовое нижнее бельё, бутылку воды. Ты кормишь грудью нашу крохотную дочь, сидя на нашей постели, и мне хочется поклоняться тебе и твоему телу. Оно подарило жизнь ей и нашим мальчишкам, и оно — самое красивое на свете. Тело жены и матери. Ты для меня — самая красивая женщина на свете. — Почему ты так смотришь на меня? — Потому что я влюблён в тебя. Уже почти двадцать лет. И у меня от тебя до сих пор мокрые сны. Но это от недостатка секса и её голой задницы, прижимавшейся ко мне сегодня ночью, потому что она просто легла на постель и уснула после душа… Чёрт. — Как мило, мистер Грей. Я тоже люблю тебя. И мне не надоела эта фраза. Никогда не надоест. — Ты у меня безмерно красивая, Ана. — Сонная, помятая, месяц как родившая… Живот снова не уходит, как и с Купером. Я понимаю, что прошло мало времени, но я переживаю! — Малышка, ты прекрасна. Ты подарила ей жизнь, — мягко целую дочь в плечо и целую её мамочку в губы, стараясь не мешать им обеим. — Я хочу поехать с тобой завтра к доктору. — Я не хочу оставлять Олли на няню. — Я полностью беру её на себя, но тебя я тоже не оставлю одну. — Заботливый папочка. Меня возбуждает слово «папочка», когда его произносит моя жена таким тоном. Но она больше предпочитает «Мастер», чуть слышным шёпотом. Моя любовь. — Подержи её секунду, я удобнее сяду. Забираю мою принцессу с рук мамочки и прижимаю её к себе, целуя самое красивое личико на свете. От неё пахнет чистотой и маминым молоком. Запах нежности, запах младенца. — Она всё ещё голодна. — Кнопочка, не делай мамочке больно, хорошо? Может, будешь оставлять молоко в бутылочке? Чтобы я мог помогать тебе по ночам, хотя бы, — возвращаю малышку на руки к маме, и она жадно хватает ротиком её грудь, закрывая глазки. Мой маленький ангел. — Кристиан, я не устаю. У меня никаких забот по дому, мальчишки взрослые и помогают мне, я даже хожу в туалет, когда мне хочется, а не когда могу. Они играют с ней, мы вместе. Так что вставать ночью для меня не проблема. А ты должен отдыхать. Ты папочка и глава семьи. — Слава патриархату. Но на правах папочки и главы семьи, я требую, чтобы ночью о ней заботился я. Забыла, как ты вчера уснула? — Я просто перенервничала… — Не нужно нервничать. Я обещаю, что всё будет хорошо. — Сейчас я хочу, чтобы мне просто было хорошо… Может, ты поможешь мне, как мы с Оливией закончим? Я знаю этот взгляд из-под ресниц, и как моя жена кусает губу, чтобы не улыбаться от смущения, я прекрасно знаю, чего она хочет. — Доктор Грин не давала разрешения, Ана. — Нет, но… Можно ведь и без проникновения! Пальцами… Я скучаю по твоим прикосновениям. Детка, знала бы ты, как я скучаю по твоему телу! От этого лишний раз стараюсь и не касаться тебя. — Хорошо. Перед тобой я бессилен. Оливия может быть рядом. Но не у груди. Я так не могу. — Кнопочка, кушай побыстрее, пожалуйста! — Ана мягко хихикает, хватая дочь за ручку, и целует каждый пальчик. — Наша девочка, Кристиан… Бред, что нельзя безгранично любить ребёнка, потому что он просто твой ребёнок. Я люблю её от макушки до пяток. У неё уже есть характер, она вредина. И дальше я буду любить её ещё сильнее в будущем. — Вредина. Не давала уложить её в переноску… — Я заметила, что ты не обзываешь её. Картошечка, Леприкон, Голлум… — Голлумом был Купер, который не выпускал свою соску, при этом не сосавший её, а просто державший в своих пухлых ручках. Не плакал, орал! Орал и визжал, если у него её забирали, с самого рождения и до… полутора лет, наверное. Однажды принёс её Крису, сам отдал, и больше не возвращался к ней. — И Принцесса. Они мальчишки, с ними были совсем другие чувства, с ними другие отношения. Она девочка, она малышка, она — моя дочка. Мне хочется уберечь её от всего на свете, мне хочется бесконечно делать что-то, чтобы она уже была счастлива, доказать свою любовь, и… Ана, она для меня — всё. Вы обе. Вы мои девочки, мои сокровища. А сыновья — мои парни, мои соратники, и вместе сначала мы берегли только тебя, а теперь вас обеих, потому что для нас нет никого дороже вас. Нет на свете женщины более любимой, чем ты. Сопливо. Слишком сладко… И так