***
— Я хочу обнять её… — Ана всхлипывает, впервые за весь день, но мгновенно берёт себя в руки. Лишь царапает сама себя ногтями, из-за чего приходится взять её за руку. Её это бесит. — Пока нельзя, миссис Грей. До завтра. Пожалуйста, поезжайте домой, вас не пустят в реанимацию, — и я искренне благодарен молодому доктору, который позволил нам посмотреть в окошко, как две медсестры устраивают нашу крохотную принцессу. Этого уже и так много, и за это он отказался взять деньги. — Насколько всё плохо? — Я не буду врать вам. Стабильно-тяжелое состояние. Она почти не дышит сама, искусственная вентиляция лёгких, как вы видите. Последствия неизвестны, она выжила, она задышит, я уверен. Насколько пострадал мозг — я не знаю, слишком долго было кислородное голодание. Мы сделаем всё возможное. Надежда есть, конечно же. Она ваш первый ребёнок? — Нет. Единственная девочка. У неё три старших брата… Я и не представляю, как им сообщить, что она… — Пока никому ничего сообщать не стоит, миссис Грей. Мы не можем точно определить её состояние. Зачем пугать детей? И вы должны уйти сейчас, пока у нас нет проблем… — Пойдём, детка. Я забронировал нам отель. Дома пока ещё неспокойно. — Большое спасибо, что позволили посмотреть, доктор… — Доктор Маршалл. Я буду наблюдать Оливию, мы ещё увидимся. Постарайтесь отдохнуть, вы необходимы ей сейчас, да и старшим… — Спасибо, — я киваю, сжимая жену в своих руках, и вместе с доктором мы следуем до лифтов. Нам и вправду нужно сейчас отдохнуть… И нам нужно будет сказать что-то старшим, что произошло дома и что случилось с их сестрёнкой. — Не хочу домой. Там везде следы того, что у нас маленький ребёнок, я не смогу уснуть без неё. Но мы справимся… Дома и без нас херова туча копов с нашей охраной, фиксирующая место преступления. Уёбки. Кавана в реанимации, и не выберется, скорее всего. И я не желаю её смерти лишь по той причине, что у неё маленькая дочь. Во-первых, мне жалко ребёнка. Во-вторых, я не хочу за неё отвечать, за этого ребёнка. У меня своя семья и своя крохотная дочь, которая на грани жизни и смерти, из-за Кейт. Блять. Да я убью её, лично! Моя дорогая девочка сейчас страдает из-за этой твари… Конечно, мы справимся. Детка, ты такая сильная, я так восхищаюсь тобой… А я, кажется, разваливаюсь на части. Оливия… Моя кнопочка Олли. Моя маленькая любовь, папа с мамой сделали всё, что они могли. Ана мягко целует меня в щеку, отвлекая от самоистязания, и я вопросительно смотрю на неё. — Хотела узнать, как ты чувствуешь себя. — Нормально, детка. Я же у тебя взрослый и сильный мальчик. — Ты у меня самый лучший мальчик, Кристиан… Она будет в порядке. Тебе легче? Таблетки действуют? — Да. Да, я в порядке. Стыдно перед женой, что я, в отличие от неё, едва не сломался. Схватило сердце, я был так зол и напуган, организм не выдерживал. Моя крошечка, Оливия, боже… Я не думал, что я люблю её настолько сильно. — Всё равно придется сказать мальчишкам, почему они пока не могут вернуться домой. — Скажем. Ана, я… Это моя вина. — В чём, Кристиан?.. — Если бы не я, ничего бы не произошло. — Кристиан, не нужно. Ужасней всего то, что Ана не убеждает меня в обратном, как она делает всегда. — Послушай, у меня нет сил утешать тебя, не обижайся. Кейт разбила мне сердце, моя дочь чуть не умерла, и я снова столкнулась с твоей любовницей, которая рассказала мне достаточно правдивых историй о вас, что я сейчас, кажется, жалею, что дала тебе таблетки от сердца. Это для меня открытая рана, которая со временем немного затянулась, а сейчас снова кровоточит. Я закрываю глаза и вижу ужасные вещи. — Мы же прошли через это… — Оставь меня в покое! «Прошли мы», проклятие! У меня в голове мысли о том, что Оливия умирает, сменяются картинками как ты трахаешь свою любовницу в нашей гостиной, в нашей постели, на нашей кухне! Открываю