Монах

      Расположившись в тишине библиотеки, Эрик сосредоточился и отдал распоряжения духам замка: приготовить гостевые покои и малую трапезную в северной башне, позаботиться о жеребце курьера, опустить решётку на замковых воротах, пока ещё кого нелёгкая не принесла. Долг гостеприимства никто не отменял, хотя личность курьера ему очень не нравилась. Слащавая внешность и молодой возраст сразу говорили, что юноша добыл это назначение через чью-то постель. Может быть даже самого Императора, который с возрастом выбирал всё более юных фаворитов.       Мысли в голове Эрика крутились вокруг послания, не давая покоя. Любезный тон письма не предвещал ничего хорошего. Что же задумал Император? Тут явно скрывалась какая-то ловушка, но какая именно сейчас понять было невозможно — слишком много вариантов. Нужно было отвлечься. Руки герцога сами потянулись к верхнему из дневников, лежащих на краю стола. Тонкая кожа, почерневшая от времени, неожиданно оказалась тёплой на ощупь. Некоторое время Эрик сидел, погруженный в свои мысли, и гладил корешок дневника. Голова его постепенно очищалась от переживаний и волнений. Окончательно успокоившись, он раскрыл дневник своего предка на первой странице и углубился в чтение. Вначале шло что-то напоминающее послание, обращённое к потомкам.       Сейчас, когда прошло уже более шестидесяти лет с моего рождения, я с ужасом наблюдаю, что история моя обрастает вымыслом. Я положил себе оставить этот дневник, подлинность которого не может вызывать сомнений. Я хочу, чтобы мои потомки уверовали и простили своего недостойного предка за грехи его, ибо нет более тяжкого проклятия, коего нельзя было бы искупить молитвой и покаянием. И пока не исполнится пророчество, пусть потомки мои будут осторожны и неустанны в своих поисках истинной любви.       Знайте же, что во времена третьей войны между Империей и вековечным Лесом, я, Ангерран Хомоф, седьмой герцог Валенский был главнокомандующим имперской армии, в задачу которой входило покорение эльфийского королевства. Я никогда не отличался смирением, а в те годы характер мой был весьма далек от добродетельности. Я был жесток со своими подданными и безрассуден в битвах, коих число перевалило за несколько сотен. Огонь, подчинявшийся малейшей прихоти, был моей стихией и сутью. Желания и страсти переполняли меня. Я был молод, безумно красив и не связан никакими обетами, кроме верности моему Императору. Я даже опустился до изучения тайных магических наук и предавался изысканиям в сфере некромантии.       Война шла уже три года, но результаты отсутствовали. Несмотря на превосходство войска Империи, магия Леса не пускала нас продвинуться на территорию противника. Битвы сопровождались перемириями, но граница по-прежнему так и пролегала по краю моих владений, не сдвигаясь ни в ту, ни в другую сторону.       Случилось так, что во время переговоров об очередном перемирии на время празднования эльфийского Дня Цветов, я познакомился с верховной жрицей Леса Лиориаттиэль. Юная дева, известная своей скромностью, добродетелью и терпением, обладала огромной магической силой. Возможно, вы осудите меня, дети мои, но я решил добиться любви от этой девы, ради победы Империи. Тогда я готов был использовать любые средства, чтобы достичь своей цели.       Мои старания упали на благодатную почву, и в тот день, когда все эльфы отмечали праздник, Лиориаттиэль подарила мне свою невинность. Любовь девы была хрупка и нежна как цветок ландыша. Я сорвал этот цветок и растоптал. После ночи любви грубо вышвырнул её из замка долой. Дело было сделано. Магия Леса отвернулась от своей опороченной верховной жрицы, путь войскам Империи был открыт. Я смотрел на слёзы девы Лесов, слушал её мольбы о любви ко мне, но дьявол обуял мою душу, заставив рассмеяться ей в лицо. В лунном свете я видел, как она уходит прочь, понурив голову, и только ветер доносил жалкие всхлипы. Теперь эльфы были обречены.       За последующие месяцы я утопил леса в крови. Пленных мы не брали, предавая огню и мечу всех от младенцев до стариков. Эльфы пытались сражаться, но их было слишком мало, чтобы без поддержки магии отразить наше наступление. По прошествии полугода столица эльфийского королевства пала. На три дня я отдал город на разграбление своим войскам, после чего принял от их правителей магическую клятву верности.       