***
Тихо вхожу в столовую, закрывая за собой двери, Ана слишком громко хлопает кухонной дверью, и резко оборачивается на меня, смотря в глаза. Как хищник и жертва, которую он загнал в угол. И хищник тут совсем не я… — Я жутко зла на тебя, — у Аны дрожат руки, которые она сжимает в кулаки, и я ясно понимаю, что она в ярости. Вероятно, она хочет ударить меня. Причем не раз, а долго и размеренно, с каждым ударом внушая мне свою точку зрения и объясняя, в чём же я виноват. Я должен отдать ей должное, в клинике она вела себя как настоящий ангел, как самая лучшая и терпеливая жена на свете, жутко перепуганная за меня, тихая и покорная, пока меня всего обследовали в экстренном порядке. Пропустил тот момент, когда же я стал «это же мистер Грей! Тот самый Грей!», а не просто очередным пациентом, пусть и достаточно обеспеченным. — Малышка, уже всё хорошо. Как я и сказал, я просто немного устал… — У тебя, блять, инфаркт в грёбаные тридцать восемь лет, идиот. — Это не инфаркт, Анастейша. — Ох, извини, что вызвала врача, а не слушала твои уговоры, что это всё ерунда, и не позволила «сердечному приступу» стать полноценным инфарктом! Эгоист… Да почему ты вообще не остался в больнице?! — Ана царапает сама себя, сложив руки на груди, и я медленно подаюсь вперед, желая не подать виду. Будто мы просто остро беседуем… — Малышка, мне жаль. Я обещаю, что до Рождества я закончу текущие дела, и мы возьмем отпуск на месяц. Я планировал его в феврале, но… Так будет лучше. Ты испугалась?.. — Ты ещё спрашивать смеешь?! — моя осторожная попытка обнять жену проваливается с треском, с визгом — Ана замечает моё приближение и отлетает от меня как от огня, готовая убивать, рвать на части. — К чёрту меня, Кристиан. Ты своим эгоизмом довёл Кенни до истерики от страха, что папе плохо, Купер перепугался. И всех троих ты свалил на бедного Криса, я… Ну, конечно, Анастейша! Я тут единственное возможное зло, случайностей не бывает! — Мне на колени встать, чтобы ты услышала, что я не специально доводил себя до переутомления?! Так бывает! Это один из тех рисков, когда ты занимаешься серьёзным бизнесом. — И стоит бизнес того, до чего ты довел не только себя, но и нас всех, наших детей?.. — Ваше счастье стоит моей жизни, а не бизнес, Анастейша. — Не смей прикрываться семьёй! Вместе с истерическим визгом из Аны вылетает и всхлип, и она прячет лицо в ладошках, качая головой, снова и снова всхлипывая. — Пожалуйста, дай мне обнять тебя. Пожалуйста, Анастейша. Ана всхлипывает, но подходит ко мне, кивая, и я крепко прижимаю мою стальную, но такую хрупкую девочку к себе. Она тихо плачет, до безумия крепко сжимая меня за шею, и я так же сжимаю её в ответ. — Ну, тише… Ты как Олли, она получит свою пустышку, а всё равно плачет. — Ты напугал меня. — Я не хотел, Ана. — Я же дышать без тебя не смогу… — Тише, всё хорошо. Это всего лишь я, и я с тобой, — целую её в макушку, покачивая в своих руках, и Ана усмехается, отрываясь от меня. Смотрит на меня своими заплаканными глазами, красными и опухшими от усталости — всё равно самыми красивыми на свете, и качает головой, сжав мои щеки, мягко поцеловав. — Ты эгоист, Кристиан. Мне и так страшно, а тут ты, и ты… Меня раздражает эта общепринятая норма, что на первом месте должны быть дети. Я мать, я мать четверых детей, я каждого из них обожаю до безумия, но тебя я люблю не меньше, и даже наоборот — дольше и сильнее. Для меня на первом месте ты. А ты у меня тот ещё дурак… — Я тоже очень люблю тебя. Пойдём спать… На нас свалилось слишком много всего за столь короткий срок. Нам всем действительно нужен отдых. — У меня нет сил. Нужно заплатить Крису за услуги няни, я не могу забрать Олли сейчас, я хочу спать. — Я возьму её… — Быстро в постель, Грей. Не зли меня. Врач отпустил тебя на полный покой и отсутствие стрессов, а для тебя её слезы — хуже всего на свете. Я позвоню утром в школу, пусть мальчишки тоже выспятся. — Ана, ничего страшного не… — она недовольно