пассажирскую дверь своего авто, но Ана отталкивает меня, ещё и громко хлопнув. Господи, я не умею извиняться! Тем более за то, чего не совершал! — Я купил тебе цветы. Не думаю, что это сейчас так уж и важно… — букет лежит за сиденьем Аны, и я рукой передвигаю его за своё сиденье, чтобы она обернулась и оценила. — Есть повод? — Просто хотел порадовать тебя. Нашей дочери сегодня два месяца. — Я не знаю, как можно даже дышать, когда Оливия там одна и не дышит сама. Два месяца… — Она твоя девочка, она будет в порядке. Потому что она такая же сильная, как и ты. — Я могу представить, как тебе сейчас страшно. Эти глупые мысли, что это твоя вина. Это не так. Я винила себя в смерти Трэвиса, но ведь это не я заставила его вырулить и отдать свою жизнь за меня… Блять! — Когда я стану единственным для тебя?! — Ты… — Я! Я твой муж, твой живой муж! Ты уже три года готова перегрызть мне горло за несколько поцелуев с другой, но сама двадцать с чем-то лет не отпускаешь его. С мёртвым соперничать очень тяжело, знаешь ли, потому что помнишь ты только хорошее! И я тут, с этим дебильным букетом и грёбаным Гарри Уинстоном, извини! Извини, что люблю тебя и безмерно благодарен тебе за дочь, которую обожаю всей душой! — Это другое… — Это не другое! Так было всегда, Ана: Форрест, Трэвис, кто угодно, кроме меня. Мнение других куда важнее, чем мнение мужа, чем сам муж! Я не идеален, но я стараюсь для тебя. Как мне ещё нужно доказать тебе свою любовь? Ползать на коленях? Тоже выехать на «встречку»?! — Прекрати истерику! — Мне обидно! Ты… — Кристиан, пожалуйста, не надо! Я поняла в чём виновата. Я не хотела. — Она была огромной ошибкой. Обо всем, что было между нами, я тебе рассказал ещё тогда, чтобы не было недопонимания. Мы начали всё сначала, и я принадлежу тебе. Её и твою поганую подружку я готов разорвать на части за тебя и Оливию. Глубоко дышу, успокаиваюсь, и как всегда понимаю, что я, хоть и прав по-своему, абсолютно зря вспылил. — Просто она говорила такие личные вещи о тебе… — Ана громко всхлипывает мне в ухо, крепко обнимая за шею, и я обнимаю её, сам едва ли не рыдая от страха и бессилия. — Это просто стресс. Всё будет хорошо. Мы зацелуем нашу Кнопочку и всё снова будет в порядке. — Конечно, детка. Я люблю вас больше жизни… Прости за это. Мы должны быть вместе. — Это ты меня прости, пожалуйста. Я очень люблю тебя, я очень боюсь потерять тебя, и всё это так навалилось… — моя девочка забирается ко мне на колени, я отодвигаю сиденье, чтобы было удобнее, и тихо покачиваю её на своих руках, позволяя выплакаться. — Моя маленькая Кнопочка… Я ведь так люблю её, но никогда не выражала это так ярко, как могла бы. Как ты. Ей целых два месяца… — Она всегда капризничает, когда ты идёшь в душ перед первым сном, оставляя её на меня. Не хочет, чтобы ты её оставляла. Потому что знает, что ты её любишь, и она очень любит свою мамочку. Тише… — Мне очень страшно, Кристиан. Я не переживу, если потеряю… — Ты никого не потеряешь! Родная, я умоляю тебя, тебе просто нужно поспать. Завтра всё будет иначе. Я обещаю. — Только если ты обещаешь…***
С удивлением обнаруживаю мою кружку полной латте, да ещё и с рисунком корицей и пенкой… Ана. Неужели я настолько предсказуем, что Ана смогла приготовить мне кофе, который до сих пор горячий, но при этом — не оставить никаких следов? Она делает вид, будто не следит за мной, но сама косится на меня через отражение в стекле одного из шкафчиков. Мы спим вместе. Иногда трахаемся. Ничего общего с супружеской жизнью и занятием любовью это не имеет, физическая потребность. В том числе и потребность друг в друге, как бы мы это не отрицали, мы — пара, единое целое. Проклятие, как же надоело! — Нам нужно поговорить, Анастейша. — До чего мерзкая фраза… — Наедине. Чтобы ты выслушала меня. — Мы наедине. Дети в