искренне, на самом деле. Я сейчас действительно нужен ей с такими речами, пока она не вернёт прежнюю форму и не станет снова уверена в себе, моя дорогая штучка. Пока всё снова не станет хорошо… Это не то, что я обычно говорю ей, но это чистая правда, она — моё самое большое сокровище. Я люблю её. — Какой же ты негодяй, Кристиан… — стираю слёзы с лица моей жены и мягко целую её, устроившись позади неё и осторожно обняв, не желая беспокоить дочь. — Ты доводишь меня до слёз, постоянно. Хоть это и слёзы счастья. — Без тебя у меня не было бы жизни… — Это взаимно. — А уже без нас не было бы ещё четырех жизней. Представляешь? И лишь только потому что ты полюбила меня и дала мне шанс стать твоим мужчиной. — У меня не было выбора, — Ана упирается в меня, укутываясь в мои объятия, и я мягко целую её в шею, поглаживая её красивое тело. — Смотри, Кнопочка начинает дремать… Она иногда плачет, и я не знаю, чего она хочет. И у меня проскакивают мысли, что я плохая мать. Но обычно в этот момент рядом появляется кто-то из сыновей и предлагает мне покачать её, успокоить. И этого более чем достаточно как доказательство того, что я хорошая мать, раз у меня такие замечательные сыновья. Конечно, это твоё влияние на них, но мне всё равно так приятно. Они любят меня… — Тебя нельзя не любить, ангел. И я очень им сочувствую, потому что им будет очень сложно найти себе жён, имея пример идеальной женщины перед глазами. — Кошмар, ты испортил детям жизнь, — Ана снова мягко хихикает, ещё ближе прижимаясь ко мне, и я в ответ лишь горестно вздыхаю, вдыхая запах любимых волос. — Уложишь Олли? В её комнате, она проспит долго, не нужно с нами. А я приму душ… — Конечно, малышка. Смотри не усни только, как вчера… — Чёрта с два, Грей. Минут через десять Олли окончательно сдается, и Ана вручает мне малышку, дав ей пустышку, чтобы она в своей дреме не сразу заметила, что больше она не с мамой, а со мной. Моя красивая, крошечная, милая и сладкая девочка. — Кнопочка, спи спокойно, пожалуйста. Мы с мамой обожаем тебя. Ох уж эта моя вредина Олли. Когда мне кажется, что она действительно крепко спит, я наклоняюсь к её кроватке, но она тут же начинает хныкать, даже не просыпаясь. Значит, пока рано, иначе она проснется, мы уже знаем друг друга. — Ох, простите, мисс Грей. Почти шепотом напеваю колыбельную для моей звездочки, не могу оторваться от неё. Ана на ней не так помешана, как я. Моя радость, моё всё… Так же безмерно сильно я обожал Криса, он был первым, он был как игрушка, и мне не верилось, что он — настоящий, мой ребёнок. Но и Ана была с ним такая же, как и я, а сейчас один я влюбленный. Мальчишки ничем не хуже, их я так же люблю, безумно сильно, они чудесные, но Оливия… это невообразимый коктейль эмоций и чувств, лишь только я смотрю на неё. Моё солнышко. Предпринимаю вторую попытку уложить её, всё так же чуть слышно напевая, и на этот раз всё удается! Включаю радионяню, закрепляю её спальный мешок и на цыпочках выхожу из комнаты, неплотно прикрыв дверь, чтобы замок не щелкнул. — Кнопочка спит. Радионяня работает, — закрываю дверь в нашу спальню на замок, мы всегда рады пообниматься с мальчиками и поспать с ними, но явно не сегодня, судя по взгляду Аны, следящему за каждым моим движением. — Иди ко мне, нетерпеливая крошка? — Мне кажется, я привяжу тебя к кровати и изнасилую, как только доктор Грин позволит нам. — Будто бы я буду сопротивляться, Анастейша, — подхожу к моей девочке и мягко целую, крепко сжимая её ягодицы. — Ты этого хочешь? Скучаешь по мне, детка? — Кристиан! — Что? Я что-то делаю не так? — К чёрту эту грёбаную прелюдию. Положи меня на кровать и доведи до маленького, слишком быстрого оргазма. Иначе я перестану разговаривать с тобой. А ты знаешь, что я могу, Грей… Да. Ещё как можешь. Снова и снова целую любимое лицо, медленно стягивая с супруги сначала длинный шелковый халат, а затем и приятный на ощупь пеньюар, который я даже не рассматривал. — Ты слишком красивая. Я не верю, что ты моя. — Господи, ну почему твоя заниженная самооценка проявляется только ко мне? Кристиан, я месяц назад родила