хмурится, указывая мне в направлении спальни, и я не могу сдержать точно такого же недовольного вдоха. — Детка, пожалуйста. — Не зли меня! И не смей сунуться за сексом, пока не предоставишь мне заключение врача, что ты не умрёшь на мне, приковав меня к постели. По закону жанра. — Я люблю тебя. В ответ Ана фыркает, но мы оба знает, что она тоже любит меня, ведь не просто так она крепко обнимает меня, поцеловав? Да и к чёрту всё. Завтра же нужно обсудить с Троем наше пребывание в Техасе, поставить охрану к дому Билли, заказать джет, и нам действительно стоит побыть наедине, только нашей семьёй. Нужно сменить атмосферу, нужно восстановить режим в семье. Хуже я уже не допущу, а вот свою семью или себя, я могу упустить. Да и Ана будет спокойнее.***
— Как вы чувствуете себя, мистер Грей? — Замечательно, — киваю доктору Хартману, когда он проверяет мою капельницу, и он так же кивает. — А по вашему мнению, как я чувствую себя? — Какой ответ вы хотите от меня? — Желательно, официальный и письменный, на адрес моей жены, которая не подпускает меня к себе, — не могу подавить вздоха, рассматривая свой домашний кабинет, и задерживаю взгляд на семейном портрете на моём столе. На миссис Грей под ярким красным платьем не было трусиков, даже бесшовные танга были заметны, дурацкий материал платья, и я не выпускал её талию из рук в тот вечер. — Вы не в настолько плохой форме, чтобы пострадать от исполнения супружеского долга, мистер Грей, — доктор вежливо смеется, но он хорошо знает нашу семью. — Я отчитаюсь миссис Грей, что вы полностью здоровы. Могу даже письменно. — Не настолько. Просто дайте ей какие-то рекомендации по поводу Оливии и нашего перелета завтра, между делом упомяните, что я куда здоровее, чем ей хочется. — Вам очень повезло с женой, мистер Грей. Но вам действительно лучше, капельницы и таблетки помогли, курс капельниц можем повторить через несколько месяцев, а таблетки вам пить, скорее всего, уже всю жизнь. — Звучит так, будто мне семьдесят. — Как и все мужчины среднего возраста. Интересно, Дон уже пьёт таблетки? «Виагра» не считается. Не хочу стареть раньше этого придурка. — Можно? — Ана осторожно стучит, заглядывая в мой кабинет, и доктор кивает ей. — Мы только что говорили о вас, миссис Грей. Проследите, чтобы мистер Грей пил свои лекарства, иначе капельницы и всё лечение — пустая трата времени. Судя по самочувствию и последним анализам, мистер Грей в полном порядке, но это состояние нужно поддерживать. — Конечно. Я стараюсь, но он иногда такой упрямый… Вы ведь не врёте мне по его просьбе, доктор Хартман? — Моя репутация мне дороже, миссис Грей, — врач смеется, восхищенно-довольным взглядом смотря на мою жену, одетую слишком по-домашнему, и я кашляю, не позволяя ему рассмотреть её поближе. — Думаю, капельницу можно отключить. Мы закончили, миссис Грей, ваш муж снова под вашей опекой. — Я буду звонить вам, доктор Хартман. И, кажется, буду весь полёт завтра на телефоне с доктором Маршаллом. Купер у нас летал с младенчества, но Купер не был… Оливия у нас немного ранимая. «Ранимая». Это единственное достойное слово для нашей дочери. Она не проблемная, она не болезненная и не больная — она просто хрупкая девочка, которая испытала и так слишком много всего за свою крохотную жизнь. Ей просто нужна мама, её массажи и постоянный контроль доктора Маршалла. Мне тоже безумно страшно за неё и за то, как она перенесёт скачки давления. Хрупкая и ранимая. Моя нежная принцесса. Ана провожает врача, видимо, хочет допросить его обо мне, чтобы я не видел, я же иду к нашей девочке, увлеченно сосущей какую-то очередную игрушку, лёжа в своём гамаке. Надо же, больше пяти минут провела в гордом одиночестве, Олли, лишь под чутким взором мамы через постоянно работающую камеру. Особенно по ночам… Анастейша не хочет приучать её к нашей постели, и это естественно, но и уснуть нормально не может, если у неё на телефоне или на планшете не включена камера. Господи, хоть бы это к