школе. Купер крепко спит. Ты же знаешь, какой он ураган, когда просыпается, мы не получим лишних свидетелей. Ана опирается на кухонную тумбу, наблюдая за мной, так же, как и я, медленно отпивая свой кофе. Просто сказать. Грубо, больно, но — ясно. — Я не спал с ней. Я не трахал её. Между нами было несколько объятий. Мы гуляли, много говорили. Несколько раз целовались. Я не касался её там, где хотел бы сейчас коснуться тебя. — У неё шикарные сиськи. — Я их не видел. — Неудачник. — Ана! Моя жена искренне старается скрыть смех, но не может ничего с собой поделать, хихикает, смотря на меня. — Правда, будь у меня такая подружка, я бы их из рук не выпускала. Массировать, сжимать… Интересно, у неё аккуратные сосочки или большие, как у меня после родов? Раньше у меня тоже были пуговки. Помнишь их? — Господи, почему ты не можешь быть серьёзной?! — Я серьёзно! У меня были пуговки, идеальные для проколов… — Я помню, какая у тебя грудь, спасибо! Она почти не изменилась. — О… Мне приятно. Тишина давит на нас, но мне больше нечего сказать. По факту, без подробностей, потому что они ничего не значат. — Я могу проглотить свою гордость, что я и делаю, Кристиан. Я вижу, что ты переживаешь. Я слышала твои слова. — У меня до сих пор мурашки по спине от твоей фразы, что тебе больно. А боли для тебя я хотел бы в последнюю очередь. Мне жаль… — Что было между вами? Без обтекаемых фраз, буквально. Страсть, влюбленность, химия? Что в ней такого, что ты захотел променять меня на эту швабру с сиськами?! — Несколько танцев. Объятия на прощание. Пара поцелуев, она, как назло, была рядом тогда, когда мы с тобой ссорились. Я не знаю, почему я останавливался. Я не знаю, что это было! Страсть, интерес, я не знаю! Но это не было чувствами, эмоции. — Ты боишься меня? Боюсь? Свою собственную жену? Эту маленькую босоногую брюнетку на моей кухне, с высоким лохматым пучком на голове, с её стальным взглядом и красным маникюром на коротких ногтях? Блять, да. — Я не боюсь какого-то «коварства» от тебя, я боюсь обидеть тебя, я боюсь твоей власти надо мной… Мне всегда так хотелось защищать тебя. — Я сейчас не твоя Госпожа. Я твоя жена, и я хочу слышать твоё отношение ко мне как к жене. — Я не делю тебя на роли для меня. — Почему ты с ней не переспал, Кристиан? — Потому что она — не ты. Потому что каждый раз, когда у меня встаёт, мне нужна ты. Прекрати это. Потому что когда Кортни снимала свою блузку, лёжа на моём столе, случайно задела рамку с твоим фото. И я просто не смог. Оказывается, возбуждение — это действительно больше психология, нежели физиология. И я всё ещё тёрся членом о её крепко сжатые бёдра, но перестать думать о жене и о том, что бывало между нами, уже не мог. И потом больше не смог. — Хотела ты того или нет, мой член принадлежит тебе, Ана. — И ты никак не утешил её? — Я не касался её. — Вкусный кофе? — Очень, детка. — Там три дозы слабительного. И я не уверен, что она сейчас пошутила… Блять. — Ана?! — У тебя будет время посидеть и подумать над своим поведением, плохой мальчик. А мы с Купером поедем сегодня в парк, после заберём мальчишек из школы. Отвезу их на теннис, а после по мороженому. — Ты совсем с ума сошла?! Швыряю чашку в раковину, твою мать, Ана! И она ещё счастливо ухмыляется! — Я бы сошла с ума, если бы пережала твои яйца, привязала бы тебя к стулу, довела бы тебя до края и позволила какому-нибудь доминанту взять меня так, как ему только захочется, на твоих глазах. Может, прямо на твоих коленях, но ты не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. А это так, игры. Может, это блеф? Знаешь про эффект плацебо? — Тебе недостаточно меня? — Так же, как и тебе было достаточно меня, раз ты дрочил на эту шлюху и занимался со мной сексом на нашей постели, представляя перед собой её. Думаешь, ты единственный в этом браке больше