Эти три дня я буду вспоминать до самой смерти. Пожары охватывали пребывающий в агонии город то в одном, то в другом месте. Запах тлена витал над улицами, мёртвые тела никто не убирал. Крики детей, сгорающих заживо, разносились повсюду. Меня провожали пустые взгляды эльфиеек, подвергшихся насилию. Можно ли было этого избежать? Наверное, да. Но тогда победа не была бы полной. Железом и кровью ковалась Империя, и я был мечом этой силы. Страх перед повторением бойни надолго остудил самые буйные головы и научил других врагов быть осмотрительными. Отныне и вовеки эльфийское королевство становилось одним из герцогств Империи. Со страхом и ненавистью эльфы будут помнить моё имя. Эта ненависть перейдёт на вас, дети мои и потомки. Но не об этом моё предупреждение.       Война закончилась. Я был щедро награждён Императором и предавался в своём замке разгулу и пьянству, даже не вспоминая о несчастной деве Лесов. Однако Богам было угодно, чтобы мы встретились вновь.       Тот день я запомню на всю жизнь, а она, если верить пророчеству, будет очень долгой. Я возвращался с охоты в одиночестве. Лил проливной дождь. Несколько тушек кроликов колыхались у луки седла — скудная добыча. Уже подъехав к подвесному мосту своего замка, я заметил одинокую фигуру, облачённую в длинный, ослепительно белый плащ. Лицо было сокрыто глубоким капюшоном. Струи воды стекали по плащу не оставляя никаких следов. Я хотел проехать мимо, но меня остановил громкий, хриплый голос.       — Ангерран Хомоф, проклятье и любовь моя, остановись, — голос звучал властно, шум дождя нисколько не заглушал его.       Я никогда не боялся ничего на свете, первым шёл в атаку в битве, встречался один на один с такими тварями, один вид которых приводил армии в трепет, но от этого голоса меня обуял безотчётный ужас. Лошадь подо мной заржала и взбрыкнула, пытаясь скинуть на землю, но я не был бы мужчиной, если бы не справился со своими страхами и не усмирил животное. Тем временем тонкая, худая рука откинула капюшон, и я увидел лицо. Это была Лиориаттиэль. От былой красоты не осталось ничего: кожа имела болезненно жёлтый оттенок, волосы спадали грязными патлами, глаза ввалились, губы покрылись трещинами.       — По твоим глазам я вижу, что ты узнал меня, любимый, — вновь заговорила эльфийка. — Много страданий принес ты, но и великое счастье любви испытала я. Недолго осталось мне в этом мире, и сердце моё трепещет в последний раз при виде тебя. Три дара преподнесу я ради той любви, которая до сих пор живёт в сердце. Три проклятья обрушиваю я на твою голову за то, как ты поступил со мной. Знай же, нечестивец, что в ту ночь, когда я возлегла с тобой на ложе греха, был зачат твой сын. Это мой первый дар тебе.       В этот момент молния ударила в одну из башен замка, гром потряс небеса. Ветер распахнул плащ, и я увидел, что эльфийка прижимает рукой к себе младенца. Он был совсем крошечный, струи воды как будто огибали его, не касаясь. Сердце болезненно сжалось от нехорошего предчувствия.       — И дабы дитя это было напоминанием о грехе твоём, я налагаю своё первое проклятье. Отныне и до смерти ты больше не сможешь иметь детей. Вечное одиночество — твоё наказание.       Эльфийка некоторое время молчала, позволив мне осмыслить услышанное, после чего вновь заговорила.       — Ты будешь жить долго, очень долго. Твоё тело не будет стариться, оно избежит любых болезней и повреждений. Ты увидишь рождение и смерть своих внуков и правнуков, но твой род не прервётся во веки. Это мой второй дар тебе, Ангерран, но он же несёт в себе и проклятие. Ибо отныне все твои потомки, которые не нашли свою истинную любовь, будут умирать, когда старший сын достигает совершеннолетия.       Очередная молния прочертила небосвод, ударив в одно из деревьев на краю леса. Ветви моментально вспыхнули, озарив всё вокруг, но быстро погасли. Дождь усиливался.       — Ты обязательно влюбишься, храбрый герцог. Не раз и не два на своём длинном жизненном пути ты будешь встречать любовь. И это мой последний дар, ибо любовь есть высшее предначертание человека, — эльфийка на минуту замерла, послышался хриплый кашель, который напоминал истеричный смех. — Но любовь твоя не будет счастливой. Ты будешь страдать от своих чувств, как страдала я, ибо они будут безответны. И это моё третье, последнее проклятье.       Третья молния прочертила небосвод и ударила в землю между мной и эльфийкой. Лошадь моя как будто обезумела и, только я успел соскочить на землю, унеслась прочь.       — До тех пор, пока не услышишь слова любви от любимого тобой человека, будет живо моё проклятие. Но знай, что дитя моё несёт в себе избавление для тебя и рода твоего. Частица света тлеет в нём. Из поколения в поколение будет переходить она от отца к старшему сыну, всё разгораясь и становясь сильнее. Когда отчаяние заставит твой разум помутиться, появится тот, кто будет самим средоточием света, он избавит род от проклятия, если сможет переступить через гордыню.       