году прошло… — Что-то мне подсказывает, что у вас, мисс Грей, совсем скоро будет зубик, — выключаю звук на камере, подходя к дочери и садясь перед ней на корточки. Оливия радостно улыбается, запищав, и трясёт своей игрушкой, наслаждаясь моими поцелуями в крохотные ножки. — Щекастная прелесть, эй. Её так здорово укладывать у изголовья кровати, и уже через несколько минут ловить у края, потому что она научилась хорошо переворачиваться, и она получает настоящее удовольствие от этого. Будто доказывает миру, что она достаточно сильна и достаточно хороша, чтобы быть тем самым «идеальным ребенком» с таблиц развития в интернете. Физически она точно в порядке. Я даже не сомневаюсь… А остальное мы сможем узнать лишь к трём годам. Грей, не смей даже думать об этом! — Пойдём за мамой, Оливия. Пускай она ругается на меня, что я не спускаю тебя с рук, но ты даже не представляешь, насколько ты хороша, и тебе самое место на моих руках, булочка. Кто, если не твой папуля, верно? Однажды мальчишки меня поймут. И, может быть, даже простят. Но скрывать свои чувства к их крохотной сестрёнке я не могу, никакими силами. Хотя, они уже понимают… Они любят её не меньше меня, и они все прекрасно знают, что я люблю каждого из них не меньше неё.***
— И награда «суперпапа» достаётся сегодня Кристиану, — Батлер толкает ко мне бутылку виски, и я без смущения принимаю её, разливая нам с ним по стаканам. — Пошел к чёрту, Батлер. Кажется, у меня до сих пор колотится сердце. Мелкий засранец. — К чёрту детей. Это был первый и последний раз, Анастейша! — Как скажешь, — супруга простодушно пожимает плечами, улыбаясь мне уже немного кривой улыбкой, и я глубоко вдыхаю. — Кристиан, ничего страшного не произошло. Ты спас его от разбитого лба, который он заслуживал, говоря по правде. Мы предупреждали, что он может споткнуться. — О, вы из Техаса, миссис Грей? Всё время забываю, что у вас принято слабых младенцев сбрасывать со скалы! — Кристиан, прекрати! — Да идите вы все к чёрту! Он же ребёнок! Обиженный на нас Кристиан-младший плачет в стороне, сидя на краю бассейна, завернувшись в огромное для него полотенце, и я не выдерживаю этого. Он ведь испугался не меньше меня, его ещё и отругали. А Анастейша хочет, чтобы их было двое... Да ни за что! — Эй, иди сюда, — сын всхлипывает, смотря на меня из-под ресниц, и я присаживаюсь рядом с ним на корточки, раскрыв свои объятия. — Иди ко мне, малыш. Я не буду ругать тебя, извини, я не хотел. Я просто очень испугался за тебя, — сын вплотную прижимается ко мне, обняв меня за шею, и я крепко сжимаю его, позволяя ему плакать столько, сколько ему того хочется. — Мой мальчишка, тише… — Из-за меня ты упал. — Ради тебя. Чтобы ты так же не ушибся, не поранил свои ножки и свою головку. Мне не больно, я же большой. — Я так больше не буду! Прости, папа! — Я верю тебе. Ничего страшного. Не имею даже представления, каким именно образом я оказался в десяти метрах от гриля, за которым следил, меньше чем за мгновение, ловя летящего вниз с горы щебня Криса. Дон собрался что-то укрепить в фундаменте на следующих выходных, на этих решив отметить нашей маленькой компанией День независимости… Слава богу, на сыне ни одной царапины, засранец, напугал меня до дрожи в руках, до паники. К чёрту меня, немного ободрал руку и ноги, когда поймал сына, пришлось самому упасть, чтобы он был на мне, главное, что он ничего себе не выбил. Грёбаная родительская магия! — Я люблю тебя, очень-очень сильно, сынок. И я всегда буду ловить тебя, если ты будешь в опасности. Я обещаю, — целую чуть смущенного мальчишку в щеку, и он хихикает, устроившись у меня на плече. — Но лучше просто слушайся маму и меня, ладно? — Я обещаю! — Умничка… Кристиан Грей-младший, я боюсь даже мысли, что я не могу тебе помочь. Крохотный, но деловой мужчина. Мой сын, носящий моё имя. Господи, быть родителями куда сложнее, и куда страшнее, чем я думал. Успокойся, Грей. Вы оба в порядке, и так будет всегда. Ох, сынок…