десяти лет? Думаешь, только тебе может всё осточертеть? Я тоже хочу новых ощущений. Но почему-то искала их для нас с тобой, а не только для себя. Подумай об этом. — Анастейша Роуз… — Закрой рот, Кристиан! Я тебе не ребёнок! — Ведёшь себя только глупее, чем дети! Да, я совершил ошибку, да! Но я прошу тебя помочь мне, а не убивать меня! Мне действительно плохо оттого, что ты чувствуешь боль. Я люблю тебя… — Просто слова! Ничего не значащий мусор… — Это никогда не было мусором и никогда не будет для меня мусором. Ты и наши дети — единственное, ради чего я живу. — Твой член, насколько он бы не был прекрасен, единственное ради чего ты живёшь, Кристиан Грей.***
Я ползал за женой на коленях. Она хотела от меня доказательств, что мне важна она и наш брак. И Анастейша Грей не та женщина, которую так легко купить цветочками, подарками и словами. А какими поступками доказать ей всё это — я даже не представлял. И я до сих пор благодарен ей, что она поняла, что я ни на что не способен, и приняла меня так. С моими дешёвыми трюками с кофе, с цветами, с тайными свиданиями… С моими крепкими объятиями по ночам. Если бы мы не нуждались друг в друге, до эмоционального истощения, Анастейша спустила бы меня с лестницы, и я бы не осуждал её.***
«В каждой компании принято устраивать семейные дни, Кристиан. Это проявление лояльности». Неужели людям не хотелось бы больше провести семейный день с семьёй, как им хочется, а не тащиться чёрт знает куда? Даже лично мне хотелось бы взять мальчишек на пляж, у нас лежит новый змей, а не… А не быть «большой шишкой» в субботу утром. Ещё и без алкоголя, проклятие. У меня болит шея кивать всем в знак приветствия. Большая часть мужских взглядов, как никогда, обращена на детский уголок, и это выводит меня из себя. Анастейша Роуз Грей, моя жена и мать моих троих детей, женщина почти сорока лет, ползает на коленях перед какой-то маленькой девочкой, играя с ней в мячик. И каждый раз, подбирая его, по всей поляне слышны тяжелые вдохи ублюдков, что с наслаждением пялятся на её задницу и всё ожидают, когда покажется краешек трусов. Я убью её. Я знаю, что она издевается. Я знаю, что я заслуживаю этого. Но это выше моих сил, господи, я не могу избить половину своих сотрудников. Я прекрасно понимаю их, потому что в самый ответственный момент я пялюсь точно так же и так же тяжело вздыхаю. И она даже не моя, я не могу вспомнить, когда у нас был секс в последний раз. «Прекрати. Пожалуйста». Ана читает моё сообщение и с удивлением оборачивается на меня, действительно не понимая, чего я хочу. И мой тяжелый взгляд она не понимает, а оттого поднимается на ноги, и чудо! До неё доходит, когда она отряхивает свои колени от травы. «Спасибо. От меня и еще пары сотен мужчин с посиневшими яйцами». Убираю телефон в карман, но он вибрирует, оповещая об СМС, и я тут же достаю его, едва не разлив своё блядское безалкогольное пиво. «Не знаю насчет пары сотен мужчин, но тебе я могу сказать, что на мне шортики с уточками». Ох, блять. Милые трусики. Мягкие, удобные, хлопковые трусики, которые становятся темнее от влаги, и так приятно ощущаются, когда ты через них поглаживаешь жену… Ана смотрит мне в глаза, едва заметно кивая в сторону парковки, и я так же незаметно киваю ей в ответ. Секс в машине. Секс по её инициативе! Проклятие, да! Она из антипатии переходит в дружелюбие! Ох, детка, я не буду жалеть ни о чём, если нас кто-то увидит. Но нас точно услышат… Ана подходит минут через пять после меня, она немного смущается, но я не позволю ей сейчас уйти от меня. Мне не нравится привлекать лишнее внимание, но с нашей большой семьёй Chevrolet Tahoe был необходимостью. И, судя по тому, сколько места сзади, лишь стоит опустить сиденья, это удачная покупка. Я не думаю, что нас кто-то увидит. — Привет, девочка с