тебе четвертого ребёнка, я люблю тебя, я не знаю, как доказать тебе, что я только твоя. Не знаю! У меня на заднице твоё имя, если ты забыл. Тот ещё пояс верности, скажу я тебе. — На спине, детка. — Не важно! Взял и выбесил, честное слово, Кристиан, зачем? Не хочешь касаться меня — я прекрасно справлюсь сама, спасибо! — Злая на меня миссис Грей ещё сексуальней, чем обычно, — и Ана действительно зла на меня… Но прежде чем она снова начинает недовольную тираду, затыкаю её поцелуем и ладонью хватаю её между ног, обезоруживая. — Если ты будешь ругаться на меня, я уберу свою руку, и делай что хочешь, сама. Если же всё хорошо, можешь снова поцеловать меня, — давлю средним пальцем на клитор, еле заметно шевеля им, и Анастейша совсем тихо охает. — Так что, как тебе живется с мужем, переполненным комплексами? — В эту секунду — лучше, чем всегда. Кристиан, — Ана обнимает меня за шею, легко толкаясь бедрами, и я довольно улыбаюсь. Моя победа. — Я не сомневаюсь в себе, и никогда не сомневаюсь в тебе, Ана. Я просто не знаю, как выразить своё восхищение тобой. Понимаешь, детка? Я никогда не позволю тебе быть чьей-то ещё. И мне так нравится этот взгляд, затуманенный желанием и страстью, нравится, что она смотрит мне в глаза, тихо охая от удовольствия… Нравится её хитрая улыбочка, когда она просовывает руку под резинку моих штанов и поглаживает растущее возбуждение через ткань боксеров. — Помнишь, что такое петтинг, мистер Грей? — Я не хочу навредить тебе... — Зануда. — Я сейчас остановлюсь. — Тогда и я тоже, — Ана крепко, больно сжимает мой член, и я признаю её победу. — В прошлый раз Элизабет не запрещала петтинг. И даже орал, если ты забыл, а тогда были естественные роды. Лубрикант под твоей подушкой. Снимай штаны. Немедленно! Чёрт. Конечно, она права. И она даже не представляет, как я хочу её… Издевательство. Снимаю футболку и штаны, поддаюсь ей, естественно. Забавно и глупо, «подростковый секс», но он приносит удовольствие и устраивает нас в данный момент. — Я люблю тебя. Я люблю тебя и тот факт, что мы настолько хорошо знаем друг друга, что даже не пытаемся быть «лучше» в глазах друг друга. Люблю то, что ты полностью расслабилась сейчас, лёжа подо мной и просто получая удовольствие от моих прикосновений к твоему безупречному телу. Люблю то, что мы просто доставляем друг другу удовольствие… — каждое моё слово сопровождается поцелуем, в шею, на грудь, мочки, в довольную улыбку моей жены, и Ана ещё ближе тянет меня к себе. — Это называется супружеская жизнь. Тем более, после стольких совместных лет. Мне нравится то, что мы не стесняемся естественности друг перед другом. Тебе не противно, что я кормлю грудью… — Глупая девочка, — целую Ану в губы, и она стонет, желая поцелуй сделать серьёзным. — Нет! Не надо! — Ана густо краснеет, ладошками закрывая лицо, когда я с поцелуями от губ, шеи и груди перехожу на соски, но не сопротивляется. — От тебя пахнет сливками. — Я сейчас чувствую себя коровой. — А я завидую Оливии, — Ана громко ойкает, когда я совсем осторожно посасываю её сосок, и недовольно смотрит на меня. — Ты сладкая. Мне нравится, детка. — Это молоко Оливии. — Ей ещё останется. — Прекрати… С моей грудью будешь играть, когда мы введём прикорм! — Договорились, — так же чуть-чуть тяну второй сосок, вытянув немного молока, и Ана довольно стонет. — Ты куда нежнее Оливии… Губами спускаюсь ниже, целую пупок, легко прикусив его, щекочу Ану губами, отчего она извивается подо мной, и долго целую заживающий шрам внизу живота. — Это единственный в моей жизни шрам, который я буду носить с радостью и гордостью. Мне он даже нравится. И его не будет видно, он горизонтальный, а не как пугала меня Мэг, на полживота. — Я рад, малышка. Мне он тоже нравится, — маленькая тонкая полоска над самым лобком, в нём нет ничего страшного. — Олли явно того стоила. Ана протягивает мне единственный лубрикант, который остался у нас — для анального секса (и не важно, почему остался только он один!), и я совсем немного растираю по пульсирующему от возбуждения клитору жены, отчего Ана дёргает бёдрами. — Скорее бы всё