Последние слова набатом звучали в моей голове. Тем временем фигуру эльфийки окутало странное марево, раздался громкий хлопок, и глаза ослепила вспышка света.       Не сразу зрение вернулось ко мне, но когда я вновь начал различать окружающий мир, Лиориаттиэль уже не было. На месте, где она стояла, лежал закутанный младенец. И какие бы страхи не терзали мою душу, я забрал ребёнка, признав своим сыном и наследником. Толика святой магии тлела в его крохотном тельце, что никогда доселе не встречалось в нашем роду.       Такова, дети мои, истинная история вашего предка и его проклятия, которое до сих пор тяготеет над родом Хомоф. Многое предстояло мне пережить и часть моей истории вы найдёте в этих дневниках. Если вы читаете эти слова, значит я всё-таки решился оставить их в замковой библиотеке в надежде на то, что знание подлинной истории меньше терзает нас, чем недомолвки и домыслы.       Пусть же не оставят вас Боги в своей милости, ибо невинные не должны страдать за грехи отцов. Сим Богам препоручаю я вас, мои потомки, и повторно заклинаю: будьте настойчивы и неустанны в поисках истинной любви.       Писано в год 374 от основания Аквилонской империи в замке Валентайн Ангерраном Хомоф, седьмым герцогом Валенским.       Дочитав, Эрик откинулся на спинку кресла. Все мысли о послании Императора временно отошли на второй план, слишком уж шокирующим оказалось содержание дневника. Похоже, родовые летописи были весьма приукрашены в желании скрыть недостойное прошлое. В памяти старательно прокручивались имена и даты смерти предков. Не было нужды отрицать, что многие из них умирали смертью внезапной и таинственной в день совершеннолетия своих наследников. Взять хотя бы его отца или прадеда. Хотя дед, например, прожил до глубоких седин, но ведь о глубокой любви между ним и бабкой все знали. Может ли быть так, что проклятие ещё действует? Тогда получается, что Ангерран Хомоф до сих пор жив. Где он может находиться? С другой стороны, даже в священных писаниях сказано: «проклятие отцов да не падёт на потомков дальше четвёртого колена».       Эрик ещё на раз перечитал формулировки проклятий и пророчества. Какая-то важная деталь смутно мельтешила на грани сознания, но уловить её никак не получалось. Было огромное желание продолжить изучение текста, однако, долг требовал заняться более срочными делами. Нехотя он отложил дневники на край стола, однако взгляд то и дело возвращался к ним. Не в силах совладать с собой Эрик быстро поднялся, схватил их и сунул в небольшую наплечную сумку драконьей кожи, которая стояла у стены. Теперь, когда злосчастные дневники уже не маячили перед глазами, на душе стало спокойнее.       Сумка, куда Эрик засунул дневники, была собрана им для предстоящего путешествия. Создал её один из предков для удобства во время военных походов. Совсем небольшая снаружи, внутри она была практически безразмерна, вмещая в себя всё, что только можно затолкнуть внутрь. При этом, чтобы достать вещь обратно, нужно было сунуть руку внутрь и мысленно представить предмет. Если он был ранее положен в сумку, то тут же оказывался в руке. В этом хранилище Эрик на всякий случай хранил всё самое ценное и необходимое на случай бегства.       Герцог неспешно прошел по библиотеке из угла в угол, мысли вновь вернулись к побегу. Из всех необходимых ингредиентов для создания перемещающего портала не хватало рога мракориса и капли крови перворожденного. Если эльфа ещё можно как-то найти в близлежащем городе, то вот с рогом всё сложнее. Мракорис зверь сильный и свирепый, охотников на него слишком мало в мире. В итоге у торговцев рог можно было достать только за большие деньги. Губы сами собой скривились в презрительной усмешке, будь проклят Император, который разорил его род. Конечно, можно было продать что-то из родовых артефактов или редких книг, но расставаться с фамильными сокровищами Эрик не был готов. К тому же большая часть амулетов ему понадобится, чтобы обустроиться в новом мире. По всему выходило, что на охоту придётся идти самостоятельно. Сам он в силу особенностей своей магии убить божью тварь, пусть и такую отвратительную как мракорис, не сможет, тут-то и пригодится императорский гонец. Как его там звали?       — Алексис Обрэ, — проговорил вслух Эрик, как бы смакуя имя по слогам.       Что-то было жутко раздражающее в этом напыщенном юнце, который был выбран в качестве посланника. Такой красивый снаружи и такой гнилой внутри. Интересно, он действительно любовник Императора? Рода Обрэ среди старых дворянских фамилий Эрик не припоминал, значит, это кто-то из новеньких. Неожиданно для себя герцог понял, что ему хочется узнать больше о личности этого неприятного посланника. Наверное, потому, что слишком уж долгое время он провёл в одиночестве, не общаясь с другими людьми. Однако всё это могло подождать, сейчас нужно было задуматься о вечере.       