уточками. — Привет, папочка… Сейчас моя очередь, наверное? — Если ты так хочешь, — Ана кивает, опускаясь на колени передо мной, я предусмотрительно отодвинул передние сиденья, и пресекает мои попытки помочь ей. Самостоятельно справляется с моими джинсами, через боксеры сжимает мой член, и через ткань целует головку, где появилось маленькое пятно от предсемя. — Это была пытка. — Что именно? — Наблюдать за тобой, за тем, как ещё куча парней, как и я, пялятся на твою задницу… Но ты со мной. Ты моя жена, и сейчас ты возьмёшь меня в рот. — У твоего члена почётное первое место в «топ пять частей тела Кристиана Грея», — Ана стаскивает моё бельё вместе с джинсами куда-то ниже колен, и ещё ближе становится ко мне, снимая свою футболку. — Что ещё ты любишь во мне? — Твои уши. Мне нравится их целовать и покусывать. Нравится как ты реагируешь, если я играюсь там языком, — Анастейша оттягивает мою мошонку, целуя самое основание члена, выше, между поцелуями продолжая. — Твой кадык. Меня возбуждает то, как ты глотаешь. Это так мужественно… — Детка… — громко выдыхаю, запуская свою ладонь в волосы жены, когда она начинает медленно лизать головку по контуру. — Почётное третье место у твоих рук, особенно у пальцев, за всё, что они могут делать. Это так заводит, когда ты с Кенни собираешь что-то, мелкая моторика, и знать, что только они могут довести меня до мокрого оргазма. — На втором месте мой язык, наверное? — Твой слишком длинный, любопытный язык призёр особой категории. На втором месте твои волосы, с которыми у меня любовь с первого взгляда. А на первом моя любимая конфетка… — Ана громко стонет, прекратив издеваться надо мной, и берёт его настолько глубоко, насколько может в этом положении. Наконец! Мне льстит то, что к минету её приучил я, научил я. И мне до безобразия нравится то, что она безумно хорошо знает меня. Помогает себе рукой, языком играясь с уретрой, и этого слишком много, слишком ярко… — Детка, я хочу тебя, — в ответ она возмущённо стонет, не останавливаясь, поэтому приходится оттянуть её за волосы. — Иди к папочке на колени, вредная девчонка. — Только не кончай в меня. — Почему это? Ты моя жена, ты… — Просто не хочу! Окей, если она сейчас ещё немного разозлится, мне придётся дрочить на её фото. — Я постараюсь, детка. А теперь иди сюда. Её юбка оказывается где-то за мной, и на ней действительно забавные трусики, влажные настолько, что облегают её складочки, прорисовывая каждую деталь. — Нет. Оставь их на месте, Ана. Она ухмыляется, устраиваясь на моих коленях, и прижимает мой член к животу, скользя на нём. — Так и будешь пялиться? У нас не так много времени для игр. Мягко целую мою девочку, я ощущаю собственный вкус на её губах, и оттягиваю её трусики в сторону, медленно входя в неё. Она так хороша! — Так и продолжай. Медленно и сладко. Пожалуйста! — Конечно, милая, — снова и снова целую её, почти не выхожу из неё, делая мягкие и глубокие толчки, отчего она громко и довольно стонет, руками массируя мою голову. — Детка, пожалуйста… Пожалуйста… Не останавливайся, чуть быстрее… О, боже, да… — Я люблю тебя, Ана. — Я… — И ты тоже любишь меня. Анастейша громко стонет, растворяясь в нашей близости, и я ничем не уступаю ей по звукам, но ответа она мне не даёт, что злит меня. Но давить на неё я не имею права. — Вот так, детка, — сжимаю её трусики, шов трёт клитор, и Ана с вызовом смотрит мне в глаза, прикусывая губы, чтобы не стонать. — Как же ты хороша, Анастейша. — Всё ещё могу соревноваться с молоденькими девочками на пятнадцать лет младше меня? — Ты всегда будешь для меня слишком хороша. Но я всегда буду бороться с тобой и за тебя, — тяну её на себя, крепко прижимаю к себе, и мягко целую в ушко, шепча то, что она хочет слышать. — И я никогда не смогу сравнить с тобой кого-то. Только ты, и никак иначе. — Гадёныш. — Моя