зажило… Я скучаю по тебе внутри меня. И Ана слишком громко стонет от долгожданного удовольствия, когда я устраиваюсь между её ног и делаю первые несколько движений бёдрами. — Шевелись, иначе я поколочу тебя, Грей, клянусь тебе, я… — Тише, детка… Я тоже скучаю по тебе, между прочим. — Я заметила. Ни двух классических, ни вишнёвого, ни бананового. Как ты себе руки не стёр… — Классический был один. — Я брала их по акции, два. Один целый, бананового больше половины, классического и вишнёвого было по половине, может чуть меньше. Ох… Пожалуй, нужно сказать об этом Ане. Потому что я действительно не трогал классический. Но чуть позже… — Обсудим это после твоего оргазма. Это действительно только её момент. Только головкой трусь об её клитор, не желая с ней играть, а только подарить ей быстрое облегчение, и Ана благодарна мне за это. Мне ли не знать, что такое сексуальное напряжение… — Кристиан… — Ана двигает бёдрами в одном ритме со мной, тяжело, сладко дышит, и она даже не представляет, как она заводит меня. Я скучаю по своей жене, это нормально… Блять! — Только не говори мне, что ты кончил. — Я молчал… — шиплю, не прекращая свои движения, и Ана хихикает, хватая мой член у головки и массируя сама себя… — И я сейчас снова… И Ана счастливо улыбается, ускоряя свою странную мастурбацию. Ей важно знать, что она желанная для меня. И мой преждевременный оргазм для неё важнее её удовольствия. — О, чёрт… О, Кристиан! Да! Да-да-да! — я обожаю её первое, громкое «Да!», а следующие три-четыре — громким шепотом, с обязательным всхлипом в конце. — Я люблю тебя, детка. — И я тебя, малыш… И Ана сияет, счастливая и почти до конца удовлетворенная, облизывающая свои пальцы, дважды испачканные моей спермой. Похоже, я старею... — Так куда делся целый тюбик лубриканта, Кристиан? — Ох, кстати… Ты говорила, Крис порезал руку? — Да, но Кенни ему всё обработал и перевязал липким бинтом. Ты же знаешь, что с порезами у меня тяжелые отношения... А что? Причём тут это? — Поздравляю, детка, у нашего старшего сына началось половое созревание. Кенни бы просто не достал до той полки. — Чёрт возьми, нет! Он не мог же… И вообще! С чего ты взял?! — Ана резко подрывается на месте, с возмущением и страхом смотря на меня, и я лишь мягко смеюсь над ней, пожимая плечами. — Ему наверняка было интересно, какие будут ощущения с лубрикантом. И ему понравилось. Не считай это за воровство, он просто исследует своё тело. — О том, что в ближайшие пятнадцать лет я не собираюсь быть бабушкой, должен сказать ему ты. Ты понял меня? — Детка, я поговорю с ним. — Это не значит, что ты в открытую должен сказать ему: «Сынок, мы с мамой знаем, что ты мастурбируешь, и мы не осуждаем тебя». — Он в таком возрасте, когда он, если занимается этим, то жёстко дрочит, детка. Слишком большое напряжение и удовольствие, плюс интерес. Добро пожаловать в мир парней. — Замолчи! — И Кенни тоже скоро войдёт в этот возраст… — Кенни десять лет! Кажется, я серьёзно напугал её... — Воспитывай Оливию, Ана. Мальчишек я беру на себя. — Мои котята не должны были вырасти в наглых кошатин, типа тебя, чёрт возьми! Они ещё слишком маленькие! Не так быстро же, Кристиан Грей! — Ана, ты в возрасте Криса, чуть старше, встретила своего первого мужа. Я знаю, ты говорила миллионы раз, что до шестнадцати ничего не было, но долго ли ему до шестнадцати? — Прекрати. Мне никогда не смириться с этим… — Пойдём в душ, малышка. Я смою с тебя весь стресс и все плохие мысли… — То, что он взрослеет — это нормально, физиология меня не пугает и не смущает. Мне, как матери, очень сложно принять то, что он не ровесник Олли, а взрослый парень. Только и всего. — Уже представляю, как будет плохо мне, когда Оливия будет собираться на своё первое свидание. — Ты имеешь потрясающую способность всё ещё больше усугубить, Кристиан. Пошли в душ. Мне нужен ещё один оргазм, чтобы я быстрее уснула. Оливия будет плакать — принесёшь её к нам. У меня больше нет сил… Многодетная мамочка уже взрослых детей слегка в депрессии. А я, почему-то, чертовски рад и, похоже, что горд за сына. Мой взрослый парень.