Эрик сосредоточился и мысленно принялся отдавать распоряжения духам замка о подготовке к ужину. К сожалению, выбор продуктов был невелик. Запасники замка, конечно, заполнены зерном, сушеными травами и специями, в погребах томились сыры и солонина, а винные погреба герцогов Валенских известны на всю Империю, но вот ничего свежего в наличии не было. Торговцы уже давно избегали заезжать в замок, поняв, что лишних средств у хозяина нет. С такими запасами замок мог бы пережить не один год осады, даже в лучшие свои годы, но для того чтобы обеспечить большое разнообразие блюд, этого явно недостаточно. Однако гостя почему-то хотелось удивить.       До ужина оставалось ещё несколько часов, и Эрик быстрым шагом отправился в восточное крыло замка, где располагалась галерея. Непонятное чувство гнало его в этот заброшенный зал, куда уже много лет никто не входил. Магический светильник летел под потолком следом за герцогом, освещая путь. Пыль, паутина, следы запустения, стёртые ступени — всё это болью отзывалось в душе. Величественные залы и переходы, где когда-то сновали толпы слуг, вызывали лишь уныние.       Поднявшись по широкой лестнице, Эрик свернул в боковой коридор и на секунду замер перед большой дубовой дверью. Сердце настороженно стукнуло. Толкнув створку, Эрик услышал долгий протяжный скрип, который тут же подхватило эхо, разнося по гулким пустым переходам замка. Дождавшись когда эхо затихнет, мужчина смело шагнул в темноту галереи, следом влетел магический светильник. Просторный полупустой зал открылся ему. Паркет был покрыт толстым слоем пыли, бронзовые люстры утопали в паутине, но сейчас всё это было неважно. Взгляд был обращён к портретам, которые заполняли всю стену. Здесь были все его предки. Стоило очередному герцогу Валенскому принять замок в наследство, как его портрет занимал место в этом зале. Последним тут появилось изображение самого Эрика. Герцог шёл вдоль стены, разглядывая картины. Как же много тут совсем молодых парней, почему он этого не замечал раньше? Хотя стоит отметить, что до этого он никогда толком и не разглядывал лица своих предков. Всё детство и юность Эрик провёл в столице, а когда удалился в замок, было уже как-то не до того.       Наконец, Эрик добрался до седьмого портрета с конца. Светильник, повинуясь мысленному приказу, подлетел ближе. Быстрыми движениями мужчина очистил портрет от пыли. С почерневшего от времени холста на Эрика смотрел Ангерран Хомоф, седьмой герцог Валенский. Сердце пропустило несколько ударов и учащённо забилось. Старомодный охотничий костюм, широкий берет с пером какой-то экзотической птицы, лихо заломленным наверх, но главное его лицо. Возникало ощущение, что на Эрика смотрит его брат близнец. Именно таким он был в свои восемнадцать лет. Да, Эрик был похож на своего отца, тот на деда и так далее, но никогда сходство не носило такого абсолютного характера.       Немного отойдя от шока, Эрик принялся осматривать соседние портреты: сходство имело место, фамильные черты лица были присущи всем изображённым, но не более того. И что его только понесло в эту галерею? Теперь мысли опять витали вокруг личности далёкого предка. В голову лезла всякая мистическая чепуха про переселение душ. Может быть ему показалось? Эрик вернулся в начало галереи и уставился на собственный портрет шестнадцатилетней давности. Костюм был совсем другой, головного убора нет вовсе, волосы значительно длиннее, но вот лицо одно и то же. В голове маячила мысль, что нужно изучить дневники и развеять сомнения, но времени на это катастрофически не хватало. Может быть, немного попозже.       Кинув прощальный взгляд на портрет, Эрик вышел из галереи. Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за его спиной, отгораживая от неприятных мыслей и размышлений. Сейчас главное ужин — перед посланцем Императора он должен излучать уверенность. И ни в коем случае не показывать растерянности или смятения. А загадки прошлого он ещё успеет решить. Уж эта тайна никуда от него не денется.       До ужина оставалось около получаса, Эрик вновь вернулся в библиотеку и долго ходил вдоль стеллажей, что-то выискивая. Вскоре поиски увенчались успехом, и место на столе занял большой, толстый фолиант в переплёте из красного бархата. На поверхности золотыми буквами было вытеснено заглавие: «Родословный сборник дворянских фамилий Аквилонской империи». Эрик долго листал книгу, пока не остановился примерно посредине. Он углубился в чтение на фамилии Обрэ.