Мистресс. Моя любовница, моя госпожа, мой порочный ангел… Влажная от пота кожа Аны скользит на белой коже салона, когда я скидываю её с себя, уложив на боку. Малышка сгибает ноги в коленях, ложится как можно ближе, спиной ко мне, я же прижимаю её к себе, продолжая всё те же неторопливые фрикции. Она так хороша… Её гибкость, её подтянутая киска, её острые ногти, царапающие мои руки, её тихие глубокие стоны. — Пожалуйста, дай мне кончить в тебя, — снова натягиваю шов её трусиков, и она шипит, громко мурча от удовольствия и боли. — Нет. — Почему, детка? — замираю внутри, Ану это так злит, она дёргается всем телом, желая получать своё удовольствие, но я сжимаю её слишком крепко, не позволяя шевелиться. — Потому что я не хочу… — Чего ты не хочешь? Я дам тебе свои боксёры, если боишься… — Я не хочу забеременеть, Кристиан. Я просто хочу секса с тобой. Пожалуйста, просто двигайся! Пиздец. — Ты боишься завести ещё одного ребёнка от меня? — Я просто не хочу беременности… Ослабляю хватку, я знаю, что без удовольствия мы не отпустим друг друга, и продолжаю размеренно трахать её. А это, оказывается, больно. Ана не доверяет мне настолько, что боится забеременеть. Когда я хотел бы от неё маленькую девочку… Она принимает таблетки, я видел блистер на её полке в ванной. Это не отсутствие контрацепции. — Прости за это, малышка. — Кристиан! Двигаюсь лишь из-за физиологии, мне хочется доставить ей удовольствие, хочется получить его самому, но сейчас это просто процесс, а не страсть. — Грей, как же ты делаешь это… — Ана усмехается, хватаясь за мою руку, и откидывается назад, прося целовать её, пока её тело не подвластно ей из-за оргазма. — Ты так прекрасна, Анастейша. — Ммм, Кристиан! — малышка поворачивается ко мне лицом, всё продолжая целовать, и она слишком хорошо знает меня. Слышит мой сдавленный стон, прикусывает мою нижнюю губу и заставляет выйти из неё. Она поправляет свои мокрые насквозь трусики и поглаживает себя двумя пальчиками по ним, приглашая кончить прямо на них… Что я и делаю, густо покрывая лобок и пульсирующий под тканью клитор своим семенем. Бедные жёлтые уточки… — Проклятие, детка! — Ты тоже всё ещё ничего, — Анастейша благодарно целует меня, и подтягивается назад, доставая свою юбку. — Придётся осторожнее наклоняться. — У тебя есть ещё такие милые трусики? — снимаю эти с неё, убирая их в «экстренный пакет» Криса, его иногда укачивает, и не могу не поцеловать её, пока она открыта передо мной, и не смущается меня. — Есть ещё в полосочку и с ангелочками. — Не убирай их далеко, Ана. Они нам ещё понадобятся. — То есть, новый набор от «Agent Provocateur» я могу выбросить? — Ана, я не бессмертный. У Аны пищит телефон, и она смущённо смеётся, прочитав сообщение. — Наши дети потеряли нас. Купер на грани истерики, потому что голоден, — щелчок молнии, я застёгиваю её пуговку, и Ана тянет юбку чуть ниже. — Не забудь надеть штаны, Кристиан. Иначе я буду чертовски зла на тебя. — Я готов, — за две секунды справляюсь со своей одеждой, под внимательный взгляд жены, и Ана кивает. — Иди и спасай мистера Грея, лучшая мамочка на свете. — Поразительно! Ты увильнул от ответственности, скинув всех троих на меня, но сделал это такими словами, что я с радостью буду делать это. Лентяй! — Я сейчас приду, лишь приведу салон в порядок, красивая мамочка, — Анастейша дуется на меня, но понимает, что я прав. — Спасибо за это, Кристиан. — Обращайся, детка, — в последний раз целую её, и Ана выскакивает из машины, шпионскими перебежками удаляясь от нашего «места преступления». Нам нужно будет обсудить то, что только что произошло. Разумная контрацепция и планирование семьи — это одно, это естественно. А страх передо мной и беременностью от меня — совсем другое, и меня это не устраивает. Блять, нам нужно скорее домой. Потому что я снова хочу её.